Полная версия
Чащоба
– А что такое? Или жалеешь о прошлом? Да неужели за все эти годы тебе не удалось подцепить кого-нибудь поприличнее жалкого сынка провинциального копа? С твоей-то задницей!
К счастью, я давно привыкла к комментариям Лоры по поводу моей внешности. Я немало наслушалась их лет с тринадцати, когда мне понадобился первый бюстгальтер. Разглагольствования матери никогда не прекращались. О, каких только историй она не поведала о себе и своих золотых денечках! Или годах? Еле удерживаюсь, чтобы не спросить: «А где же тогда мой драгоценный папочка? Или твоих прелестей оказалось недостаточно, чтобы удержать его?»
– Пусть это станет для тебя уроком, – продолжает она. – Твоя эпопея со столичной жизнью с самого начала была обречена на провал. Удивляюсь, как ты не поняла этого раньше. Здесь ты родилась, и здесь твое место.
Я сердито смотрю на нее.
– Надеешься, в этот раз сработает? – не унимается Лора. – Примчишься сюда, разнюхаешь подробности гибели Мишель Фортье и умчишься обратно в свой Монреаль? А хочешь, скажу, что будет дальше? Да ничего. Потому что в Монреале никому нет до тебя дела. Никому! – Губы матери сжимаются в узкую злобную полоску. Внезапно она делается похожей на старуху, лет на тридцать старше своего возраста. – Раз уж на то пошло, ни до тебя, ни до Мишель.
Обычно на этом этапе разговора я вылетаю из дому и хлопаю дверью. Но так уж сложилось, что сейчас мне некуда вылетать и нет двери, которой можно было бы хлопнуть.
– Два года назад никто в городе не захотел с тобой откровенничать. С чего ты взяла, что теперь они станут более разговорчивыми?
– Ты закончила? – спрашиваю я. Единственный способ утихомирить Лору – сделать вид, будто ее болтовня совершенно тебя не касается. – Если это все, я бы пошла к себе, ладно? Я устала, столько пришлось трястись в автобусе…
Лора усмехается и качает головой.
– Полагаю, дорогу в свою комнату ты не забыла. Или тебя проводить?
Да, немудрено забыть, где в огромном фамильном особняке О’Мэлли находятся мои скромные апартаменты. Я протискиваюсь мимо матери и толкаю дверь в свою бывшую спальню. Кажется, память и вправду подвела меня: дверь поддается легче, чем я ожидала. Я, взрослая женщина тридцати одного года от роду, оказываюсь на пороге собственной подростковой комнаты.
Жилище Лоры немногим отличается от трейлера: приземистая конструкция, которую можно разобрать, перевезти на новое место, а затем снова собрать. Обычно такие ставят на арендованных участках земли. Разница лишь в том, что эту хибару не перемещали уже много лет, со времен Лориных родителей, а то и раньше, когда ее бабушка и дедушка поставили свой домишко посреди участка земли площадью в две тысячи квадратных футов.
Здесь имеются мини-кухня, ванная с пластмассовой душевой кабиной грязно-коричневого цвета, крошечная гостиная с видавшим виды продавленным диваном и две тесные спальни. Стены во всех помещениях отделаны дешевыми пластиковыми панелями, отдаленно напоминающими фактуру дерева. Потолки низкие, и на них вечно скапливается влага, вне зависимости от температуры за окном. Переступив порог своей комнаты, я обнаруживаю все тот же старый футон [11], служивший мне кроватью, сколько себя помню.
Знакомое покрывало выцвело, а на стене по-прежнему красуется прилепленный скотчем постер с изображением рок-музыкантов, хотя глянцевая бумага поблекла и пошла волнами. Та самая действительность, от которой я так стремилась сбежать, настигла меня, и присущий ей запах застоявшегося табачного дыма и прокисшего пива ни с чем не спутаешь, он окутывает, словно погребальный саван.
