«Черный Дракон на моей коже»

И когда она прыгнула на меня, когда наши тела соприкоснулись, вся моя кровь вспыхнула. Это было уже не желание. Это была необходимость. Потребность заявить на нее права, стереть расстояние между нами, почувствовать ее кожу на своей, доказать и ей, и себе, что это – реально.

Ее ответный огонь, ее насмешки, ее попытка перевернуть меня и взять верх – все это лишь разожгло меня сильнее. Я был драконом. И она пыталась оседлать меня? Это было одновременно безумием и самым сильным афродизиаком из всех возможных.

Я взял то, что хотел. Жестко, властно, без предупреждения. Потому что так поступали всегда. Потому что я дракон, и мне не было дела до условностей. Потому что я видел в ее глазах тот же огонь, ту же готовность к битве.

И я ошибся.

Острая, обжигающая боль, что пронзила меня в тот миг, исходила не от нее. Она исходила от меня самого. От осознания. От стремительного, сокрушительного прозрения.

Ее тело, всегда такое гибкое и сильное в бою, вдруг стало жестким, сопротивляющимся. Ее крик был не криком страсти, а криком боли. Настоящей, физической, шокирующей. А в ее широко раскрытых глазах я прочитал не желание, а панический, животный ужас и… невинность.

Невинность.

Мысль была настолько чудовищной, настолько невозможной, что мой разум отказался ее принимать. Мериана Крафт? Некромантка, повелительница теней, выросшая в грязи и крови Блэкстоуна? Та, что одним взглядом могла заставить трепетать закаленных бандитов? Невинная?

Все мои представления о мире рухнули в одно мгновение. Все истории о разгульных некромантах, о их чудовищных оргиях и извращенных ритуалах – все оказалось прахом. Передо мной была не одна из тех. Она была… другой. Хранившей что-то самое сокровенное, самое хрупкое за семью печатями брони, сарказма и силы. И я… я над этим даром надругался, приняв ее вызов за согласие.

Вековое высокомерие дракона разбилось о простую, человеческую правду в ее глазах. Я ощутил себя слепым, глупым щенком, который в своем невежестве растоптал самый редкий и прекрасный цветок.

– Черт… – выдохнул я, и в этом слове было все мое отчаяние, мой стыд, моя ненависть к самому себе. – Я не знал…

Я попытался отстраниться, причиняя ей еще большую боль, и это было последней каплей. Я замер, превратился в статую. Вся моя титаническая сила, вся моя ярость обратились внутрь, на то, чтобы не шелохнуться, не сделать ей еще хуже. Я смотрел на ее лицо, на слезы на ресницах, и мне хотелось рычать от бессильной ярости на самого себя.

– Просто дыши, – прошептал я, командуя, моля. – Расслабься. Я здесь»

И я остался. Дышал с ней в унисон. Чувствовал, как ее тело понемногу, с невероятным трудом, начинает расслабляться под моим. И в этот момент я понял, что значит настоящая сила. Это не сила взять. Это сила – удержаться. Не причинить боль. Защитить. Сохранить то хрупкое доверие, что ты уже почти разрушил.

Я начал двигаться снова. Бесконечно медленно. Каждое движение было покаянием. Каждое прикосновение – просьбой о прощении. Я читал ее тело, как самую сложную карту, следя за каждым вздохом, за малейшим напряжением. Я не брал – я дарил. Я отдавал ей все свое внимание, всю свою нежность, которую только мог найти в своей ожесточенной душе. Я заставил ее удовольствие стать моей единственной целью, моей единственной победой.

И когда она наконец расслабилась, когда ее тело затрепетало в моих руках, не от боли, а от нахлынувшего наслаждения, что-то во мне сломалось и собралось заново. Это была не просто физическая разрядка. Это было очищение.

Я не отпустил ее. Притянул к себе, чувствуя, как ее спина прижимается к моей груди. Ее сердце билось в унисон с моим.

– Моя, – прошептал я в ее волосы, и это была уже не похотливая констатация факта. Это была клятва. – Отныне и навсегда.

Она не ответила. Ее ровное дыхание говорило о том, что она уснула. Доверчиво, спокойно, прямо в объятиях того, кто минуту назад был ее кошмаром.

И я лежал, не в силах сомкнуть глаз, слушая ее дыхание и пытаясь осмыслить произошедшее. Мой дракон, обычно такой требовательный и собственнический, теперь просто… мурлыкал где-то глубоко внутри, удовлетворенный и спокойный. Он выбрал ее. Не просто как самку. Как свою пару. Разумом, телом и той самой израненной душой.

