Группа 14

– Одни не хотели слышать, другие не хотели терпеть, и правильно сделали – прорычал тихо однорукий, поглядывая на молчаливого Эгеля, словно ища в нем поддержку.

– Не зная, что те, что пришли на место глухих слышать могут – дополнил фольгер постарше, оттягивая к себе фляжечку с водой, желая смочить пересохшее от разговора, пыли и бега горло.

– Вот так и живем, рискуя умереть из-за глупости

– «Глупостью» может стать и процветание, победа, лучшая жизнь для нас или наших потомков, а может быть и потомков их потомков

– Но стоит ли эта старая парадигма человеческой жизни? Разве не это главное?

– Главное, но сейчас мы должны жить так, как жили раньше. Мир не получится так быстро перевоспитать – с печалью произнес Марк.

– Ничего не попишешь – встрял в диалог призванный Эгель – но это не отменяет того, что тот, кто нас убивает – враг, и если не мы его, то когда-то и он нас убьет. Конечно жаль, что он человек, но выбор? – Устало и раздраженно начал тот – Очеловечивать убийц?

– Может они никого и не убивали, а ты их так назвал? – Встав против его слов штыками Фегелейн, пересекая опасную позицию. За столом вновь появилось напряжение.

– Ну можешь не сомневаться, что если я узнаю, кто убил Вимма, то я ему мозги вышибу, без лишних сантиментов. Жизнь за жизнь

– Око за око и мир ослепнет. Зуб за зуб и останется голодным и слепым – ответил старый ветеран, защищая фольгеров, которых судя по обстановке собирался обвинить Эгель

– А сколько убил ты? – Он не посмотрел в сторону того, кто прошел военный конфликт. Он посмотрел на Фегелейна, сидевшего чуть побок от него на противоположной стороне стола, точнее на его знаки отличия – Легионер…

– И сколько не говори, что люди глупы – начал говорить Фег, Марк напрягся – умнее они от этого не станут.

– Ты сейчас не в том положении, фольгер, чтобы спорить с нами и расчехлять здесь свое мнение – Фегелейн в ответ на слова Эгеля напрягся, и казалось, что конфликта не избежать, но проводника фольгеров за спину оттянул старик, а злого и осточертевшего от мысли о потере своего друга Эгеля на стул посадил ветеран, что как никто иной знал, чем заканчиваются такие конфликты, между остряком и раненым. Инвалид, увидев, что они пока в меньшинстве, решил не атаковать, не заступаться за своего боевитого товарища, с которым у него тоже оказались разные взгляды.

На столе появилась еда. Через время за ним сидело уже порядка восьми человек. К компании Фегелейна и Марка со стороны фольгеров присоединились Генрих и торговец, у которого они остановились с дочкой. Разговор шел неторопливо, фольгеры разговорились с местными.

– Но жизнь тут налаживается. Сюда уже не ходят толпами отряды ОАМ и Краснознаменцев. Раньше они били друг друга везде где встретятся, а теперь хоть тут можно спокойно переждать их стычки – расслабленно стал говорить торгаш, попивая немного остывший травяной настой с сахарком.

– Но не все так радужно, так?

– Да, миллион человек надо чем-то кормить, а еда течет из пригорода с большими перебоями. Мы здесь уже почти все хранилища, склады и крупные магазины обчистили, а сейчас нет-нет из-за этого кризиса на Либерте голодать начнем.

– Легион может организовывать поставки.

– Вы бы себя прокормили – перебил торговец – на вас и сантиметра жира нет, зимой точно будет нелегко

– Но если между нами будет взаимопомощь, то зиму мы уже встретим с нормальным центральным отоплением.

– Густавцы тоже обещали – выдул сигаретным дымом закуривший ветеран. Генриху запах не понравился, но его никто не спрашивал. Уйти от этого разговора было нельзя.

– Здесь где-то есть густавцы? – Удивленно переспросил Фегелейн, нарезая хлеб своим именным легионерским ножом

– Они по всему городу ходят, вербуют людей. Под ними весь южный центр, неужто им все мало? – Ответил им инвалид, зажегший за их столом второй огонек. Генриху стало душно, Марку тоже было неприятно. Сигареты просить он не стал. Думал, что как закончатся…

– Старик, не найдется папиросы? – Спросил через некоторое время однорукий, наклонившись в сторону фольгера. Марк приподнял бровь, достал из нагрудного кармана туго набитую недокуренными или целыми табачными изделиями.

