Чащоба

Но как раз в тот момент, когда она размышляет, как бы половчее затолкать под куртку пакет с чипсами, дверной колокольчик снова звякает. А еще через мгновение раздаются торопливые шаги и на Лору падает длинная тень: в конце прохода возникает Диана, хозяйка магазина, которая останавливается с грозным видом, уперев руки в бока.

– Привет, Диана! – беззаботным тоном произносит Лора.

Могучим сложением женщина напоминает игрока в американский футбол. Магазин она унаследовала от матери, которая, в свою очередь, получила его от родителей. Настраивать против себя такого человека, как Диана, крайне неразумно.

– Убирайся! – рычит она. Обычно владелица магазина относится к Лоре как к надоедливому, но, в общем, безобидному насекомому. Но сейчас ее глаза злобно поблескивают на рыхлом тестообразном лице, губы сложены в узкую сердитую полоску. Или это просто игра света?

– Я только хотела купить содовую в автомате, – бормочет Лора, бросая чипсы и пакетик конфет на первую попавшуюся полку.

– Вон отсюда! Купишь где-нибудь в другом месте.

Лора тащится вдоль прохода к выходу. Тревожные подозрения закрадываются в душу.

– Эй, Диана, неужели дела идут так успешно, что вы теперь готовы вышвыривать покупателей из вашей лавочки?! – выкрикивает девушка напоследок.

– Ой, умоляю! Да ты крадешь больше, чем покупаешь! Убирайся, пока я не вызвала полицию.

Лора презрительно фыркает. Она никого и ничего не боится, особенно полиции. И ей безумно хочется как следует отчихвостить грубиянку.

– Пошла, пошла отсюда, – подгоняет Диана.

Тут Лору озаряет догадка: ох, черт, неужели опять?!

«Но при чем тут я? – в ярости думает она. – Почему они считают, будто это я виновата?»

– Больше не желаю видеть тебя в моем магазине, – продолжает наступать хозяйка. – Думаешь, я не знаю, что у тебя на уме, О’Мэлли? – Диана говорит тихо, но голос у нее дрожит от гнева. Лучше бы она визжала во всю глотку, как обычно вопит, застукав между стеллажами подростков, ворующих пиво. Сейчас же угрожающий тон Дианы говорит, что настроена она серьезно. – Я не слепая и все прекрасно вижу: всякий раз ты уходишь отсюда с таким количеством чипсов, запрятанных под рубашку, что тебя можно принять за беременную на сносях. Но я закрывала на это глаза. А все потому, что жалела тебя. Родители у тебя никчемные, а я не настолько бесчувственная, чтобы позволить ребенку умереть от голода. Но такого дерьма я не потерплю. Пошла вон. И чтобы ноги твоей здесь больше не было.

Лора уже готова поинтересоваться, что изменилось на этот раз. Вопрос так и просится наружу, но она прикусывает язык, поскольку свирепая физиономия Дианы не предвещает ничего хорошего. Несолоно хлебавши Лора направляется к выходу.

За последние несколько недель к ней уже третий раз докапываются. Но неужели люди действительно считают, будто Лора замешана в происходящем? Нет, просто смешно! Она всего лишь подросток. Да, подросток, который слушает рок-музыку, но все же не сатанистка какая или еще чего похуже.

Она выходит на улицу. Хотелось бы верить, что холодный пот, от которого рубашка липнет к телу, – результат похмелья. Однако неплохо бы выяснить, что случилось на этот раз. И как можно скорее.

Глава 6

2017 год

– Я ведь говорил, нынешние подростки ведут себя как настоящие бандиты, за ними нужен глаз да глаз. Но я разберусь, Стефани, не переживай. Ты же помнишь, я знаю всех шалопаев в городе. К тому же им все равно некуда податься с твоим имуществом. Отыщем в два счета.

Заверения Фрэнка я воспринимаю с большой долей скепсиса. Я тоже неплохо знаю современных подростков – скорее всего, мой ноутбук уже находится в каком-нибудь зачуханном ломбарде Монреаля и я могу распрощаться с ним навсегда. К счастью, кредитку и телефон я прихватила с собой, сунув в карман куртки, и теперь могу радоваться, что хотя бы они все еще при мне.

