Песнь Двух Волков

Они столкнулись в узком, полутемном переходе, ведущем из оружейной палаты. Святослав, возвращавшийся с тренировки, был потным, злым и уже слегка пьяным – утро он начал с рога медовухи. Его огромная фигура почти полностью перекрыла проход. Яромир шел ему навстречу в сопровождении двух телохранителей-варягов, похожих на скалы. Он был, как всегда, спокоен и холоден, но в его серых глазах плескалось презрение.

Святослав остановился, уперев руки в бока.

– А, вот и он. Наш щенок-счетовод, – пророкотал он, и его голос гулко разнесся под сводами. – Все бумажки свои пересчитал? Все монеты перецеловал? Или ты у своих заморских друзей новый способ выдумал, как шкуру с наших мужиков сдирать?

Яромир остановился в двух шагах. Варяги за его спиной замерли, положив руки на рукояти секир.

– В отличие от тебя, брат, я занимаюсь делами княжества, а не просушиваю мозги в винном погребе, – ответил он тихим, ядовитым голосом. – Или сегодня у тебя по расписанию еще поход в бордель? Не забудь надеть кольчугу. Говорят, от некоторых шлюх зараза похуже вражеской стрелы.

Лицо Святослава налилось кровью.

– Ах ты, сучий выродок! – взревел он, делая шаг вперед. Его рука метнулась к мечу. – Да я тебе твой змеиный язык вырву и скормлю псам! Ты, со своей сворой купцов и ростовщиков, уже продал нашу землю! Я знаю! Ты обещал им торговые дворы в самом центре города, потеснив храмы! Ты обещал им отдать право на сбор дани с речных пристаней! Ты готов отдать им все, даже собственную задницу, лишь бы они наполнили твой кошель серебром!

Он выхватил меч из ножен, и лезвие хищно блеснуло в тусклом свете.

– Отец еще дышит, а ты уже торгуешь его наследством, как последняя блядь!

Варяги Яромира без единого слова выставили вперед свои огромные секиры-бродаксы, перекрывая ему путь. Их лица были абсолютно бесстрастны.

Яромир даже не вздрогнул. На его губах играла холодная, злая усмешка.

– Ты прав, я торгую, – сказал он, глядя брату прямо в глаза. – Только не наследством, а будущим. Будущим, в котором казна полна, а границы защищены наемной сталью, а не пьяной, оборванной дружиной, готовой служить за бочку браги. А что можешь предложить ты, брат?

Он обвел Святослава презрительным взглядом с головы до ног.

– Ты пропьешь это княжество за месяц. Раздаришь земли своим дружкам-собутыльникам. Начнешь войну с соседями ради грабежа, в которой полягут наши лучшие мужи. А когда деньги кончатся, ты начнешь грабить свой собственный народ. Потому что ты ничего другого не умеешь. Ты – дикий зверь. Сильный, ревущий, но глупый. А таким не место на троне. Таким место в клетке. Или на цепи.

Это было уже не просто оскорбление. Это был приговор. Ярость Святослава достигла предела. Он зарычал, как раненый медведь, и занес меч для удара, не обращая внимания на выставленные секиры. Кровь могла пролиться прямо здесь, в этом темном, вонючем коридоре.

– Княжичи! Именем вашего отца!

Из-за поворота стремительно вышел воевода Ратибор. Он встал точно между братьями, и его спокойная, массивная фигура, казалось, поглотила всю их ярость.

– Опустите оружие! – его голос не был громким, но в нем звучала такая стальная власть, что даже варяги на миг заколебались. – Вы что творите, щенки? Ваш отец умирает в нескольких шагах отсюда! Он слышит ваши крики! Вы хотите, чтобы его последние часы были отравлены вашей грызней? Вы позорите его седины!

Он повернулся к Святославу.

– Князь, ты старший. Будь мудрее. Неужто твой меч, знавший кровь врагов, теперь будет угрожать твоему брату?

Затем он посмотрел на Яромира.

– А ты, князь… Твой язык острее меча. Но мудрость не в том, чтобы ранить словом, а в том, чтобы исцелять. Сейчас не время для ссор. Сейчас время для скорби и единства.

Он говорил правильные, нужные слова. Он был голосом разума. Верным слугой, пытающимся помирить неразумных детей своего господина.

Святослав, тяжело дыша, медленно опустил меч. Он все еще кипел от ярости, но слова Ратибора о больном отце подействовали на него.

Яромир молча кивнул своим варягам, и те убрали секиры.

– Идите, – сказал Ратибор примирительно. – Остыньте. Подумайте о том, что вы – одной крови.

