Чащоба

Оставив машину на парковке, я иду к главному крыльцу. Автоматические двери с тихим шипением раздвигаются и пропускают меня внутрь. В вестибюле висит густой аромат освежителя воздуха, смешанный с запахом больницы. Стойка регистрации находится прямо напротив входа, но за ней никого нет, как нет и звонка для вызова дежурного. Я неловко топчусь перед стойкой в ожидании, когда кто-нибудь появится, и окидываю взглядом просторный холл, сияющий современным лоском и лишенный всяких признаков жизни, если не считать пластиковых растений в кадках. Стоящие под ними кресла обтянуты веселым ситцем, но выглядят так, словно на них никто никогда не сидел. Декоративный камин, врезанный в одну из стен, кажется мертвым. Мысль о том, чтобы окончить свои дни в таком месте, действует угнетающе, даже если не брать в расчет, что для большинства стариков это отнюдь не худший сценарий. Что само по себе уже унизительно.

Я вдруг понимаю, что на фоне искусственных ароматов свежего лимона и цветущего луга запах, источаемый моей толстовкой, можно назвать зловонием. Мне давно пора в душ. Случайный взгляд, брошенный на ближайшую зеркальную поверхность, подтверждает мои опасения: бывали времена, когда я выглядела много лучше. Не удивлюсь, если меня просто выставят отсюда, не позволив встретиться с мадам Фортье.

– Добрый день, чем могу помочь?

Я поворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с женщиной в белой медицинской форме и со слишком ярким макияжем.

– Добрый день! Я хотела бы повидать мадам Фортье, – говорю я, растягивая губы в любезной улыбке.

Профессиональная улыбка женщины, напротив, несколько меркнет, она окидывает меня быстрым взглядом.

– Ах да, я только что приехала в город. Моя мама – подруга семьи Фортье. Она просила навестить Мари. Сказала, ей будет приятно. Мы с мадам Фортье не виделись с тех пор, как я была еще ребенком. – Ложь неуклюжая и глупая, да еще и бессмысленная, как я понимаю, едва успев договорить.

– В таком случае ваша мама, вероятно, упомянула, что мадам Фортье страдает деменцией, – бесстрастным тоном произносит моя собеседница. – Она с трудом узнает даже нас, кого видит каждый день, не говоря уже о дочери какой-то давнишней подруги.

Выражение моего лица, как я надеюсь, соответствует потрясению, которое я пытаюсь изобразить: брови ползут вверх, а рот округляется скорбной буквой «О».

– Нет, мама ничего такого не говорила. Наверное, и сама не знала. Неужели мадам Фортье в таком плохом состоянии?

И если так, будет ли от нее прок, даже если мне удастся прорваться к ней, миновав этого цербера в белой униформе?

– Послушайте, мисс…

– И все же мне очень хотелось бы навестить мадам Фортье, если возможно. Может, вы спросите, хочет ли она повидаться со старой знакомой?

Женщина намеревается отфутболить меня. Я безошибочно узнаю этот направленный в пространство остекленевший взгляд – универсальное, подчеркнуто вежливое выражение, которое появляется на лице работников социальных служб, когда они готовятся сказать вам «нет».

Тут в холле раздаются шаги – мягкое поскрипывание резиновых подошв по линолеуму, – и в поле зрения появляется медсестра.

Моя собеседница поворачивается к ней и говорит, словно меня здесь нет:

– Вот, хочет навестить Мари Фортье.

Медсестра переводит взгляд с нее на меня и обратно. На лице у нее написано сомнение.

– Утверждает, что она друг семьи.

– Это моя мама их друг, – вмешиваюсь я, не совсем уверенная, кого именно пытаюсь обмануть. – Я вернулась в город из-за наводнения. Мамин дом сильно пострадал, вот я и приехала помочь. Судя по всему, дом Мари тоже затопило…

– Ужасное наводнение, – соглашается медсестра. – Один мой знакомый вообще лишился жилья. Вода поднялась выше окон. Весь их квартал собираются снести.

Я сокрушенно киваю в знак сочувствия.

– Пойдемте, – медсестра приглашающим жестом манит меня за собой. – Вам повезло: сейчас время прогулки. Мари во дворе. Вы сможете поговорить с ней там.

