Без тебя не осилить

Иван Сабило

Без тебя не осилить

НА СТАНЦИЮ

Бабушка разбудила Толика ночью:

– Поднимайся, голубок, а то не поспеешь на поезд. Вот и Маринка проснулась, на тебя поглядывает.

Минуту-другую Толик лежал, не шевелясь, пребывая в мягкой, успокоительной полудрёме. Накануне бабушка советовала не откладывать поездку на сегодняшнее раннее утро, а вернуться в город вчерашним дневным поездом. Конечно, так было бы лучше: спал бы теперь дома, и до подъёма оставалось бы целых четыре часа! Но не мог же он уехать, не встретившись «с глазу на глаз» с местным силачом, деревенским трактористом Славкой. И остался, решив уехать завтра с первым поездом, чтобы успеть в школу.

«Всё, кореш, сколько ни лежи, а вставать надо!»

Открыл глаза, посмотрел на стену, где возле электронных часов «Чайка» на гвоздике висели его ключи от городской квартиры, и прерывисто вздохнул. Ключи Толик повесил на гвоздик в день своего приезда в деревню и сказал так, будто каникулы должны были длиться, по крайней мере, полгода: – «Пускай висят до будущих времён!..»

Повернувшись, увидел двоюродную сестру, пятиклассницу Марину. Она лежала на диване, подперев маленьким белым кулаком красивую голову с мелкими светлыми кудряшками, хлопала длинными ресницами и весело наблюдала, как нехотя и трудно просыпался её городской брат.

– Что не спишь, коза? – спросил он хриплым от сна голосом. – Или успела выспаться?

– Я после тебя посплю. Ты на станцию пойдёшь, а я долго спать буду.

– М-да… М-гу… – бурчал он себе под нос, и было непонятно, доволен он или нет, что Марина будет ещё долго спать после его ухода.

Перестав бурчать, вскочил с кровати и стал приседать на полу – затрещали половицы, зазвенела посуда в шкафу. Двадцать раз присел, оглянулся на сестру:

– Не забудь про зарядку. Смотри, как нужно. Всегда начинай с бега на месте. Вот я побежал, – прыгает посуда в шкафу! После бега – приседания: выдох – вдох, выдох – вдох…

– Ловко у тебя получается, мне так не суметь.

– Чепуха, никакой тут ловкости не надо. Зарядка типа разминки – так это по-научному. Штангистам нужны сильные ноги, поняла? Без ног штангисту нечего делать.

– А руки? – важно интересовалась Марина.

– Руки тоже, ты права. Но главное – ноги, запомни. Ноги у штангиста – девяносто процентов успеха. Представь: я приседаю со штангой весом в центнер. Сто кило!.. Ты же видела, как я вчера вашего главного силача Славика одолел? Можно сказать, за пояс заткнул!

Марина до самого подбородка закуталась в одеяло и походила на куклу.

– Да, красиво ты справился. Он и не подошёл к штанге, которую ты поднял. Даже не попробовал поднять – испугался.

Говорила она весело, вскидывала вверх из одеяла обе руки – было видно по всему, что радовалась большой победе брата.

– Ещё бы! А главное дело, представь, в ногах. Руки у него действительно сильные, он их, наверное, гирей накачал. А ноги подводят… У нас в школе много сильных парней, а всё равно я больше всех поднимаю.

После приседаний Толик стал отжиматься руками от пола – пятьдесят раз отжался и даже не вспотел. Снова объяснил по-научному:

– Моё упражнение называется «сгибание и разгибание рук в упоре лежа». Тебе я тоже советую делать зарядку типа разминки. Каждое утро, не пропуская.

– Для чего?

– Странный вопрос! Чтобы стать сильной.

– Но у меня полно своей силы, так что хватает.