Вновь покинув полицейский участок, я размышляю, что делать дальше. Один вариант хуже другого. Но чего я точно не хочу, так это возвращаться к Лоре. Она умрет со смеху, когда услышит, что дочурка, крутая столичная штучка, лишилась своего претенциозного макбука в первые же часы пребывания в городе. Конечно, рано или поздно она все равно узнает: от людей, которым, вроде нее самой, нечем больше заняться, кроме как сидеть целыми днями на заднем крыльце, дымить дешевыми сигаретами, пить дрянное пиво и злословить о соседях. Вероятно, история дойдет до Лоры уже к вечеру. Но пока я не доставлю ей такого удовольствия.

Залезаю в машину и завожу двигатель, гадая, куда теперь податься. Пока что мне не удалось выяснить о деле Мишель ничего нового. Конечно, можно попытаться сунуться в квебекскую Службу безопасности, но я еще не набралась мужества для такого шага.

В голове всплывают кое-какие детали рассказа Фрэнка. Шеф полиции упомянул, что мадам Фортье живет в том же доме престарелых, что и дед Люка. Я мельком видела из окна автобуса это заведение – единственное во всей округе учреждение подобного рода, куда можно устроить своего пожилого родственника, если, конечно, не отправить его в столичный приют. У нас в провинции предпочитают держать старичков подальше от дома, чтобы не маячили перед глазами, но все же не настолько далеко, чтобы тащиться два часа на машине всякий раз, когда нужно навестить родителя. Поэтому нетрудно догадаться, куда следует отправиться мне, если я хочу повидаться с мадам Фортье, – в «Просторы полей». На фотографиях в интернете дом престарелых выглядит почти красивым: длинное трехэтажное здание с высокими арочными окнами и множеством нарядных клумб, усыпанных бархатцами. Ко входу ведет широкая подъездная аллея, которой позавидовал бы любой курортный отель. Поездка займет чуть больше получаса. Бросаю взгляд на приборную панель «хонды»: стрелка, показывающая расход топлива, клонится влево. Я тяжело вздыхаю. Удивительно, что мне вообще удалось дотянуть до полицейского участка. Если Лора не врала и действительно намеревалась встретить меня на автовокзале, ей явно не пришло в голову заранее залить бак.

Я отправляюсь на ближайшую заправку. Благо в Марли их всегда было предостаточно. Та, куда приезжаю я, сумела превратить свои недостатки в достоинства: создать из разрухи винтаж. Стены внутри увешаны фотографиями в деревянных рамочках, на которых заправка предстает в былом величии и блеске. На выцветшем черно-белом снимке 1950-х годов изображен трактор на фоне старинной бензоколонки. На нескольких других, таких же выгоревших серовато-желтых сепиях, можно разглядеть мощные легковые автомобили 1970-х. В углу зала установлен древний автомат для продажи газированной воды. Как ни странно, он еще работает. Заплатив за бензин, я беру из вазочки для посетителей шоколадный батончик и задерживаюсь, чтобы съесть его, а заодно рассмотреть экспозицию поближе. Вот знаменитая «импала» Пьера Бергмана. Сам Пьер стоит возле своего красавца-автомобиля. Усы водителя горделиво топорщатся в стороны, а на носу плотно сидят темные очки-авиаторы. Водитель заправляет машину, на заднем сиденье видны двое мальчуганов. Скорее всего, сыновья мистера Бергмана, решаю я. Интересно, в каком году было сделано фото? Дата на снимке не указана, но, судя по возрасту детей, незадолго до печальных событий. Бедные ребятишки!

– О боже, Стефани, ты вернулась!

Высокий и резкий голос застает меня врасплох. От неожиданности я едва не давлюсь батончиком. Обернувшись на зов, торопливо проглатываю карамельно-ореховую массу, которой забит рот.

– Привет, Жаннетт, – говорю я как можно радостнее, надеясь, что на зубах налипло не слишком много карамели.

Последний раз я разговаривала с Жаннетт два года назад, явившись в город, чтобы собрать материалы для подкаста. В те времена, когда пропала Мишель, девочки были примерно одного возраста и учились в одном классе. Знакомство наше вряд ли можно назвать близким, однако Жаннетт оказалась одной из немногих, кто проявил интерес к моему расследованию и согласился дать интервью. Не то чтобы ей было что рассказать: через пару минут стало ясно, что в основном Жаннетт хотелось посплетничать, а также разведать, не удалось ли мне выяснить что-нибудь новенькое, а еще расспросить о жизни в большом городе, чтобы потом было о чем поболтать с подружками на чаепитии после воскресного богослужения.