– Ну что, недостаточно уютно для вашего величества? – раздается над ухом насмешливое карканье Лоры. Она неслышно подкралась сзади. Хорошо хоть, мать не видит моего лица.
– Нормально, – бурчу я.
– Само собой, – хмыкает Лора.
– Мне понадобится интернет для работы. Но вайфая у тебя, конечно, нет?
Она хихикает. Я оборачиваюсь и через плечо смотрю на мать, чье лицо говорит само за себя.
* * *Я опускаюсь на хлипкий стул возле пластмассового стола в одном из недавно открывшихся в Марли заведений быстрого питания и понимаю, насколько глупо выгляжу тут со своим ноутбуком. К счастью, Лора разрешила воспользоваться ее машиной, видавшей виды доисторической «хондой». Вновь оказавшись «на колесах», я чувствую себя если не лучше, то, по крайней мере, не такой жалкой; за шесть долларов девяносто девять центов, записанных на мой кредитный счет, я получаю обед, которого мне хватит, чтобы продержаться до конца дня, и неограниченный доступ в интернет. Джекпот – я сорвала банк!
Поднимаю крышку ноутбука. Экран оживает, вид знакомой заставки на рабочем столе успокаивает – хоть что-то неизменное и надежное, глянцевая картинка успеха и процветания. Ранее открытые вкладки на своих местах, всё так, как я оставила: новости о Мишель, которые мне удалось отыскать в Сети. Сообщения объединяет одна характерная деталь: абсолютная стерильность, что в переводе на нормальный язык означает полное отсутствие информации. В отличие от Штатов, у нас журналисты ограничены строгими правилами, особенно в том, что касается репортажей на столь щекотливые темы. К примеру, ни в одной даже самой дрянной газетенке вы не найдете снимков с места преступления, и потому криминальные вести безликие и сухие, как кусок вчерашнего тоста. «Во время ликвидации последствий сильнейшего наводнения в старинном городке Марли были обнаружены человеческие останки», – гласит одна из них. Следующая статья чуть более щедра на факты, но мало что проясняет: «Останки найдены в одном из домов; по-видимому, они принадлежат ребенку восьми – двенадцати лет и пролежали там более двадцати лет».
Это, конечно, немного, однако вполне достаточно, чтобы сделать главный вывод: кому еще, кроме Мишель, может принадлежать найденный скелет? И лишь в одной статье автор решается пойти чуть дальше: «Предположительно, останки могут принадлежать девятилетней Мишель Фортье, пропавшей в Марли в 1979 году. Находка пробудила интерес к делу, которое в свое время потрясло жителей небольшого провинциального городка и в течение долгих лет оставалось нераскрытым».
У меня, вероятно, тоже не много шансов раскрыть его, по крайней мере пока. Расследованием занимается Служба безопасности Квебека – значит, они забрали тело в свою лабораторию судмедэкспертизы. Итак, мне предстоит полуторачасовая поездка в Квебек-Сити. Что же, я готова к путешествию, хотя не уверена, готова ли к нему дряхлая «хонда» Лоры. В любом случае нужны зацепки, а они не появятся, пока я не поговорю с кем-то из специалистов. Проблема лишь в том, что я больше не работаю на босса Модная Стрижка и на груди у меня не красуется бейджик с гордым словом «Пресса» – обстоятельство, также несколько снижающее шансы на успех.
Конечно, есть еще местный полицейский участок. Там я тоже не смогу продемонстрировать волшебный бейдж, зато в участке у меня имеются личные связи: в конце концов, я же встречалась с сыном начальника полиции. Правда, дело было в старших классах, более десяти лет назад, и я бросила его прямо на выпускном вечере.
Ладно, решено. Носом чую – мне непременно повезет.