– Своей силы, друг мой, никогда не хватает. Своя сила должна прирастать и прирастать, это закон. Вот скажи: для чего у нас мускулы? Разве только для одной красоты? Нет, мускулы для того, чтобы мы их постоянно нагружали. Иначе говоря – работали. Людям не хватает движения, по-научному это называется гиподинамия. У человека даже хвост отвалился, когда он перестал им пользоваться. По-научному это называется – превратился в рудимент.

Марина помолчала в недолгом размышлении, представляя себе, каким был первоначальный человек с хвостом, отчего-то вздохнула:

– И хорошо, что отвалился. А то, как бы теперь мы ходили хвостатыми? В одежде и с хвостами, будто коты в сапогах!

Толик прервал зарядку, покачал головой:

– Эх, Марина, твое толкование – признак непонимания. Дело не в хвосте, а в наших мускулах, которые тоже могут превратиться в рудименты, если мы их оставим без дела. Жаль, ты девчонка, я бы тебя убедил заняться тяжёлой атлетикой.

Но, взглянув в её светло-голубые глаза, которые смотрели на него, часто моргая, смутился от собственной несдержанности, граничащей с хвастовством, и, обнадёживая, добавил:

– Только не думай, что девчонкам это не дано. Сейчас в мире полно девушек штангисток. И веса поднимают – ахнешь. Лично мне далеко до них. Ты хочешь быть штангисткой?

Марина тихо рассмеялась и повертела головой:

– Ни за что! Я видела их по телеку – страх божий, ничего девчачьего. Я хочу стать учительницей, как наша Анастасия Ильинична.

– Тоже неплохо, – кивнул Толик. – Но, если и учительница, и штангистка – вообще блеск! Никого не нужно бояться, а в случае чего – всегда можешь постоять за себя. И любого обидчика закинуть на крышу!

На часах без десяти четыре. Ужас, какая рань, он ещё никогда не вставал в такую пору. Конечно, он уехал бы дневным поездом вчера, но кто знал, что местные ребята попросят его остаться. Узнали, что он занимается штангой, и позвали в школу сразиться со Славкой. Этот их механизатор и впрямь оказался не слабым: невысок ростом, но весь оброс мускулами, будто бронёй. Увидев Толика, смерил его взглядом, поморщился:

– Вы где такого заморыша отыскали? Говорили, штангист приехал, а тут детский сад в опорках.

– Ты, Славик, не кипятись, этот «детский сад» тебя вместе со штангой поднимет и узлом завяжет, – острили школьники. Но вряд ли кто-нибудь из них верил в успех горожанина.

Марина тоже вспомнила вчерашние соревнования, вскинула руку:

– А помнишь, помнишь, как Славка велел тебе сразу большой вес поднимать? Давай, мол, с предельного начнём – кто больше? А ты спокойно так ответил: «С предельного – даже рекордсмены не начинают и подходят к ним постепенно».

Толик улыбнулся: разумеется, он помнил. И радовался теперь, что правильно всё рассчитал, начав с лёгкой штанги. А когда Славка поднял восемьдесят, но не справился с девяностокилограммовым весом, стало ясно, что именно Толик сегодня будет праздновать победу. Подошёл, взялся за гриф, поднял штангу на грудь и толкнул её так же легко, как на тренировке. Пока он держал снаряд над головой, ребята молчали. А когда опустил, закричали, захлопали в ладоши. И вышло, что «заморыш» девятиклассник сильнее богатыря Славки.

Радостный вышел Толик на улицу. Рядом шла Марина, по её глазам видно, что довольна выступлением брата на соревнованиях деревенского масштаба…

– Толик! – позвала из кухни бабушка. – Иди завтракать, всё готово.

– Иду, – отозвался он. И, надевая свитер, не удержался от нового совета:

– Никогда, Марина, не приступай к тяжёлой работе без разминки. Сначала подвигайся, разомни суставы, посгибай позвоночник, покрути шеей, подыши, чтобы обогатить кровь кислородом, и только после этого приступай. Хотя бы и вёдра из колодца таскать или дрова для печки носить. И вообще, сестра, живи тут вольно, никого не бойся. Если что – помни, кто я! Обидят, дай знать по телефону. Приеду, с обидчиком живо разберусь. Будь уверена.