– Отлично выглядишь! Лучше, чем в прошлую нашу встречу. – Верная себе Жаннетт окидывает меня взглядом, который женщины постарше обычно приберегают для тех, кто помоложе, и который охватывает объект наблюдения весь разом, от макушки до пят. Я вижу, как она мысленно отмечает пункты списка – обувь, одежда, талия, макияж, стрижка, – и почти слышу реплику Жаннетт, адресованную товаркам по чаепитию: «А Стефани-то наша, видели? Кошмар, совсем запустила себя».

– Ты тоже, – отзываюсь я с ехидной ухмылкой.

– Ой, да брось ты. Я старая кошелка. Каждое утро лицо сползает на полдюйма ниже, хоть в зеркало не смотрись. А ты у нас красотка, вся в маму. Скажи ей спасибо за гены. Лора и сейчас хоть куда, несмотря на ее… проблемы со здоровьем. – Жаннетт понижает голос в конце предложения и озирается, будто опасаясь посторонних ушей. Можно подумать, город не в курсе, какие у Лоры проблемы со здоровьем. А я, дерьмовая дочь, бросила больную мать на произвол судьбы и так далее и тому подобное.

– Да, Жаннетт, непременно поблагодарю ее.

– За последние недели на нас обрушилось столько бед, просто ужас, – продолжает она все тем же заговорщицким тоном.

– Да-да, наводнение. Такое несчастье, – киваю я, избегая вновь затрагивать тему Мишель. В прошлый раз пустые разговоры с Жаннетт и так отняли у меня слишком много времени и сил.

– Сущий ад. Хорошо хоть, церковь уцелела. – Женщина осеняет себя размашистым крестным знамением. Я вдруг понимаю, что Жаннетт вроде бы не подходила к кассе заплатить за бензин или к автомату с газировкой, и начинаю подозревать, что она заскочила сюда лишь потому, что приметила меня через окно заправки. – Поневоле задумаешься, правда, Стефани? Выглядит так, будто… – Моя собеседница делает многозначительную паузу.

Так, будто здание стоит на холме и вода просто не может туда добраться. Собственно, именно таким образом и строили раньше церкви.

– Говори что хочешь, – властным тоном изрекает Жаннетт, хотя я еще ничего не успела сказать. – Вы, неверующие, вечно отыщете массу рациональных объяснений, – в ее устах слово «рациональный» звучит как оскорбление, – но какое это имеет значение, когда пред нами дело рук Божиих. И никто не убедит меня в обратном!

– Хочешь сказать, наводнение – нечто вроде Божественного наказания? – уточняю я.

На самом деле мне не терпится поскорее избавиться от Жаннетт. Заплатив за бензин, я сделала еще один шаг к банкротству, уменьшив лимит кредитки на сорок долларов, и сейчас совершенно не расположена заниматься пустой болтовней.

– Может, и наказание, – пожимает плечами Жаннетт. Глаза ее возбужденно блестят: похоже, ей давненько не доводилось так интересно проводить время. – Но лично я думаю, что у Бога более тонкие методы.

Становится ясно, что разговора о находке в старом доме избежать не удастся. Жаннетт надвигается на меня с этой темой, как скоростной поезд, и я не в силах остановить ее, если только не хочу показаться откровенно грубой.

– Думаю, это не совпадение, что нашли ее именно сейчас, – начинает Жаннетт.

– Неужели?

Она окидывает меня снисходительным взглядом.

– После стольких лет дело наконец-то можно считать закрытым. Мишель мертва. Она мертва. – Жаннетт дважды повторяет эту фразу, словно выносит окончательный приговор, но меня не покидает ощущение, что она пытается убедить скорее себя, чем меня. – Все это время я где-то в глубине души не сомневалась, что она вернется, понимаешь?

Признание Жаннетт звучит неожиданно: в прошлый раз она не говорила ничего подобного. Я считала, что за минувшие тридцать с лишним лет мы все приняли за данность, что Мишель мертва и ее кости тлеют где-то в неизвестной могиле.

Жаннетт энергично кивает.

– Именно так: я была уверена, что Мишель жива. И наблюдает за мной, за всеми нами. Присматривает за городом, следит, что у нас тут происходит. А теперь мне даже стало легче.

– Легче? – вырывается у меня. – Ты рада, что девочка мертва? А что думает по этому поводу Бог?

Женщина хмурится. Помада в уголках губ у нее размазалась. Жаннетт права: у моей матери гораздо более свежий вид, хоть она на пару лет старше моей собеседницы.

