Лесная обитель

Эйлан предпочла бы посмотреть в лицо отцу, стоя на ногах, но колени у нее подгибались и подняться она не смогла.

– Ты в самом деле считаешь меня такой бесстыдницей?

– Не я первый произнес срамные слова, – парировал ее отец. Но голос его тут же смягчился. – Ох, дитя, дитя, я говорил в гневе, – признал он. – Ты – хорошая девушка, ты – истинная моя дочь; прости меня, родная. И забудем уже этот разговор. Завтра ты отправишься на север, к сестре: Майри вот-вот родит, нужно, чтобы при ней был кто-то из женщин, а мать поехать не может: у нее в эту пору дел невпроворот. Похоже на то, что мужа Майри схватили римляне, когда он отправился вдогонку за отрядом, забравшим наших людей на рудники. Так что, даже если бы все сложилось иначе, не те нынче времена, чтобы предлагать мне римлянина в зятья.

Эйлан молча кивнула. Бендейгид обнял ее за плечи и ласково произнес:

– Я мудрее тебя и старше тебя, Эйлан. Молодежь ничего, кроме себя самих, не замечает. По-твоему, я не видел, как ты убиваешься? Я-то думал, ты скучаешь по Диэде; и разгневан я на этого ублюдка-полуримлянина главным образом за то, что он причинил тебе столько боли.

Девушка снова кивнула, неподвижно застыв в его объятиях: ей казалось, она где-то бесконечно далеко, на другом конце света. Бендейгид предостерегал, что, если она выйдет за Гая, ворон исклюет ей сердце, и девушка решила было, что это – просто поэтический образ. Но теперь она поняла, что отец сказал чистую правду: сердце пронзала острая боль, как если бы в него и впрямь впился вороний клюв.

Почувствовав ее упрямое отчуждение, отец раздраженно бросил:

– Твоя мать права: ты и в самом деле засиделась в девушках. Зимой я подыщу тебе мужа – одного из наших.

Эйлан рванулась из его объятий, глаза ее засверкали гневом.

– Я вынуждена тебе подчиниться, – с горечью заявила она, – но если мне не дозволено стать женой того, кого я люблю, то я вообще не выйду замуж.

– Как угодно, – отрезал Бендейгид. – Я тебя принуждать не стану. Но Сенару я сговорю еще до того, как она завяжет девичий пояс. Хватит с меня одной непокорной дочери!

Дождь не стихал вот уже много дней, реки и ручьи разлились и затопили поля, дороги и тропы. Близилось время, когда Майри должна была разрешиться от бремени, а о том, какая судьба постигла ее мужа, по-прежнему оставалось только гадать. Майри уже поняла, что зря не задержалась до родов под отчим кровом, но в ее положении пускаться в обратный путь было опасно, тем более в такую погоду. Так что на сестринский хутор отправилась Эйлан в сопровождении двух отцовских прислужников.

И хотя Эйлан все еще плакала ночами, думая о Гае, она была рада, что приехала. Здесь в ней нуждались: ее сестре хотелось выговориться, а маленький племянник капризничал и не понимал, что происходит: мать перестала кормить его грудью, а отец куда-то подевался. Майри сделалась слишком тяжела и неуклюжа, чтобы с ним возиться, но у Эйлан хватало терпения часами кормить малыша из роговой ложечки, а когда она с ним играла, мальчугану порою случалось и рассмеяться, как раньше.

Дождь все лил да лил, и Эйлан уже начинала опасаться, не придется ли ей самой принимать у сестры роды. Но Майри заранее договорилась, чтобы к ней прислали одну из жриц.

– Все женщины Лесной обители этому обучены, сестра, – объясняла Майри, потирая вечно ноющую спину. – Так что не переживай. – Эйлан жила у сестры четвертый день и уже чувствовала себя как дома. Вечерело; сгущались сумерки.

– Вот было бы славно, если бы к нам отправили Диэду!