Я торопливо приканчиваю лежащий на подносе обед – большая неосмотрительность с моей стороны, поскольку неизвестно, когда смогу поесть в следующий раз. Обидно выходить из зоны вайфая, но подростки, работающие за стойкой, уже начали коситься в мою сторону. Или мне только кажется? Думаю, на их месте я тоже поглядывала бы с жалостью на человека вроде меня: почти выбралась из провинциальной глуши, сбежала в большой город, но лишь затем, чтобы приползти обратно, словно побитая собака. Определенно, есть за что пожалеть бедняжку.
Велика вероятность, что родители этих юнцов были моими одноклассниками. Жуть.
Я захлопываю крышку ноутбука – на сегодня интернет дал мне все, что мог, – покидаю теплый зал и отправляюсь к поджидающей меня возле кафе старушке-«хонде». Почти уверена, что за время моего отсутствия кто-нибудь непременно написал на заляпанном грязью заднем стекле «неудачница». Сумка с ноутбуком отправляется на пассажирское сиденье, и я выезжаю с гигантской парковки. Странное чувство, надо признать: я позабыла о существовании парковок размером со взлетное поле: в больших городах такого не встретишь.
Миную знакомый поворот на главной дороге: сверни я туда – через пять минут оказалась бы перед домом Кэт. Ах, простите, перед домом Люка и Кэт. Часть меня изнывает от желания проехать мимо, но оба наверняка знают потрепанную машину моей матери, и тогда я буду выглядеть уже не просто ревнивицей, но еще и ревнивицей завистливой.
И все же я не могу избавиться от чувства, что меня предали. Дважды. Нет, трижды. Думаю, не стоит удивляться, что Кэт набросилась на моего парня, едва мой «грейхаунд» отъехал от автовокзала. С другой стороны, вы вправе ожидать от друзей, что они не станут пакостить у вас за спиной – даже если ваши лучшие друзья больше смахивают на закадычных врагов, которые вечно дулись из-за того, что вы красивее и у вас больше поклонников. Хотя в случае с Кэт это не совсем верно: она была достаточно популярна в школе, и к тому же ее отец получил приличное наследство, скупил немало земли и построил шикарный дом, в который Люк с готовностью переехал вместе с молодой женой.
Но едва ли можно винить его за это. Предательство, которое по-настоящему расстраивает меня, совсем иного рода: мы с Люком вместе собирались бежать из Марли. Тот «грейхаунд» должен был увезти нас обоих.
Мой путь лежит через старый город по Мейн-стрит. Ладно, кого я обманываю! Существуют десятки дорог, которыми я могла бы добраться до полицейского участка, не приближаясь к Мейн-стрит. Ведь я отсутствовала всего несколько лет, а не столетий и прекрасно помню местные маршруты, но почему-то выбираю именно этот. Легонько нажимаю на педаль, сбрасываю газ и качу со скоростью гораздо ниже допустимой.
Приземистый коттедж возле гаража, окруженный желтой лентой, притягивает взгляд. Теперь, когда я одна, может, имеет смысл рискнуть и заглянуть внутрь? Но лезть в дом прямо сейчас – не самая разумная идея, особенно в Марли, где любой шаг, совершенный при свете дня, мгновенно становится известен всему городу. Правда, если хорошенько подумать, прогулки под покровом ночи тоже ни для кого не будут секретом.
Я помню старого механика, владельца гаража, и его жену. Заурядные обыватели, ничем не примечательные по меркам Марли. Но ведь именно к таким людям и стоит приглядеться, когда распутываешь подобные преступления, верно? И все же мне трудно представить, чтобы автомеханик мог схватить бойкую девятилетнюю девочку посреди улицы и затащить к себе в логово, пусть даже все так и было и городу рано или поздно придется смириться с этим. С другой стороны, прошло сорок лет. Конечно, судебная экспертиза заметно продвинулись за последние годы, с новыми методами копы на многое способны. Однако подозреваемые по этом делу либо сами давно лежат в могиле, либо находятся в доме престарелых. Вряд ли выжившие из ума старики способны давать показания.