– Это часть плана, Стефани, понимаешь? – с нажимом произносит Жаннетт. – Это знак! Разве ты не видишь?

– Знак чего?

Она тяжело вздыхает, словно приходится иметь дело с непроходимой тупицей, и после паузы поясняет:

– Знак того, что пришло время меняться. Мы все должны исповедаться в грехах и просить о прощении, прежде чем оставить прошлое позади и двигаться дальше. Если бы вы, молодые, хоть изредка заглядывали на воскресную проповедь, знали бы, о чем идет речь.

Я никогда не заглядывала на воскресную проповедь и заглядывать не собираюсь. Поэтому мне остается лишь ждать, пока Жаннетт закончит вступление и перейдет к сути.

Но вместо этого она многозначительно поднимает глаза к небу.

– В любом случае уже недолго осталось. Этому городу за многое придется ответить.

Глава 7

1979 год

Лора заходит на заправку купить содовой. За прилавком стоит парень, которого она знает в лицо, – старшеклассник из ее школы. Как и Лора, парень носит футболку с логотипом «Металлики» и во время перерыва обменивается с приятелями магнитофонными кассетами на школьном дворе. Продавец с подозрением косится на Лору, но она не тревожится: старшеклассник не посмеет выставить ее из магазина. А если попытается, то горько пожалеет об этом. Парень долговязый и весь в прыщах, от лба до самой шеи. Длинные тощие руки с бледной, отдающей синевой кожей торчат из растянутых рукавов футболки, словно два хилых прутика. Лора спиной чувствует настороженный взгляд парня, когда подходит к стеллажу и тянется за банкой с содовой. Холодильника на заправке нет, а значит, придется пить теплую газировку. От одной мысли об этом к горлу подкатывает тошнота, но выбирать не приходится. Лора бросает несколько монеток на стойку и просит добавить пачку сигарет.

– Мала еще для курева, О’Мэлли. – Продавец свысока поглядывает на Лору из-за прилавка.

– Да отвали ты, – огрызается она. – Слушай, а что стряслось в нашем милом городке? Все на взводе, но никто ничего толком не говорит. Надеюсь, не очередная мертвая овца?

Парень закатывает глаза и с отвращением морщится.

– Нет. На этот раз собака.

Затаив дыхание, Лора ждет продолжения. Видя ее интерес, юнец радуется, что стал объектом столь пристального внимания, и потому медлит.

– Собака Ганьонов, – наконец произносит он.

– Да ты что! А может, на нее напал койот или еще какой-нибудь хищник?

– Не-а. Ей отрезали голову.

– Да ну, чушь какая, – недоверчиво тянет Лора.

Ганьоны – состоятельные люди. Конечно, не такие богачи, как Фортье, но денежки у них водятся. С точки зрения Лоры, это одно и то же. Пес, о котором идет речь, породы эрдельтерьер. Глава семейства купил его для своих отпрысков у известного заводчика в Квебеке. Лора знает их старшую дочь, которая учится в начальной школе. Сердце в груди болезненно сжимается: что ж за зверь мог сотворить такое?!

– Вообще-то, сам я не видел, – признается продавец. – Тони был на месте и рассказал.

Лора ухмыляется.

– Тони – полный дебил. Даже мне это известно.

– Но он сказал…

– Не исключено, что это его рук дело.

– Тони собственными глазами видел отрезанную собачью голову. Он поклялся жизнью матери! – горячится парень, возмущенный тем, что достоверность его сведений подверглась сомнению.

– Конечно, почему бы не поклясться жизнью матери, особенно если ее уже много лет нет в живых. – Лора пожимает плечами, берет содовую, сигареты и направляется к выходу.

На улице она в несколько глотков расправляется с напитком, едва замечая, что газировка теплая. Вот так-то лучше. Залитая солнцем улица полна прохожих, люди неторопливо движутся вдоль тротуаров, наслаждаясь покоем субботнего дня. Никто не обращает на Лору внимания.

Она по-прежнему не может избавиться от грустных мыслей: собака была такая милая. Как-то раз Лоре удалось погладить пса: она просунула руку через забор и потрепала теплые уши животного. Кудрявая шерсть эрделя оказалась пушистой и мягкой. Собака лизнула ей пальцы. А потом Ганьон-старший заметил Лору, выскочил из дома и бросился через лужайку, вопя, чтобы она убиралась. В окне второго этажа маячила дочь хозяина, которая наблюдала за происходящим, прижавшись носом к стеклу и стараясь не упустить ни одного мгновения захватывающего зрелища. Блестящие глаза девочки были устремлены на непрошеную гостью. Жаннетт – мерзкая избалованная девчонка.

