Совершенство

И мне бы радоваться, но то, как легко он списал на меня всю вину в произошедшем, неожиданно вызывает внутри чувство несправедливости и желание оправдаться.

Я уже испытывала такое и знала это ощущение слишком хорошо. Слишком привычно оно жгло в груди, словно кто-то с силой прижал к коже раскаленную добела кочергу и ждал, пока она пропалит дыру насквозь.

– Она мне платье порвала! – обиженно шиплю я, а Марк удивленно поднимает широкие брови:

– По-твоему, это повод так себя вести?

Не повод. Но как объяснить ему нашу с Анькой многолетнюю вражду? И тут, пересиливая болезненное жжение, все еще бурлящие в крови алкоголь и адреналин перевешивают. Я закатываю глаза.

– Ох уж этот учительский тон! Конечно, тебе виднее, кто из нас прав, а кто виноват! С какой стати ты вообще возомнил себя вершителем правосудия, Нестеров? Ты кто такой, чтобы мне указывать и воспитывать?

– Никем я себя не возомнил, – отчетливо произносит Марк, но по мимике вижу, как что-то в его самообладании готово дать трещину. – Ты и сама завтра пожалеешь о своем поведении.

Он делает шаг в мою сторону, но я тут же делаю два шага назад, боясь сократить дистанцию, но не собираясь уступать:

– Тогда почему ты решаешь, что Зорину, которая специально меня спровоцировала, следует пожалеть, а меня – наказать?

– Потому что ты – избалованная девчонка, понятия не имеющая о том, сколько усилий, нервов и средств вложено в строительство «Талассы». И о том, что всего одна пьяная выходка на открытии комплекса способна перечеркнуть труд множества людей, оставив пятно на репутации двух крупных строительных компаний, – угрожающе рычит он, оказавшись ближе. – И это не наказание. Хотя у тебя и правда пробел в воспитании размером с Сихотэ-Алиньский хребет. Ты ведешь себя как последняя дрянь. Прекрати.

А вот это обидно. Говоря, он невольно сокращает дистанцию еще на пару шагов, а я продолжаю пятиться, пока не упираюсь в кровать. Подсознательно все во мне дрожит от страха перед Нестеровым, однако я отвечаю с бравадой, которой позавидовал бы капитан Джек Воробей.

– Значит, то, что ты на глазах у всех унизил меня, утащив с мероприятия, и собрался закрыть здесь, – это не наказание? Ах, спасибо, что пожалел! Уже можно в ноги падать от такой щедрости? Или подождать, пока ты придумаешь для меня наказание, которое будет по-настоящему оскорбительным?!

Финалом вдохновенной речи становится звонкая пощечина, которую я отвешиваю Нестерову, как только он подходит ко мне еще ближе.

Секунду он стоит пораженный. Потом его глаза прищуриваются. В них мелькает что-то убийственное, а верхняя губа подрагивает, словно у зверя в оскале. Я почти слышу, как с треньканьем лопается тонкая ниточка, на которой держалось его терпение. Кажется, мне удалось вывести невозмутимого Марка из себя, даже стараться особо не пришлось. Замираю, чувствуя, как от подступившей паники покалывает кожу на кончиках пальцев.

– Наказание? – глухим эхом отзывается Марк, его голос звучит слишком низко, слишком угрожающе.

В следующий миг Нестеров резко хватает меня за запястья. Еще через мгновение садится на кровать и перекидывает меня через колено. От резкой смены положения, оказавшись вниз головой, я понимаю суть происходящего только тогда, когда получаю звонкий удар по ягодицам.

Это не столько больно, сколько обидно и до жути унизительно. Низко и позорно. Перед глазами плывут разноцветные пятна. Голова начинает кружиться, к горлу подступает тошнота, а я могу лишь прошипеть:

– Ненавижу тебя, Нестеров.

Вместо ответа получаю следующий удар. Я пытаюсь кричать и отбиваться. От этого и без того оборванный подол платья задирается еще выше, а новый шлепок приходится уже по коже, почти не скрытой тонким кружевом трусиков. Хочется умереть от стыда за то, что именно этот человек посмел со мной так себя вести, посмел касаться меня там, где это никому не дозволено.

Ожидаемая паническая атака, что обязательно должна была возникнуть при подобных обстоятельствах, почему-то не настигает меня. И я бьюсь так, словно от победы зависит не только моя честь, но и жизнь.

