Разреженная атмосфера

Яков грустно качнул головой. Его плечи опустились, и в глазах читалась горечь. Он провёл почти двадцать лет в бункере, переживая за судьбу мира. Но всё чаще ему казалось, что спасения не будет.

Потеря трети атмосферы обрекла Землю на медленное угасание. Давление резко упало, солнечная радиация разом усилилась, а погода превратилась в хаос. Для таких созданий, как кро-крысы, жизнь продолжалась: они приспособились к новым условиям. Но даже они не смогли бы выжить в долгосрочной перспективе. Земля становилась вторым Марсом – холодной, сухой и мёртвой.

В первые годы самолеты не могли подниматься выше 6-7 тысяч метров, так как снизилась подъемная сила крыла. Исчезновение зеленых массивов привело к кислородной недостаточности, и двигателям просто нечего было сжигать в своей утробе. Я помнила таблицу, где было написано: нормальное давлени над уровнем моря – 101,32 кПа стало 67,55, а на высоте 3 тысяч метров – уже 46,74 кПа, на Эвересте ниже 21 кПа, там без герметизации просто можно быстро умереть. Однако итак людям с хроническими заболеваниями, особенно астматикам и гипертоникам, стало значительно хуже.

Несмотря на это, некоторые учёные верили, что восстановление возможно. Под поверхностью планеты, на глубине более 500 километров, находятся огромные запасы воды. Если их добыть и позволить испариться, новая влага могла бы образовать плотные облака и вернуть атмосферу в состояние, пригодное для жизни.

Для добычи этих подземных вод требовались огромные энергетические ресурсы. Единственный реальный источник энергии в таком масштабе – это антиматерия. По нашим данным, инженеры из New Materials and Energy не только сумели создать её, но и где-то спрятали готовый килограмм.

Это количество казалось ничтожным на первый взгляд, но с учётом мощи антиматерии его хватило бы для запуска процессов, способных преобразить планету. Если бы мы нашли этот килограмм, то смогли бы дать человечеству шанс.

На поиски антиматерии охотились все: от выживших мародёров до пиратских банд. Но самой серьёзной угрозой были агенты из Гигантуса. Эти люди, экипированные лучшей техникой, тщательно прочёсывали заброшенные города и лаборатории в поисках ресурса. Хозяином этот города был Данцинг Кволл, весьма мерзская персона, хищник-паразит, для которого не существовало понятия совести, морали, стыда, милосердия. Фашист нового времени.

Его агенты действовали организованно и жестоко. Они обладали технологиями, которые мы могли только мечтать заполучить. Их транспорт был защищён от атак, а оружие было предназначено не только для обороны, но и для зачистки. Любой, кто становился им на пути, исчезал бесследно.

Гигантус рыскает по штатам не просто ради своей безопасности. Они искали антиматерию, чтобы получить власть над судьбой планеты. Обладая таким ресурсом, они могли диктовать условия всем остальным. И поэтому мы, обычные выжившие, понимали: либо мы найдём антиматерию первыми, либо станем рабами тех, кто её заполучит.

Я двигалась по полутемным коридорам нашего убежища, спускаясь вниз. Стены из бетона и металла казались неприступными, но время оставило на них свой след: ржавчина въелась в швы, капли окислов стекали вниз, а запах старой смазки наполнял воздух. Лампочки, моргая, едва освещали путь, и только мягкое гудение генераторов напоминало о том, что здесь еще теплится жизнь.

Было сухо, тепло, но ржавчина проникла во все металлические части, и борьба с ней не прекращалась. Люди уставали, но не сдавались. Навстречу мне попадались изможденные мужчины и женщины, их лица были серыми от усталости. Все работали, сменяясь через определенные интервалы: поддерживали работу насосов, которые тянули воду с глубины ста метров, и чинили солнечные панели, дававшие нам энергию. Воды и электричества было мало, но без них мы не прожили бы и нескольких дней.

Когда-то Нью-Йорк стоял у самого Атлантического океана, но теперь вместо воды простиралась бесконечная пустошь. Из-за разреженной атмосферы океан испарился, исчезнув в холодном вакууме космоса. Береговая линия больше не существовала – только высохшее морское дно, усыпанное скелетами рыб, китов и прочих морских существ. Здесь лежали и человеческие останки, ведь веками люди сбрасывали в воду свои отходы и тайны. Среди мусора встречались проржавевшие контейнеры, остовы кораблей, развороченные нефтяные платформы. Время и радиация превратили их в бесполезные артефакты прошлого.