– Она же вступила в Лесную обитель не так давно, а в течение первого года ей не дозволяется выходить за ограду. Мне обещали прислать одну из прислужниц Лианнон, женщину по имени Кейлин – она родом из Гибернии. – Майри говорила так сухо, что Эйлан подумалось, будто сестра эту жрицу недолюбливает. Но девушка предпочла не задавать лишних вопросов.

Три дня спустя явилась и сама Кейлин: высокая, статная женщина, до самого носа закутанная в накидки и платки: видны были только глаза да густые темные волосы. На фоне иссиня-черных прядей и бровей кожа ее отсвечивала молочной белизной, а глаза были ярко-синими. Пока она разматывала накидки, потянуло сквозняком, над очагом заклубился дым, и жрица закашлялась. Эйлан поспешно налила в кружку эля и молча подала ее гостье.

– Благодарю, дитя, но этого мне не дозволено; я бы выпила воды… – негромко проговорила жрица.

– Ой, конечно, – пробормотала Эйлан, покраснев до ушей, и поспешила наполнить чашку из бочки у двери. – Или я могу к колодцу сбегать…

– Нет-нет, не нужно, вода из бочки отлично подойдет, – заверила жрица, принимая чашку из ее рук и осушая одним глотком. – Благодарю тебя. А кто же тут собирается рожать? Ты-то сама еще совсем ребенок.

– Рожает моя сестра Майри, – пробормотала девушка. – Я – Эйлан, средняя дочь Бендейгида. Есть еще Сенара, ей всего девять.

– А меня зовут Кейлин.

– Я видела тебя на празднике Белтайн, но не знала твоего имени. Я еще подумала, что помощница Лианнон должна быть… – Девушка смущенно умолкла.

– Старше? Солиднее? – докончила за нее Кейлин. – Я состою при Лианнон с тех самых пор, как она привезла меня с западного побережья Эриу. Мне было лет четырнадцать, когда мы приехали в Лесную обитель, а я там уже шестнадцать лет.

– А ты знаешь мою родственницу Диэду?

– Конечно, знаю, но она живет вместе с послушницами; нас в обители очень много, но все мы – разного сана и звания. Теперь, увидев тебя, я поняла… но об этом потом. Сперва я поговорю с твоей сестрой.

Эйлан отвела ее к Майри – на последних днях беременности каждое движение давалось женщине с трудом, – и отошла, давая им возможность побеседовать наедине. Она едва слышала тихий шепот Кейлин: жрица подробно расспрашивала роженицу, и ее спокойный, напевный голос звучал на диво утешительно.

Девушка заметила, что напряженное лицо Майри словно бы разгладилось, и впервые поняла, что сестра просто панически боялась того, что вот-вот случится. Она даже не вздрогнула, когда длинные, чуткие пальцы Кейлин ощупали ее живот. Но вот осмотр закончился, и Майри с облегченным вздохом откинулась назад.

– Думается мне, ребеночек родится не сегодня, а возможно, что и не завтра. Отдыхай, девонька, скоро тебе понадобятся все твои силы, – успокаивающе проговорила Кейлин.

Устроив Майри поудобнее, Кейлин отошла к очагу, туда, где дожидалась Эйлан.

– Это правда, что ее муж пропал? – вполголоса спросила она.

– Мы боимся, его схватили римляне, – ответила Эйлан. – Отец предупреждал, чтобы я ненароком не проговорилась о наших опасениях при Майри.

На мгновение Кейлин устремила взор куда-то внутрь себя.

– Не говори ей о нем – увы, ей не суждено больше увидеть мужа.

Эйлан в ужасе воззрилась на нее.

– Ты что-то слышала?

– Я вижу знамения, и они предвещают недоброе.

– Бедная Майри, бедная моя голубка. Как ей сказать?

– Пока молчи, – посоветовала Кейлин. – Я сама ей скажу после родов, когда молодой матери захочется жить ради ребенка.

