Женщины

Под бинтом Фрэнки искала почерневшие кусочки марли и зеленый гной. Она наклонилась, чтобы понюхать рану.

Порядок. Никакой инфекции.

– Выглядит отлично, рядовой Руис. Многие мальчики завидуют твоему восстановлению, – сказала она, перевязывая рану.

Рядом со свистом вздымался и опускался аппарат ИВЛ, наполняя воздухом впалую грудь пациента.

Суматоха в дверях прервала тишину. Два солдата в грязной и рваной форме ввалились в палату.

– Мэм, – сказал один из них, подходя к рядовому Руису, – как он?

– Он в коме, – ответила она.

– Когда он очнется?

– Не знаю.

Второй солдат встал рядом с другом:

– Он спас нас.

– Знаете, он хотел стать пожарным. В своем захолустье на границе Западного Техаса. Я ему сказал, что он никогда не сдаст экзамен. – Солдат посмотрел на Фрэнки: – Хочу, чтоб он знал, я просто его задирал.

– Он борется. – Это все, что она могла им дать. Толику надежды. В жизни без нее нельзя.

– Мэм, спасибо за то, что заботитесь о нем. Можно вас с ним сфотографировать? Это для его мамы.

– Конечно, – тихо сказала она, думая, как много фотография Финли значила бы для ее семьи. Она склонилась к рядовому Руису и взяла его вялую руку.

Солдат сделал снимок.

– Ему повезло иметь таких друзей. Скажите его маме, что он не один.

Солдат грустно кивнул. Другой вытащил из кармана какой-то значок и протянул его Фрэнки:

– Спасибо, мэм. – Он еще раз посмотрел на своего товарища, и оба солдата вышли.

Фрэнки убрала значок в карман и повернулась к пациенту.

– У тебя отличные друзья, – сказала она, меняя капельницу.

К концу ночного дежурства она еле держалась на ногах. Едва взглянув на Дебби Джон, медсестру, которая пришла заменить ее, Фрэнки вышла из отделения. Было раннее утро, но солнце уже припекало. Она прошла мимо столовой (есть совсем не хотелось), обогнула клуб (желания веселиться тоже не было) и открыла дверь своего барака. Где-то вдалеке слышались автоматная очередь и гул вертолетов – скоро прибудут новые пациенты. Надо успеть поспать, пока еще есть время. К счастью, в комнате никого не было, Барб и Этель в основном работали днем. Уже несколько недель они почти не виделись.

Благодарная за эту относительную тишину, Фрэнки расшнуровала ботинки, убрала их в тумбочку и легла на кровать. Уже через минуту она крепко спала.

– Проснись и пой, принцесса.

– Отстань, Этель. Я сплю. – Фрэнки повернулась на бок.

– Мы с Бабс решили взять тебя под свое крыло. Или крылья? – Этель посмотрела на Барб, та пожала плечами.

Фрэнки застонала и уткнулась лицом в подушку.

– Отлично. Начнем завтра.

– Сегодня, Фрэнк. Ты прячешься у своих полоумных уже полтора месяца. Тебя неделями не видно в клубе. Зачем приезжать во Вьетнам и сидеть в заточении?

– Я пытаюсь стать хорошей медсестрой.

– Как раз этим сегодня и займемся. Поднимайся, пока я не облила тебя водой. Надевай форму. У нас полевой выезд. И захвати фотоаппарат. – Этель стянула с Фрэнки одеяло, обнажив ее бледные ноги.

Ворча себе под нос, Фрэнки встала, надела футболку и форменные брюки, которые до сих пор выглядели как новые – никаких пятен крови. В неврологии кровавых происшествий почти не случалось.

Этель и Барб ждали ее возле столовой.

– Быстрее, Дороти, мы едем к волшебнику. Говорят, раненых сегодня не будет. – Барб улыбнулась и протянула Фрэнки зеленую панаму: – Держи, пригодится.

В лагере царила блаженная тишина – никаких санитарных вертолетов, никаких отдаленных взрывов. Мужчины гоняли мяч, мимо прогромыхал водовоз.

Этель и Барбара направились к армейскому грузовику, который стоял у ворот лагеря. Они забрались в кузов, где уже сидели капитан Смит и несколько вооруженных пехотинцев.

– Запрыгивай, – сказала Барб. – Они не будут ждать вечно.

Фрэнки залезла внутрь и села на металлический пол рядом с одним из солдат. Грузовик тут же ожил, завибрировал и тронулся с места.

– Куда мы едем? – спросила Фрэнки.