А я… я смотрел в ночное небо и понимал, что все, что я думал, что знал о ней, о мире, о себе – было иллюзией. Истина оказалась гораздо сложнее, страшнее и прекраснее.

И самое шокирующее было не в ее невинности. А в том, что, потеряв ее, она подарила ее мне, тому кого казалось еще недавно ненавидела всей душой. И в этом даре было больше силы и доверия, чем во всей ее некромантской мочи.

Теперь она была под моей защитой. Не как союзник. Не как гостья. Как часть меня самого. И горе тому, кто посмеет причинить ей боль.

Тишина после бури была обманчивой. Она лежала, прижавшись спиной к моей груди, ее дыхание ровное, но слишком идеальное, чтобы быть настоящим. Я чувствовал каждую мышцу ее спины – они не были расслаблены. Они были в напряженной, готовой к бою скованности. Она не спала. Она отсиживалась в окопе собственного молчания, зализывая раны, которые я ей нанес, и те, что были нанесены давно.

И тогда прозвучало это. Тихий, ровный, лишенный всякой интонации приговор.

– Нам нужно вернуться.

Слова упали в тишину, как камни в черную воду озера. Они не звучали как предложение или просьба. Это был ультиматум. Констатация факта, не подлежащего обсуждению. После той животной, дикой близости, после тех слез и той немой договоренности, что висела между нами в воздухе, эта ледяная собранность ударила под дых.

Моя рука, лежащая на ее плоском животе, инстинктивно сжалась, желая удержать, прижать ближе, вернуть то хрупкое доверие, что ускользало сквозь пальцы. Я тут же ослабил хватку, боясь вызвать новый приступ паники. Внутри меня с низким, недовольным утробным рычанием заворочался дракон. Он не понимал. Он нашел свою пару, уловил ее запах, смешавшийся с его собственным, и теперь требовал остаться в этом логове, подальше от всех.

– Сейчас? – я произнес, и мой голос прозвучал непривычно хрипло, пробиваясь сквозь ком в горле. – Еще ночь. Самые темные часы перед рассветом. стражники уже угомонились, их патрули спят. Мы в безопасности. Можно… можно просто полежать. -Я попытался вложить в последнюю фразу что-то теплое, почти умоляющее, но она отскочила от ее брони, как горох от стены.

Она резко перевернулась ко мне. В ее глазах не было и следа недавней слабости, той девчонки, что плакала от кошмаров. Теперь это были глаза полководца, оценивающего ситуацию на поле боя. Холодные, изумрудные, бездонные.

– Я сказала: нам нужно вернуться. Это не предмет для обсуждения, Рейвен. Вставай. Одевайся.

Ее тон – острый, отточенный, лишенный всякой эмоциональной окраски – заставил меня внутренне сжаться. Это был не тон любовника или даже союзника. Это был голос, отдающий приказы. И это ранило глубже, чем крик.

Я приподнялся на локте, пытаясь поймать ее взгляд, найти в нем хоть щель, хоть трещинку в этой внезапно возведенной стене.

Мери, – я произнес ее имя мягко, почти шепотом, пытаясь вернуть нас в ту реальность, что была пять минут назад. – То, что было между нами было, это не просто…

Она резко, почти грубо, оборвала меня, соскальзывая с постели из мха и отворачиваясь, чтобы подобрать свою разбросанную одежду. Ее движения были резкими, экономичными, лишенными всякой грации.

– Между нами ничего не «было», – она бросила слова через плечо, словно швыряя камни. – Был секс, Дарквейн. Секс. Физиологический акт для снятия напряжения. Адреналин после боя, выброс эндорфинов, взаимное использование тел для получения удовольствия. Не более того.

Каждое слово было как удар хлыстом. Холодное, точное, унизительное в своей клинической отстраненности. Взаимное использование тел. Словно мы были не двумя людьми, нашедшими друг в друге отчаянное утешение, а двумя механизмами, выполнившими друг на друге техническую процедуру.

Во мне что-то взорвалось. Горячая волна ярости и оскорбленной гордости прокатилась по жилам. Я вскочил на ноги, чувствуя, как по коже пробегают знакомые мурашки, предвещающие трансформацию. Я едва сдержал ее.

– Не более того? – мой голос зазвучал низко и опасно, приобретая легкий драконий гул. – Ты называешь то, что было, «не более чем»? Ты… ты плакала у меня на руках! Ты доверилась мне! Я видел тебя!