Эйлан вздрогнула – она всей душой любила сестру, а жрица рассуждала о смерти точно так же, как и о жизни, – бесстрастно и без сожаления. Но, наверное, жрицы воспринимают жизнь и смерть совсем иначе, нежели она, Эйлан.

– Надеюсь, у нее есть родичи-мужчины, которые смогут позаботиться о наследстве ее детей, – продолжала Кейлин.

– У моего отца нет сыновей, – промолвила Эйлан. – Но Кинрик, если понадобится, возьмет на себя обязанности брата – Майри без помощи не останется.

– А он разве не сын Бендейгида?

– Он приемный сын; мы выросли вместе; Кинрик всегда очень тепло относился к Майри. Сейчас он уехал на север.

– Слыхала я об этом вашем Кинрике, – промолвила Кейлин, и Эйлан задумалась про себя: а сколь многое известно жрице? – Воистину, твоей сестре понадобится поддержка родни.

Той ночью с запада снова налетела гроза; Эйлан, проснувшись ночью, слышала, как она буйствует снаружи, точно дикий зверь. Когда настало утро, ураган все еще трепал и лохматил кроны деревьев. Но, хотя с крыши сорвало несколько пучков соломы, круглый домик только постанывал да содрогался под очередным порывом ветра, притом что более жесткий каркас этих шквалов не выдержал бы. Дождь по-прежнему лил как из ведра, но Кейлин, глядя на сплошную стену воды, довольно улыбалась.

– Ходят слухи о разбойниках с побережья, – объяснила она недоумевающей Эйлан. – Если дороги размоет, далеко в глубь острова они не доберутся.

– Разбойники? – испуганно откликнулась Майри. Но Кейлин повторять рассказ не стала: сказала только, что вслух упоминать о зле лишний раз не стоит, а не то как раз накликаешь. С наступлением вечера ветер понемногу улегся, но ливень стихать и не думал: повсюду плескалась вода, ручьи и колодцы переполнились. К счастью, в дровах недостатка не было – в сарае рядом с домом высилась полная поленница. Так что очень скоро в очаге весело загудел огонь, а Кейлин развернула небольшую арфу, которую носила при себе точно спеленутое дитя. Эйлан еще не доводилось видеть, чтобы женщина играла на арфе; в детстве ей здорово попадало, стоило ей только дотронуться до дедушкиного инструмента.

– Да, среди нас есть женщины-барды, это правда, – промолвила Кейлин, – хотя я-то играю только для собственного удовольствия. Думаю, Диэда тоже станет бардом.

– Я не удивлена, – промолвила Эйлан не без грусти. – Она чудесно поет.

– Ты завидуешь, дитя? Но ведь помимо музыки есть и другие дарования. – Жрица, задумчиво сдвинув брови, поглядела на Эйлан и словно бы пришла к какому-то решению.

– А ты знаешь, что ее выбрали по ошибке – вместо тебя?

Эйлан изумленно вскинула глаза, вспоминая, как в детстве часто играла в жрицу… Перед ее внутренним взором воскресло видение, что явилось ей, когда плащ Лианнон лег на плечи другой девушки.

– Ты разве никогда об этом не думала, маленькая?

Эйлан не ответила. Да, она так долго об этом мечтала, но потом она встретила Гая. Как она может быть избрана жрицей, если способна на такую сильную любовь к мужчине?

– Что ж, решать что-то прямо сейчас нет нужды, – улыбнулась Кейлин. – Поговорим об этом в следующий раз.

Эйлан неотрывно глядела на жрицу. Внезапно девушка словно бы обрела второе зрение: ясно, как наяву, Эйлан видела, как они вдвоем с Кейлин воздевают руки к небу, чествуя луну. Да, это, несомненно, они, никакой ошибки быть не может; вот только волосы у Кейлин не темные, но рыжие, и они с нею схожи как родные сестры, а ее собственное лицо – то самое, что она видела однажды в лесном озере. «Сестры… и больше, чем сестры. Женщины, и больше, чем женщины…» Эти слова донеслись до нее откуда-то из глубин памяти.