– В деревню, – сказала Этель. – Программа по оказанию медицинской помощи гражданскому населению. Что-то вроде медобслуживания для местных. Ты наверняка видела их в палатах. Капитан Смит устраивает такие выезды, как только появляется возможность. Говорит, это напоминает ему о работе дома.

Грузовик миновал пост охраны и выехал за ворота. Разве это безопасно?

Они проехали мимо близлежащей деревни, на улице сушились оливково-зеленые футболки, штаны и рубашки. Дальше поселений было не видно, слева лишь джунгли, справа – грязно-коричневая река. Группка детей резвилась в воде, они смеялись и сталкивали друг друга со старой покрышки.

Фрэнки достала «Полароид» и сфотографировала мальчика с буйволом и старушку в традиционной одежде – длинная рубашка с разрезами и узкие брюки. Такой костюм, как узнала Фрэнки, называется аозай. Вьетнамка несла плетеную корзину, полную фруктов.

Солдаты в кузове выпрямились и нацелили оружие на деревья.

– Будьте начеку, – сказал один. – Тут снайперы.

Фрэнки опустила фотоаппарат и стала пристально вглядываться в джунгли. Где-то там могли скрываться вражеские стрелки. Она представляла, как в этих зарослях слоновой травы сидят солдаты и целятся в грузовик. Фрэнки прошиб холодный пот. Она тряслась на неровностях дороги, придерживая панаму.

Грузовик с шумом мчался по размытой ухабистой дороге, мимо проносились зеленые пейзажи. Свидетельства войны были повсюду: выжженная земля, мешки с песком, мотки колючей проволоки, летающие над головой вертолеты и звуки взрывов где-то вдалеке. На зеленом полотне джунглей проглядывало множество рыжих пятен – там войска США распылили гербицид «Агент Оранж», который убивает растительность. Это мешало врагам прятаться.

Фрэнки наблюдала, как вьетнамки в соломенных шляпах бродят по рисовым полям и меж высокой травы, одетые в струящиеся аозаи, как работают под палящим солнцем с детьми, привязанными сзади.

Грузовик начал подниматься в гору и остановился на плато – с холма словно срезали верхушку – там и располагалась деревня. Дворы и садики были аккуратно огорожены, дома из бамбука стояли на высоких сваях. В этой глухомани люди жили так же, как веками жили их предки, – выращивали рис и охотились с арбалетом.

Деревня была построена вокруг красивого, но обветшалого каменного здания, пережитка французской оккупации. Местные жители – маленькие сгорбленные старички и старушки с тонкими шеями, худыми руками и зубами, почерневшими от постоянного жевания бетеля, – вышли из хижин и выстроились в линию перед грузовиком. Они сложили ладони и почтительно склонили головы.

Этель приподнялась в кузове.

– Осторожно, – сказал один из пехотинцев, – чарли везде. Они вешают бомбы на детей и старух. И скрываются даже в кустах.

Фрэнки осмотрелась. Бомбы… на детях? Как тогда отличить врага от союзника? Как понять, что перед тобой вьетконговец, чьи бомбы унесли жизни стольких солдат?

Она внимательно вглядывалась в местных жителей в легкой темной одежде. Среди них совсем не было молодых – ни женщин, ни мужчин, – только дети и старики. Может, у кого-то из них нож в рукаве или пистолет за поясом?

– Ладно, ребята, – сказала Барб, – не тряситесь.

– За работу, – сказал капитан Смит.

Команда медиков спрыгнула на красную землю.

Фрэнки вылезла последней. Как защитить себя от невидимых врагов?

Капитан Смит взял ее за руку:

– Ты отличная медсестра, Фрэнки. Давай, покажи им.

Она кивнула, и капитан направился к пожилому смуглому мужчине с черными зубами, ростом он был не выше десятилетнего американского мальчика. Старик улыбнулся, по лицу побежали глубокие морщины. Он поманил капитана Смита скрюченным пальцем и двинулся в сторону полуразрушенной французской виллы. Каменные стены виллы были усеяны следами от пуль, в некоторых комнатах стен не было вовсе. На полу лежали плетеные циновки. В большом очаге горел огонь. В черном котле что-то кипело и булькало, наполняя сырую комнату насыщенным ароматом специй.

Старик взял глиняный кувшин, показал капитану Смиту и робко сказал:

– Бак си, ка мон.

Он сделал большой глоток и протянул кувшин врачу.

Что это за жидкость? Он же не будет это пить?

– Кажется, это значит «спасибо вам, доктора», – сказала Барб.