Я с радостью устремляюсь следом за моей новой провожатой, не обращая внимания на недовольный взгляд церберши возле стойки регистрации, которым та сверлит мне спину.

– Только, пожалуйста, не очень долго, – предупреждает медсестра. – Мари не в лучшей форме. Даже не уверена, узнает ли она вас. Бедняжка так волнуется, когда не может вспомнить посетителя. Думаю, одного неприятного случая в неделю с нее более чем достаточно.

Я выжидаю пару секунд, но, похоже, медсестра не намерена продолжать, тогда я сама приступаю к расспросам, стараясь действовать как можно аккуратнее.

– Почему? Что произошло?

Медсестра вздыхает. Я вижу ее лицо в профиль, и мне трудно сказать, не заподозрила ли добрая женщина подвоха в моем вопросе. Однако она отвечает, слегка понизив голос:

– К нам приезжала полиция.

– Полиция? Но ведь вы только что сказали…

– Полиции я говорила то же самое: каковы бы ни были их вопросы к бедняжке Мари, она точно не в состоянии на них ответить. Разум нашей пациентки уже давно помутился. Но, как выяснилось, они пришли вовсе не затем, чтобы задавать вопросы. Они хотели взять у нее пробу слюны – образец ДНК или что-то в этом роде.

В первое мгновение слова медсестры озадачивают меня, но затем я соображаю: в 1979-м, когда пропала Мишель, полиция не умела делать тест ДНК – или, если в больших городах наука все-таки шагнула вперед, в нашем захолустье о таком и слыхом не слыхивали. И вот теперь требуется ДНК хотя бы родственников Мишель, чтобы сравнить образцы с найденным телом и попытаться идентифицировать его.

Меня невольно передергивает.

– Не понимаю, зачем мучить Мари, – возмущается медсестра. – Она здесь уже почти пять лет, и я не встречала более милой пациентки. Поначалу, пока разум не покинул ее окончательно, Мари была очень любезна со всеми. А эти люди обращались с ней настолько бесцеремонно, просто сердце разрывалось! Отвратительно, никакого уважения к пожилой женщине. А ведь Мари такая ранимая. Бедняжка настолько расстроилась, что остаток дня провела в слезах, сама толком не зная из-за чего.

Миновав еще одну пару автоматических дверей, мы выходим наружу. Легкое чувство уныния, охватившее меня при виде безжизненного пространства холла, превращается в настоящую печаль, от которой сжимается сердце. Двор в полной мере соответствует своему названию: площадка, со всех сторон окруженная стенами. Ни травы, ни деревьев, и только плывущие над головой облака говорят о том, что мы находимся под открытым небом. Ряд инвалидных кресел выстроился в центральной части площадки, где, как я догадываюсь, летом работает фонтанчик и пестрит цветами одинокая клумба. Медсестра ведет меня к ближайшему креслу.

Я никогда не встречалась с Мари Фортье. К тому времени, когда я стала достаточно взрослой, чтобы помнить лица окружающих, она уже жила затворницей в своем доме у реки и редко покидала его. Я знаю мать Мишель Фортье лишь по старым фотографиям из интернета, которые удалось отыскать в ходе журналистского расследования, поэтому не жду, что смогу заметить, насколько она переменилась за прошедшие годы. И все же вид хрупкой старушки в инвалидной коляске пугает меня. Я делаю пару робких шагов ей навстречу. Поначалу Мари как будто не замечает меня, а затем неожиданно поднимает глаза. Глубоко посаженные от природы, сейчас они и вовсе утонули в черепе. Глазные яблоки медленно движутся под тонкими бумажными веками. Ей перевалило за восемьдесят, напоминаю я себе.

Старушка неторопливо помаргивает, продолжая смотреть на меня. Я начинаю нервничать: в любой момент она может указать на меня пальцем и закричать: «Самозванка!» И медсестра вышвырнет обманщицу за порог. Но затем я вспоминаю, что Мари не узнала бы меня, даже если бы выдумка о нашем знакомстве оказалась чистой правдой. И успокаиваюсь: бояться нечего.