Мне приходит в голову, что я снова, как и в прошлый раз, могу уехать отсюда ни с чем.
Я проезжаю мимо городской церкви. «Paroisse de Saint David De Himmerod» [12], – гласит надпись, высеченная на сводчатом фронтоне над высокой двустворчатой дверью. Здание стоит на холме, вероятно поэтому оно почти не пострадало от наводнения. Похожую церковь можно встретить в любом провинциальном городке: узкая, вытянутая в длину серая каменная постройка с высокой колокольней в передней части. Круглое витражное окно над входом – предмет гордости местных жителей, хотя сомневаюсь, что за пределами Марли слышали об этом шедевре. Автор, малоизвестный художник конца XIX века, изобразил святого Давида Химмеродского, совершающего чудеса экзорцизма. Однако, находясь внутри, можно различить лишь проходящие сквозь витраж лучи света, которые яркими цветовыми пятнами ложатся на дощатый пол. Трудно сказать, что, по замыслу автора, должны символизировать эти красочные узоры. Витражи в остальных окнах сделаны намного позже и кем-то гораздо менее талантливым. Помню, как изображенные на них святые строго смотрели на меня, когда я пару раз бывала в церкви на Рождество.
На крыльце собралась небольшая группка прихожан. Странно, неужели церковь уже привели в порядок и возобновили богослужения? Быстро управились. Хотя, полагаю, именно во времена кризиса люди больше всего нуждаются в утешении подобного рода. Собравшиеся слышат шум двигателя, некоторые оборачиваются и наблюдают за проезжающим автомобилем. Полагаю, кое-кто уже заметил, что за рулем «хонды» сидит не Лора. Вот гадство.
Ладно, едем дальше. Я вновь миную дома, окна которых забиты фанерой, но во второй раз зрелище уже не производит столь жуткого впечатления. Тут и там видны припаркованные грузовички с логотипами клининговых компаний. Колеса машины глухо стучат по развороченному асфальту. Чувствуется каждая выбоина. В салоне внедорожника Люка ощущения были гораздо мягче.
Подъезжая к полицейскому участку, я ожидаю увидеть то же, что два года назад: пустую парковку и здание, в котором, кажется, не осталось ни одной живой души. Но вместо этого передо мной открывается площадка, сплошь заставленная белыми полотняными палатками, словно на городской ярмарке. Над одной из них висит баннер: «Служба неотложной психологической помощи», над соседней палаткой другой: «Юридические консультации». Чуть дальше еще одна вывеска – большая жирная стрелка указывает направо, вниз по улице, а надпись гласит: «Благотворительный центр».
Я паркуюсь на обочине и выхожу. Под полотняными навесами скучают незнакомые мне работники социальных служб. Полагаю, спрос на их услуги невелик. Они провожают меня безразличными взглядами, в которых чувствуется скорее облегчение, чем разочарование, когда я прохожу мимо, направляясь к полицейскому участку.
Открываю дверь и захожу в вестибюль. Внутри пахнет пережаренным кофе и унынием маленького городка. За стойкой регистрации пусто. Я вижу записку, сложенный пополам листок бумаги, на котором торопливым почерком нацарапано шариковой ручкой: «Вернусь через пять минут».
– Стефани! – неожиданно раздается у меня за спиной.
Голос застал меня врасплох, я вздрагиваю и оборачиваюсь.
– Так и знал, что рано или поздно ты у нас появишься, – добавляет обладатель голоса. В его словах нет неприязни, скорее удивление.
– Здрасьте, мистер Бергман, – говорю я, машинально скатываясь к привычной интонации, словно мне снова четырнадцать и я пришла к Бергманам, чтобы вместе со своим парнем посмотреть фильм в их домашнем кинотеатре. Спускаясь следом за Люком в цокольный этаж, где был установлен видеомагнитофон, я спиной чувствовала неодобрительный взгляд главы семейства: еще бы, сын уважаемого в городе человека встречается с девчонкой О’Мэлли – скверная история!