– Ого, за сколько отдашь?

– 100 крон за всю пачку

– Грабеж! – Воскликнул однорукий, стукнув по столу

– Как знаешь, я эти сигареты всюду собирал месяц, не меньше. 35 штук, я думаю, хорошее количество за 100 крон.

– Не попишешь, раньше их можно было купить всего-то по 15…

– Так к чему тут густавцы? – Снова обозначил линию разговора с Проводником однорукий

– Они стараются не завербовать кого-то от дефицита, они лишь хотят гарантировать, что вы не встанете против них, у них это распространенная тактика. Мы ловили их вербовщиков у себя. Не самое выгодное. Могут скрутить и под обязательствами мобилизовать на службу общей армии рабочих.

– Звучит как пропаганда вступления в Легион – предостерег сам боец, но без лишней агрессии поднял со стола чашку и как и все, имея доступ к крупному бочонку с водой отлил себе немного травяного напитка, посахарил его как было доступно и стал пить.

– На деле нет, просто забота о людях. Порой очень тяжело различать пропаганду и заботу, предостережения, и часто одно кажется другим. Если принять заботу за пропаганду не так страшно, можно одуматься, то вот если принять пропаганду за заботу…

– Мало не покажется – оглянулся по сторонам ветеран и грустно ухмыльнулся, утянув у потратившего сотню крон за пачку товарища толстую сигарету с хорошим фильтром, будто бы разбирался.

– Именно. Так что если будет невмоготу, можете обратиться к нам

– Не, не будем – зажмурившись, будто услышал что-то неприятное, ответил Эгель, подтягивая к себе небольшой пакет, в котором рассчитывал найти что-то к напитку.

– Чего же? – Фегелейн без задней мысли, если уж беседа пошла более легко, толкнул небольшой пакет с остатками пайка Эгелю. Последний хоть и выглядел устало, на лице иногда читалось раздражение, не имел уже такого озлобленного тона, и тем более, тот, в адрес которого он выражался, сейчас предлагает ему расслабиться и возможно продолжить говорить.

– По той причине, что не хочется вовлекаться во всю эту вашу политику. Небезопасно себя чувствую.

– Легион может позаботиться и переселить в более безопасный район, если ты так не уверен.

– Если мы получим бланочку от Легиона, что мы, якобы, находимся в его юрисдикции, то если нас встретит кто-то еще, быть может, с бланочкой от… – Эгель задумался – Густавцев, то между нами может возникнуть конфликт и лично меня могут убить, а остальных работяг с этой бланочкой заставят коллективно за меня мстить. Если пришьют кого-то из моих знакомых, которых я бы и рад видеть дырявыми, заставят меня мстить. Этот момент в настоящей системе более явен, чем поддержка с ее стороны, и уж лучше побыть одиноким, нейтральным и голодным, чем абсолютно незащищенным.

– Интересная позиция, – подметил Фег – и я с ней согласен. Большая ответственность сейчас везде. Но разве нет боязни за себя, что никто не отомстит за твою гибель?

– Нет. Те, кому ты дорог не оставят это без сдачи. Я найду того, кто убил Блюма. Это моя инициатива и никто меня к ней не подвигал – подумал тот и глянул на колоду карт, которую аккуратно отложил во время разговора. Спокойный взгляд на Марка.

– Я слышал, что Блюм не первый, кто пропал в тоннелях – проговорил ветеран, знакомый Марка – говорят, что в темноте живет нечто большее… а может и некто, почем знать. И предпочитает именно караульных или одиночек.

Но ответа не последовало.

Зашелестели карты, взгляды устремились на пространство между ними, и тут вылетела первая карта.

– Шварцландские Гренадеры? Добротно. Боевые точно стая медведей, крупные и сердитые вояки – проговорил Марк

– Патриотический сбор добровольцев – выкладывая на стол карту с красной красивой рубашкой, на которой была ярнская символика.

– Пока что 4 на 10… Неравный разбор – проговорил шепотом Фегелейн, наблюдая за развитием партии

– Специальная штурмовая Бригада «Шаце Архне», Черные Пауки.