Она взяла кувшин у капитана, отхлебнула из него и передала Фрэнки.

Фрэнки недоверчиво посмотрела на глиняное горлышко и медленно поднесла кувшин к губам. Она сделала небольшой глоток и удивилась – вкус был сладкий с небольшой кислинкой, напиток чем-то напоминал вино.

Старик улыбнулся, кивнул и сказал что-то на вьетнамском.

Неуверенно улыбнувшись в ответ, Фрэнки сделала еще один глоток.

После приветственного ритуала медики принялись за работу. Все объяснялись на пальцах. Местные ни слова не понимали по-английски. Врачи и медсестры оборудовали выездную поликлинику со смотровым столом в пустой хижине с соломенной крышей. Еще один стол поставили на улице и принесли туда тазик с мыльной водой, чтобы вычесывать у детей вшей и промывать болячки. Повсюду летали мухи, от которых было некуда деться. Водитель грузовика раздавал детям конфеты, они крутились рядом и просили еще.

Следующие несколько часов Фрэнки провела на старой вилле в окружении местных жителей. Дети и старики терпеливо ждали своей очереди на осмотр. Фрэнки раздавала лекарства от глистов, антациды, аспирин и таблетки от малярии. Она проверяла зубы, заглядывала в ушные каналы, прослушивала сердечный ритм. Очередь почти подошла к концу, как вдруг рядом с Фрэнки появился мальчик, на вид ему было не больше пяти. Он был в шортах и рубашке с коротким рукавом, ноги и неровно подстриженные черные волосы измазаны красной грязью. Он ничего не говорил, не дергал ее за рукав, просто стоял рядом.

– Что такое, малыш? – спросила она, отпустив последнего пациента.

Мальчик улыбнулся, и сердце Фрэнки растаяло.

Она взяла его на руки. Мальчик обхватил ее руками и ногами, посмотрел в глаза и что-то сказал на своем языке.

– Я не…

Он выскользнул из объятий, взял ее за руку и потянул за собой.

Он хотел, чтобы она пошла за ним. Фрэнки обернулась. Все были заняты. Этель снаружи ставила уколы, а Барб обрабатывала рану от мачете у пожилой женщины.

Фрэнки колебалась, ведь ее просили быть осторожной. Чарли могли прятаться где угодно.

Мальчик потянул настойчивее. Он выглядел таким крошечным и таким невинным. Бояться, кажется, было нечего.

– Ну хорошо, – сказала она.

Они шли по полуразрушенному коридору, где сквозь потрескавшиеся каменные плиты пробивалась виноградная лоза и подобно щупальцам расползалась по черному, заплесневелому полу. Мальчик остановился перед деревянной покосившейся дверью, посмотрел на Фрэнки и что-то спросил.

Она кивнула.

Он открыл дверь.

Фрэнки почувствовала запах гнили и нечистот.

В слабом мерцании свечи было видно, что на циновке лежит ребенок, накрытый грязными одеялами. Рядом стоял горшок. Фрэнки прикрыла нос платком и подошла ближе.

Это оказалась девочка лет тринадцати с черными спутанными волосами и желтой кожей. Левая рука была замотана грязной кровавой тряпкой.

Фрэнки опустилась на колени, и девочка с опаской посмотрела на нее.

– Я не сделаю тебе больно, – сказала Фрэнки, осторожно снимая грязную повязку. В нос ударил запах гнили. Рука была до того искалечена, что уже мало походила на руку. Из ран сочился зеленый гной. Из одного из почерневших пальцев торчала кость.

Почерневшие пальцы. Гангрена. Фрэнки читала об этом, но своими глазами никогда не видела.

Мальчик что-то сказал, и девочка отчаянно замотала головой.

– Оставайся здесь, – сказала ему Фрэнки, бережно отпустила искалеченную руку, а сама вышла и побежала по коридору на свежий воздух. – Капитан Смит! Быстрее! И захватите сумку.

Фрэнки вела доктора в темную, затхлую комнату. Он почти бесшумно шагал по каменному полу, попадая в ритм ее учащенного сердцебиения.

Капитан опустился на колени рядом с девочкой, осмотрел раны и тяжело вздохнул.

– Она работает на фабрике по производству тростникового сахара. Это травма от вальца.

– Как ей помочь?

– Мы могли бы отправить ее в Третий полевой госпиталь. Там есть отделение для вьетнамцев, но здесь местные жители полагаются только на собственные силы. Они ни за что ее не отпустят, да и мы не можем обещать, что она вернется. С ампутацией и антибиотиками у нее будет шанс. Если ничего не сделать, она умрет от инфекции.

