Полная версия
Чащоба
– Теперь новые хозяева снова продадут дом?
Люк качает головой:
– Вряд ли у них получится.
– Почему?
– Он стоит прямо у реки. Его тоже затопило.
Люк прав: обидно. И ужасно печально.
– Идем. – Люк переминается с ноги на ногу, словно чувствуя, что моя решимость иссякла и внутрь я не полезу. Он разворачивается и шагает обратно к машине.
Мы садимся в «форд» и снова выезжаем на шоссе. Едва коттедж исчезает в зеркале заднего вида, мне приходит в голову, что неплохо бы поинтересоваться, как дела у самого Люка.
– Так, значит, ты служишь в полиции, как твой отец? – спрашиваю я.
– Не-а.
Ого. Фрэнк, наверное, был вне себя от ярости.
– Я решил полностью посвятить себя сельскому хозяйству, – уточняет Люк.
С некоторой тревогой я искоса поглядываю на него. Но он избегает моего взгляда и с преувеличенным вниманием следит за дорогой.
– Серьезно? – усмехаюсь я. – Только не говори, что начал выращивать травку в старом амбаре на заднем дворе. Рано или поздно употребление марихуаны все равно легализуют и ты прогоришь.
– Нет-нет, – торопливо произносит Люк. – Я занимаюсь производством сои.
– Ой.
Вот так номер.
– Ага, – с виноватой интонацией говорит Люк. – Отец Кэт, знаешь ли, решил отойти от дел, а поскольку она единственный ребенок в семье, бизнес перешел к нам.
Объяснения излишни. Благодарю, и без того понятно.
– А Кэт не разозлится, когда по городу поползут слухи, что меня видели в твоей машине? – спрашиваю я, не в силах скрыть горькую иронию. В прошлый раз я пробыла в городе две недели, и никто даже не удосужился сообщить мне новость. А Лора – почему она молчала? Казалось бы, мать должна была первой осчастливить меня известием о женитьбе Люка.
Он морщится.
– Да будет тебе, Стеф. Зачем ты так? Двадцать лет прошло.
Пятнадцать. Но я не поправляю его.
– Мы поженились несколько лет назад, – с виноватым видом мямлит он.
Обалдеть. Похоже, Кэт не теряла времени даром.
В этот момент Люк съезжает с шоссе, делает поворот, затем еще один, и наконец перед нами появляется предпоследний в ряду сборных щитовых домиков – собственность Лоры. Никогда бы не подумала, что вид этого убогого жилища доставит мне столько радости. Одновременно перед глазами мелькают другие картины: воображение рисует разнузданные сцены с участием парня, который был моим бойфрендом в старшей школе, и моей бывшей подруги – оба в постели, и оба голые.
– Вот ты и на месте, – произносит Люк преувеличенно жизнерадостным тоном. Держу пари, он не меньше меня рад, что наша поездка окончена. – Передавай привет маме.
– Непременно. – Я растягиваю губы в самой ядовитой ухмылке, на какую только способна, и хватаю лежащий на заднем сиденье рюкзак: – А ты не забудь передать привет Кэт.
– Стефани…
– Спасибо, что подвез.
Вот так, и пусть только посмеют сказать, что у меня дурные манеры. В конце концов, я же дочь своей матери.
Глава 2
1979 годВо всем Марли нет девчонки круче Лоры О’Мэлли. Лора красит ногти иссиня-черным лаком, который вечно отслаивается кусками, потому что она грызет ногти. Но кого это волнует, так даже лучше: кажется, будто ей плевать, как она выглядит. Лора толстым слоем накладывает тени для век и подводит большие голубые глаза угольно-черным карандашом. Просторную футболку с логотипом группы «Джудас прист» Лора перехватывает ремешком на талии, потому что маленьких размеров фанатской одежды не выпускают. Уже в средней школе мальчики начинают гадать, что скрывается у Лоры под этой футболкой. Девочки обзывают ее шлюхой чисто из зависти: она единственная из восьмиклассниц, при виде которой старшие ребята начинают пускать слюни. Лора прореза́ет дырки на джинсах и начесывает волосы, заливая их лаком, который стащила в супермаркете. Лора может запросто раздобыть кассету с любой записью, какую только пожелает: достаточно лишь похлопать длинными, словно черные паучьи лапы, ресницами, и любой парень с радостью запишет для нее музыку.