Однако попытки укусить Марка за руку тоже оказываются безрезультатными. В наказание за это я получаю следующий шлепок, от которого кожу на ягодицах начинает жечь. В то же время, несмотря на боль, есть в этой ситуации что-то еще. Что-то желанное, маетное, заставившее внезапно замереть и перестать сопротивляться. Всхлипываю от внезапного остро-сладкого напряжения внизу живота.

И Нестеров, словно ощутив то же самое, застывает с занесенной для удара рукой. Я предвкушаю новый шлепок, но его не происходит. А вскоре Марк скидывает меня с собственных колен на кровать и резко встает. Я же остаюсь гадать, действительно ли, касаясь грудью его паха, ощутила подтверждение мужского желания или это плод моей затуманенной алкоголем фантазии.

Наше тяжелое дыхание слишком красноречиво, а густой аромат парфюма с бергамотом до сих пор окутывает все вокруг, мешая трезво соображать.

И все же я ловлю себя на отчетливой мысли, что дрожу вовсе не от страха.

Почти минуту мы молча смотрим друг на друга, пытаясь прийти в себя.

– Это ты наказание, Аверина, – выдыхает Нестеров, резко отворачиваясь.

А потом, не говоря больше ни слова, выходит из номера, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Глава 7. Лентяйке нужен тайм-аут

Я просыпаюсь от солнца, бьющего в неплотно зашторенные окна. Яркий свет режет глаза. Вообще-то, в номере имеются тяжелые темно-серые блэкаут-шторы, однако кто-то, будто бы назло, не стал задергивать их до конца.

«А кто и когда их вообще задернул?» – недовольно спрашивает чертенок, сонно ворочаясь на левом плече.

Я сажусь на кровати и потягиваюсь. Массирую пальцами гудящие виски, пытаясь найти ответ на этот вопрос.

Вчера, забравшись под плотное покрывало на огромной кровати, я уснула даже без своих таблеток. Алкоголь и ворох эмоциональных переживаний прошедшего дня сделали свое дело. И проснулась я там же, где и заснула, одетая в свое безнадежно испорченное атласное платье, задравшееся во время сна выше пояса.

Тем не менее прикрытые шторы, стакан воды и таблетка обезболивающего на прикроватной тумбочке свидетельствуют о том, что, пока я спала, в номере кто-то был. Обнаруженные на кресле сумочка и смартфон без слов говорят о том, что с наибольшей долей вероятности этот кто-то – Нестеров. Голова после вчерашнего раскалывается, и таблетка как нельзя кстати.

«Это Маркуша грехи после вчерашнего замаливает? Стыдно ему, наверное», – предполагает чертенок.

– Ему? Стыдно? – я растворяю таблетку в воде, задумчиво наблюдая за тем, как она с трескучим шипением кружится в стакане. – Это вряд ли, дружочек. Скорее, приходил выдать еще, но пожалел, увидев, что сплю.

Чертенок хихикает и интересуется:

«А тебе не стыдно, Милашечка?»

– Мне-то за что?

Я отпиваю из стакана и морщусь. Вкус неприятный, но терпимый. Я пью редко, но, как оказалось, метко. Нехотя делаю еще пару глотков.

«Ну за драку хотя бы, – предполагает мой собеседник, пожимая плечиками. – За то, что Нестеров тебя отшлепал? Или за то, что тебе это, кажется, понравилось?»

– Заткнись, – мрачно обрываю я его монолог.

Я допиваю оставшуюся в стакане воду и жду, пока полегчает.

Тянусь за смартфоном, который тут же предлагает включить режим экономии аккумулятора, поскольку батарея за ночь села почти полностью.

На экране масса уведомлений. Сообщения от Леры, Антона, Березы и даже Жарова с вопросами о том, как я после вчерашнего. Все видели, как Нестеров утащил меня из холла и вернулся один. А куда я делась в итоге – осталось тайной, покрытой мраком.

В соцсетях тоже весело: кто-то из гостей «Талассы» не просто снял нашу с Зориной эпическую битву на видео, но и выложил в интернет, отметив нас обеих. Теперь мы с Анькой – героини сторис, рилсов и постов о блогерской конкуренции, вреде пьянства, женских драках и фиг знает о чем еще.

Вздыхаю с досадой, понимая, что хайп хайпом, а на репутации это скажется явно не лучшим образом. Сейчас бы в идеале уйти в детокс от интернета и не отсвечивать несколько дней, а потом появиться, как ни в чем не бывало. За это время люди найдут новые инфоповоды и интересные события, а о нашей с Анциферовой драке и думать забудут.