Однако, когда Мари фиксирует на мне рассеянный взгляд, выражение ее лица внезапно меняется. Она вскидывает подбородок. Когда-то в молодости эта женщина была невероятно красива – миниатюрная брюнетка с осиной талией, которую особенно подчеркивали модные платья пятидесятых, которые она носила в то время. В короткий миг, когда лицо Мари Фортье приобретает осмысленное выражение, я отчетливо вижу ту молодую женщину из прошлого, что пугает ничуть не меньше, чем отсутствующее выражение на лице старухи.

– Мари, – прерывает мои наблюдения медсестра.

Я невольно вздрагиваю, почти позабыв о ее присутствии. Вероятно, оживление, промелькнувшее на лице пациентки, внушило ей надежду.

– Посмотрите-ка, кто к вам пришел! Это… – Сестра неловко замолкает, понимая, что я так и не представилась.

– Я знаю, кто это, – перебивает Мари. Голос у нее звучит на удивление молодо и мелодично, никакого старушечьего хриплого карканья. – Лора! Это же юная Лора. Надо же, как ты выросла!

Мы с медсестрой переглядываемся.

Мари взмахивает рукой, подзывая меня поближе. Пальцы у нее костлявые и узловатые, но ногти аккуратно подстрижены до красивой миндалевидной формы и покрыты лаком цвета розового зефира. На руках сверкают золотые кольца.

Я нерешительно делаю еще несколько шагов вперед.

– Тебе гораздо больше идет твой натуральный каштановый оттенок, – властным тоном объявляет Мари. – Лора, я так рада видеть тебя! Передавай от меня привет родителям.

Великолепно. Все складывается просто великолепно.

– Мари, – начинаю я, сама не зная, что скажу дальше.

«Мари, я не моя мама. Мои дедушка с бабушкой умерли больше тридцати лет назад. А юная Лора превратилась в алкоголичку средних лет. Скажите, пожалуйста, что на самом деле случилось с Мишель?»

Вряд ли такой разговор возможен, поэтому я просто замолкаю.

– Чудесно, что ты заглянула ко мне, – медленно произносит Мари. Ее взор вновь затуманивается, улыбка гаснет, и она уплывает в свой неведомый мир. – Чудесно. Я хотела сказать, что мне очень жаль. Надеюсь, ты простишь меня.

Едва не поперхнувшись, я чувствую устремленный на меня озадаченный взгляд медсестры.

– Конечно, – наконец выдавливаю я, кося уголком глаза на стоящую рядом женщину в медицинской форме. Та сияет и одобрительно покачивает головой. Но Мари, кажется, больше не слышит меня. Ее подбородок падает на грудь, тонкие веки с голубыми прожилками опускаются, и она окончательно тонет в тумане собственного разума.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – раздается у меня над ухом голос медсестры.

Я согласно киваю.

– Похоже, она была рада вашему визиту, – добавляет женщина, когда мы проходим через автоматические двери и направляемся обратно в вестибюль.

Меня бросает в пот. Я вся взмокла под толстовкой и курткой, будто только что пробежала марафон.

– Я ведь говорила, такая милая пожилая леди, – не унимается медицинская сестра.

– Да-да, – эхом отвечаю я. – Очень милая.

– Могу еще чем-то помочь?

Я стряхиваю оцепенение, заставляя себя вернуться к реальности.

– Возможно. Я знаю, что Пьер Бергман тоже находится у вас. Во всяком случае, мне так сказали. Когда-то мы были дружны с его внуком…

К моему величайшему удивлению, приветливое выражение на лице женщины сменяется непроницаемой маской, словно кто-то повернул невидимый тумблер. В воздухе повисает напряженная пауза.

– Извините, – подчеркнуто холодным тоном произносит она, и я вновь вижу направленный в пространство остекленевший взгляд, точь-в-точь как у дежурной в вестибюле, – но семья мистера Бергмана просила не пускать к нему посетителей.

Глава 9

Пропавшая в прериях: исчезновение Мишель Фортье. Подкаст Стиви О’Мэлли

Мари и Гаэтан Фортье были уважаемыми жителями города.