Святослав с ненавистью посмотрел на брата, зло сплюнул на каменный пол и, развернувшись, широкими шагами пошел прочь.

Яромир подождал, пока тот скроется за поворотом, и, не сказав ни слова, тоже ушел в противоположную сторону.

Ратибор остался в коридоре один. Маска верного слуги сползла с его лица. В его глазах не было ни скорби, ни сожаления. Лишь холодный, хищный блеск. «Грызитесь, щенки, грызитесь,» – подумал он. – «Ненавидьте друг друга. Скоро… очень скоро я дам вам повод утопить эту ненависть в крови».

Он видел, что они уже готовы. Ему оставалось лишь убрать последнюю преграду – старого, умирающего князя. И тогда эта ненависть, которую он так умело разжигал, сожжет их обоих. И его, Ратибора, врагов.

Глава 12: Женские Хитрости

Святослав был в ярости. После стычки с братом он вернулся в свои покои, выгнал слуг и в одиночестве опустошил целый кувшин крепкого, хмельного вина. Ярость бурлила в нем, требуя выхода. Ему хотелось ломать, крушить, убивать. Но больше всего ему хотелось женщину. Не для нежности. Для того, чтобы взять грубо, властно, чтобы доказать свою силу, выплеснуть злобу, утвердиться в своем праве самца-вожака.

Словно услышав его мысли, в дверь тихонько постучали.

– Кто там?! Пошли прочь! – рявкнул он.

Дверь, однако, приоткрылась, и в покои скользнула женская фигура.

– Прости, князь, если не вовремя… – голос был тихим, похожим на шелест шелка.

Это была боярыня Олена. Молодая вдова, чей муж, старый и немощный боярин, удачно преставился полгода назад, оставив ей спорное наследство и кучу жадных родственников, готовых разорвать ее земли на куски. Олена была умна. Она знала, что в наступающие смутные времена одинокой женщине, даже знатного рода, не выжить без сильного покровителя. И она сделала свою ставку.

Она была одета в тонкое синее платье, которое не столько скрывало, сколько подчеркивало изгибы ее тела. Светлые волосы были распущены и волнами спадали на плечи. Она выглядела испуганной и беззащитной, но в ее глазах цвета летнего неба горел холодный, расчетливый огонек.

– Чего тебе, женщина? – грубо спросил Святослав, разглядывая ее налитыми кровью глазами.

– Защиты прошу, князь, – прошептала она, делая еще шаг. – Родня мужа моего покойного грозится отнять у меня все. Говорят, раз я бездетна, то и права на наследство не имею. Хотят сослать меня в дальний терем, почти в рабство… Ты один можешь заступиться. Ты – будущий правитель.

Святослав хрипло рассмеялся.

– Заступлюсь… Конечно, заступлюсь. Но всякая защита стоит денег, боярыня. Или… чего-то еще.

Олена опустила глаза.

– У меня нет денег, князь. Родня все отобрала. У меня осталась только… я сама.

Она медленно подошла к нему. От нее пахло медом, травами и едва уловимым, волнующим запахом женского тела. Она взяла его огромную, огрубевшую от меча руку и прижалась к ней щекой. Ее кожа была нежной, как лепесток.

– Все говорят, что ты будешь великим князем, – прошептала она, глядя на него снизу вверх. – Сильным. Щедрым. Настоящим мужчиной. Не то что твой брат… холодный, как рыба.

Эти слова были бальзамом на его уязвленную гордость. Он сжал ее руку. Он ожидал, что она вскрикнет, но Олена лишь прикрыла глаза, словно ей нравилась его грубая сила. Это завело его окончательно.

Он рванул ее на себя, и она податливо упала в его объятия. Ее губы, мягкие и влажные, нашли его. Это был не поцелуй. Это было нападение, поглощение. Он целовал ее грубо, яростно, сминая ее губы, впиваясь в ее шею. Он ожидал сопротивления, борьбы, но она лишь стонала и еще теснее прижималась к нему всем телом, позволяя его рукам делать все, что им заблагорассудится.

Его ладонь грубо задрала подол ее платья, нашла гладкую, упругую кожу бедра, смяла ягодицу. Он ощутил, что под платьем на ней больше ничего нет.

– Хитрая сука, – прорычал он ей в губы.

– Твоя сука, князь… – выдохнула она в ответ.

Он швырнул ее на широкое, покрытое шкурами ложе. Платье затрещало под его руками, открывая вид на ее тело. Высокая грудь с темными сосками, тонкая талия, пышные бедра, и темный треугольник волос между ними. Она не прикрывалась. Она лежала, раскинув руки, и смотрела на него с покорностью и вызовом одновременно.