Она натянула свое белье и шелковую сорочку и повернулась ко мне, полностью «облачившись» не только в одежду, но и в свою непробиваемую маску. Она скрестила руки на груди, и ее поза выражала лишь скучающее превосходство.

– О, боже, – она фыркнула, закатив глаза с преувеличенным театральным презрением. – Дракон ищет глубинный смысл в постельной борьбе за доминирование? Как банально. Давай без этой дешевой мелодрамы. У меня был стресс. У тебя было возбуждение. Мы оба получили то, что хотели. Точка. Конец истории. Забудь, как плохой сон. Это ничего не значило и не будет значить.

Она произнесла это с такой леденящей душу легкостью, с таким уничижительным простодушием, словно стирала школьную доску после урока. Забудь. Ничего не значило.

Я почувствовал, как сжимаются кулаки. Гнев, горький и обжигающий, подступил к горлу, смешиваясь с чем-то другим – с жгучим, унизительным стыдом. Она не просто отдалялась. Она методично, хладнокровно уничтожала все, что между нами произошло. Оскверняла это, вытряхивала прах и развеивала по ветру.

– Понятно, – я выдавил сквозь стиснутые зубы, отворачиваясь, чтобы скрыть гримасу боли и ярости, искажающую мое лицо. – Просто секс. Случайная связь. Заблудились, замерзли, переспали что бы согреться. Очень романтично. Очень… по некромантски.

Я не видел ее выражения, но услышал, как она коротко, сухо рассмеялась. Звук был похож на ломающийся лед.

– Я рада, что мы друг друга поняли.

Она развернулась и пошла к воде, чтобы умыть лицо, оставив меня стоять с ощущением, будто мне только что выстрелили в упор и теперь с интересом наблюдают, как я истекаю кровью.

Я одевался молча, на автомате, движения были резкими и угловатыми. Внутри бушевала буря. Она лгала. Лгала так яростно, так убедительно, с такой леденящей самоотдачей, что это было почти гениально. Но я чувствовал ее. Я чувствовал ее отклик, ее боль, ее абсолютную, безоговорочную капитуляцию в тот миг, когда она обняла меня, ища защиты. Это не был просто «выброс эндорфинов». Это было падение стены. И теперь она, испуганная собственной уязвимостью, спешно возводила новую, в десять раз выше и крепче, заливая ее бетоном собственного сарказма и отрицания.

Хорошо, – пронеслось в моей голове, пока я с силой завязывал штаны, почти разрывая ткань. – Хочешь играть в хладнокровие? В «ничего не значило»? Сыграем. Я мастер этой игры. Я могу быть таким же черствым, циничным и невыносимым, как ты. Ты хочешь войны? Ты ее получишь.

Когда она вернулась, лицо ее было влажным и абсолютно бесстрастным, как у статуи. Я был уже готов. Мое лицо представляло собой идеальную, отполированную маску безразличия.

– Готова? – сказал я нейтрально, голосом пилота, объявляющего о вылете. – Не будем задерживать твое «более важное» дело. Какой там у тебя следующий пункт? Проверить бухгалтерские отчеты? Пристрелить кого-нибудь за опоздание?

Она кивнула, ее взгляд скользнул по мне быстрой, оценивающей молнией – ищущей слабины, не найдя ее, она слегка расслабила плечи. В ее глазах на мгновение мелькнуло что-то – облегчение? Разочарование? – но было тут же погашено.

– Именно. – коротко и сухо бросила она.

– Как скажешь, – я развернулся к открытому пространству, чувствуя, как внутри закипает ярость и… странная, свинцовая тяжесть.

И пока я призывал своего дракона, чувствуя, как реальность с треском расступается, я поставил себе цель. Она хочет, чтобы я забыл? Хочет, чтобы это было «ничего»? Хорошо. Я сделаю вид. Но я узнаю, чего она так боится. Я найду эту трещину. И когда-нибудь, она сама, добровольно, скажет мне правду. Мысль была закончена прежде чем меня прострелило дикой, разрывающей болью обращения, такой привычной и одновременно чужой…

Глава 10

Рейвен

Дверь в ее покои захлопнулась с таким глухим, окончательным стуком, будто между нами опустили железный занавес. Я стоял в пустом, холодном коридоре, залитом призрачным светом утренних факелов, и чувствовал, как по моим жилам течет не кровь, а расплавленный свинец. Воздух еще хранил слабый, едва уловимый шлейф ее запаха – кедра, ночных цветов и горьковатой сладости темной магии, – который теперь казался мне невыносимо пытливым.