Марине нравились такие слова, и совсем не потому, что ей могла понадобиться защита, – её никто здесь не обижал, – но ей по душе готовность брата, его смелый, боевой задор.

– Толик, время идет! Торопись, милый, электричка ждать не будет – свистнула и покатила.

Он махнул сестре на прощание и вышел в кухню. Полил на руки воды из кружки, прикоснулся холодными ладонями к лицу, взял полотенце и снова вернулся к Марине. Она уже уютно улеглась, утопив голову в огромной пуховой подушке.

– Эх, сестра, жаль расставаться, не всё я высказал. Но, сама видишь, надо. Как говорится, прости-прощай!

– А по-научному – чао-какао! – рассмеялась Марина.

Он тоже рассмеялся, уловив веселую иронию в словах сестры. Бросил полотенце на спинку стула, просто ответил:

– Не знаю, как по-научному, а мне действительно пора… Бабушка, что делать, я никогда ещё не завтракал так рано!

На столе, зажаренная с ветчиной и сметаной, стояла яичница, в тарелке лежали два ломтика чёрного хлеба и солёный огурец. Но есть не хотелось. Он пожевал огурец, выпил чаю и встал.

Бабушка поворчала, что ничего не съел, а когда внук стал одеваться, наставляла:

– Передавай наш поклон маме и отцу да летом опять приезжай. У нас хорошо летом – простору много, лес, поле, река. С дядей Николаем на тракторе погудишь.

– Благодарю, бабуля. На тракторе – это бы хорошо, но летом вряд ли. Спартакиада школьников летом: сначала тренировочный сбор, а затем соревнования в Ростове на Дону. Пускай лучше Маринка к нам приезжает, ей тоже понравится.

Поцеловал бабушку в щёку, надел шапку, пальто и вышел из дому.

Заскрипел под ногами снег, на небе засверкали звёзды, а над лесом покатилась круглая белая луна.

Где-то на краю села скулил от холода и скуки одинокий пёс. Толик долго слушал его жалобный голос, чувствуя, как под одежду пытается забраться крепкий мороз. Надвинул на лоб шапку и прибавил ходу.

Когда он ехал сюда, стоял день, светило солнце. Людей с поезда сошло много, так что на дороге он был не один. Дорога сбегала с холма и поднималась на холм. Потом начался лес – тишина, света, снега и голоса людей, звонкие, чистые на морозе…

Теперь всё не так: ночь, звёзды, луна. И ни души. Он засунул руки в карманы пальто, ещё прибавил шагу. Только снег под ногами: крру, крру… Вот и лес – будто огромное мохнатое чудище. Над дорогой нависли заиндевелые, заснеженные лапы сосен и елей. Деревья потрескивают – мороз-воевода ходит по лесу, гремит ледяным посохом. Несильный верховой ветер сбивает с ветвей снег, и он, холодный и жёсткий, сыплется за воротник.

В стороне от дороги, в снегу, послышалось глухое мычание – кто-то вздохнул, тяжело и протяжно.

«Чей это стон? Или мне показалось? Может, медведь?.. Шатун!.. Читал про шатунов… самые опасные медведи…»

Толик медленно повернул голову. Но увидел снег, деревья, косые тени от них и тёмную полосу кустарника.

«Почудилось… Хорошо, если бы где-нибудь оказались люди…»

«Во-уу», – громче, протяжнее прогудело по лесу. И ему показалось, будто эхо повторило звук.

«Кто здесь воет?.. Волки?.. Окружают меня? Куда ж теперь? На дерево? Но как залезешь в пальто и сапогах?.. Неужели конец?.. Скорей от этого места, скорей. Не может быть, чтобы на станцию шёл я один. Плетусь, а надо быстрей. Может, смогу догнать тех, кто впереди. Или кто-то выйдет навстречу. Вон уже кто-то идёт, кто-то высокий, большой… Он меня спасёт… Нет, ошибся, это сломанное дерево…»

Толик брёл, не различая дороги. Проваливался в глубокий снег, падал, вскакивал и снова устремлялся вперёд. А деревья всё не кончались, и воющие звуки неслись к нему со всех сторон.