Они посмотрели друг на друга, но каждый понимал, что вариант только один. Они должны попытаться спасти девочку.

– Я позову Этель…

– Нет. Мне нужна ты, Фрэнки. Скажи мальчику выйти.

Фрэнки ощутила подступающую панику, но капитан Смит уже открывал сумку. Он достал шприц и сделал девочке анестезию. Когда она закрыла глаза и обмякла, капитан достал пилу:

– Подержи, Фрэнки.

Мальчуган убежал.

Доктор Смит ввел морфин.

– Держи за предплечье, – сказал он. – Крепко.

И она держала изо всех сил. Ампутация была такой безжалостной, что несколько раз Фрэнки приходилось отвернуться. Когда все закончилось, девочка еще не пришла в себя, и Фрэнки стала аккуратно обрабатывать культю и накладывать белую чистую повязку. Закончив с перевязкой, Фрэнки обернулась и увидела у стены худенькую пожилую вьетнамку, лицо у нее было мокрое от слез.

– Может, это ее бабушка, – тихо сказала Фрэнки.

– Дай ей антибиотики и попробуй объяснить, что с ними делать, – сказал капитан. – И покажи, как менять повязку.

Фрэнки кивнула. Она подошла к молчаливой старушке и стала всеми доступными способами объяснять, как позаботиться о девочке.

Женщина очень внимательно следила за всем, что показывала Фрэнки, и понимающе кивала, а затем низко поклонилась.

Фрэнки вручила старушке антибиотики с бинтами и поспешила за капитаном Смитом. Они вместе вышли из здания и направились к грузовику, и тут кто-то дернул ее за рукав.

Это был тот самый мальчуган, он протянул руку и раскрыл ладонь. В ней лежал гладкий серый камень. Мальчик что-то пролепетал и потряс рукой. Фрэнки поняла, что для мальчика это была настоящая драгоценность.

– Эта девочка – твоя сестра? – спросила она.

Он улыбнулся и снова потряс рукой. Она осторожно взяла камень, не желая обижать мальчика, затем сняла с шеи медальон со святым Христофором, который носила с момента конфирмации, и отдала украшение мальчику. От радости у него засияли глаза.

Она убрала камень в карман рубашки и залезла в кузов грузовика. Пока они отъезжали от деревни, все местные снова выстроились в линию и молча смотрели им вслед. Фрэнки вытащила камень из кармана.

Обычный, ничем не примечательный кусочек породы, она бы никогда не обратила на него внимания. Но теперь это был ее талисман. Напоминание о том, что однажды эта девочка вырастет благодаря тому, что Фрэнки сделала сегодня. Да, у девочки не будет руки, ей придется трудно, но она сможет бегать и играть, сможет выйти замуж и родить ребенка.

– Ты отлично справилась, Фрэнки, – сказала Барб. – На тебя еще есть надежда.

Этель достала пачку сигарет.

– Первый шаг к тому, чтобы вытащить нашу девочку из неврологии.

Фрэнки взяла сигарету и закурила.

– А какой второй? – спросила она.

– Золотце, мы работаем над этим, – улыбнулась Барб.

Глава восьмая

21 апреля 1967 г.

Дорогая Фрэнсис Грэйс,

Поверить не могу, что прошел целый месяц.

В твое отсутствие страна совершенно сошла с ума.

Забастовки. Протесты. Агитационные плакаты. Свободные отношения. Уж поверь мне, однажды эти свободные девушки окажутся в беде, и где тогда будут их свободные любовники с грязными ногами? В тюрьме, полагаю, или где-то похуже. Для мужчин мир меняется, Фрэнсис, для женщин он почти неизменен.

Президент говорит, что протесты только затягивают войну.

Мы с твоим отцом каждый вечер смотрим новости в надежде увидеть тебя, как бы глупо это ни звучало. Солдаты в репортажах выглядят бодро.

С любовью,

мама

P. S. Видела твою давнюю подругу, не помню, как ее зовут, такая кудрявая девочка из школы, она еще совсем не умела играть в волейбол. Так вот, я увидела ее по телевизору на пикете в Сан-Франциско. Ты не поверишь, на ней не было бюстгальтера. Грудь так и выпрыгивала наружу, как будто под грязной футболкой яростно сражаются две боксерские перчатки. Может мне кто-нибудь объяснить, как отсутствие бюстгальтера помогает делу свободы?