Однако кое-где еще существовали «лужи» – остатки былого океана. Именно там разгоралась борьба за ресурсы между «ковчегами-Х» – огромными передвижными городами, созданными на базе бывших танкеров, сухогрузов и ледоколов. Эти исполины весили десятки тысяч тонн и передвигались на гусеницах или гигантских колесах, оставляя после себя глубокие следы. Они двигались медленно, по 5-10 километров в день, но их мощь внушала страх.

Одни «ковчеги» работали на дизеле, другие – на ядерных реакторах. Последние были самыми опасными, ведь они могли существовать без топлива годами. Внутри таких судов жили тысячи людей, и почти все они стали пиратами. Эти мобильные крепости были вооружены до зубов: ракеты, артиллерия, даже вертолеты – все, что можно было достать и починить. Они не просто искали ресурсы, они грабили, убивали и разрушали все, что попадалось на их пути.

Тяжелый низкий гул и дрожь земли означали одно – где-то неподалеку двигался «ковчег». Однажды я видела, как несколько таких судов направились к Гигантусу, одному из крупнейших укрепленных городов. Но город был готов. Из-под прозрачного купола поднялись орудия, раздался грохот взрывов. Снаряды крушили корпуса бывших сухогрузов и танкеров, разрывая их на куски. Обломки летели во все стороны, металлолом горел, распространяя вонь плавящегося железа. Пираты кричали, цепляясь за искореженные борта, но вскоре тонули в сухой пыли. Защитники Гигантуса смогли отбить атаку, залатали дыры в куполе и снова закрыли ворота. Оставшиеся «ковчеги» развернулись и ушли искать новую добычу.

Но не все города были так хорошо защищены. Меньшие поселения под куполами часто становились жертвами атак. Иногда «ковчеги» сражались друг с другом, разделяя добычу. Самыми страшными среди них считались бывший американский авианосец «Адмирал Нимиц» и русский боевой корабль «Петр Великий». Эти две передвижные крепости были не только самыми мощными на планете, но и самыми жестокими. Их экипажи не оставляли пленных, уничтожая всех, кто вставал у них на пути.

Мир умирал, и вместе с ним деградировало сознание людей. Бывшие чиновники, парикмахеры, сталевары, полицейские, врачи и учителя превратились в хищников. Они больше не жили в обществе – они выживали. У них не было морали, только цель – забрать у слабого то, что нужно сильному. Заводы стояли мертвыми, фабрики давно не выпускали продукцию, плодородные поля превратились в пыльные пустыни, а дикие животные почти полностью исчезли.

Теперь опасность представляли не только пустоши, но и сами люди. Континенты больше не разделялись водами океанов, а значит, любой, у кого был транспорт, мог добраться куда угодно. Остались только руины, где на каждом шагу можно было встретить либо врага, либо добычу.

Я слышала о том, как Пакистан сцепился с Индией – причиной стали водные артерии и остатки лесных массивов, которые ещё можно было использовать. Миллионы людей оказались втянуты в резню, авиаудары превращали города и посёлки в развалины, и никто даже не пытался остановить эту бойню. Потому что другие регионы в это же время переживали свои собственные катастрофы.

В Сибири, например, начались массовые расстрелы. Регионы откололись друг от друга, каждый губернатор стал диктатором на своей территории. Людей казнили за малейшее подозрение в нелояльности – иногда просто за то, что кто-то осмелился сказать, что голоден. Зима была беспощадной, трупы замерзали прямо на улицах и никому не было до них дела.

В Никарагуа всё приняло по-настоящему варварский оборот. Люди сошли с ума от голода. Там начали устраивать трансляции, в которых демонстрировались сцены каннибализма. Всё это сначала воспринималось как вымысел или фейк, но потом потекли записи, подтверждения, прямые эфиры. Людей ели – буквально, как скот. Общество рухнуло, превратившись в первобытное стадо.

Кения стала ареной ожесточённой борьбы за оставшиеся природные ресурсы – в первую очередь воду и растительность. Племена, наёмники, банды – все воевали друг с другом. Последнего бегемота, по слухам, зажарили в прямом эфире – это был акт отчаяния, превращённый в шоу. Никто даже не пытался скрыть дикость происходящего. Главное – выжить.