Наконец лес поредел и вскоре остался позади, тёмный и грозный. Дорога поползла на невысокую крутую горку. С неё Толик увидел огни, золотистой цепочкой бежавшие от станции. И тут сзади услыхал:

– То-оли-ик! Подожди меня-а…

Обернулся: по дороге от леса кто-то бежал, кто-то маленький, торопливый. Толик догадался – Маринка, сестра. Но зачем она догоняет его, что случилось?

Толик бросился к ней. Хотелось обнять и сказать что-то важное. Или даже ничего не сказать, а просто взять и поцеловать её.

– Ты чего? – спросил он, когда она подбежала. – Зачем прибежала? Зачем догоняла меня?

– Чего-чего, ключи забыл, вот чего! – вздохнула запыхавшаяся, разгорячённая Маринка.

– Ох, ты, стоило из-за этого, – сказал он ласково, забирая три ключа на колечке – два от двери, третий – от почтового ящика. – У меня дома запасные есть…

– А если б не было, тогда что? – не могла отдышаться Маринка. Ей хотелось, чтобы Толик похвалил её за прыткость: удалось-таки догнать. – Я вон сколько бежала, из сил выбилась.

– Ладно, за ключи спасибо. Но как же ты… одна через такой лес? Разве не страшно?

– Вот сказал! Наш лес не страшный, его никто не боится.

– Никто, говоришь?.. Ладно, спасибо за ключи… Я где-то читал: если встретишь волка, остановись и пристально посмотри ему в глаза. И он не выдержит – отступит. Только не беги…

– Ты что, боишься?

– Нет, с чего ты взяла? Но… кто-то воет. Неприятно, понимаешь? Мороз по коже…

– Не выдумывай. Кто воет? Почему я не слышала?

– Волки, наверно. Протяжный вой, нехороший. Они что, специально для меня выли?.. Я думал, может, на дерево забраться, или что, – стараясь улыбнуться, говорил он и смотрел на сестру.

У Маринки задрожали покрытые пушистым инеем ресницы – она рассмеялась.

– Чудак ты. У нас на сто вёрст никто волков не видал, а ты «воют». Дай-ка я тебе шапку поправлю и верхнюю пуговицу на пальто застегну. Вот, теперь не замерзнешь.

Толик, хотя и пробурчал «спасибо», но тут же расстегнул верхнюю пуговицу.

– Славика разве не ты вчера победил?

– Я. Но…

– Ну и помни об этом. Ступай на станцию, а то опоздаешь. Может, проводить?

Толику очень хотелось, чтобы эта маленькая, почти на голову ниже него сестра, пошла с ним, довела до самой станции, но он пересилил себя:

– Зачем, не надо. Здесь же нет леса.

И, понимая, что говорит не те слова, что выдает себя, свой страх, торопливо добавил:

– Мне, наверное, показалось, что волки. Откуда они здесь? Их даже в больших лесах почти не осталось… Ну, иди, малышка, спасибо за ключи. Приезжай летом к нам. В цирк сходим, в планетарий!

– Ага, может, приеду. Я давно в цирке не была, аж со второго класса. И в планетарий хочется, а там я вообще ни одного разу не была.

Толик смотрел, как она уходила, и вдруг закричал:

– Привет передавай!

– Кому, волкам? – рассмеялась она.

– Нет, вашим… Ребятам!..

…Потом он сидел в вагоне электрички и под стук колёс вспоминал страшный лес, длинную дорогу на станцию и свою сестру Маринку, что не поленилась догнать его по такой и отдать ключи....

Ленинград. 1986

ПРЕТЕНДЕНТ НА ПОБЕДУ

– Сборная, в одну шеренгу становись!..