Ее последние слова все еще звенели в ушах, острые и ядовитые, точно отравленные иглы. «Не задерживайся, Дарквейн. У тебя, наверное, тоже есть дела поважнее, чем вынюхивать у чужих дверей. Или у драконов с этим туго?»

Каждое слово было ударом, рассчитанным на то, чтобы оттолкнуть, унизить, доказать ей же самой, что между нами нет и не может быть ничего, кроме взаимовыгодного использования. Но сквозь ярость и обиду я снова и снова ловил ту самую долю секунды – прежде чем захлопнулась ставень в ее глазах, – когда в них мелькнул не холод, а чистый, животный страх. Не от меня. От того, что произошло. От той близости, что она ей же позволила.

Я повернулся и пошел прочь, не оглядываясь, чувствуя, как гранитные плиты пола под ногами чуть проседают под тяжестью моего шага. Каждый удар каблука отдавался в висках тяжелым, яростным стуком. Мой дракон бушевал внутри, требуя выпустить пар, требовал разнести вдребезги что-нибудь монументальное и дорогое. Он не понимал слов, но прекрасно чувствовал унижение, жгучую обиду и дикое желание вернуться, вышибить эту чертову дверь и заставить ее взглянуть правде в глаза.

Но я не вернулся. Вместо этого я направился в самое сердце замка – в Зал Грома.

Это была огромная, круглая башня, уходящая в самое поднебесье. Ее купол, сделанный из отполированного до прозрачности кварцита, открывался прямо в небо. Сюда, в самую высшую точку наших владений, чаще всего били молнии. И здесь, среди запаха дождя, озона и старого, пропитанного силой камня, я всегда находил успокоение. Или хотя бы выход для ярости.

Я с силой распахнул массивные бронзовые двери, украшенные чеканными изображениями сражающихся драконов, и навстречу мне ударил порыв свежего, влажного ветра, пахнущего предгорьем и грозой. Начинался рассвет. Небо на востоке было окрашено в грязно-багровые тона, предвещающие бурю. Тяжелые, налитые свинцом тучи клубились над зубчатыми пиками. Идеально.

Я сбросил с себя кожаную куртку, бросив ее на массивную каменную скамью у стены, темное дерево которой было испещрено поколениями драконьих когтей. Рубашка из тонкого черного шелка тут же прилипла к спине – воздух был наэлектризован до предела, заряженный могучей силой надвигающегося шторма. Первые тяжелые капли дождя, размером с монету, забарабанили по кварцитовому куполу, оставляя на нем длинные, извилистые следы.

– Ну же, – прошипел я, обращаясь к небу, к буре, ко всему миру, сжимая кулаки так, что костяшки побелели. – Покажи, на что ты способен. Дай мне хоть с чем-то сразиться.

Как будто в ответ, ослепительная, живая молния, бело-голубая змея чистого хаоса, рассекла небо с оглушительным, разрывающим уши треском, осветив зал на мгновение слепящей, пронзительной белизной. Следом обрушился громовой удар, грохочущий и всесокрушающий, он прокатился по залу, заставив содрогнуться древние камни и отозвавшись глухим гулом в самой груди.

Я вскинул голову, подставив лицо ледяным, колючим брызгам, залетавшим через щели в куполе. Второй удар молнии, еще более мощный, пришелся прямо в позолоченный громоотвод на самой вершине башни. Энергия, чистая, дикая, необузданная, хлынула вниз по толстым медным жилам, вплетенным в стены, заставляя их светиться изнутри тусклым синим светом. Воздух затрещал, запахло паленым и свежестью.

Я втянул его в легкие, чувствуя, как каждая клетка моего тела отзывается на этот зов, на этот первобытный клич стихии. Моя кожа заструилась, золотисто-бронзовая чешуя проступила наружу по рукам и груди, жаждая прикосновения этой дикой мощи. Я не стал сдерживаться. Я позволил своей ярости, своему разочарованию, своей горечи вырваться наружу.

С низким, сдавленным рыком, больше похожим на скрежет камня, я рванулся вперед, к массивному тренировочному манекену из черного, отполированного базальта, стоявшему в центре зала. Моя рука, уже больше похожая на лапу с длинными, острыми когтями, со всей силы ударила по камню. От удара посыпались искры, а в воздухе повис короткий, высокий звон, будто я ударил по гигантской наковальне.