В Мадагаскаре после разрушительных бурь и засух население разбилось на мелкие кланы. Централизованное управление рухнуло. Те, кто остался, жили в пещерах или в уцелевших зданиях из бетона, а воду собирали с утреннего конденсата. Радиация с африканского континента принесла мутации, и дети стали рождаться с различными отклонениями. Люди старались не смотреть друг другу в глаза – доверия не осталось.

Во Вьетнаме всё превратилось в химически заражённые болота. Рисовые поля сгнили, многие зоны были отравлены старыми боевыми отравляющими веществами. Люди ушли в горы, строили там самодельные убежища из глины и бамбука, но отравленная вода и нехватка пищи превращали даже эти укрытия в ловушки. Болезни косили выживших быстрее, чем выстрелы.

Молдова была охвачена локальными конфликтами за еду, особенно за виноградники и остатки сельхозугодий. Ценные культуры вроде винограда стали предметом жестокой борьбы – за каждый куст устраивались перестрелки. Деревни воевали друг с другом за право доступа к поливным каналам, старым складам удобрений, скважинам. Человеческая жизнь стоила меньше литра чистой воды.

Мали погрузилась в варварство. Остатки месторождений полезных ископаемых – золота, лития – стали проклятием. Те, кто имел хоть какую-то власть над добычей, превращались в военных вождей. Остальные – в рабов. Работорговля возродилась в самых откровенных и прямолинейных формах. Люди снова стали товаром. И никто в мире не пытался вмешаться. Все были заняты выживанием на своих развалинах.

Мир утонул в войнах, но не во всех регионах удалось выжить. Некоторые просто исчезли с карты – физически и культурно. Катастрофа была не просто глобальной – она стала личной для каждого. Сломалась не только система, сломались сами люди. Но, несмотря на всё, кое-где всё ещё оставались те, кто пытался сохранить человеческое в себе.

Я зашла на кухню, где трудились три женщины и один мужчина, которого все звали кок-Томм. Когда-то он был поваром на эсминце, а после катастрофы прибился к нам и теперь заведовал столовой в убежище. Несмотря на скудный рацион, готовил он прекрасно. Разнообразия в пище не было, но он умел извлекать максимум из того, что имелось. Мясо кро-крысы – не такое уж плохое, если хорошо обработать и запечь. Кок-Томм, коренастый, с густой седой бородой и цепким взглядом, мастерски управлялся с ножами, отрезая жир и жилы, превращая добычу в сносную еду. В его движениях чувствовался опыт моряка, привыкшего к жестким условиям.

Две женщины помогали ему: одна мыла посуду, другая чистила овощи из оранжереи. Урожая было мало, но его хватало на сто человек. Все делалось быстро, слаженно, в молчаливом понимании тяжелой работы.

– Что сегодня, охотница? – спросил кок-Томм, пытаясь изобразить улыбку, но его лицо оставалось усталым.

– Как всегда, – ответила я, бросая мешок с мясом на стол.

Он потянул носом, распознавая запах:

– Кро-крыса… хм, неплохо…

– Увы, других хищников не было, – сказала я, извлекая револьвер и перезаряжая.

Одна из женщин, темнокожая, молча взяла мешок и принялась разделывать тушу. Я знала, что она ненавидела этих тварей: когда-то они сожрали ее детей. С тех пор она почти не говорила, лишь выполняла свою работу с холодной отрешенностью.

Я махнула рукой и вышла, направляясь к своей комнате. Жила я с мамой Мириам, которая после инсульта передвигалась с трудом. Ей было за шестьдесят, я была ее поздним ребенком. Двое ее старших братьев погибли в войне, разразившейся после катастрофы. Времена были жестокие, хотя и сейчас едва ли лучше. Но портреты висели в нашем жилище, и мама часто смотрела на них.

Постучавшись, я нажала на рычаг и вошла. Навстречу мне бросился пес Варежка – мой верный друг. Его густая шерсть приятно грела, а глаза светились преданностью. Он лизнул меня в нос, а я крепко прижала его к себе.

– Привет, Варежка, – прошептала я.

– Гав-гав! – ответил он, запрыгивая на пол и радостно заклацав лапами по металлу.

– Он ждал тебя, малышка, – раздался голос мамы.