Но ведь она впервые заговорила с Кейлин только вчера! Однако – точно так же, как это было с Гаем, – потрясенной девушке внезапно померещилось, будто она знает эту жрицу от сотворения мира.

Кейлин села за арфу. Она играла уже долго, как вдруг Майри резко встала и вскрикнула, испуганно глядя вниз, на подол – по платью ее расползалось темное пятно. Остальные две удивленно подняли глаза.

– Уже воды отходят, да? – понимающе спросила жрица. – Что ж, милая, дети являются в мир, когда сами решат, что пора, с нашим удобством не считаясь. Давай-ка мы тебя уложим… Эйлан, ступай найди пастуха, пусть притащит еще дров. А потом разведи огонь, наполни котел и вскипяти воду. Майри понадобится горячее питье еще до того, как все закончится, да и нам с тобой тоже.

Занявшись делом, девушка немного подуспокоилась. Именно на это, по всей видимости, и рассчитывала Кейлин.

– Тебе лучше? – спросила она, когда Эйлан вернулась. – Я всегда считала, что не стоит позволять женщине, которая сама еще не рожала, присутствовать при родах; это только пугает. Но если ты и впрямь вступишь в Лесную обитель, рано или поздно тебе придется учиться всему необходимому.

Эйлан нервно сглотнула и кивнула, твердо вознамерившись оправдать доверие старшей жрицы. В течение первого часа или даже двух Майри дремала между схватками и лишь по несколько раз в час, встрепенувшись, вскрикивала от боли, словно бы даже не просыпаясь. Эйлан, сидя на скамье у очага, ненадолго забылась сном. Стояла глубокая ночь, гроза поутихла – теперь слышался лишь тихий, неумолчный перестук дождя. Но вот Кейлин склонилась над девушкой.

– Просыпайся, ты мне вот-вот понадобишься; подбрось дров в огонь и завари для Майри настой из листьев и ягод. Не знаю, как долго это продлится; мне нужна твоя помощь.

Как только настой был готов, Кейлин склонилась над Майри и поднесла чашку к ее губам. Роженица беспокойно металась на постели.

– Вот, глотни, это придаст тебе сил.

Майри пригубила питье и помотала головой; ее побагровевшее лицо исказилось от боли.

– Уже скоро, милая, – ободрила ее Кейлин. – Только не пытайся сесть.

Майри, хватая ртом воздух, обмякла после очередных схваток.

– Эйлан, оботри ей лицо влажной тряпицей, пока я тут все подготовлю, – быстро прошептала жрица. Она отошла к очагу и снова заговорила с Майри. – Ты только глянь, какой свивальничек я запасла для твоей малышки: совсем скоро ты возьмешь дочку на руки, уже недолго осталось! Или ты думаешь, у тебя родится еще один славный сынишка?

– Мне все равно, – простонала Майри, тяжело дыша. – Я просто хочу… чтобы все побыстрее закончилось… Охххх… долго еще?

– Конечно, недолго. Еще немного, Майри, и ты прижмешь ребеночка к груди… вот так, умница, еще чуть-чуть поднатужься. Схватки пошли одна за другой; тяжело, понимаю, но тем скорее твой малыш появится на свет…

Эйлан цепенела от страха. Майри было не узнать. Лицо ее покраснело и распухло, она кричала в голос, словно бы сама того не сознавая. Затем вдруг задохнулась, выгнулась дугой и уперлась пятками в изножье кровати.

– Не могу… ох, не могу, – прохрипела она. А Кейлин все подбадривала и утешала роженицу ласковой, утешительной воркотней. Эйлан казалось, роды длятся уже целую вечность, хотя на самом-то деле утро только-только забрезжило.