Мистер Ганьон подбежал к забору и отпихнул пса носком ботинка, причем пинок был настолько сильным, что эрдель взвизгнул и помчался обратно к дому. Лора отпрянула, бормоча вялые извинения. Когда же хозяин развернулся и пошел следом за собакой, показала ему средний палец.

Когда это было? Две-три недели назад?

Ужасно жаль эрдельтерьера.

Но не могут же люди всерьез полагать, будто это она убила собаку? С другой стороны, неважно, что они там полагают, потому что проще простого все свалить на Лору. Что, вероятно, народ и делает.

Улица плавно взбирается по холму, но подъем дается Лоре нелегко: она сильно запыхалась и взмокла от пота. Еще одно неприятное следствие похмелья. Церковь надвигается на нее серым великаном, отбрасывая длинную тень, поскольку солнце висит прямо за шпилем. Каменные ступени ведут к высоким двойным дверям, над которыми красуется большое витражное окно, напоминающее гигантский глаз с пестрой радужной оболочкой. Лора была внутри всего пару раз. Никто не подавал виду, что ее присутствие здесь нежелательно, но, как и большинство детей, Лора интуитивно чувствовала неприязнь.

Службы в субботу нет, поэтому на церковном крыльце ни души. Никто не видит, как Лора поднимается по ступеням и подходит к закрытым дверям. Она берется за массивное металлическое кольцо на одной из створок и слегка тянет на себя, не ожидая, что дверь откроется. Но та отворяется с тихим скрипом.

Внутри Лору встречает приятная прохлада с витающим в воздухе ароматом ладана. Холодный воздух остужает разгоряченное лицо, а сумрак кажется желанным. Лора переступает порог, позволяя двери мягко захлопнуться у нее за спиной.

Глазам требуется время, чтобы привыкнуть к полумраку после яркого солнечного дня снаружи. Ряды скамеек поблескивают темным лаком. В конце центрального прохода Лора видит алтарь. Разноцветные пятна света, проходящего сквозь стекло витражей, лежат на дощатом полу.

«Может быть, свечку поставить, – мелькает мысль. – В память о собаке».

На полпути к алтарю решимость ей изменяет, и Лора тихонько проскальзывает на одну из скамеек. Вокруг никого: если тут и есть священник или кто еще, их не видно. Она запрокидывает голову и разглядывает витражи один за другим. Затем оборачивается и смотрит на большое круглое окно над входом. Детали изображения трудно разглядеть, но в первый момент оно пугает Лору: святой Давид, изгоняющий бесов. Все эти черти с изогнутыми рогами, выпученными глазами и перекошенными физиономиями – просто мороз по коже. Вид у святого безмятежный и жуткий.

– Юная Лора! – раздается за спиной голос, вполне дружелюбный, но девушка все равно подскакивает от неожиданности. – Прости, не хотел напугать тебя. Просто последнее время ты и твои родители не часто заглядываете к нам.

Лора поворачивается к священнику. Он еще не стар и обладает странным сходством со святым Давидом Химмеродским, изображенным на витраже: темные волосы и открытое лицо. Она принимается бормотать невнятные оправдания.

– Ничего, – говорит отец Майкл, – все в порядке. Главное, сейчас ты здесь. Хочешь помолиться или попросить о чем-то Господа?

Лора усмехается, но затем прогоняет улыбку с лица. Она верит в Бога не больше, чем в Санта-Клауса, и всегда была убеждена, что те, кто посещает церковные службы, относятся к этому примерно так же: они выросли из своей веры, но продолжают каждое воскресенье ходить в церковь, так же как каждый год в конце декабря продолжают наряжать елку. Вера перестает быть смыслом жизни и превращается скорее в оправдание.

– Я хотела поставить свечку за умершую собаку, – признается Лора. – Можно так делать или у собак нет души?

– Конечно, можно, – отвечает священник. – Все зависит от смысла, который ты в это вкладываешь. – Он жестом приглашает девушку следовать за ним к тому месту, где стоит подсвечник, и сам дает ей новую свечу, причем совершено бесплатно. Лора колеблется пару секунд, затем берет ее и зажигает от одной из немногочисленных свечек, слабо мерцающих на подставке.