Она сидела в инвалидной коляске, с книгой в руках. Ее седые волосы были аккуратно зачесаны назад, а в глазах отражалась усталость и бесконечная мудрость. Парализованная левая часть тела мешала ей двигаться, но она не сдавалась. Когда-то мама была физиком и занималась исследованиями антиматерии. Даже теперь, в этом умирающем мире, она продолжала изучать уцелевшие материалы, веря, что когда-нибудь это поможет человечеству.

Мой отец был обычным клерком в какой-то фирме, но он погиб, когда на их здание упал самолет «Боинг-747», который сбили террористы. Это случилось через три года после моего рождения. Так мне рассказала мама, но подробности не сообщила. Хотя мне казалось, что она или недоговаривала, или говорила не совсем правду. Наверное, не хотела просто травмировать меня. Хотя что могло быть еще хуже, чем окружающий мир?

Я подошла и обняла ее. Аромат ее волос напомнил мне детство, то короткое время, когда мир еще не сошел с ума.

– Я тебя люблю, – прошептала я.

– Я тебя тоже, – тихо ответила она.

Наше убежище было небольшим. Это была старая ракетная база, рассчитанная на сто человек. Здесь находились три пусковые шахты, но ракеты «Минитмен-3» давно забрали, ядерное оружие исчезло задолго до нас. Все заряды были использованы либо для питания ядерных двигателей, что стояли на танкерах и сухогрузах, либо для обороны или обеспечения энергией купольных городов. Однако даже у атомной энергии был предел. Мир искал новый источник, и все чаще говорили об антиматерии. Теоретически, она могла бы дать новую надежду. Но где ее найти в умирающем мире?

Я посмотрела на книгу – это был тяжелый том по физике антиматерии, испещренный формулами, сложными уравнениями и графиками, которые казались мне загадочными, словно послания с другой планеты. Страницы были исчерчены математическими выкладками, в которых я ничего не понимала. Мир чисел и энергий был для меня далек, но я прекрасно разбиралась в другом – в оружии, методах выживания, охоте и самозащите. В этом я превосходила многих взрослых, потому что именно навыки силы, ловкости и интуиции определяли, кто проживет следующий день.

Я знала, что мама всегда тревожится, когда я выхожу наружу. Ее взгляд, полный сдержанного беспокойства, преследовал меня даже сквозь тяжелые металлические двери убежища. Но оставаться в четырех стенах, где тяготило само ощущение запертости, я не могла. Наше жилище было временным пристанищем, а не настоящим убежищем. Это был всего лишь жилой блок старой ракетной базы, не предназначенный для долгосрочного существования сотни человек. Со временем оборудование изнашивалось, запасы истощались, и было ясно: мы не сможем вечно прятаться под землей.

Мы должны вернуть себе мир, который утратили.

– Все надеешься создать антивещество? – спросила я, отрывая взгляд от книги.

Мама попыталась улыбнуться, но из-за парализованной половины лица выражение получилось странным, словно призрачная тень настоящей улыбки. Глаза ее, однако, оставались живыми, полными умственного огня и непреклонной решимости.

– Нет, в нынешних условиях это невозможно, – произнесла она усталым голосом. – Для этого нужны огромные ресурсы, а сейчас их ни у кого нет. Но все же я хочу поднять этот вопрос сегодня на совещании.

– Совещании? – удивилась я.

– Собирается Совет, – пояснила она. – Я должна присутствовать как консультант. Ты, Мицар, отвезешь меня туда.

Совет состоял из наших лидеров – людей, управляющих жизнью в убежище. Механики, энергетики, медики, стража, охотники – все они отвечали за функционирование и безопасность нашего маленького сообщества. Мама не имела права решающего голоса, но даже несмотря на ее ограниченные физические возможности, ее мнение ценилось. Впрочем, меня тоже не могли игнорировать. Охота, которую я вела, обеспечивала нам пропитание и уважение.

– Хорошо, мама, – кивнула я.

Варежка гавкнул и потерся о мою ногу. Он скучал. Я редко брала его с собой на охоту, слишком опасно. Мир снаружи кишел мутировавшими тварями. Однажды целая стая кро-крыс загнала бы меня в угол, если бы не мои рефлексы и оружие. Варежка вряд ли выжил бы в такой ситуации. Он был слишком мал, слишком добр и слишком дорог мне, чтобы подвергать его такой опасности.