– Прихвостни Хейгера – удивленно потянул Эгель, а после выложил карту, наружность которой была окрашена в золотой по краям, как в рамке – Армада Мака. Героические бойцы, бывшие пахари с полей, поднявшиеся в едином порыве за свою родину с нашивками маков на груди, под сердцем. Рядом с этой картой легли невзрачные карты ополченцев

– 10 на 35. Тяжелый перевес – приметил Марк и выложил карту Эльмийского артиллерийского академического штата. Она легла в дальний ряд, предназначенный для артиллерии, оставив между картами ближнего ряда место для еще одного ряда.

– Как скажешь – На стол легла цветастая карта армады «Лиа-Циндас», Иберские горячие лесники, солдаты удачи, жестокие и горящие любовью к социализму. Рядом с ними вышли и карты карателей. После того как карты легли на стол, бойцы Марка покинули стол. Осталась только артиллерия. Выложив разом три карты, как и его оппонент, он опустошил свою руку, но быстро склонил преимущество в свою сторону. Тяжелые и средние артиллерийские орудия, выложенные вместе с Имперскими Расчетом, достойными отдельного почета во времена Грознаво-Ярнской войны, быстро сбавили пыл противника. На столе осталась только «героическая» Армада Мака, а рядом с ней и Лиа-Циндас, рядом с которой были карты «укрытий», на которые грознавской артиллерии было все равно, точно так же как и на настрой вражеских бойцов победить в этой войне.

– 30 на 25, будешь пытаться отыграться?

– Ярны не из тех, кто просто сдается. Потому из логики попытаюсь отыграться.

– Ну как скажешь.

– Красная Гвардия – Две одинаковые почти карты, служившие составными элементами одной картины.

– 30 на 65, есть ли у тебя сейчас желание отыграться?

– Есть – Марк выложил рядом со своей артиллерией артиллерийского офицера. Пушки, судя по всему «ударили» еще раз и значительно обескровили и ярнскую гвардию. После этого на всякий случай Марк воспользовался способностью своей главной карты – карты лидера, Андреуса фон Гирена, который являлся до войны верховным главнокомандующим грознавской армии. Эгель дернул головой. Недовольно заворчал. Теперь вся артиллерия Марка, самая большая в мощности и в ущербе «неофициально» имела оранжевую рамку, то есть неуязвимость перед ударами противника.

– Хитрец. Играем на полную ставку?

– Как скажешь, если не хочешь потерять свою карту с большей вероятностью

На столе приятно хрустнуло еще две карты, выложенные разом. Герой – Магнус Хинсфлориан, победитель почти всех битв последней войны Грознавии и Ярнии, легендарный полевой командир, несмотря на победы которого последняя все же проиграла. Рядом с ним штабная бригада, увеличившая силу ближнего ряда.

– 30 к 35, неплохо – Марк решил выложить единственную крупную и сильную карту за время партии. Гвардейская Дивизия «Виирих»

Пальцы игрока напротив хрустнули. Фег смотрел за игрой с особым напряжением, на кону стояло одеяло, и их тепло и свет на случай если придется брести в темноте или сушить ноги.

Армада Газании ударила по Имперскому Расчету дальнобойным ударом, но существенно партию не переломила, хотя могла. 45 к 50.

– Можешь конечно брыкаться, но карт я больше не брошу. Раунд закончен – ухмыльнувшись бросил Эгель и, воспользовавшись способностью своего командира, завершил раунд. Его армию в бой вел знаменитый Илан Паккар.

Марк задумался, убрал свои карты со стола, как и его товарищ. Они остались с небольшим количеством карт. Эгель с 3, Марк с таким же количеством, несмотря на то, что ярны всегда начинали с приемуществом.

– Особая возможность моей фракции – брать карту после поражения. Так что… – Марк вытянул из колоды потрепанную карту. Теперь их было четыре.

– Армада Солнца. – Он вытянул из сброса карту добровольцев, поднятых из госпиталей альтруистичными и решительными патриотами

– Гвардейская дивизия «Гебенуг» – и он обрек весь ближний ряд кроме этой карты считать свою силу по количеству выложенных карт, а не их силе. В грязи и страхе все равны, но Гебенуг выше, до тех пор пока против него не встанет кто-то такой же героический.

– Сдаю раунд – хрипло брякнул Эгель, убирая со стола свои карты. В его руке осталось две, в руке Марка – 3. Преимущество было на стороне легионера. Финальный раунд.

– Имперские гренадеры

– Клетестиры – тяжелые штурмовики ярнского государства, как до революции, так и после

– Ландвер. – Три карты легли в ряд.

– Казнь – карта с черепом сбросила разом три карты ландвера, взаимно увеличившие друг другу мощность, но так и не успевшие нанести удар.