Второй удар. Третий. Я бил по нему, вспоминая ее холодные, отстраненные слова. Ее насмешку. Ее страх, который она так яростно, так глупо пыталась скрыть под маской напускного безразличия. Я бил по ее стенам, по ее нежеланию видеть, что происходило между нами на самом деле.

«НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИЛО!» – мой рев, сорвавшийся на драконий рык, потонул в новом, оглушительном раскате грома.

Я отшвырнул от себя манекен, и он, оторвавшись от пола, пролетел ползала и с глухим, сухим стуком врезался в противоположную стену, рассыпавшись на десятки острых черных осколков. Мелкие камешки зашуршали, скатываясь по идеально отполированному полу.

Дыхание сбилось, вырываясь из груди короткими, хриплыми взрывами. Грудь вздымалась. Я стоял, опершись руками о колени, чувствуя, как ледяные капли дождя омывают мое, разгоряченное лицо. Физическая усталость начала понемногу гасить пожар внутри. Но пустота, что осталась после, была почти так же болезненна. И все то же неотвязное, мучительное «почему?», которое сводило с ума своей нелепостью.

Потому что правда, настоящая, глубинная правда, заключалась не только в обиде или уязвленном самолюбии. Она была гораздо страшнее и неотвратимее.

Мой дракон. Та часть меня, что была древнее, мудрее и упрямее моего человеческого разума. Та, что выбирала один раз. На всю оставшуюся, немыслимо долгую жизнь. Это не был вопрос желания или выбора. Это был закон, высеченный в самой нашей сути, в коде каждого атома нашего существа. Мы ищем свою пару не для продолжения рода, не для союза кланов. Мы ищем свое отражение, свою истинную пару, ту, чья душа отзывается на наш зов на частоте, недоступной никому другому.

И мой дракон… выбрал ее.

Это осознание обрушилось на меня в ту самую секунду, когда я впервые увидел ее истинную силу в огне Темного рынка. Оно прожгло меня насквозь, когда я нес ее на руках, чувствуя ее хрупкость и ее невероятную мощь. И оно оглушило меня здесь, в этой проклятой долине, когда она, смеющаяся и мокрая, смотрела на меня бездной своих глаз, в которой тонуло все.

И именно это бесило меня больше всего! Не ее колкости, не ее попытка отгородиться. А то, что мое же собственное существо, самая древняя и верная часть меня, восстала против моего разума, моей воли, моих планов! Она выбрала некромантку! Изгоя! Ту, чья сила была противоположна нашей! Она связала мою бессмертную душу с той, что играла со смертью как с игрушкой!

И теперь, после того как она – избранная мной же самим в самом главном выборе, что только может быть! – отбросила все это, назвав «ничем», «просто сексом», мой дракон бушевал не просто от обиды. Он бушевал от предательства. От того, что его величайший дар, его клятва на вечность, была брошена ему в лицо как дешевая побрякушка.

Это была не просто ссора. Это была катастрофа космического масштаба, разыгрывающаяся в моей груди. Я был прикован к ней невидимой цепью, выкованной по воле моей же сущности, и эта цепь раскалялась докрасна, причиняя невыносимую боль каждый раз, когда она отдалялась.

И именно это осознание – что ее отстраненность причиняет боль не только мне, но и той древней, могучей части меня, что никогда не ошибалась, – заставляло меня яростнее бить по каменному истукану. Я пытался разбить эту связь. Разрушить этот выбор. Своими окровавленными руками я пытался вырвать ее из самого своего сердца.

Но это было невозможно. Я знал это. Выбор сделан. Навеки. И даже если она никогда его не примет, даже если будет отталкивать меня до скончания веков, мой дракон будет ждать. Будет хранить верность. Будет страдать от каждого ее холодного взгляда. И заставлять страдать меня.

Именно эта безысходность, эта чудовищная несправедливость собственной природы и доводила меня до исступления. Я был в ловушке. В ловушке собственного сердца. Я полюбил чертову некромантку… в двух воплощениях себя…

– Доволен? – раздался у меня за спиной сухой, безразличный голос, знакомый до боли.

Я обернулся, не удивляясь. В дверях зала, прислонившись к косяку, стояла Север. Как всегда, бесшумная и нечитаемая, словно тень, отброшенная самим замком. Ее бледное, как лунный свет, лицо было невозмутимо, а глаза-ледышки медленно скользнули по разбитому манекену, по моим сжатым, в кровь сбитым костяшкам, по чешуе, все еще проступающей на моих обнаженных предплечьях.