Старший тренер Юрий Тимофеевич Ковалев худ, высок, с большими руками и большой головой. Весной ему «стукнуло» сорок. «Вершина молодости, подножие старости», – как он сам говорил о своем возрасте. Но, несмотря на седые волосы и «подножие старости», выглядел он молодо, задорно, а главное, жил и работал, уверенный в том, что и ему когда-нибудь повезёт и он вырастит настоящего большого бегуна, который станет Чемпионом.

– Равняйсь! Смирно! По порядку рассчитайсь!..

Его самая большая надежда – шестнадцатилетний Игорь Зимогоров, красивый, одаренный парень. Игорю одинаково легко давались и скоростной спринт, и школьная учёба, но он, как думал Юрий Тимофеевич, «не давался самому себе».

– Чья очередь работать собой?

– Моя! – шагнул вперёд Зимогоров.

Юрий Тимофеевич считал, что всякий человек должен постараться овладеть собой, своим характером, чтобы стать самому себе учителем. А если нужно, то и тренером. Он взял за правило: с каждой тренировки отпускать кого-либо из учеников «для индивидуальной работы над собственным «Я».

Ребятам нравился такой подход. Некоторые уходили в лес и там, как молодые лоси, бегали по просекам и полянам. Другие взбирались на гору Маяк и, шумно дыша, носились вверх и вниз по её крутым песчаным склонам. Багровели от натуги лица, блестели под солнцем частые росинки пота, но ты проявил характер, возвысился над собой, ты – учитель! – и нет жалости к себе… Игорь Зимогоров, когда подошла его очередь, выбрал поросший травой берег Светлого озера. Тут ему хорошо. Тут он чувствовал себя вольным, как ветер. Тут можно прервать бег, рухнуть в траву и замереть, чувствуя свою соединённость с берегом и водой, с небом и облаками, со всем, что тебя окружает.

* * *

Было утро, солнце. Трепетал над землёй и заливался жаворонок. Вода в озере казалась частью неба, а небо – синей водой, в которой, будто гусиные перья, неподвижно лежали белые облака.

На берегу три женщины с маленькими детьми, загорают, едят красные-помидоры, густо посыпая солью. Поели, сели вязать – ослепительно искрятся под солнцем длинные стальные спицы. Вот они, испугавшись, наверное, солнечного удара, засобирались домой. Подняли на руки малышей и двинулись к посёлку, что начинался неподалёку, на пригорке.

В другой стороне, у низкорослых, приземистых кустов ольховника – старуха с внуком. Он стоит перед бабушкой с мокрым от слёз лицом, канючит:

– Хочу-у купа-ацца…

Бабушка раскрыла журнал «Здоровье», читает, молчит, будто не слышит. Много ли прочитаешь, когда внук дёргает за руку, не перестаёт просить. Отложила журнал, отрешённо смотрит в озеро. Наконец, не выдерживает:

– Не пущу, не надейся. Приедут мать с отцом – у них спрашивайся. У меня сердце разрывается, когда ты в воде. На глубоком судорога сведёт – а я плавать не умею, кто тебя спасать будет?

– Хочу-у купа-ацца!..

«Жёсткая старуха, привела мальчишку на озеро и держит в узде, – думал Игорь, приступая к разминке. – Это как если поставить перед голодным еду и не давать есть… Когда я был старухой, не запрещал своим внукам купаться. Пока они купаются, они растут и здоровеют!..»

«Когда я был…» он перенял у своего отца – преподавателя черчения в строительном ПТУ. Отец, бывало, на очередную шалость сына говаривал: «Когда я был Иваном Грозным!..» И становилось ясно, что шалостей таких не надо. Отец и ученикам своим частенько говорил: «Когда я был Иваном Грозным!..» – и те его тоже понимали.