Смена почти закончилась, близился вечер, Фрэнки сидела рядом с одним из пациентов, парнем из Оклахомы. Ее перевели на дневные смены две недели назад.

Она захлопнула книгу, которую читала вслух. «Порою нестерпимо хочется…»

– Все, Тревор, я утомилась. Пора принимать душ и ложиться в постель. Сегодня было так жарко, что вода, наверное, нагрелась. Завтра тебя переводят в Третий. Я буду скучать.

Фрэнки сжала его ладонь и начала вечерний обход. Она легонько касалась каждого пациента и желала спокойной ночи.

– Ты в безопасности. Мы вернем тебя домой. – Только это она и могла сказать всем этим сломленным мужчинам.

Захватив с собой банку теплой газировки, Фрэнки направилась к бараку.

Стоял жаркий и сухой майский день. Грязь под палящим солнцем затвердела и потрескалась, кожа Фрэнки высохла, волосы выгорели. Она постоянно чесалась и потела.

В бараке она обнаружила, что Этель и Барб переоделись в гражданское – Этель была в летнем платье, которое ей сшила вьетнамка из Сайгона, а Барб в черном шелковом аозае, сделанном на заказ.

Фрэнки увидела, что на ее кровати лежит платье, которое она купила в «Баллокс», – симпатичное платье-футляр с воротничком в стиле Питера Пэна и поясом. Что-то из прошлого десятилетия. Мама настояла на том, что даже на войне необходимо иметь платье, «достойное выхода в свет».

Фрэнки смахнула платье и плюхнулась на кровать.

– Я ужасно устала.

Этель и Барб переглянулись.

– Устала?

– Просто валюсь с ног.

– И что, будешь дрыхнуть или все-таки пойдешь на прощальную вечеринку капитана Смита?

– Уже сегодня? – спросила Фрэнки и поникла. – Черт.

– Шевелись, Фрэнк, – сказала Этель.

Возражений быть не могло. Капитан Смит стал для нее прекрасным учителем и начальником. Он мягко и терпеливо обучал ее всему, что нужно знать на работе в неврологии. Она провела с ним в палате бесчисленные часы, раз или два даже поделилась кока-колой в клубе. Она умилялась, рассматривая фотографии его детей. Пропустить прощальный вечер было никак нельзя.

– Мы что, полетим? – спросила Фрэнки, когда они подошли к вертолетной площадке.

Может, вертолеты и маневренные, но их отлично видно с земли. Врагам нравится их сбивать. Особенно привлекательной целью были санитарные вертолеты – облегченные и невооруженные. Если вертолет взрывается в воздухе, от пассажиров ничего не остается. Фрэнки слишком хорошо это знала.

Лопасти вертолета разрезали горячий воздух и подняли с земли облако пыли, глаза мгновенно заслезились.

Этель подтолкнула Фрэнки вперед, солдат помог забраться внутрь. Фрэнки села сзади и прислонилась к стене.

Барб и Этель расположились прямо у открытых дверей – свесив ноги, они чему-то смеялись. Вертолет медленно набрал высоту, затем накренился вперед и полетел.

В салоне стоял оглушительный шум.

Они повернули влево, и через открытую дверь Фрэнки увидела Вьетнам: километры зеленых джунглей, ленты коричневых рек, точки маленьких лодок, белоснежные пляжи, омываемые лазурными водами Южно-Китайского моря. Вдалеке над облаками возвышались зеленые горы.

И повсюду царила разруха. В лучах закатного солнца блестела колючая проволока. На земле виднелись огромные воронки от взрывов и поваленные деревья. Вдоль дорог лежали груды металлолома. Мимо пролетали вертолеты, стреляли по земле и уклонялись от ответного огня. Постоянный шум лопастей, грохот минометных обстрелов. По грунтовым дорогам двигались танки, поднимая облака красной пыли. В последнее время США постоянно бомбили тропу Хо Ши Мина. Сражения велись выше, в горах рядом с деревней Плейку.

– А вот и Лонг-Бин, – крикнул один из пулеметчиков.

Фрэнки знала, что Лонг-Бин – одна из самых больших американских баз во Вьетнаме. Здесь жили и работали десятки тысяч человек. Один военторг тут был больше любого магазина у нее дома. Сверху база выглядела как целый город, выросший прямо в центре джунглей на красном прямоугольнике земли. Бульдозеры постоянно расчищали все новые участки, расширяя территорию базы. Не было видно ни дерева, ни травинки – не осталось и намека на джунгли, все вырубили, чтобы возвести этот временный город.