– Безмерно, – проворчал я, отряхивая осколки черного базальта с рукава рубашки. Ткань была порвана в нескольких местах. – Прекрасное начало дня. Освежает и бодрит.

– Крис просил передать, что завтрак подан, – произнесла она, не меняя интонации. – И что если вы снова опоздаете, он лично пересчитает все вилки. У него, видите ли, подозрения насчет нашей прислуги. Говорит, что они «слишком блестящие», чтобы быть настоящими. – Она произнесла это абсолютно серьезно, но в углу ее тонких, бесцветных губ дрогнул почти невидимый мускул.

Углы моих губ непроизвольно потянулись вверх, сметая часть напряжения. Эти сумасшедшие. Ее сумасшедшие. Они, как ни странно, действовали на меня успокаивающе. Они были настоящими. В своей преданности, в своем безумии, в своей готовности украсть столовое серебро прямо из-под носа у драконов.

– Передай Крису, что если он тронет хоть одну вилку, я лично проверю, насколько хорошо он летает без вертолета, – парировал я, уже чувствуя, как последние остатки ярости уступают место привычной, язвительной маске. – С высоты главной башни.

Север кивнула, вполне удовлетворенная ответом. Ее взгляд скользнул по моему лицу, задерживаясь на секунду дольше необходимого.

– Она вернулась раньше тебя. Выглядела… собранной. – В ее голосе не было никаких интонаций, но это было сказано не просто так. Это был отчет. Предупреждение. Диагноз, поставленный безжалостно точным скальпелем.

Собранной. Да, конечно. Как стальной капкан, готовый щелкнуть. Как крепость, опустившая все решетки после неудачной вылазки.

– Я знаю, – коротко бросил я, отводя взгляд к затихающей буре за окном. – Мы… обсудили границы нашего дальнейшего… сотрудничества. – Слово далось мне с трудом.

Север посмотрела на меня с тем же отсутствующим видом, но мне показалось, что она все прекрасно видит насквозь. Все мои дурацкие надежды и все мое горькое разочарование.

– Аргон искал вас, – сменила она тему с присущей ей прямолинейностью. – Говорит, старейшина Илтерил готов принять тебя и… «леди Крафт». – она насмешливо выделила новое обращение к Мери в стенах моего дома.

Дело. Всегда возвращается к делу. Я сделал глубокий вдох, вбирая в себя последние запахи грозы. Они больше не злили меня. Они заряжали новой, холодной решимостью.

– Хорошо, – кивнул я, мысленно составляя расписание. – Иду. И, Север…

Она уже разворачивалась уйти, но замерла, застыв в дверном проеме идеально неподвижным силуэтом.

– Скажи пожалуйста Бьене, чтобы проверила все датчики вокруг мастерской Илтерила. Все внешние и внутренние контуры охраны. И… чтобы была начеку. Обо всем подозрительном – сразу мне.

На этот раз кивок Север был чуть более осознанным, почти уважительным. Она поняла. Игра начиналась. Снова. И ставки стали еще выше.

– Уже сделано, – ответила она своим обычным, безжизненным тоном. – Она мониторит эфир с момента нашего прибытия. Пока все чисто. И кстати, всю информацию мы предоставляем Мери в первую очередь, так что решайте этот момент между собой.

И вот она сделала шаг, чтобы окончательно раствориться в полумраке коридора, но снова остановилась. Она не обернулась, говоря вполоборота, и ее голос прозвучал тише, лишенный привычной металлической окраски, почти… задумчиво, что было для нее крайне нехарактерно.

– Я не знаю, что произошло между вами сегодня утром. И не хочу знать. – Она сделала маленькую, но очень тяжелую паузу. В зале было слышно, как с купола стекают последние капли дождя, отсчитывая секунды. – Но за эти несколько дней рядом с тобой я видела на ее лице больше жизни, больше… света, чем за весь прошлый год.

Слова Север обрушились на меня не как утешение, а как приговор. Они не погасили ярость моего дракона. Они подтвердили его правоту. Он видел то же самое. Он видел тот самый свет, что вспыхивал в ней рядом со мной. И этот свет был для него доказательством, знаком, что выбор сделан верно. Что его пара, его единственная, – вот она. И ее отрицание лишь заставляло его держаться за нее еще сильнее, с упрямством, достойным лучшего применения.