– Думаю, теперь мы можем обращаться друг к другу по имени, – произносит отец Люка со сдержанной улыбкой.
– Пьер-Франсуа?
– Фрэнк. Этого вполне достаточно.
В прошлый раз я не застала Фрэнка на рабочем месте. Мне сказали, что он в отъезде. Пришлось иметь дело с другим стражем порядка, который также не испытывал симпатии к семье О’Мэлли. Впрочем, не то чтобы мне удалось провести с ним долгую беседу. Ответы полицейского были краткими и категоричными, не подлежащими обсуждению: ему нечего сказать по интересующему меня вопросу, точка.
– Прошло столько лет, – замечает Фрэнк. – Надеюсь, город встретил тебя приветливо?
Трудно понять, что это: формальная любезность или скрытый сарказм.
– Вообще-то, я намерена задержаться тут на какое-то время, – осторожно говорю я, желая с самого начала положить конец возможным недоразумениям. – Пока остановилась у мамы.
– О, вот как! Передавай ей привет.
– Передам, спасибо, – отвечаю я, потому что так положено отвечать.
– У тебя все в порядке? – спрашивает Фрэнк. – Извини за непрофессиональный тон, но вы, дети, всегда останетесь для меня детьми. Или есть причина, заставившая тебя вернуться в Марли?
Я чувствую, что заливаюсь краской.
– Ну, на самом деле…
– С нынешними подростками – сплошные проблемы, – добавляет он. – А я-то считал вас плохими ребятами. Теперь просто голова кругом: повсюду граффити, чуть ли не каждый день приходится разбираться с воришками в супермаркете. Смотрите, покрепче запирайте входную дверь.
– Ничего не случилось, – уверяю я, гадая: он действительно не понимает причин моего появления или прикидывается. – Мой приезд больше связан с подкастом на радио. Ну, помните, материалы для которого я собирала в прошлый раз.
Я внимательно слежу за реакцией Фрэнка. Если он сделает вид, что не в курсе, – значит, играет в игры. Сплетники давным-давно раструбили о моем визите двухлетней давности. Но шеф полиции не пытается отпираться. Лицо у него мрачнеет.
– А, так ты здесь из-за дела Мишель Фортье?
– Да, – отвечаю я каким-то извиняющимся тоном.
– Мне следовало догадаться. Все об этом только и говорят. Жаль, не могу ничем тебя порадовать: расследованием занимается Служба безопасности, они забрали тело, и результаты экспертизы нам пока не сообщили. Так что тебе лучше обратиться к ним.
Я не намерена посвящать Фрэнка Бергмана в печальную историю об утерянном статусе журналиста.
– Да-да, я так и собиралась сделать. Просто решила сначала заехать к вам.
Он пожимает плечами.
– Боюсь, у меня нет новостей. По крайней мере, ничего такого, о чем мой коллега не рассказал бы тебе в прошлый раз.
Коллега, который не сказал практически ничего. Понятно.
– Я просто хотела взглянуть на дело об исчезновении Мишель. Ваш помощник сказал, что не знает, куда оно подевалось…
– Кхм, как ни обидно, но он прав. Все материалы были отциф… Как это называется – отцифрированы? Оцифрованы? Короче, их перенесли в компьютер лет семь-восемь назад. Поскольку пришлось разбирать тонны бумаг, а некоторые вдобавок так выцвели, что ничего не разобрать, куча материалов потерялась. И если мой помощник не нашел файл в компьютере, даже не знаю, чем я могу помочь.
– А что случилось с бумажным оригиналом?
– Исчезновение Мишель Фортье относится ко временам моего отца. В семьдесят девятом он тут командовал, и именно ему пришлось заниматься делом. Большинство бумажных оригиналов уничтожены, но, возможно, кое-какие уцелели. Могу заглянуть в архив. Исключительно ради тебя.