Он сорвал с себя штаны и навалился на нее сверху, не заботясь о прелюдиях. Он вошел в нее одним мощным, глубоким толчком. Она вскрикнула, но это был не крик боли, а крик, смешанный с удовольствием. Она обхватила его ногами, впиваясь ногтями в его спину, и начала двигаться ему навстречу – яростно, исступленно, словно пыталась поглотить его, выпить всю его силу и злость. Для Святослава это был идеальный выход его ярости. Для Олены – холодный, расчетливый акт, цена ее будущего.

Когда он, тяжело дыша, лежал на ней, она, едва переводя дух, начала говорить. Ее пальцы нежно перебирали рыжие волосы на его груди.

– Ты такой сильный, мой князь… – шептала она. – Никто не сможет тебе противостоять. Все бояре пойдут за тобой.

– Не все, – прорычал он, все еще злой, хоть и удовлетворенный. – Есть еще крысы, которые сомневаются. Ждут, в чью сторону ветер подует.

– Глупцы, – прошептала Олена, ее губы коснулись его плеча. – Кто же они, эти слепцы? Назови их мне, мой повелитель. Я буду молиться за их прозрение… или за их скорую кончину.

Святослав, пьяный от вина и секса, расслабленный в ее объятиях, рассмеялся. Женское любопытство. Что в нем опасного? И, желая похвастаться своей осведомленностью, своей властью, он назвал ей три имени. Боярин Тихомир, у которого были большие долги. Боярин Велемудр, старый и осторожный. Боярин Лютобор, который водил дружбу с купцами…

Она слушала, запоминая каждое слово, и ее пальцы продолжали ласково очерчивать узоры на его коже. Она осталась с ним до самого утра, еще дважды утолив его голод и окончательно усыпив его бдительность.

А когда рассвет только начал окрашивать небо, она тихо выскользнула из его покоев. В укромном месте, в тени старой часовни, ее уже ждал неприметный человек в сером плаще. Это был один из людей Яромира.

Олена, не говоря ни слова, передала ему небольшой, туго скрученный свиток. В нем были три имени, написанные ее ровным, четким почерком.

Человек молча кивнул и растворился в утреннем тумане.

Олена поправила платье и пошла к себе. На ее губах играла легкая, торжествующая улыбка. Она заплатила свою цену. И теперь пришло время получать прибыль. Для троих бояр этот день станет началом конца. А для нее – началом новой жизни. Она поставила на хитрого волка. И сегодня ночью помогла ему вырвать кусок мяса из глотки его оглупевшего от похоти брата.

Глава 13: Долг Купца

Боярин Драгомир вошел в покои Яромира с опаской. Он не любил этого младшего княжича. В нем было что-то неживое, змеиное. Драгомир предпочитал понятную, громкую ярость Святослава, его щедрые обещания и хмельное братство. Но пока старый князь был жив, Драгомир, как и многие другие, предпочитал не делать окончательный выбор. Он выжидал. Он был лисой, а не волком.

Вызов от Яромира его встревожил. Он ожидал чего угодно: угроз, попытки подкупа, лести. Но покои княжича были тихими, почти монашескими. Сам Яромир сидел за своим огромным дубовым столом, одетый в простой темный кафтан, и что-то писал на восковой дощечке. Он даже не сразу поднял голову.

– Боярин Драгомир, – наконец сказал он, не повышая голоса. – Присаживайся. Вина?

– Не пью до заката, княжич, – буркнул Драгомир, садясь в предложенное кресло. Оно было жестким, неудобным, словно специально сделанным для того, чтобы гость не расслаблялся.

– Похвально, – Яромир отложил стилус. – Умеренность – признак мудрого мужа. Жаль, мой брат этого не понимает.

Драгомир промолчал. Он не собирался ввязываться в эти игры.

– Я позвал тебя поговорить о будущем, боярин, – продолжил Яромир, глядя ему прямо в глаза. Его серый взгляд был холодным и пронзительным, как игла. – О твоем будущем. Я знаю, что ты – человек чести и верности. И я знаю, что ты еще не дал клятву ни одной из сторон.

– Я верен нашему отцу, князю Светозару, – твердо ответил Драгомир. Это был безопасный, правильный ответ.

– Безусловно, – кивнул Яромир. Уголки его губ едва заметно дрогнули в подобии улыбки. – Но наш отец, как ты знаешь, скоро предстанет перед богами. И его земли, его люди… им понадобится хозяин. Твердая рука. Не рука пьяницы, который раздаст все за один пир.