Таблетка приглушает боль, но голова все еще мутная и, словно у Франкенштейна, будто от чужого тела. Когда я решаюсь встать и посмотреть на себя в зеркало, вынуждена самокритично отметить, что у меня с этим монстром сейчас больше сходств, чем различий.

Тушь посыпалась, платье порвано, кожа на ушибленной скуле покраснела, а шевелить челюстью почему-то больно. Проверяю, хорошо ли закрыта дверь, и принимаю душ. Номер, судя по всему, люкс – в нем есть все необходимое для комфорта. Я сушу волосы феном и втираю в кожу какую-то эссенцию из одноразового флакончика. Снова надеваю платье и с силой дергаю за неровно оборванный подол, превращая миди в мини. Так-то лучше.

Теперь в зеркале снова отражается совершенство, хоть и слегка помятое. Когда я, вызвав такси, приезжаю домой, маски, патчи и фэйсфитнес исправляют и эти изъяны.

Следом тянется целый день приятного ничегонеделанья, в течение которого я стараюсь не заглядывать в соцсети. Смотрю сериал про девушку, убивающую вампиров налево и направо, удерживая себя от аналогий со вчерашней бойней в «Талассе», главной героиней которой стала сама. А ближе к вечеру вспоминаю о приглашении Дубининой.

Вернее, я бы и не вспомнила о нем на фоне всех вчерашних треволнений, однако Лера сама напоминает, что планы не изменились и они с Никитой будут рады видеть меня на небольшом семейном ужине в честь их недавней помолвки. Я не собираюсь отказываться, поскольку чувствую себя гораздо лучше и встреча с Сахаровым отлично вписывается в план по восстановлению моего пошатнувшегося душевного равновесия.

«А что, если там будет Зорина?» – любопытствует чертенок, пока я, вертясь перед зеркалом, натягиваю на себя джинсы-скинни.

К счастью, синяков после вчерашнего не осталось. Зато остались очень неоднозначные мысли и желания внутри меня, в которых я не то что чертенку, но и себе признаваться боюсь.

– Мне кажется, это она должна бояться нашей новой встречи, а не я.

«А Нестеров?» – интересуется он как бы невзначай, пока я надеваю объемную белую рубашку.

– Он тоже.

Наклонившись, я застегиваю тонкие ремешки босоножек и критически оглядываю собственное отражение в огромном зеркале.

«Что – тоже? – непонимающе склоняет рогатую голову к плечу собеседник. – Должен бояться? Это вряд ли. А ты все еще боишься его? Или уже нет?»

Ненавижу, когда он начинает копаться в моих чувствах. Словно срывает коричневую корочку с раны, которая уже затянулась и почти не болит, а оттого, что ее потревожили, начинает неприятно тянуть, истекая блестящей сукровицей. Я хватаю сумочку, захлопываю дверь квартиры и спускаюсь в лифте на подземную парковку.

– В наших отношениях с Нестеровым ничего не изменилось. Я все так же предпочитаю держаться подальше от таких, как он. От властных, уверенных, сильных и добивающихся своего любой ценой. Он такой же, как тот. И, да, я его боюсь.

Тот. Человек, который когда-то растоптал мою жизнь и меня саму, как Волан-де-Морт из фильмов о Гарри Поттере – «тот-кого-нельзя-называть». Я никогда не произношу его имени, но чертенок понимает и так. Словно, если я назову имя, снова окунусь в пучину ужаса и саморазрушения. Я могла быть другой. Наивной, хорошей, доброй. Могла и дальше жить в розовых очках. Но теперь я другая.

«Вчера ты думала иначе», – напоминает чертенок, когда я выруливаю с парковки и еду по указанному Дубининой адресу.

– Вчера я была пьяна и растеряна, – отмахиваюсь я раздраженно.

Включаю погромче песню «Нирваны», чтобы дать невидимому собеседнику понять: разговор окончен. Но его приступ красноречия еще не прошел:

«Ты реагируешь на Нестерова совсем не так, как на остальных таких же, это тяжело не заметить».

– Ю ноу ю рааааааайт, ю ноу ю раааааайт! – громко подпеваю Курту Кобейну, чтобы заглушить голос в собственном сознании и не думать о том, что в его словах может оказаться хоть толика истины.

«Я знаю, что прав», – обиженно заявляет чертенок и наконец исчезает с моего плеча.