– Большое спасибо!
– Но я ничего не гарантирую.
– Понимаю. Как поживает ваш отец? – спрашиваю я из вежливости.
По лицу Фрэнка пробегает быстрая гримаса и тут же исчезает.
– Не очень хорошо, здоровье подводит в нынешнем-то его возрасте, сама понимаешь. Но я, пожалуй, избавлю тебя от подробностей. Недавно мы наконец получили приглашение из пансионата для пожилых людей в нескольких милях отсюда. После трех лет в списке ожидания! Система здравоохранения в нашей провинции – просто смех.
Со вздохом киваю: система здравоохранения в нашей провинции и правда обхохочешься.
– Но ожидание стоило того. Место очень хорошее, не какая-нибудь занюханная богадельня из тех, которые рекламируют по телевизору, – с содроганием добавляет мистер Бергман. – Кстати, в том же пансионате живет Мари Фортье.
Я не застала даже конца славной службы Пьера Бергмана. Помню его уже стариком, разъезжающим по Мейн-стрит в своем любовно отреставрированном «корвете-импала» 1960 года выпуска. И автомобиль, и его водитель представлялись нам реликвиями, символизирующими былой расцвет и величие Марли.
Фрэнк делает паузу.
– Послушай, Стефани. Не знаю, сколько ты намерена оставаться в городе, но тебе лучше набраться терпения. Понятия не имею, когда из штаб-квартиры пришлют хоть какую-то информацию. Если вообще пришлют.
К счастью, время – единственное, что у меня есть, причем в буквальном смысле.
– Неужели там не пошевелятся? – удивляюсь я. – Ведь речь идет о нераскрытом деле, пропаже девятилетнего ребенка.
– Из того, что мне известно, – говорит шеф полиции, – пока даже не установили, принадлежат ли останки Мишель Фортье.
– Нет, просто нелепость какая-то, – еще больше удивляюсь я. – Разве это может быть…
– …Кто-то другой? – Фрэнк пожимает плечами. – Но нам так сказали: никаких дальнейших действий, пока тело не будет идентифицировано. Труп пролежал в стене почти сорок лет. Никаких медицинских записей того времени – стоматологических карт, данных ДНК – не обнаружено. Поэтому у судмедэкспертов возникли проблемы.
– Но я тщательно изучила обстоятельства дела, когда была здесь два года назад. Просмотрела списки людей, пропавших в Марли. Это действительно не может быть никто другой. Последний случай исчезновения произошел за десять лет до Мишель… – Осекаюсь и делаю вид, что закашлялась: определенно Фрэнк Бергман – не тот человек, с которым следует обсуждать тот инцидент. Это было бы бестактно.
Он милостиво пропускает мою оплошность мимо ушей.
– Я передаю лишь то, что сказали в Службе безопасности.
– Спасибо. – Опускаю глаза, надеясь, что краска, выступившая на обычно бледных щеках, не слишком выдает мое смущение. – Я ценю вашу откровенность.
– Идем, провожу тебя до двери, – кивает шеф полиции. – Слушай, а почему бы тебе не повидаться с Люком, пока ты здесь? Уверен, он будет рад встрече.
– Да, непременно! – Не стоит говорить, что я уже виделась с Люком. – Так вы позвоните мне, если появится какая-то информация? Я оставлю свой номер мобильного.
– Нет необходимости, – отвечает Фрэнк. – Позвоню Лоре на домашний.
Я прощаюсь и выхожу обратно в холодный сырой день, шагаю мимо единственной полицейской машины, припаркованной возле крыльца, мимо палаток, где скучают специалисты службы психологической помощи, и направляюсь в дальний конец парковки, где оставила машину Лоры.
Здесь меня ждет еще один неприятный сюрприз, второй с момента моего прибытия в родной город.