Сама по себе фраза выглядит клише, но если вы спросите любого обитателя Марли, что они думают о семействе Фортье, то услышите именно эти слова. В 1979 году столь почетный статус означал, что Фортье – крупные землевладельцы и держат большую молочную ферму, приносящую солидный доход. Для работы в своем обширном хозяйстве Гаэтан нанимал людей в Марли и окрестных городках. Он построил дом, который по сегодняшним меркам кажется довольно скромным, но в те времена считался роскошным и вычурным – модный двухэтажный особняк с видом на реку и лес. Но что в гораздо большей степени способствовало закреплению звания «уважаемый житель города», так это небывалая щедрость четы Фортье, когда дело касалось пожертвований в фонд местной церкви, школы и городского культурного центра. Также они с гордостью спонсировали ежегодный выпускной бал старшеклассников.

Однако следует помнить и об одной негласной традиции, распространенной у нас в Квебеке: обитатели провинции с подозрением относятся к богатым и успешным. Фортье, возможно, и сумели купить уважение сограждан или некое его подобие, но им так и не удалось завоевать их подлинную любовь. Поместье на окраине города, вдали от всех, и наряды, в которых Мари щеголяла в церкви по воскресным дням, и новейшая модель автомобиля, на котором разъезжало семейство, – все эти вещи превращали супругов в чужаков, а проявление невиданной щедрости лишь подогревало недоверие и подстегивало слухи. Поэтому, хотя чета Фортье и оказывалась в центре внимания на любом городском собрании или празднике, мало кого в Марли они могли бы назвать друзьями.

Несомненно, для Мари, уроженки Квебек-Сити, вышедшей замуж за Гаэтана Фортье, когда ей было уже далеко за двадцать, жизнь в провинции оказалась непростым испытанием. На нескольких сохранившихся фотографиях тех времен мы видим сияющую молодую женщину с очаровательной улыбкой, всегда одетую с иголочки; красивые темные волосы уложены в изящную прическу с обязательным для модниц пятидесятых годов высоким начесом. Мари была светской пташкой, жаждущей если не признания, то, по крайней мере, дружеского общения. А все, что она получала в Марли, – холодно-вежливые улыбки в лицо и перешептывания за спиной.

С рождением Мишель, когда Мари было чуть больше тридцати, ситуация как будто наладилась. Молодая женщина, всегда мечтавшая иметь детей, получила наконец возможность прикоснуться к той части общественной жизни, которая раньше была ей недоступна: Мари с головой погрузилась в организацию бесконечных школьных мероприятий и пожертвовала крупную сумму на строительство нового спортзала для городской школы. Мишель стала маленьким лучиком света для всех: сверстники тянулись к ней, а заодно и их родители стали с большей симпатией относиться к Мари и Гаэтану Фортье. Роскошный дом, одиноко стоявший в излучине реки, наполнился жизнью и смехом.

По крайней мере, так было первые несколько лет. Когда же Мишель исполнилось восемь, Фортье внезапно охладели к участию в жизни города. Пожертвования также заметно сократились. Наиболее вероятной причиной стали проблемы, с которыми столкнулся глава семейства: некогда процветающее хозяйство оказалось на грани банкротства. Звезда Фортье начала клониться к закату. Дела шли все хуже и хуже, а после исчезновения Мишель покатились под гору с головокружительной скоростью. Неудачные финансовые вложения, неурожай, плохая погода, болезнь, поразившая скот в самый неподходящий момент, – все вместе эти напасти превратились в подлинную катастрофу. В настоящее время бо́льшая часть угодий, некогда принадлежавших Фортье, распродана. Молочной фермы уже не существует, а поля, где прежде выращивали различные сорта пшеницы, засеяны в основном соей и кукурузой – менее капризными и приносящими больший доход культурами. И лишь особняк по-прежнему принадлежит вдове Гаэтана Фортье. У Мари, насколько мне известно, нет ни родственников, ни иных потенциальных наследников. Кому отойдет просторный, похожий на призрак дом с его толстыми стенами из красно-коричневого кирпича и причудливыми линиями фасада, остается только гадать.

Гаэтан скончался в 2006 году после продолжительной болезни, унеся с собой в могилу секреты, которые он мог хранить. Мне не удалось найти сколько-нибудь существенной информации о ночи исчезновения Мишель и событиях последующих дней, а то, что я сумела выяснить, больше походит на домыслы, чем на документально подтвержденные факты.