– Гвардейская десантная дивизия «Волькендах» – на стол легла та самая, истрепанная карта. Она выглядела старше, чем большинство, в колоде Марка, видно ей не слишком аккуратно пользовались, что добавило ей возраста. Вряд ли кто-то мог играть ей больше, чем играет Марк. Этой карты в его колоде не было.

Эгель обомлел. Проморгал, осознал, что проиграл. Сдался.

– Что такое?

– Карта… такая же была у Вимма. Помню мы играли с ним на посту в последний раз. Пропал, говорят. Ты где ее достал?

– Выиграл наспор – солгал старик, опасаясь, что если он скажет, что вытащил из кармана какого-то трупа, то ему точно не поздоровится. Генрих заметно напрягся. Фегелейн же посмотрел на Марка, потом на Эгеля, что все еще с подозрением смотрел на Легионеров. При нем тот переменился в лице, и решил немного потасовав колоду предложить второй раунд. Отвлечение сработало неплохо, но на лице Эгеля во время этой партии читалась задумчивость. Он искал карты, вглядывался в истасканные картинки, затертые, будто бы счетоводил. На этот раз игра была на его стороне, но знаменитого Паука Фронта, ради которого поставил Марк он не потребовал обратно. Попросил небольшую обойму патрон для пистолета. Ставка была равноценной, он предлагал еще и карту «Виизы», гвардейской дивизии, что вместе с «Виирихом» образовывали синергию, суммируя их мощь и удваивая. Увидев на пистолетной обойме засечку, он побледнел, стал таращиться на Марка, после попытался отвлечься и взял из пакета, что еще не ушел от него кому-то еще, напряженно и дрожащей от этого самого напряжения рукой тот поднес чашку к губам, сербнул немного и вытянул оттуда нечто теплое, нежное и немного крошащееся. Поднес ко рту, а после принюхался. Попробовал.

– Лимон… эти печенья взял с собой Блюм, в патруль вчера вечером – печенье треснуло в руках

– Что?

– Ты убил его! – Бросив свои карты на пол, разметав их как листы бумаги после взрыва, точно белых лебедей, выпрыгнул из-за стола постовой. Его красные глаза еще больше налились кровью

– Я не убивал его – ополчился Марк, убрав карты себе в карман, приготавливаясь.

– У тебя его карты, ты дал мне его магазин, он помечал их насечками! А теперь кормишь меня его сухпайком?! Ты совсем тупой, если не понимал, что я догадаюсь?!

– Не кричи. Это недоразумение. Тебе показалось просто-напросто. Ты сколько не спишь?

– Я сплю достаточно, чтобы меня не обманывали старые пердуны вроде тебя! Что Блюм тебе сделал?! – Орал надрывая горло постовой, пытаясь вырваться из-за стола. Инвалид с острым и ненавидящим взглядом посмотрел на проводника, а потом на старика. Теперь на фольгеров смотрел весь стол. Генриху было неприятнее всего. На него смотрела та самая девочка. В ее взгляде все было понятно без слов, и объяснить ей обратное не было уже возможным

– За что ты его убил?!

– Я не убивал его! Но кто-то другой мог бы его убить. Я уже нашел его таким!

В сердцах группы застыла кровь. Взгляды, что были теплыми, дружелюбными, теперь сквозили ледяным ветром. Холодом злости, разочарования.

– Почему?!

– Потому что они знают, что такая мразь как ты – Марк перешел последнюю черту – не поможет раненому, а предпочтет добить. Что вместо того чтобы пройти мимо и забыть – развернется и воткнет нож в спину. Потому и могут поднять руку на «гражданского», вроде твоего Блюма. И у него был пистолет. Там стоял вопрос борьбы за жизнь

– Ты убил его! Я тебе не верю! Люди! Он убил Вимма Блюма!

– Ты сам убийца! – Оскалился Марк, гулко ударив по столу, чем напугал своего товарища. Тот приподнялся, отошел, не уронив стула как его молодой нынешний друг.

– Что?!

– Ты думал, что я слепой?! – Не менее громко сорвался Марк – Ты при фольгерах даже не вытащил жетона из грудного кармана. Покрасоваться перед своими хотелось?! Обоссанный выродок. Ты убил нашего брата, и ты не фольгер. Меня ты не обманешь. Обвиняешь нас?