Игорь, по своему несовершеннолетию и малой общественной значимости, много не дотягивал до высокого и властного «Когда я был Иваном Грозным!..», а потому переиначил находку отца на свой манер и пускал её в ход, когда надо и не надо. Ему казалось, такие слова возвышают его над собеседниками или просто слушателями. Правда, часто доходило до абсурда. Например, мама обращалась к нему: «Игорь, дай я заштопаю носок?» На что сын важно отвечал: «Когда я был носком…»

– Купа-ацца хочу-у, – особенно жалобно проблеял внук, и старуха не выдержала:

– Ох, надоеда, все жилы вытянул. Не ходи глубоко, у бережка поплескайся.

Вскоре Игорь забыл о старухе и её внуке. Начав с ходьбы, перешёл на медленный бег, еле сдерживая себя, чтобы не сорваться на скорость. Его молодые, скучающие по работе мускулы, наливались свежей силой или «мышечной радостью», как называл её Юрий Тимофеевич. Душа пела, и всё вокруг становилось ярче и прозрачнее, будто на голубом небосводе появилось ещё одно солнце. В таком состоянии легче всего думать о хорошем и светлом. И мечтать об успехе.

«Послезавтра уезжаем в Москву. Я хочу выиграть соревнования, хочу победить. Мне всего шестнадцать лет, а я уже перворазрядник. Через два-три года стану мастером спорта, через пять – чемпионом России, а там Олимпиада… Когда я был олимпийским чемпионом…»

И вдруг!

– Спасите!.. Люди добрые, помогите!..

Кричали с берега.

Игорь кинулся туда.

Остановился.

Повернул к кустам. Раздвинул ветки.

Старуха, что не пускала внука купаться, стояла по колени в воде и уже не кричала, а лишь открывала рот в немом крике, и от страха у Игоря по телу поползли холодные мурашки.

«Где её внук?» – оглядывал он прибрежную гладь озера. Неожиданно из воды показались растопыренные пальцы мальчика – и рука снова скрылась в глубине.

Старуха тоже увидела эти пальцы, эту детскую руку, упала лицом на воду, захлебнулась и на четвереньках стала пятиться к берегу.

Зимогоров стоял оцепенев, парализованный страхом, тупо смотрел на старуху, не двигаясь с места.

– Что там? – раздался резкий голос за его спиной. Игорь вздрогнул. Ему не хотелось, чтобы его застали здесь, за кустами, когда там звали на помощь.

Мимо него промчался невысокий мужчина в сапогах и рабочем комбинезоне, подбежал к старухе:

– Где?.. В каком месте?

Обезумевшая старуха молча подняла руку, показав, где мальчик.

Мужчина бросился в воду, поплыл.

Игоря будто подтолкнули, он вышел из-за куста и побежал к ним. Что-то подсказало ему, что нужно искать мальчика, помогать мужчине – оставаться на берегу в такую минуту было нельзя.

Мужчина скрылся в глубине, вскоре вынырнул, шумно вдохнул и снова ушёл под воду.

Игорь поплыл к нему и тоже стал нырять. Но глубоко нырнуть не мог – боялся. Даже глаза не открывал: казалось, увидев утопленника, он утонет сам.

Наконец мужчина показался из воды и поплыл к берегу – одной рукой он держал за волосы мальчика.

Старуха закрыла руками лицо и пятилась – будто освобождала плывущему место.

Мужчина вынес мальчика на берег, опустился на одно колено, положил малыша на другое и стал делать искусственное дыхание. У мальчика изо рта и носа полилась вода – Игорь увидел, что он пошевелил рукой. Мужчина опустил его на землю, стал жать, массировать живот и грудь, поднял мальчика за голову, сложил пополам и снова выпрямил. И так несколько раз.

«Помоги ему, дяденька, спаси его!.. Я бы тоже помогал, если бы умел, если бы знал, как ему помочь!..»

Мальчик открыл глаза и закашлялся. Мужчина поднял его на ноги, стал придерживать за плечо, чтобы не упал.