Почему поиски начались не сразу, а лишь после того, как люди заметили пропажу Мишель и по городу поползли слухи? Я уже говорила, что полицейский, первым прибывший на место происшествия, предположил, что девятилетняя девочка сбежала из дома, хотя эта версия не имела под собой ни малейших оснований. Странно другое: нелепое предположение полицейского – одно, но почему сами родители целых два дня сидели сложа руки? Если они и предприняли самостоятельные поиски, сведений об этом нет. В воскресенье супруги, как обычно, явились на службу в церковь, причем мать Мишель по своей традиции была одета по-праздничному. Правда, кое-кто из знакомых отметил, что Мари выглядела нездоровой и бледной, а Гаэтан казался рассеянным. Поговаривали, что у них потерялась дочь. А в понедельник отец Мишель обратился в мэрию с просьбой о помощи.

К тому моменту Мишель, если она действительно сбежала, в чем я лично сомневаюсь, была бы уже далеко от дома. Если же девочка и правда пропала, то все улики, которые позволяли отыскать ее по горячим следам, были уже утрачены.

Гаэтану не удалось добиться помощи от городских чиновников. Лишь горстка добровольцев откликнулась на его призыв: в тот же день люди отправились прочесывать лес, прилегающий к дому Фортье. Как и ожидалось, никаких следов они не обнаружили.

И только неделю спустя, после еще нескольких столь же безрезультатных попыток прочесать окрестности, семья обратилась в Службу безопасности Квебека. К тому времени шансы найти Мишель значительно снизились, а вероятность отыскать ее живой стремилась к нулю.

Глава 10

1979 год

В отличие от будних дней, в субботу парк кишит посетителями. На футбольном поле идет игра. Лора издали слышит детские вопли и глухие удары по мячу. Трибуны заполонили шумные родители игроков. Врытые в землю деревянные столики для пикника заняты: люди расположились за ними целыми семьями, столы ломятся от корзинок с сэндвичами и банок с колой и содовой. Лора морщится: от такого изобилия головная боль только усиливается.

Она огибает трибуны, проходит мимо детской площадки и направляется в глубину парка, где возле гаражей обычно собираются подростки постарше.

Похоже, сегодня весь город здесь. На глаза попадаются даже девчонки-старшеклассницы, которые частенько задирают Лору в школьных коридорах. Но сейчас ей не до них: Лора высматривает в толпе человека, ради которого пришла в парк.

– О’Мэлли! – окликает ее один из парней. Она оборачивается и окидывает его неторопливым взглядом: потрепанная футболка с портретом какой-то рок-знаменитости висит на его тощем теле как на вешалке, несколько жидких волосков робко пробиваются над верхней губой, за ухом видна заткнутая сигарета, а в пальцах юнец крутит зажигалку.

– Чувак, – отзывается Лора, – ты Тони, случайно, не видел?

– А зачем тебе Тони?

– Не твое дело! Поговорить хочу.

– Не мое дело? – Парень ухмыляется. – Для того, кто просит помощи, ты несколько грубовата.

– Не нужна мне твоя помощь, – огрызается Лора, но парень и его приятели продолжают масляно хихикать. Ее взгляд равнодушно скользит по лицам насмешников, но те по-прежнему рассматривают ее все с тем же злобно-высокомерным видом. Даже тот, с кем Лора однажды целовалась позади школы. – Просто хочу поболтать с Тони, – упрямо говорит она. – И, думаю, ты знаешь о чем. Об убитой собаке. Уверена, кто-то из вас приложил к этому руку. А теперь вы ходите и всем рассказываете, будто виновата я.

Стайка взрывается хохотом.

– Я ничего не делала, – безнадежно протестует Лора.

– Послушай, О’Мэлли, мы здесь не для того, чтобы нянчиться с соплячками вроде тебя. Хочешь, дам тебе четвертак, купишь себе леденцов? Одним словом, проваливай.

– Да пошел ты! – кривит губу Лора. – Я иду на концерт «Эй-Си-Ди-Си», а ты – нет!