Выходные – время, когда большинство городских жителей стремится сбежать за город. И на въезде в Советский район, стоящий на пути их побега, я ожидаемо попадаю в пробку. Местные называют этот район Второй Речкой с тех времен, когда первые поселенцы побережья Золотого Рога окрестили реки по номерам, руководствуясь их удаленностью от центра.

Отец рассказывал, что когда-то этот район был местом семейного отдыха и рыбалки. В водах Второй Речки водились караси и красноперка, а у берегов верховья разгуливали олени и кабаны. Пока человек не запустил в лоно природы свои загребущие ручонки. Стараниями архитекторов и строителей район стал густонаселенным. Людей расселили в новенькие пятиэтажки, а берега речки жестоко сковали в бетон, выведя в русло канализационные стоки жилмассива. Когда на кону чье-то благополучие, до карасей и оленей никому нет дела.

Мозг против воли проводит аналогию между историей города и историей моей собственной семьи. Точно так же родители хотели сделать как лучше. Но «лучше» для каждого свое. И в масштабах общего блага наши с братом интересы оказались столь же незначительны, как интересы кабанов и красноперки.

Я паркую машину у невысокого забора и вхожу в открытую калитку, оглядываясь по сторонам.

Дубинина и Сахаров обосновались на одной из сопок в светлом и красивом трехэтажном таунхаусе с видом на море и уже занимающийся вдалеке закат.

На небольшом отрезке придомовой территории я вижу аккуратный газон и тропинки из брусчатки. Пытаюсь понять, кого еще Лера могла пригласить на ужин в честь собственной помолвки. Только бы не Марка. Радуюсь тому, что его машины не видно среди припаркованных неподалеку. Но сразу после нажатия на небольшую кнопку звонка надежды разбиваются, как морские волны о скалистый берег.

Потому что дверь открывает именно Нестеров, и на короткое мгновение мы застываем друг перед другом в напряженном молчании. Не знаю, что творится у него в голове, но у меня перед глазами против воли встает картинка того, как я лежу у него на коленях, а он заносит руку для удара по моим ягодицам. Мое дыхание учащается, а в груди расползается непрошеный и явно неуместный томительный жар, горячей лавой стекая к низу живота.

– Входи, – произносит мужчина безучастно, а я вынуждена несколько раз моргнуть, чтобы прогнать из сознания непрошеные воспоминания. – Лера занята на кухне, а Ник из-за пробок только приехал и ушел в душ.

И, как ни в чем не бывало, Марк разворачивается и уходит, а я коротко отвечаю его удаляющейся широкой спине, обтянутой тканью черной рубашки-поло:

– Ясно, – и иду следом через узкий холл прихожей в просторную гостиную.

Большую ее часть занимает диван, пара кресел и камин. На стенах висят картины с городскими пейзажами, круглый столик у дивана уже заставлен посудой с закусками.

– Лана, привет, – улыбается Дубинина, выходя из кухни с деревянной менажницей в руках.

На Лере свободное платье с яркими этническими узорами. Многие почему-то ошибочно считают, что такая одежда способна скрыть недостатки фигуры, однако Дубинину подобный фасон делает еще более бесформенной.

– Тебе помочь? – участливо спрашивает у хозяйки Нестеров, но девушка отмахивается:

– Не нужно, Марк, я почти закончила. И Ник скоро подойдет, – она ставит наполненную орехами, фруктами и сыром менажницу на стол. – Располагайтесь пока. И включите музыку, если не сложно.

Она уходит, оставляя нас вдвоем. Чувствуя непривычное смущение и не представляя, о чем вообще разговаривать, отхожу к панорамному окну, глядя на краски закатного неба, с каждой минутой становящиеся все ярче и ярче.

Однако демонстративное любование городом не избавляет от необходимости общаться с Нестеровым, потому что с заданием включить на умной колонке негромкий лаунж он справляется слишком быстро и вскоре оказывается за моей спиной на расстоянии пары шагов, выводя из равновесия неизменным ароматом бергамота и своим присутствием.

– Ты знала, что наш город похож на Сан-Франциско? – неожиданно спрашивает он, пока я пытаюсь взять себя в руки.

Я боялась, что Марк заговорит о вчерашнем, но он умело начал разговор так, что вспыхнувшие внутри возмущение и скепсис мгновенно стерли смущение и страх.

– Боюсь даже представить, чем именно. Сан-Франциско – культурный и финансовый центр, а у нас – край света, полный панельных «хрущовок», кирпичных «брежневок», азиатских туристов, чаек и «долгостроев».