Вот бы с такой же легкостью получить то, чего ей хочется прямо сейчас.
Группа «Эй-Си-Ди-Си». Концерт состоится в конце лета – такое шоу Лора ни за что не пропустит. В школе все просто умрут от зависти. Единственный вопрос – как туда попасть. Во-первых, ей понадобятся деньги, много денег: билет до Монреаля, билеты на концерт, к тому же, вероятно, придется заночевать в мотеле. Сумма немалая, больше той, что Лора может выудить из семейной заначки так, чтобы родители не заметили, и много больше, чем удается стащить из сумочки зазевавшейся покупательницы в супермаркете. Да и подпорченная репутация сильно мешает: тетки в магазине зорко следят за своими сумочками и, едва завидев Лору в рваных джинсах и с торчащими во все стороны, словно пики, волосами, проворно сворачивают со своей тележкой в соседний проход, так что нет никакой возможности незаметно подкрасться к ним сзади. Маневр кажется ненамеренным, но Лора прекрасно знает, от кого женщины бегут. Похоже, слухи о дурной девчонке расползлись по всему Марли. Да и немудрено, ведь городок крошечный, провинциальный, и тут всем все известно: кто у кого взял в долг и кто никогда не получит свои деньги обратно, потому что они давно просажены в игровом автомате; чьи родители разводятся, а чьи слишком много пьют.
Итак, привычный способ решения проблемы исключен и выбор у Лоры невелик.
Она открывает дверцу холодильника и окидывает взглядом содержимое: негусто, как обычно. Берет картонный молочный пакет и трясет; слышно, как на дне бултыхаются остатки жидкости. Лора отвинчивает крышку, и в нос ударяет кислый запах. Пакет возвращается на место – вообще-то, молоко ее не интересует. Внимание Лоры сосредоточено на другом: на недавно купленной упаковке дешевого пива, двадцать четыре бутылки которого красуются на нижней полке. Она достает одну и запихивает в школьную сумку. Затем, помедлив мгновение, вытягивает еще одну.
– Какого черта ты здесь делаешь? – раздается за спиной голос матери, осипший со сна и похмелья.
Лора невольно вздрагивает. И как только старой курице удалось подкрасться так тихо? Она отпускает дверцу холодильника, которая начинает закрываться нарочито медленно и наконец захлопывается со зловещим щелчком.
– У нас молоко закончилось, – бормочет Лаура. – Дай пару баксов, сбегаю в магазин.
– Возьми мелочь из жестянки на окне.
Жестянка на окне пуста – со дня выплаты социального пособия прошло слишком много времени, – и обе это знают.
– И арахисового масла тоже нет, – вместо ответа добавляет Лора. – И хлеб весь заплесневел.
Мать усмехается.
– Ну так ты ведь, кажется, ничего не вносишь в семейный бюджет. Если тебя не устраивает хлеб, который я покупаю, – приобрети свой. Заработай. Чем там обычно занимаются подростки: сидят с детьми, стригут газоны?
– Сейчас апрель, – возражает Лора.
Но мать, высказавшись по этому поводу, бесцеремонно отталкивает дочь и пробирается к холодильнику. Две бутылки дешевого пива в школьной сумке Лоры предательски звякают. На долю секунды ее охватывает ужас: сейчас мать заметит недостачу. Но та лишь на мгновение распахивает холодильник – ровно столько требуется, чтобы самой схватить бутылку с нижней полки, – затем отпускает дверцу, вновь позволяя ей захлопнуться, и покидает кухню, оставляя после себя шлейф аромата дешевых духов и сигарет не пойми какой марки, купленных в ближайшей забегаловке. Этот запах стал для Лоры запахом дома, он назойливо липнет и к ней самой, словно невидимый враг, от которого никак не удается избавиться. Он повсюду преследует ее, заранее объявляя любому незнакомцу – можно подумать, в Марли попадаются незнакомцы, – кто такая Лора О’Мэлли, к какому социальному кругу принадлежит и где ее место. Этот же навязчивый спутник превращает ее в парию: сперва так было на детской площадке, а позже – в школе. В итоге Лора приняла всеобщее отвержение, превратив его в краеугольной камень своей личности задолго до того, как в тайном уголке сознания зародилось подозрение, что ее ненавидели и раньше, до драных джинсов и вызывающего макияжа, – и будут ненавидеть всегда.