– Мне жаль собаку, – говорит Лора. А затем неожиданно для самой себя добавляет: – Все винят меня, но я ничего такого не делала. Клянусь! Вы мне верите? Я не стала бы лгать в церкви.

– В таком случае Бог знает, что ты не виновата.

Лицо священника остается спокойным, почти бесстрастным, и это ужасно раздражает. И что с того, что Бог знает? Может, Господь спустится с небес и объяснит Диане, что Лора тут ни при чем, прежде чем самой Лоре придется объяснять матери, почему она больше не может сбегать в ближайший магазин за молоком?

Ага, как же, спустится он.

– Может, тогда Бог знает, кто это сделал? – бурчит Лора.

– Конечно, знает, – без тени сомнения отвечает священник.

– Но никому не скажет. Тогда какой смысл?

Отец Майкл вздыхает.

– Лора, милая, все злые дела, которые совершают люди, так или иначе возвращаются к ним. Это может произойти не сразу и не всегда очевидным образом. Но зло всегда настигает грешника.

Лоре очень хотелось бы согласиться с преподобным, но в ее мире дерьмо, которое творят люди, постоянно сходит им с рук. Всем, кроме нее. А Лоре не сходит с рук даже то, чего она не делала. И как тут быть?

– Я и близко не подходила к той собаке.

– В таком случае тебе нечего бояться.

«Круто», – думает Лора. Она в последний раз смотрит на свечу и уходит. Конечно, это всего лишь воображение, но Лора может поклясться, что чувствует устремленные на нее холодные взгляды святых с витражей, провожающие ее до самого выхода.

Глава 8

2017 год

Долгая неторопливая поездка в пансионат «Просторы полей» дает прекрасную возможность поразмышлять над словами Жаннетт. Меня охватывает новое, незнакомое ощущение, нечто вроде сочувствия. Никогда прежде я не думала о своем родном городе, о людях, которые здесь живут, о Жаннетт, даже о собственной матери с такой точки зрения. Сколько себя помню, Марли казался мне крайне докучливым и душным, но воспринимался как временное пристанище. Вроде тюрьмы или, точнее, дешевого мотеля. Слышно, как за тонкой бумажной стенкой трахаются соседи, как они мочатся, испражняются и блюют в общей ванной, но виден и свет в конце тоннеля: однажды тебе удастся сбежать отсюда, и только это дает силы терпеть. Но теперь я впервые задаюсь вопросом, каково быть кем-то вроде Жаннетт. Жить здесь с тем наследием города, частью которого ты волей-неволей являешься.

Поначалу я пытаюсь стряхнуть непрошеное чувство. Сами виноваты, говорю я себе. Они ведь решили остаться. Могли бы уехать, но не хватило смелости изменить жизнь: не хватило воли, азарта, целеустремленности. В точности как у моего школьного бойфренда, на которого я все еще продолжаю злиться даже теперь. Или как у Кэт. Я убеждаю себя, что в данной ситуации именно она является проигравшей стороной, ведь вершина ее достижений – выйти замуж за парня, которого я бросила, подобрать после меня объедки. Однако обида, точно кислота, разъедает мне душу.

И тем не менее только сейчас я начинаю понимать, что именно сбивало меня с толку два года назад: почему тогда никто не горел желанием дать мне интервью и стать участником подкаста. Обитатели Марли интуитивно улавливали мое к ним пренебрежительное отношение. Едва ли стоит их винить.

Однако это не объясняет всех странностей их поведения.

В изложении Жаннетт история Мишель приобрела почти зловещий оттенок. Девятилетняя белокурая девчушка в платье с оборками – на каждой из сохранившихся фотографий платья были разными, но все одного покроя – притаилась в укромном уголке и наблюдает за городом, слово мстительный призрак, – этот пугающий образ не идет у меня из головы.

После долгой езды по уходящему за горизонт шоссе навигатор подает наконец признаки жизни и писком извещает, что пора сворачивать с главной дороги. Я так и делаю и вскоре миную торговый центр, супермаркет, хозяйственный магазин и раскинувшуюся перед ними огромную, залитую серым бетоном парковку. Еще один поворот – и я на месте. Фотографии на сайте пансионата «Просторы полей» довольно правдивы, но владельцы благоразумно подретушировали унылый вид окрестностей: длинные ряды складов и аэрационные пруды, источающие затхлый запах сырости.