Я вздохнула, села за стол и стала разбирать револьвер. Передо мной лежала карта звездного неба. Я провела пальцем по знакомым контурам созвездий, задержавшись на двух точках света – Мицар и Алькор. Эти звезды всегда сияли рядом, словно неразлучные спутники, скованные невидимыми гравитационными узами. В древности люди проверяли свое зрение, пытаясь различить их, но для меня они значили больше, чем просто далекие огни.

Мама часто смотрела на них, и всякий раз в ее глазах появлялась едва заметная, но бесконечно глубокая печаль. Я не знала, почему. Мне казалось, что от меня скрывают что-то важное.

Я огляделась. Наше жилье было скромным. Узкая комната с металлическими стенами, приглушенным светом и старой мебелью, которую мы собирали по всей базе. Кровать, на которой спала мама, стояла ближе к теплой стене. Рядом – узкий стол с инструментами, книгами и ее ноутбуком, который работал на последнем дыхании аккумулятора. Моя койка – жесткий матрас на платформе у противоположной стены. Пол холодный, покрытый старыми ковриками, чтобы не мерзли ноги.

Небольшой шкаф для одежды, несколько ящиков с припасами, оружейный ящик у двери. И тишина. Тишина, нарушаемая только дыханием мамы, шумом вентиляции и редким поскрипыванием металла, когда убежище оседало в земле.

Это был наш дом. Но хватит ли нам его?

А я всегда мечтала о звёздах. С самого детства, когда ещё смотрела на ночное небо из окна нашего укрытия, я знала – там, в вышине, что-то моё. И если бы кто-то спросил, куда бы я хотела улететь – я бы не задумываясь сказала:

– К Большой Медведице.

Это созвездие – одно из самых узнаваемых на всём небе. Семь ярких звёзд, образующих ковш – Дубхе, Мерак, Фекда, Мегрец, Алиот, Мицар и Алькаид. Кстати, одна из звёзд – Мицар – была моим тёзкой. И это имя неслучайно звучало во мне.

В древности его знали навигаторы, кочевники, охотники. Оно было ориентиром, указателем на Полярную звезду. А мне казалось – это был знак, будто часть меня давно уже в этом созвездии, и оно ждёт, когда я вернусь домой. Может, я просто романтик. А может, что-то знала, но не осознавала…

Во сне я снова была на борту звездолёта. Тихий гул энергоблоков, голографические панели, поток звёзд за панорамным стеклом – всё казалось реальнее, чем сама реальность. Рядом – девчонка. Похожая на меня. Те же глаза. Та же линия подбородка.

Мы сидели за консолями, как два пилота на мостике, слаженно управляли огромной махиной, которая мчалась сквозь межзвёздное пространство. Снаружи – галактики, сверкающие, как драгоценности, облака туманностей, медленно пульсирующие волны света. А внутри – тишина. И чувство, будто я не одна. Будто мы – не просто экипаж, а семья.

Я обернулась к ней, и она мне улыбнулась, как будто давно ждала этого взгляда.

И я проснулась. Открыла глаза. Металл стен, тусклый свет аварийных ламп, хрип дыхания Варежки, спящего рядом. Но в голове звенел вопрос: Почему мне всё время снится эта девчонка?

Не просто похожая – родная. Что-то неведомое связывало нас. Что-то большее, чем память, большее, чем разум. Я вздохнула и потрясла головой. Ответа у меня не было. Но кто-то, где-то – возможно, знал.

Глава 3: Совет руководителей

В три часа ночи я вывела маму в инвалидной коляске и в сопровождении пса стала поднимать её в лифте. Лифт скрипел, дрожал, но мотор, хоть и старый, исправно тянул нас вверх. Капли масла стекали по металлическим деталям, а рывки при остановке напоминали, что механизм держался на честном слове и постоянных усилиях наших механиков. Они регулярно прочищали шахту, заменяли износившиеся шестерни и смазывали ржавеющие тросы. Лифт был слишком ценен, чтобы его потерять: без него многие, включая маму, были бы заперты на одном уровне навсегда.

Варежка прыгал вокруг нас, но я шикнула, чтобы не шумел. Пёс обиженно замолчал.