Она слышит, как хлопает задняя дверь. Скорее всего, мать весь день проведет на крыльце, устроившись на старом пластмассовом стуле, потягивая пиво и покуривая, а в первой из опустевших бутылок будут копиться смятые окурки.
Ну что же, зато теперь добыча Лоры в безопасности. Она выходит из дома, бутылки соблазнительно позвякивают в сумке. Сейчас Лора отправится в свое излюбленное место, на спортивную площадку на окраине парка, и устроится там в укромном уголке позади трибун. Будем надеяться, по дороге попадется кто-нибудь из знакомых, с кем стоит выпить. Если же нет, она сама прикончит обе бутылки. Все равно пойло дешевое и не особенно крепкое.
Итак, ни билетов на концерт, ни денег и ни одной стоящей идеи, как их достать. Что там говорила мать – поработать няней? Няней! Ну просто смех. Можно подумать, в городе найдутся люди, которые решатся подпустить Лору к своим детям ближе чем на милю. Только и остается залить горе пивом.
И все же, шагая через парк, Лора начинает невольно поглядывать на детей, играющих на площадке, – малышню, на которую никогда не обращала внимания. А справилась бы она с работой няни? Вдруг у кого-нибудь и впрямь хватит смелости доверить ей ребенка. Сама мысль заставляет усмехнуться и недоверчиво покачать головой: Лора О’Мэлли – няня! Да от ее репутации дурной девчонки вмиг не останется и следа. Но Лоре жуть как хочется попасть на концерт.
Тут за спиной раздается веселое звяканье велосипедного звонка. Лора невольно вздрагивает и, вернувшись к реальности, оборачивается на звук.
– Эй, смотрите, куда прете, маленькие засранцы! – рявкает она, стараясь скрыть смущение.
Мимо проносится стайка ребятни на блестящих велосипедах. Возглавляет ватагу Мишель, белокурая девчушка с яркой ленточкой в волосах. И велосипед у малышки самый лучший – новенький, последней модели. Еще бы, ведь ее родители жутко богаты и тратят кучу денег на эту бесполезную соплячку. Лора давно усвоила: жизнь фантастически несправедлива.
Настроение у нее окончательно портится. Она бредет к спортивной площадке и добирается до места как раз в тот момент, когда висящие над головой серые облака разражаются мелким дождем и в воздухе повисает холодная весенняя морось. Перед Лорой расстилается парк, пустой и мрачный. Она забирается под трибуны – по крайней мере, хоть какое-то укрытие от дождя – и достает из школьной сумки первую бутылку пива. Девушку охватывает отчаяние, которое последнее время подкрадывается все чаще. В такие моменты Лора почти видит, как перед ней расстилается собственная жизнь, такая же унылая и плоская, как этот стадион, как окружающие городок бесконечные поля фермеров. И ни единого шанса даже на короткую передышку. Ни тебе выхода, ни надежд, ни перспектив. Концерт в Монреале – если она вообще туда попадет – грозит стать единственным светлым пятном в жизни Лоры.
Может, если дождь перестанет и появятся старшие ребята, она поделится с ними пивом, стрельнет сигарету и почувствует себя чуть менее несчастной. Постарается загнать свое отчаяние обратно в тот неведомый уголок души, откуда оно без спросу вылезло, и забыть о своих горестях хоть ненадолго. Но в парке пусто, а дождь только усиливается, и вскоре узкая скамейка трибуны перестает защищать от ледяных струй.
И тут Лора замечает знакомый автомобиль, ползущий по улице вдоль кромки парка. Других машин поблизости нет, нет и прохожих или велосипедистов. Лора оживляется: возможно, день еще не окончательно потерян.
Машина приближается, и Лора принимает решение. Поставив почти опустевшую бутылку на землю возле опорной металлической стойки трибуны, девушка вылезает из своего укрытия и неспешной походкой направляется к автомобилю.
К ее несказанной радости, водитель опускает стекло. У него смазливая физиономия, полные губы кривятся в соблазнительной ухмылке, а в уголке рта торчит сигарета – хороший дорогой сорт. Все это заставляет сердце Лоры трепетать.
– Не поверишь, – говорит она, ухмыляясь в ответ, – только что думала о тебе.
– Тащи сюда свою задницу, О’Мэлли, да поживее, пока я не передумал.
Лора с готовностью повинуется.