На берег сбегались и сходились люди – взрослые и дети, и совсем младенцы, которых мамы подвозили в колясках.

Мальчик долго не приходил в себя: подкашивались ноги, он оседал на землю. Но мужчина терпеливо и яростно ставил его снова и снова.

И вот уже мальчик стоит один, без помощи. Постоял, бессмысленно разглядывая своего спасителя, словно бы даже обижаясь на него за то, что он его столько мучил, и, шатаясь, побрёл от воды. Он был спасён.

Мужчина только теперь увидел стоявшего рядом рослого, загоревшего Зимогорова, покачалл головой:

– Что ж ты, парень? Не отсиживаться надо в кустах, когда такое дело, а помогать. Небось, в спортлагерь приехал?

– Я… как вам сказать?.. вначале не сообразил.

– Ладно, чего там.

Старуха сидела на земле и плакала, тихо, жалко. Но вот она поднялась, упала перед мужчиной на колени и пыталась целовать его руку.

– Не надо, мамаша, всё хорошо, – говорил он, отступая на шаг. – Я, понимаешь ли, сено ворошил и услыхал – зовут. Хорошо, успел… Идите к мальчишке, уведите домой. Ему теперь не надо быть уводы.

Он сел на землю, стащил сапоги, стал выливать из них воду. И тихо бормотал:

– Не хотел идти сено ворошить, а будто что заставило, как толкнуло…

– Спасибо тебе, милый человек, спасибо, родной, – лепетала не отошедшая от страха и боли старуха.

– Ладно, мамаша, чего там, дело сделано. Я в морском десанте служил, нас учили!

Старуха остановилась – руки опущены, спина согнута, губы дрожат, и, глядя на неё, Игорь на мгновение представил себе, как она пришла домой, к матери и отцу мёртвого мальчика, и как ей потом жить оставшиеся годы. И почувствовал, что сейчас у него самого потекут слёзы. Он пробормотал: «До свидания» – и медленно побрёл в спортлагерь. Пришёл на стадион, сел на скамейку и молча наблюдал, как его товарищи соревновались в беге. Сейчас, после озера, их азарт, их желание быть обязательно первыми показались ему наивной игрой, детской забавой.

– Что так рано? – Спросил Юрий Тимофеевич.

– Там пацан утонул, – еле слышно проговорил Зимогоров.

– Чей? Когда?

– Ничей, дачник. Сначала утонул, а потом его мужик спас. Еле откачали.

Юрий Тимофеевич подозвал ребят, строго предупредил:

– Без меня на озеро – ни шагу. На этом тренировка закончена, готовьтесь к обеду.

Игорь пошёл в спальный корпус, лёг на кровать и уткнулся лицом в подушку…

* * *

Вскоре в посёлке, а затем в спортлагере каждый знал, что Зимогоров прятался в кустах, когда нужно было бежать на помощь. Ребята вначале шутили, посмеивались: мол, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. А потом кто-то пробурчал:

– Да что тут особенного, он же трус! Он только себя любит.

Больно укололи Игоря эти слова, в груди сделалось холодно, пусто. Он хотел возразить, возмутиться или, на худой конец, отпустить свою «дежурную» шутку: «Когда я был утопленником…» Но вместо этого растерянно улыбнулся и отошёл в сторону. Оставалось надеяться, что случай на озере скоро забудется, – ведь случай, в общем, пустяковый, пацан-то живой!

После обеда все поплелись в палату отдыхать. Ребята острили:

– Лучшее положение в мире – горизонтальное положение!..

– Лучше переесть, чем недоспать!..

В палату вошёл Юрий Тимофеевич и сразу – к Зимогорову:

– Правду говорят, что ты в кустах прятался, когда мальчик тонул?

Вопрос тренера удивил и расстроил Игоря. Выходит, это не его личное дело – решать, как поступить в момент опасности, возможно, смертельной. С какой стати он должен давать объяснение своему поступку, когда он и сам не совсем понимал, что произошло с ним на озере?