– Как минимум рельефом, – невозмутимо отзывается Нестеров, и, возможно, мне кажется, но расстояние между нами сокращается. – А по количеству видовых площадок и мостов он даже выигрывает.

В Сан-Франциско мне случалось бывать давным-давно, еще до развода родителей. Он показался прекрасным, полным свободы, эдаким городом-бунтарем с неповторимым характером и атмосферой. Сравнивать центр Северной Калифорнии с полным скуки и серости местом, где прошла большая часть моей жизни, кажется неправильным, глупым и кощунственным.

– Зато проигрывает по качеству, – отзываюсь я, украдкой оглянувшись на Нестерова.

Волевой подбородок покрыт короткой темной щетиной, к которой явно приложил руку персонал какого-нибудь модного барбершопа. Четко очерченные скулы оттенены игрой света, а в бутылочно-зеленых глазах отражается закатное солнце. В отличие от меня, Марк смотрит в окно по-настоящему увлеченно. Как и рассуждает о городе, в котором, безусловно, души не чает.

– Лана, Марк, – здоровается Никита, вошедший в гостиную.

Он только вышел из душа. Белая футболка липнет к влажной коже на груди и плечах, а влажные волосы он вытирает мягким махровым полотенцем. Джинсы, свободно висящие на узких бедрах, оставляют простор для фантазии. Взгляд блондина прикован ко мне, и, когда я киваю в знак приветствия, Сахаров с состраданием спрашивает:

– Как ты после вчерашнего?

– В порядке, – нехотя отзываюсь я, заметив, что Марк тоже внимательно следит за моей реакцией и ждет ответа. – Но после шумихи, поднявшейся в соцсетях, хочу взять тайм-аут на несколько дней.

В гостиной снова появляется Лера с бутылкой вина в руках и вручает ее Никите, чтобы открыл.

– Тайм-аут? – оживленно переспрашивает она. – Это значит отдых?

Я улыбаюсь, поудобнее устраиваясь на краешке невысокого дивана.

– Что-то вроде того. Дам себе собраться с мыслями, а остальным – найти новые события для обсуждения.

– И как ты собираешься отдыхать от того, что многие и без того считают прокрастинацией? – Марк словно специально садится рядом со мной, оставляя Никите и Лере места напротив.

– Блогерство – не безделье, – бормочу я, чувствуя, как пружины дивана прогибаются под его весом, и инстинктивно отодвигаюсь немного дальше. – Ты просто в этом ничего не смыслишь. А вообще, я пока еще не придумала, чем заняться.

Сахаров наливает вино в бокалы, но я отказываюсь от алкоголя, предпочтя ему вишневый сок. Лера усаживается в кресло, но тут же взволнованно вскакивает и восклицает:

– А я придумала! Завтра мы с Ником собираемся поехать с палатками на один из необитаемых островов. Марк раздумывает над тем, чтобы составить нам компанию. Я бы хотела, чтобы и ты присоединилась, – воодушевленно начинает девушка, но тут же хмурится: – Правда, возможно Аня тоже поедет, но это было бы для вас хорошей возможностью помириться…

– Аня не сможет, – произносит Марк прежде, чем я успеваю отказаться по причине ее присутствия. – Она вечером улетает в Москву к брату на несколько дней.

Кажется, мы с Зориной мыслим в одном направлении, и она тоже предпочла затаиться на какое-то время.

Никита улыбается и пристально смотрит на меня, словно хочет взглядом выразить то, что не может произнести вслух, и резюмирует:

– Тогда у тебя нет причин отказаться.

Я беру из коробки на столе шоколадный трюфель и кладу в рот, мысленно взвешивая все «за» и «против» подобного отдыха. С одной стороны, Сахаров недвусмысленно намекает на то, что очень хотел бы меня там видеть. С другой – там будет Марк, от которого я тщетно намеревалась держаться подальше.

– Никогда не отдыхала «дикарями» и вообще предпочитаю комфорт, – произношу я с сомнением. – А где это вообще? И как вы хотите туда добраться?

Лера с готовностью сообщает:

– Завтра в двенадцать на причале будет ждать яхта, которая отвезет нас и через три дня вернет в город. Мы ездили на этот островок с друзьями пару лет назад, было здорово.