Люди разное болтают о ней и по большей части ошибаются. Однако Лоре и самой известно, что она привлекает мужчин. И Лора пользуется своими чарами, действуя при этом крайне осмотрительно: дразнит, но до конца не идет.
Если только это не кто-то особенный.
Глава 3
Пропавшая в прериях [6]: исчезновение Мишель Фортье. Подкаст Стиви О’МэллиМарли не назовешь местом, которое на слуху у людей. Маленький городок, затерянный в центре провинции Квебек, вдали от крупных центров вроде Монреаля или самого Квебека, от горнолыжных курортов и живописных озер, – словом, такое место вряд ли покажется вам интересным, если только вы не фермер, выращивающий кукурузу. Судьба этого поселения, как и судьба множества его собратьев, находится во власти случая – финансовых кризисов, экономических спадов и правительственных решений, принятых политиками, которые в жизни не посещали подобных городков и никогда не посетят. Здешних обитателей называют сплоченной общиной, что бы это ни значило. Правда же состоит в том, что, исчезни завтра Марли с лица земли, никто даже не заметит.
А еще здесь произошла одна из самых загадочных в Квебеке историй. Действительно, как в городке, где даже в лучшие годы, в середине семидесятых, жило меньше пяти тысяч человек, где все друг друга знают, могла бесследно исчезнуть девятилетняя девочка?
Мишель Фортье родилась 10 июля 1969 года и пропала 11 мая 1979 года, за два месяца до своего десятого дня рождения. За неполные десять лет, что Мишель провела в Марли, Квебек пережил немало потрясений, однако бурные события происходили где-то вдалеке – там, в больших городах. Октябрьский кризис 1970 года никак не затронул Марли, а отзвуки разрушительных действий Фронта освобождения Квебека [7] долетали сюда разве что отдаленным эхом. Мишель была среди последних детей, принадлежащих к поколению «тихой революции» [8], хотя в то время об этом никто не знал. Обитатели Марли работали на своих фермах, обрабатывали землю и пасли коров. Осенью урожай собирали, а следующей весной поля вновь засевали. Влюбленные парочки, чей роман начинался в старшей школе, женились сразу после выпускного, а через год рожали первого из своих трех-четырех отпрысков. Прочно обосновавшись в Марли, они брали на себя управление отцовским хозяйством. Семья Фортье, местные крупные землевладельцы, воспитывали дочь в относительной роскоши фамильного особняка, построенного Гаэтаном Фортье по особому проекту в живописной излучине реки Шодьер. По меркам того времени Мишель считалась поздним ребенком: матери исполнилось тридцать, а отцу – сорок пять. Других детей в семье не было, так что все внимание родителей было отдано единственной драгоценной дочери.
Одиннадцатого мая 1979 года все переменилось. Звонок в полицейский участок поздним вечером из дома Фортье навсегда вошел в историю города. Единственная в Марли полицейская машина немедленно выехала на место. Прибывший офицер услышал следующее: Мишель исчезла, окно в ее комнате на втором этаже оказалось открытым.
Напомним слушателям еще раз: конец семидесятых – это совершенно иные времена.
Квебек никогда не был на переднем крае технического прогресса, вдобавок Марли отставал от прочих городов провинции как минимум лет на пятнадцать. Явившийся по вызову полицейский просто предположил, что Мишель сбежала. Девочка неполных десяти лет сбежала под проливным дождем, выбравшись из окна второго этажа без помощи веревки или лестницы? Более чем странное предположение, даже учитывая время и место, о котором идет речь. Но к этому мы вернемся позже. Сейчас лишь заметим, что никто не вызвал подкрепление. И никто не позвонил в Sûreté du Québec [9]. А такой службы, как «Эмбер алерт» [10], тогда и в помине не было. Но даже если бы она существовала, не было ни интернета, ни мобильных телефонов, чтобы отправить сообщение, а «усы» телевизионных антенн лишь иногда, в хорошую погоду, ловили сигнал Си-би-си – вот и все, на что они годились.
Итак, официальная версия оставалась прежней: Мишель сбежала. Так продолжалось дня два. Весть о происшествии распространилась со скоростью лесного пожара, и вскоре по городу поползли слухи один нелепее другого. И вот тогда Фортье поняли, что придется действовать самостоятельно.