Но вот Кейлин заговорила совсем иным голосом:

– Ну вот, кажется, пора… Эйлан, пусть она ухватится за твои руки – нет, не так! – за запястья. А теперь, Майри, тужься изо всех сил. Я знаю, ты устала, дитя, но все вот-вот закончится. Дыши – да, дыши резче, не сопротивляйся. Тише, тише, вот и все – посмотри-ка! – Майри обессиленно рухнула на постель; жрица выпрямилась, держа в руках невообразимо крохотный, красный комочек. Малютка барахталась в ее ладонях и тонко попискивала. – Посмотри, Майри, какая у тебя чудесная доченька!

И Кейлин положила младенца ей на живот. Пунцовое лицо Майри озарилось блаженной улыбкой.

– Хвала Владычице, – выдохнула жрица, глядя на них сверху вниз. – Уж и не упомню, сколько раз я такое видела – и всегда это настоящее чудо! – Тихое мяуканье сменилось пронзительным, требовательным воплем, и Майри рассмеялась.

– Ох, Кейлин, какая же она красавица!..

Жрица быстро и умело перевязала пуповину и обтерла младенца. Когда у Майри начал отходить послед, Кейлин передала ребенка девушке.

Казалось немыслимым, что такая хрупкая кроха – дитя человеческое: пальчики и ножки – тонюсенькие, как паучьи лапки, на головке – темный пушок. Измученная Майри забылась сном, а Кейлин повесила на шею малышки маленький металлический амулет и принялась ловко ее пеленать.

– Вот теперь эльфы ее не украдут, а мы ведь с нее глаз не спускали с тех пор, как она родилась, так что точно знаем: она не подменыш, – заявила Кейлин. – Но даже Добрый народец вряд ли высунется наружу в такой дождь. Так что видишь, даже от такого потопа есть польза.

Кейлин выпрямила натруженную спину – и осознала, что впервые за много дней сквозь низко нависшие плотные облака проглянуло водянисто-бледное красноватое солнце.

Длинненькое младенческое тельце казалось таким слабым и уязвимым. Пушистые волосенки обсохли и приобрели рыжеватый оттенок.

– Она такая крошечная… она выживет? – спросила Эйлан.

– Не вижу, почему нет, – отозвалась Кейлин. – Хвала богам, что мы не уехали отсюда прошлым вечером. Мне подумалось, что все-таки безопаснее было бы укрыться в Лесной обители; но тогда малышка родилась бы под деревом или в чистом поле, и мы, чего доброго, потеряли бы и мать, и дитя. Мои предвидения не всегда сбываются.

Жрица тяжело опустилась на скамью у очага.

– Ой, да уже белый день – не диво, что я так умаялась! Глядишь, скоро и мальчуган проснется, и мы покажем ему маленькую сестренку.

Эйлан все еще держала ребенка на руках. Кейлин подняла взгляд – и между двумя женщинами словно опустилась завеса – как будто из Иного мира дохнуло стылым туманом. Пелена заколыхалась, и Кейлин похолодела от неизбывного горя – внезапно она увидела Эйлан совсем иной: старше годами, в синем облачении Лесной обители, с синим полумесяцем на переносице – знаком посвященной жрицы. На руках она держала малое дитя, а в глазах ее плескалась такая неутешная скорбь, что у Кейлин разрывалось сердце.

Кейлин вздрогнула, до глубины души потрясенная этой безысходной тоской, и попыталась смахнуть слезы. Когда она снова подняла взгляд, девушка недоуменно смотрела на нее. Жрица непроизвольно шагнула вперед и выхватила у Эйлан дитя Майри; малышка тихонько мяукнула и снова заснула.

– Что случилось? – удивилась Эйлан. – Почему ты так на меня посмотрела?

– Просто сквозняк, – прошептала Кейлин. – Вдруг холодом повеяло, вот и все. – Но обе отлично видели, что пламя светильников даже не дрогнуло. «Мои предвидения не всегда сбываются, – напомнила она себе. – Не всегда…»

Жрица встряхнула головой.

– Будем надеяться, реки еще не вернулись в свои берега и по дорогам не пройти и не проехать, – промолвила она. Мысль о разбойниках ненадолго вытеснила из головы жуткое видение – к вящему облегчению жрицы.