Пока трюфель с тягучим ликером внутри тает во рту, я обдумываю предложение. Не сумев выбросить из головы сравнение нашего города с Сан-Франциско, вспоминаю, что там тоже есть своя шоколадная фабрика – «Гирарделли», а у нас – «Приморский кондитер». И, пожалуй, их трюфели с алкогольными начинками – единственное, по чему я стану скучать, когда навсегда уеду отсюда.

– Разве для морского отдыха еще не холодно? – спрашиваю я.

– Да, для купания еще рановато, – соглашается Никита. – Но шум прибоя и разговоры у ночного костра от нас никуда не денутся.

– Возьмем сапборды, чтобы дойти на них до соседних островов, – воодушевленно подхватывает Дубинина. – Будем ловить морских ежей и гребешков, дышать морским бризом. Тебе понравится, я уверена!

В то время, как они вдвоем уговаривают меня, Марк молчит, сосредоточенно просматривая сканы каких-то документов на экране смартфона, и, кажется, ему абсолютно безразлично, поеду я или нет. Пожалуй, это хороший знак.

– Ты же хотела тайм-аут? Путешествие на остров – тайм-аут, что лучше не придумаешь, – продолжает уговаривать Лера.

Я представляю, как выгодно буду смотреться в новом купальнике на ее фоне, и отвечаю, что согласна.

Дубинина хлопает в ладоши от искренней радости и предлагает тост в ознаменование отличного отдыха, который ждет нас впереди.

Какое-то время мы увлеченно обсуждаем детали предстоящей поездки. Продумываем, что нужно взять с собой и чем будем заниматься, оказавшись вдали от цивилизации.

Я почти не участвую в беседе, стараясь избегать общения с Нестеровым, лишь отвечаю на вопросы, адресованные мне напрямую. Вместо этого мысленно перебираю собственный гардероб и по одному таскаю трюфели из коробки. Обычно я не такая сладкоежка, но, кажется, вчерашний стресс дает о себе знать.

Вечер проходит спокойно, а ближе к одиннадцати я помогаю Лере убрать посуду со стола, унося пустые тарелки в кухню, где она, звеня стеклом и металлом столовых приборов, складывает их в посудомойку. Во время этого нехитрого занятия Дубинина делится воспоминаниями о предыдущем отдыхе на острове и заверяет меня, что я тоже буду в восторге от этого маленького путешествия.

Нестерову кто-то звонит, и он уходит на террасу, чтобы поговорить по телефону, а я рада, что его темный силуэт не мелькает перед глазами, позволив хоть на мгновение почувствовать себя расслабленно.

Когда я возвращаюсь в гостиную, Сахаров поднимается с кресла, в мгновение оказывается рядом и хватает меня за запястье.

– Рад, что ты согласилась, – шепчет он, опаляя горячим дыханием кожу на моей щеке.

Я таю от его нежного прикосновения и ощущения, что нужна ему.

– Исключительно из-за тебя, Ник, – отвечаю я с лукавой улыбкой.

Мгновение мы смотрим друг на друга проникновенными и многообещающими взглядами, а потом он отпускает мою руку, услышав в коридоре шаги возвращающегося Нестерова.

– Милана, ты не подкинешь меня до дома? Я сегодня без машины, – произносит он, выжидательно посмотрев на меня.

«Скажи, что тебе не по пути, и продиктуй номер такси», – советует чертенок, но я понимаю, что это будет невежливо.

Я не могу так ответить после того, как Нестеров помог мне, когда я в этом нуждалась, да еще и заставил почувствовать себя обязанной, оплатив ремонт машины.

– Я живу на Алексеевской сопке, тебе по пути, – добавляет Марк с легкой полуулыбкой.

Советчик на моем плече испуганно охает, прячется за моей шеей и выглядывает оттуда:

«Он что, меня слышит?»

Вряд ли. Скорее, догадался, что я не горю желанием оставаться с ним в одной машине. И несмотря на то, что внутри все противится этой затее, я с демонстративной любезностью отвечаю:

– Конечно.

Вместе мы прощаемся с хозяевами дома, договорившись встретиться завтра на причале. Лера тепло обнимает меня, а Никита пожимает руку, задержав мои пальцы в своей ладони чуть дольше, чем следовало бы другу. Выходя на улицу вместе с Марком, я все еще чувствую приятные искорки, скачущие внутри оттого, что я нравлюсь Сахарову и все идет прямо по намеченному плану.

На главной дороге шумят машины, но здесь тепло и тихо. Расстелившееся над нами темно-синее полотно неба усеяно звездами, а значит, погода завтра будет хорошей.