Поиск был организован с помощью местных волонтеров. И тут мы сталкиваемся с еще одной странной вещью – увы, не последний раз: «сплоченная община» оказалась не такой уж и сплоченной. В общей сложности к поисковой партии, организованной Гаэтаном Фортье и местным полицейским Пьером Бергманом, присоединилось всего человек двадцать. Они обыскали близлежащие поля, берега в излучине реки Шодьер и небольшой участок леса на окраине Марли, двигаясь на своих двоих и включая фонарики с наступлением сумерек. Как нетрудно предположить, подобная стратегия поисков результатов не дала. Можно только гадать, сколько улик, способных навести на подлинный след Мишель, были случайно затоптаны или проигнорированы незадачливыми спасателями либо просто остались незамеченными. А несколько дней спустя Шодьер вышла из берегов, затопив окрестности, – такое нередко случается в этих краях после особенно снежных зим и дождливых весен. Поэтому любые детали, которые поисковая группа могла пропустить, были уничтожены к тому моменту, когда в Марли прибыли профессионалы Службы безопасности Квебека.
Они вновь опросили родителей и некоторых горожан, чьи показания, по их мнению, могли представлять интерес. Однако этим все и ограничилось. Насколько мне известно, ничего стоящего детективам разузнать не удалось.
Дело заглохло. И по сей день никому не известно, что случилось с Мишель Фортье в ту ночь, когда она исчезла из родительского дома.
Сегодня Марли мало изменился, чему, вероятно, не стоит удивляться. Реконструкция, объявленная в конце двухтысячных, казалась весьма многообещающей, но не принесла желанного возрождения, на которое так надеялись мэр и жители города. Попытки создать Марли репутацию места, приятного для отдыха и жизни после выхода на пенсию, также не увенчались успехом, и не только из-за прискорбного отсутствия очарования, свойственного маленьким провинциальным городкам. В последние годы побережье реки Шодьер подверглось сильной эрозии, а сокрушительные наводнения и вовсе делают земли непригодными для ведения хозяйства. Население медленно, но верно сокращается. Скоро в Марли не останется никого, кто помнил бы девятилетнюю Мишель Фортье.
Но прежде чем это случится, я решила попытаться пролить свет на историю, которая потрясла местное общество почти сорок лет назад.
Для этого нам нужно начать с родителей девочки – Мари и Гаэтана Фортье.
Глава 4
2017 годНа мое счастье, Лора – человек привычки: запасной ключ от дома лежит на прежнем месте, под растрескавшейся садовой вазой, там, где я всегда находила его. Раньше глиняная посудина действительно служила емкостью для цветов, но теперь больше похожа на пепельницу. Как заправский детектив времен королевы Виктории, я внимательно изучаю окурки. Сигареты марки «Дюморье»: похоже, настали хорошие времена и Лора шикует.
Я отпираю входную дверь и переступаю порог. Внутри меня встречает полумрак. Сквозь погнутые жалюзи пробиваются косые лучи солнца. Пятна света лежат на полу, на обшарпанном диване, на котором, тихонько похрапывая, валяется моя мать. В полной отключке.
– Добро пожаловать домой, Стефани, – произношу я вслух.
Храп прекращается. Лора приходит в себя и усаживается на диване.
– О, привет. – Она трет кулаком заплывшие со сна глаза, позабыв, что на веках у нее тонны косметики.
– Вот именно: привет. Ты, случайно, ничего не забыла?
Лора смотрит на меня бессмысленным взглядом. Стрела сарказма прошла мимо цели.
– Например, забрать меня с автовокзала, – поясняю я, чувствуя себя капризным ребенком.
Похоже, Лора придерживается того же мнения.
– Зачем? Ты ведь уже здесь.
– Да, конечно. Потому что меня подвез Люк.
«Потому что бывший парень беспокоится обо мне больше, чем собственная мать», – хочется сказать мне вслух, но я молчу. И пяти минут не прошло, как я переступила порог дома, но логика подсказывает, что у нас с матерью найдется еще немало поводов для склок.
– Ах да. Как поживает Люк? И Кэтрин. Надеюсь, у них все в порядке.
Я стискиваю зубы. Что это – обычная невнимательность Лоры к чувствам других людей или она нарочно пытается меня уязвить? Кто ее разберет. Уж точно не я. Даже в лучшие времена мне никогда не удавалось понять маму. Стоит ли говорить, что сейчас времена далеко не лучшие.