Совет собирался в зале, который когда-то считался командным центром для запуска трёх баллистических ракет из наших шахт. Огромные мониторы, панели с кнопками, массивные серверные стойки – всё это стало бесполезным и давно вынесено наружу, чтобы освободить пространство. Теперь здесь стоял длинный стол, вокруг которого расставили простые, но крепкие стулья. Стены были облеплены картами – Нью-Йорка, штата и даже ближайших территорий. На картах отмечались важные события: маршруты передвижения танкеров, появление новых банд, потенциальные источники топлива и воды. Фигурки из разного материала – куски металла, пластика, даже резные деревянные значки – обозначали наше присутствие и угрозы.

Часть информации передавали по радио – обрывочные сообщения из других убежищ. Они были такими же, как наше: подземные гаражи супермаркетов, бункеры времён Холодной войны, глубоко закопанные станции метро. Там жили отчаявшиеся и бедные, в отличие от обитателей купольных городов, где люди могли наслаждаться относительным комфортом и защитой. Мы знали, что мы – остатки тех, кто не смог попасть под купола и был вынужден бороться за существование.

Когда мы вошли, за столом уже собралось пятнадцать человек. Вождём нашей группы была Урсу Майор – женщина сорока лет, мутант, одна из тех, кто изменился под воздействием радиации. Её колени сгибались не вперёд, а назад, как у страуса, что придавало её походке странный, но в чём-то даже грациозный вид. Её мутация была результатом катастрофы: когда сверхновая звезда взорвалась, она сорвала треть атмосферы Земли, разрушила озоновый слой и изменила генетику живых существ. В Нью-Йорке таких, как Урсу, называли «птицами». Они не обижались – осознавали свою инаковость, но научились выживать. В других регионах их преследовали и убивали, но Урсу была слишком сильной, чтобы позволить себя уничтожить.

Когда-то она была одиночкой, но сумела сплотить вокруг себя людей, выживших в хаосе после катастрофы. В их числе оказались и мы с мамой. Вместе мы дали отпор бандам и мутировавшим хищникам, а потом набрели на заброшенную ракетную базу. Здесь, в этих стенах, мы решили обустроить свою жизнь.

Урсу Майор была красивой женщиной. Острые черты лица, жёсткий, но проницательный взгляд светло-зелёных глаз. Короткие тёмные волосы, всегда заплетённые в узкие косички, подчёркивали её военную выправку. Она носила тёмную куртку из плотной ткани и пояс с кобурой, в которой лежал её неизменный «Глок-17». Даже на совещании она оставалась настороже, словно ожидала нападения.

– Итак, мы в сборе, – произнесла она, осматривая присутствующих.

За столом сидел глава механиков Томас Риз – высокий, сутулый мужчина с обветренным лицом, замазанным машинным маслом. Он редко говорил много, но был гением в своём деле. Рядом с ним находился Майкл Леон де Ричи, шериф нашего убежища, человек с жёсткими манерами и холодным прищуром. В прошлом он был полицейским, но теперь его роль изменилась: он не просто охранял порядок, но и принимал сложные решения, от которых зависела жизнь поселения.

Франциска Кабалье, наш врач, сидела с лёгкой полуулыбкой. Испанка лет пятидесяти, с тёмными волосами, забранными в пучок, она обладала спокойной уверенностью, которая вселяла надежду. Её руки видели слишком много крови, но они продолжали лечить.

Среди прочих был и Генри Лох, инженер, задумчивый немец, который когда-то пытался вернуться в свою страну, но застрял здесь. Его спокойный голос редко прерывал тишину, но если он говорил, то всегда по делу.

В помещении пахло машинным маслом, затхлым воздухом и металлом. Вентиляция работала, но плохо, перегоняя тёплые потоки с этажа на этаж. Над головами горели старые плафоны, давая жёлтое, почти удушливое освещение. Лица присутствующих выглядели мрачными. Любое совещание несло в себе груз новых проблем – выживания, нехватки ресурсов, угроз извне.

Мы знали, что нас ждёт непростой разговор.

– Соседи, что в двухстах километрах от нас, сообщили, что в нашем направлении движется дирижабль «Томас де Торквемада», – произнесла Урса, нахмурив брови. – Я никогда не слышала о таком виде транспорта на наших землях!

В комнате воцарилась тишина. Люди растерянно переглядывались, лишь инженер Генри Лох зло выругался по-немецки:

– Scheiße! Das hat uns gerade noch gefehlt! (Дерьмо! Этого нам еще не хватало!)