Подростки снова покатываются со смеху.

– Спорим, ты и прирезала пса. Больше некому! – летит из толпы.

Лора разворачивается и уходит, затылком чувствуя насмешливые взгляды парней. Бессильная злоба душит изнутри, ища выхода, и превращается в слезы, которые против воли наворачиваются на глаза. Лора рада, что никто не видит ее лица, иначе ее репутации конец.

Когда Лора отходит на достаточное расстояние, а слезы высыхают сами собой, она набирается смелости и оборачивается.

– Мой парень надерет вам задницы! – кричит она. Ответом служит очередной взрыв смеха. Она больше не обращает внимания на хохочущих подростков и нарочито неспешным шагом идет прочь.

Позже Лора поймет, насколько опрометчивой была ее угроза насчет парня, но будет уже слишком поздно.

Глава 11

2017 год

Два часа спустя темнеет. Бензобак маленькой печальной «хонды» почти пуст. Я наконец возвращаюсь к Лоре, в буквальном смысле слова изнывая от желания принять душ.

Ноги отяжелели от усталости. Я вылезаю из машины и тащусь по дорожке к входной двери. Перед домом машинально хлопаю себя по карманам – увы, ключ исчез вместе с украденным рюкзаком. Но затем вспоминаю, что Лора все равно никогда не запирает дверь, когда находится дома. А она определенно дома: сквозь покореженные жалюзи мне виден горящий под потолком оранжевый светильник и мерцающие по стенам голубоватые блики от экрана телевизора. Судя по звуку, показывают старое игровое шоу, которое давным-давно вышло из тренда. Но теперь мы, похоже, знаем, почему оно все еще держится в эфире.

Я нажимаю на ручку, она легко поддается. Дверь открывается. В первый момент меня поражает атмосфера уюта, в которую я погружаюсь, едва переступив порог. В теплом вечернем свете не сразу замечешь, какое тут все обшарпанное и ветхое. Но я вдруг окунаюсь в ностальгические воспоминания детства, теплые и слегка размытые: диван, обитый ситцем в мелкий цветочек, на стенах панели под дерево, в углу древний громоздкий телевизор.

– А, это ты, – рассеянно роняет Лора, словно только что замечает мое присутствие. – Извини, поужинала без тебя. Ты же не удосужилась сообщить, в котором часу вернешься.

На журнальном столике я замечаю лоток из фольги, который можно прямо вместе с пиццей запихнуть в микроволновку и разогреть.

– Ничего, все в порядке, – сдержанно вздыхаю я.

– Слышала, у тебя свистнули рюкзак.

Теперь я вздыхаю менее сдержанно.

– Да, у меня украли рюкзак. Тебя это забавляет?

Лора усмехается.

– Человеку, который столько лет прожил в этом городе, следовало бы кое-чему научиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Потомки первых волн франкоязычных переселенцев из Европы XVII века осваивали регион, известный под названием Акадия и включавший в себя территорию Новой Шотландии. На определенном этапе развития их интересы столкнулись с интересами более мощной группы переселенцев из Великобритании. В результате противостояния британские власти провели во второй половине XVIII века депортацию французских переселенцев в глухие северные регионы на заболоченные земли провинции Нью-Брансуик, что способствовало массовому разорению фермеров. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Крупная сеть универсальных магазинов.

3

Один из самых живописных районов Монреаля.

4

2Цар. 1: 25.

5

Популярный американский актер и продюсер крупных габаритов.

6

Канадские прерии – часть Великих равнин, крупный регион в Западной Канаде.

7

Леворадикальная подпольная организация, возникшая в 1963 году, выступала за национальное освобождение франкоговорящего меньшинства Канады и создание независимого Квебека. События осени 1970 года, когда были похищены несколько крупных правительственных чиновников и убит вице-премьер Квебека Пьер Лапорт, получили название «октябрьский кризис».

8

Цепь политических и социально-экономических событий в Канаде в период с 1960 по 1970 год, приведших к значительным переменам в жизни преимущественно франкоговорящей провинции Квебек, в том числе к так называемому демографическому переходу – снижению уровня как рождаемости, так и смертности.

9

Служба безопасности Квебека (фр.).