Стекло со стороны пассажирского сиденья разбито. Стеклянная крошка усеивает асфальт, словно россыпь бриллиантов. У меня перехватывает дыхание, я напряженно всматриваюсь внутрь салона сквозь дыру в окне и торчащие из рамы острые осколки.
Рюкзак и ноутбук исчезли.
Глава 5
1979 годДомой Лора вернулась поздно. Настолько поздно, что даже родители могли бы поинтересоваться, где она болталась столько времени. Поэтому в ее интересах было пробраться к себе незамеченной. Она вошла через заднюю дверь, как делала не раз, и осторожно прикрыла ее за собой. Голова кружилась: бурбон, выпитый прямо из горлышка металлической фляжки, оказался гораздо крепче дешевого пива, которое родители лили в глотку, словно воду. Однако был и положительный момент: когда напьешься в стельку, гораздо легче заснуть. Лора рухнула на кровать и мгновенно отключилась.
Ей даже в голову не пришло умыться, почистить зубы или хотя бы раздеться. Если отец обнаружит завтра утром – предположим на минутку, что родители встанут раньше нее, – что дочь валяется на неразобранной постели поверх покрывала, да еще в уличной обуви и верхней одежде, ни он, ни мать не посчитают такую картину из ряда вон выходящей. И коль скоро для них это нормально, то для Лоры – тем более.
Но утром Лора просыпается одна в пустом доме. Едва открыв глаза, она понимает, что родителей нет. Она садится на постели – пульсирующая боль в висках и сухость во рту просто убивают – и прислушивается: ни звука, дом погружен в какую-то пыльную тишину.
Лора скатывается с матраса и стягивает с себя измятую одежду. Сегодня суббота, некуда идти и совершенно нечем заняться. Она отправляется в ванную. Мельком глянув в висящее над раковиной старое, засиженное мухами зеркало, в котором отражается ее отекшее лицо, Лора открывает кран и ждет, когда вода станет похолоднее. Затем наклоняется и пьет жадными глотками до тех пор, пока не сводит зубы, а губы не начинают неметь от холода. Она выпрямляется, тяжело дыша; капли воды стекают по подбородку и падают на грудь.
Теперь, когда стало немножко легче, можно повнимательнее рассмотреть свое отражение в мутном стекле. Изучив подведенные стрелками глаза и толстый слой туши на ресницах, Лора приходит к выводу, что с макияжем все в порядке, и оставляет все как есть.
Она выходит на залитую солнцем улицу. Солнце греет почти так же щедро, как светит. От ярких лучей отступившее было похмелье возвращается. Кислый привкус на языке заставляет с отвращением морщиться. Лора решает спуститься вниз по дороге к небольшому магазинчику, где можно купить в автомате банку слабоалкогольного пива.
Солнце палит нещадно, обжигая голову даже сквозь копну спутанных черных волос на макушке. Накинутая на плечи куртка вдруг делается невероятно тяжелой. Лору бросает в жар, кожа покрывается липкой испариной, и прохладный сумрак магазина кажется настоящей отрадой. Колокольчик над дверью звякает, когда Лора переступает порог. Дверь захлопывается у нее за спиной. Продавщица за прилавком – одна из старшеклассниц, подрабатывающая тут по выходным, – отрывается от сэндвича, который неряшливо откусывает, держа в одной руке, и смотрит на Лору. В воздухе висит острый запах маринованного тунца и майонеза, отчего Лора чувствует одновременно голод и рвотный позыв. Взгляд девицы задерживается на покупательнице чуть дольше обычного. Та торопливо проскальзывает мимо прилавка и уходит в заставленные стеллажами глубины супермаркета. Площадь магазина слишком мала, чтобы вместить на полках все имеющиеся здесь товары, поэтому приходится буквально протискиваться по узким проходам между коробками. Неплохо бы прихватить чего-нибудь съестного, соображает Лора. Надо утихомирить урчащий желудок.