– Как ты можешь так говорить, Кейлин? Ведь мой отец непременно захочет как можно скорее приехать полюбоваться на новорожденную внучку, и матушка тоже. Тем более если Майри и впрямь потеряла мужа…

Кейлин вздрогнула.

– Я так сказала? Ну, в любом случае погода от нас не зависит: я в жизни не слыхивала, чтоб кто-нибудь, хотя бы и сам архидруид, мог повелевать солнцем и дождем. Но я не могу избавиться от мысли, что на дорогах можно повстречать не только твоих близких. Пойдем-ка, – добавила она, – младенца нужно приложить к материнской груди. – И Кейлин с перепеленутой малышкой на руках отошла к кровати роженицы.

Глава 8

Над римским лагерем в Деве который день подряд лил нагоняющий тоску дождь. Солдаты сидели по казармам, играли в кости, чинили снаряжение или наведывались в винную лавку, чтобы скоротать вечер за выпивкой. Повсюду царила беспросветная сырость. В один из таких унылых дней Мацеллий Север послал за сыном.

– Ты хорошо знаешь местность к западу отсюда, – начал он. – Сможешь провести по дорогам отряд к селению Бендейгида Врана?

Гай ощутимо напрягся, не замечая, как с его плаща из промасленной кожи на плиточный пол стекают капли.

– Да, но, отец…

Мацеллий с легкостью прочел мысли сына.

– Я не предлагаю тебе шпионить за домом твоего спасителя, мальчик мой, но под Сегонцием видели разбойников из Гибернии. Если грабители проберутся вглубь страны, все тамошние бриттские поселения окажутся в опасности. Я ведь о бриттах и забочусь, хотя боюсь, они-то посмотрят на дело иначе. Но раз уж я должен выслать вооруженный отряд, чтобы выяснить, что происходит, не лучше ли, если его поведет друг, а не ненавистник кельтов и не какой-нибудь олух, который только что прибыл из Рима и всерьез считает, будто бритты до сих пор бегают по лесам, с ног до головы размалеванные синей краской?

Гай почувствовал, что краснеет. Он терпеть не мог эту отцовскую привычку разговаривать с ним, как с неразумным ребенком.

– Я в твоем распоряжении, отец, – и в распоряжении Рима, – сухо добавил он, мгновение помолчав. Вежливая формула в его устах прозвучала до крайности цинично: Гай почти ожидал, что отец ответит издевательской усмешкой. «Каким бессовестным лжецом я становлюсь! Ну да я, по крайней мере, понимаю, что лицемерю. Неужели к тому времени, как я доживу до отцовских лет, я так привыкну к личине благодушного превосходства, что поверю, будто это и есть мое истинное лицо?»

– Или ты опасаешься, что не сумеешь сдержаться, потому что Бендейгид отказал тебе в руке своей дочери? – продолжал отец. – А я ведь тебя предупреждал, что так будет.

Гай сжал кулаки и до боли закусил губу. Ему никогда еще не удавалось взять верх в спорах с отцом; юноша знал, что у него и сейчас нет ни шанса. Однако ж слова Мацеллия были что соль на свежую рану.

– Да, предупреждал и был прав, – процедил Гай сквозь стиснутые зубы. – А теперь подбери мне любую племенную телку, какую сочтешь нужным, – любую девицу с широкими бедрами и хорошей родословной, да хоть эту твою Юлию, – и я исполню свой долг.

– Ты – римлянин, и я надеюсь, ты будешь себя вести так, как римлянину подобает, – произнес Мацеллий уже мягче. – Ты поступил достойно – поступай так же и впредь. Да во имя Юноны, мальчик мой, девушка, которую ты любил, чего доброго, в опасности! Даже если ты не можешь на ней жениться, неужто ты не хочешь оградить ее от беды?

На это, разумеется, Гаю ответить было нечего, но юношу замутило от ужаса, который не имел ничего общего с физическим страхом. Он отдал честь и вышел.