Люди стали подниматься из-за стола, берясь за оружие. Фегелейн оттянул рюкзак, в котором более не было места пайка. Только барахло, выигранное да расходники для ухода за оружием.

Люди стали окружать их, но не могли начать конфликт прямо здесь, прямо при всех. Фольгеры покинули стол, отступив приняли положение своей тройки, наиболее привычное для них во время боя. Марк держит центр, Фегелейн смотрит по сторонам, Генрих очищает путь для отступления и страхует обоих. Поправив в напряжении спущенные на кончик носа очки Генрих снова поймал тот взгляд девочки. В нем чувствовалась окончательная потеря доверия. Ее мечта в том, что люди с оружием все еще остаются людьми…которые не опустились до уровня зверья. Но теперь он осознал обратное.

– Тяжело признать, что она была права – признался сам себе фольгер, приготавливаясь к нападению со стороны местных жителей, что молчаливой, негодующей массой окружили их, будто охотники, окружившие волков. Волк – опасный зверь, одному без оружия с ним не справиться. Но когда их троица окружена плотным строем, даже если нет оружия – забить их можно в пять счетов – не так легко, но вполне возможно. Но они ждали. Эгель, что не мог выдержать мерзости того, что только что съел, не мог вынести ярости к тому, с кем только что неторопливо и размеренно играл в Хлаггу. Простую, но в то же время сложную игру, в которой всякая вражда превращалась лишь в перекладывание карточек с красочными картинками.

Теперь же вражда была лицом к лицу, и никто не мог бы выбросить карту, которая возьмет и перекроет все. Игры остаются играми, жизнь – жизнью, хотя иногда они очень похожи.

В один момент как по щелчку они развернулись, вспружинились. Это была реакция на нападение. Того, что прыгнул на Марка ждала участь его железного кулака в голову, того, что попытался отрезать группу Генрих попросту сбил с ног и пнул между ребер, не сильно, но достаточно, чтобы фольгерским ботинком выбить дух. Тот, что бросился на Фегелейна, был сам Эгель, успевший обойти стол. Поймав над самой головой блестящее лезвие, фольгер напрягся и посмотрел на того глаза в глаза.

– Ты…

– Я – с этим последовал удар наотмашь, через другую руку. Постовой успел заслониться, но все равно ладонь проводника с внушительной силой шлепнула тому по уху. Оглушив противника Фегелейн вырвал у того из рук небольшой тесачок, но не стал бить. Взгляд того торговца и его дочки, остальных людей что здесь спрятались, самого Эгеля, что в своей беспомощности зажмурился и закрылся руками, скуля от страшной боли в опухшей ушной раковине и внутри. Не мог нанести удар. И не стал тратить время зря.

Группа максимально быстро развернулась спиной к агрессорам, чье окружение было прорвано Генрихом и со скоростью пули они метнулись, расталкивая редких и перепрыгивая лежачих обитателей подземелий. Генрих торопливо бил ботинками, Фегелейн бежал почти бесшумно но неуклюже, а Марк ломил вперед, напрямки, отбивая такт сердца сапогами. Заскочив в замкнутую коморку в составе одного Фега, они развернулись и прыснули в другую часть подземелья. Фонари из рюкзаков они не достали, бежали что было сил, без оглядки, чувствуя и слыша шорох одежды и топот ног защитников, загоревшихся местью.

– Лишь бы ни у кого не было огнестрела…

Но он был. Мимо Марка, а затем мимо Генриха свистнула пуля, а после, они нырнули во тьму. Дыхание стало громче, они все пригнулись, постарались рассыпаться, если те решать концентрировать огонь, расположились ближе к стенам, и ускорили ход. Да, идти пришлось вслепую, было тяжело, страшно, ведь иногда пули высекали яркие следы рикошетом. Но через несколько секунд погоня прекратилась, мимо фольгеров в темноте пронеслось четыре пары ног. На этом все, и можно было убирать руки, прикрывшие рот. Но охотники были рядом. Они шествовали по тоннелям, старались проверить все, но на слух. Будто боялись использовать свет. И правильно делали. Фольгеры в своем положении не захотели бы пользоваться огнестрелом, как и фонарями – на них можно схлопотать пулю. Потому, они разминулись все вместе. Фольгеры, условившись о том, что должны будут найти друг друга вскоре, разбрелись по тоннелям, взяв в руки холодное оружие. Марк взял в руки свой фирменный увесистый молоток, Генрих вооружился кортиком, Фегелейн предпочел не брезговать мессером, крупным клинковым оружием, которое группа все же носила с собой на крайний случай.