Когда они приземлились на вертолетную площадку, закат уже окрасил небо в ярко-розовый цвет.

Фрэнки осторожно вылезла из вертолета и поспешила за Барб и Этель, которые явно знали, куда идти в этой грязной и вонючей неразберихе дорог, людей, танков и бульдозеров. База напоминала кипучий муравейник. Здесь строили огромный госпиталь, потому что число раненых росло очень быстро.

Об офицерском клубе Лонг-Бина ходили легенды. Фрэнки слышала истории о грандиозных праздниках и «пьяных в дрова» вечеринках, говорили, что сюда приезжала отдыхать даже военная полиция. Капитан Смит, который проработал тут большую часть первого года службы, часто вспоминал об этом месте и считал, что прощальная вечеринка должна пройти именно здесь.

Барб открыла дверь клуба, Фрэнки вошла следом. Она чувствовала, что привлекает слишком много внимания своим нелепым внешним видом – старомодным платьем, обгрызенными ногтями и стрижкой «пикси», которая так отросла, что делала ее похожей на участников «Битлз». Повязка на голове не слишком спасала положение. По крайней мере, в этот раз Фрэнки была в кроссовках, а не в армейских ботинках.

Офицерский клуб оказался совсем не таким, каким она его представляла. Но чего она вообще ждала? Белых скатертей и официантов в костюмах, как в загородных клубах Коронадо?

Это был убогий темный бар. В спертом горячем воздухе стоял запах сигарет, пота и спиртного.

Деревянная барная стойка растянулась по всей длине клуба, рядом с ней выстроилась целая очередь из желающих выпить. Еще больше посетителей сидело за круглыми столиками. Женщин было не слишком много, в основном они танцевали. Фрэнки увидела Кэти Мор, одну из операционных медсестер Тридцать шестого эвакогоспиталя, она танцевала с капитаном Смитом. Над барной стойкой висел плакат: «Бон вояж, капитан Смит».

Фрэнки тут же вспомнила о вечеринке, которую родители устраивали в честь отъезда Финли.

Казалось, что это было целую вечность назад.

Как же наивно.

Барб, расталкивая людей, провела Фрэнки прямо к бару. Они заказали джин с тоником и две содовые, с трудом перекрикивая музыку и галдящую толпу. Увидев двух американок, солдат рядом хищно улыбнулся. На его рукаве Фрэнки заметила большую красную единицу Первой пехотной дивизии.

Не обращая на солдата никакого внимания, Барб забрала напитки и понесла их к пустому столику. Заиграла какая-то очень чувственная песня. Фрэнки не слышала ее раньше. «Ну же, крошка, разожги во мне огонь»[17].

Фрэнки тоже направилась к столику, но тут кто-то схватил ее за руку.

Ей улыбался доктор Джейми Каллахан. Она вспомнила, как он помог ей пережить первую красную тревогу, каким успокаивающим был его голос, как по-дружески он к ней отнесся, вспомнила их ночной разговор около туалетов. С того дня, как ее повысили, она видела его всего пару раз – в столовой и в клубе, – но они почти не разговаривали.

В белой футболке, чистой форме и армейских ботинках он выглядел совсем как Роберт Рэдфорд из фильма «На слом!» – чертовски привлекательно. И отлично это знал. Слегка отросшие русые волосы, голубые глаза, квадратный подбородок. Самый популярный мальчик в школе. Из образа выбивались только грустные глаза и опущенные плечи. За ярким фасадом таилось отчаяние. Печаль. Наверное, то же самое он заметил во Фрэнки.

– Вот и медсестры, значит, вечеринка наконец началась, – сказал он и натянуто улыбнулся.

Она поймала его взгляд. Неврология помогла ей стать проницательнее.

– У вас все хорошо? – спросила она.

Заиграла новая песня. Проникновенная мелодия «Когда мужчина любит женщину»[18] заполнила все помещение.

– Потанцуй со мной, Макграт, – сказал он.

Она ждала от него какой-то самоуверенной дерзости и уже собиралась рассмеяться, но это была лишь просьба отчаявшегося и одинокого человека.

Ей было хорошо знакомо это чувство. Каждое дежурство она почти слышала эту мольбу из уст пациентов – лежа в коме, они надеялись на чудо.

Фрэнки взяла его руку. Они вышли на танцплощадку. Она прижалась к нему, почувствовала под ладонями его твердую спину и внезапно поняла, насколько сама одинока. И дело даже не во Вьетнаме, а в смерти Финли.