– У Люка и его милой женушки все в порядке. О чем тебе прекрасно известно, потому что они живут в десяти минутах езды от твоего дома. А не хочешь спросить, как дела у меня? Знаешь ли, твоя дочь, которую ты не видела…
– …Два года, – она машет рукой в мою сторону, – или три? Если бы в прошлый раз я сама не отыскала тебя, срок был бы еще больше.
Ладно, твоя взяла, думаю я и отступаю. Лора поднимается с дивана, потягивается, вскинув обе руки над головой, и начинает рассеянно бродить по комнате, собирая пустые бутылки.
– Извини за беспорядок, – произносит она беззаботным тоном. – Надеюсь, ты не ожидала, что к твоему приезду устроят генеральную уборку? Мы же семья, в конце концов. Нам ни к чему пускать пыль в глаза друг другу.
Завуалированный укор Лоры относится к тому разу, когда два года назад я приехала в Марли и остановилась в гостинице. Но она сама явилась ко мне. Я пригласила ее на ужин и предложила денег, от которых, как я надеялась, мать откажется из гордости, потому что на самом деле никаких денег у меня не было. Аванс, выплаченный радиостанцией, давно растаял, как мороженое под палящими лучами солнца, поскольку жизнь в большом городе оказалась гораздо жарче, чем я ожидала поначалу. К счастью, Лора и впрямь отказалась, но дала понять, что разгадала мой маневр.
– Можешь занять свою старую комнату, – предлагает она. Само великодушие.
Я невольно кошусь на хлипкую дверь, за которой находится моя прежняя спальня. Я не была там лет пятнадцать.
– Надеюсь, это ненадолго, – бормочу я.
Чувствую устремленный на меня взгляд матери и, как бывало и прежде, поражаюсь ее внезапной проницательности. Для человека, старательно заливающего в себя галлоны дешевого пива с самого моего рождения, а то и дольше, способность трезво оценить ситуацию может показаться невероятной. Но так подумают только те, кто плохо знает Лору.
– Думаешь, на этот раз дело пойдет лучше? – спрашивает она.
Когда-то мать была невероятно хороша собой. Остатки былой красоты заметны до сих пор, несмотря ни на что. Два года назад, сидя на террасе единственного в городе приличного гриль-бара напротив Лоры, я смотрела на нее, освещенную лучами вечернего солнца, и поражалась этому факту. Она щурится на свет. Волосы зачесаны назад, у корней видна широкая полоска седины, хотя Лора регулярно красится в свой естественный рыжевато-каштановый цвет, шея и грудь тронуты полукругом красноватого загара, который намертво въелся в кожу. Вид у матери блеклый, как у застиранной вещи, и все же под потускневшей оболочкой по-прежнему мерцает красота, словно призрак в туманной мгле.
В этой женщине с огрубевшей кожей и выцветшей татуировкой, выглядывающей из-под рукава блузки, я узнаю ту, что изображена на немногочисленных фотографиях, которые хранятся у нас дома. Та самая О’Мэлли с решительно вздернутым подбородком и ослепительной, несмотря на желтоватые от никотина зубы, улыбкой. Волосы у нее сухие, но густые и пышные. Яркие серо-голубые глаза, которые достались и мне. Каким-то чудом матери удалось сохранить фигуру: она подтянута, хотя, насколько мне известно, никогда в жизни не поднимала ничего тяжелее пивной бутылки.
– Понятия не имею, о чем ты, – холодно отвечаю я, стараясь не ежиться под ее острым взглядом.
– Ой, умоляю! И без того очевидно, почему ты здесь. Во всех новостях трубили о нашей находке. Как только поднялся шум, я сразу подумала: «Ну, теперь держись: Стефани вот-вот нагрянет». Дня не прошло – клянусь, не прошло и дня, – как ты звонишь. А вся эта чушь про то, что ты на мели, – чистой воды отмазка.
– Если я для тебя такая обуза, – цежу я сквозь зубы, – могла бы прямо сказать.
– И куда бы ты поехала? – усмехается Лора. – Гостиница закрыта. А, конечно, как же я не догадалась! Люк наверняка с радостью пустил бы тебя переночевать у него в гостевой комнате.
– Не трогай Люка! – рявкаю я. Мне вовсе не хотелось попадаться на ее удочку, но я ничего не могу с собой поделать.