«Наверное, я просто-напросто боюсь снова оказаться с ними со всеми лицом к лицу, – размышлял про себя Гай. Его небольшой конный отряд, выделенный из состава ауксилии, рысью вылетел из ворот крепости и, разбрызгивая грязь, промчался вниз по холму. – В каком-то смысле я и в самом деле предал их доверие, а они все были так добры ко мне». В предотъездной суматохе, отбирая и снаряжая солдат, юноша кое-как справлялся со своими чувствами, но теперь тошнотворные опасения нахлынули с новой силой.

С тех пор, как Гай уехал из дома Бендейгида, Кинрика он видел только однажды… Как-то раз на ярмарке в Деве юноша обернулся и узнал светловолосого молодого великана: тот выторговывал себе меч в кузнечной лавке. Кинрик так увлекся разговором с оружейником, что Гая не заметил, и, невзирая на все свое воспитание, Гай позорно сбежал. Ведь встреча эта произошла вскоре после того, как доставили ответ от Бендейгида. Если домочадцам друида известно о предложении Гая, юноша сгорел бы со стыда; а если никто ничего не знает, то Кинрик, увидев своего приятеля в форме римского трибуна, конечно же, решил бы, что их предали, – а что еще он мог подумать?

Гай гадал про себя, кто перевел послание Бендейгида на латынь. Юноша бросил в огонь вощеные дощечки, но каждое слово накрепко врезалось в его память. Короткое письмо не оставляло места сомнениям. Друид не считал возможным выдать дочь за Гая, потому что она еще слишком молода, а Гай – римлянин по происхождению.

Гай твердо решил выбросить всю эту историю из головы. В конце концов, он – римлянин, он привык подчинять своей воле разум и тело. Но это оказалось не так-то просто. В течение дня юноше удавалось обуздывать свои мысли, но прошлой ночью ему снова приснилось, будто они с Эйлан вместе плывут на белом корабле к западу. Но даже если на западе и впрямь есть какая-то земля, где можно укрыться от враждебного мира, Гай понятия не имел, как похитить девушку, даже если она сама того желает… да и захочет ли Эйлан с ним бежать? Он вовсе не собирался бросать вызов всем своим родичам, не говоря уже о семье Эйлан. Ничего из этого не выйдет, кроме горя для них обоих.

Чего доброго, Эйлан уже с кем-то помолвлена, невзирая на все уверения Бендейгида, что девушка якобы слишком молода. В конце концов, большинство римлянок в ее годы уже замужем. Что ж, отец волен, если хочет, обручить его с кем угодно! Дочь Лициния вроде бы тоже совсем юна, так что, может статься, ему не придется надевать хомут на шею прямо сейчас. Лучше вообще выбросить женщин из головы, думал про себя Гай. Видят боги, он честно пытался. Но снова и снова, при виде серых глаз и отблеска светлых волос – порою в какой-нибудь галльской рабыне, – перед внутренним взором Гая вновь оживал облик Эйлан, ясно, как наяву, и на глаза юноши наворачивались слезы.

Гаю очень хотелось расспросить Кинрика о том, как поживает его семья. Но когда римлянин собрался наконец с духом, молодой великан уже исчез. А учитывая обстоятельства, может, оно было и к лучшему.

Эйлан внезапно проснулась и заморгала, пытаясь вспомнить, где находится. Может, ребенок заплакал? Или ей что-то приснилось? Но Майри с младенцем мирно спали на кровати в стенной нише с другой стороны от очага. Эйлан пошевелилась, и ее маленький племянник Вран завозился во сне и теснее прижался к ней. Жрица Кейлин неподвижно лежала у самой стены. Эйлан, устроившаяся на краю постели, поближе к огню, спала плохо, урывками. Снилось ли ей хоть что-нибудь, она не помнила – знала только, что пробудилась и неотрывно глядит на алые искорки в очаге: дрова уже прогорели до углей.