– Мы выйдем в разные развилки. Если пойдем все по одной, то нам придется бежать снова, вдобавок рискуем быть окруженными и убитыми. Это уже не город – говорил едва лишь выдувая воздух изо рта Фег – потому пройдем по одному. Идем до упора, никуда не сворачиваем. Никаких дверей не открываем: там могут быть ловушки. Конфликта избегаем, стараемся по возможности отвлечь их, чтобы проскочить.

Получив консультацию от проводника, Марк осторожно пополз по тоннелю с правой стороны, куда направилось, судя по звукам, двое.

Генрих вышел в тоннель слева, осторожно, мысленно не выбрасывая из головы карты и беспокойства, что их шепот координации кто-то слышал. Фегелейн направился отдельно от всех, по центру.

В тоннелях было тихо. Ветра, который присутствовал на небольшом, но имеющем место быть расширении тоннелей, не было. Было смертельно тихо, напряженно и это чувствовали не только фольгеры, но и те, кто вышел на них охотиться.

– Припоминаешь, как нам тяжело было, когда все это началось?

– Да, и мы тогда на Площади супы ели.

– Блевотина та еще, но лучше было набить брюхо хоть чем-то, пока поставки наладили бы. Если бы не тот фольгерский суп, мы бы сдохли давно

– Не преувеличивай. Мы за этот суп уже заплатили тысячу раз, а много кто и жизнь отдал за эту тарелку. Не та цена, которую я бы хотел за нее платить

– На войне все непредсказуемо дорого. Тс. Шаги пропустишь…

Нападать на них не хотелось, но и проскочить мимо в узком тоннеле невозможно. Отвлечь? Нечего бросить, да и если будут идти, то велика вероятность задеть кого-то из них. И смерть дышала из темноты. Будто бы кто-то притаился совсем рядом, выжидая точно так же. Только этот кто-то был здесь хозяином, настоящим королем подземного города. Которому не придется выкупать жизни за тарелку супа. Он возьмет их за просто-так. Быстрее, чем можно думать. Фегелейн держался тихо, и ощутил легкое дуновение ветерка за своей спиной. Но потом его осенило, что ветер так не дует. Оно было мимолетно и меньше чем через мгновение исчезло. Будто бы его и не было.

– Не могло мне это померещиться – подумал, измеряя этот коридор своим чутьем, проводник – Не могло – он был уверен, что движение все же было и чувствовал это движущееся нечто рядом с собой. Но оно словно его не замечало, или не желало трогать. Просто существовало подвисши в полной темноте, будто топорище над головой преступника. Казалось, что стало очень холодно. Фегелейна прошиб озноб, и неожиданно лампы впереди него потухли. Беззвучно, незаметно, как будто кто-то положил чашку на их фонари. И ни звука. Казалось, даже фоновый тоннельный шум попросту исчез. Перестал существовать, вокруг охватила гробовая тишина. Темно, густо, холодно и будто не хватает воздуха. Если закрыть глаза, то становится даже немного светлее, но легче от этого не становится. Фегелейна обуял страх неизвестности того, что таится в этой мгле.

Осторожно, приподнявшись с корточек, на которые он опустился ранее, все еще пребывая в согнутом положении он аккуратно двинул ногой. Шаг вперед, еще, еще, очень осторожно и почти бесшумно. В такой гробовой тишине сердце стучало, казалось громче отбойного молотка, а шаги казались преступно громкими и неправильными. Осторожный шаг двигал его вперед, а холодный воздух, облегая все тело и вытаскивая легкими поцелуями дуновений из него живительное тепло. Фегелейн стал делать шаги чуть быстрее, после чего споткнулся и его как передернуло. Он наступил во что-то жидкое. Возможно, протекла тоннельная вода. Он остановился, сделал осторожно следующий шаг. Но шлепка не последовало.

– На шум не последовало реакции… – проводник обернулся, ожидая испепеляющего луча света. Но ничего не произошло. Воздух стал еще холоднее, потому, не издавая и звука, стараясь ни о чем не думать, чтобы не свести себя в этом вакууме с ума. Осторожно он перемещал по очереди правую и левую ноги, все боясь, неизвестности, все дальше в глубины которой он заходил. Постепенно его глаза привыкали к мраку подземелий, к которому он сам привыкнуть не мог.