Драгомир напрягся. Сейчас начнутся уговоры, обещания. Он приготовился слушать и вежливо отказываться. Но Яромир не стал ничего обещать. Он просто открыл резную шкатулку, стоявшую на столе, и вынул из нее несколько свитков пергамента. Он молча, один за другим, разложил их на столе перед боярином.

Драгомир посмотрел на первый свиток. И похолодел.

Это была долговая расписка. Его расписка. На огромную сумму в пятьсот гривен серебром. Он брал этот долг два года назад у готландского купца Ульфрика, чтобы отстроить терем после пожара. Он выплачивал проценты, но до полной уплаты было еще далеко. А внизу, под его размашистой подписью-тамгой, стояла другая, аккуратная, и печать: долг перекуплен и теперь принадлежит Яромиру.

Его руки задрожали. Он посмотрел на второй свиток. Это была закладная на его южную вотчину, самую плодородную. Он заложил ее новгородским купцам, чтобы дать дочери богатое приданое. Этот долг тоже был теперь в руках Яромира.

Третий свиток. Четвертый. Пятый.

Долги за поставку византийского шелка для его жены. Долги за фризских скакунов. Долги за варяжское оружие. Все его попытки жить не по средствам, пустить пыль в глаза соседям, все его тайные финансовые грехи сейчас лежали перед ним на столе, аккуратно собранные в одни руки.

Он поднял глаза на Яромира. Его лицо было бледным, как полотно. По лбу катился пот. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь сиплый хрип. Он чувствовал себя голым. Ободранным до костей. Весь его мир, его честь, его богатство, его будущее – все сейчас умещалось на этих нескольких кусках пергамента.

– Я… я платил проценты… – выдавил он.

– Ты платил, – спокойно согласился Яромир. – И мог бы платить еще лет десять. А мог бы и не платить. Я могу потребовать уплаты всего долга немедленно. Как указано вот здесь, мелким шрифтом, – он постучал ногтем по пергаменту. – И если ты не сможешь заплатить, а ты не сможешь, я заберу все. Твои земли, твои дома, твоих холопов. Твоя жена и дочь пойдут по миру или станут прислужницами в доме нового хозяина твоей вотчины. А тебя самого я могу посадить в долговую яму. И ты сгниешь там, боярин.

Он говорил это без злости. Без угроз. Он просто констатировал факт. Как купец, подсчитывающий барыши. И это было страшнее любой ярости. Это была холодная, безжалостная, математическая правда.

Драгомир обмяк в кресле. Его спесь, его хитрость – все исчезло. Он был в капкане. Он вспомнил слухи. О том, как Яромир годами, через своих доверенных купцов, скупал долги самых влиятельных, но расточительных бояр. Он не угрожал им мечом. Зачем? Меч – это кровь и месть. А долг – это поводок. Короткий и надежный.

– Что… что ты хочешь, княжич? – прошептал боярин.

Яромир улыбнулся своей ледяной улыбкой.

– Я? Я хочу, чтобы у Заречья было будущее. Я хочу порядка. И я хочу, чтобы мудрые и влиятельные мужи, вроде тебя, боярин, помогли мне его построить.

Он собрал расписки в одну аккуратную стопку. Взял свечу и поднес пламя к краю пергамента.

– Конечно, если ты решишь, что тебе по пути с моим братом, то я пойму. Честь – прежде всего, – сказал он, глядя, как огонь начинает пожирать край свитка, подбираясь к страшным цифрам. – Но тогда этот разговор будет нашим последним. А завтра утром мои люди придут взыскивать долги.

Пламя лизнуло его пальцы, но он даже не поморщился. Он просто ждал.

Драгомир смотрел, как горит его рабство или его свобода. Выбор был очевиден. У него не было выбора.

– Я… с тобой, князь, – выдавил он. – Я с тобой. До конца.

Яромир спокойно опустил горящий пергамент в стоявшую рядом медную чашу с водой. Огонь с шипением погас.

– Я рад это слышать, боярин, – сказал он, вставая. – Я знал, что ты – человек разумный. А теперь иди. И жди моих распоряжений. Ты мне скоро понадобишься.

Боярин Драгомир вышел из покоев, шатаясь, как пьяный. Он чувствовал не облегчение. Он чувствовал холод. Липкий, всепроникающий холод. Он только что продал свою душу. Не за гору золота, не за новые земли. Он продал ее за право остаться тем, кто он есть. И понял, что человек, который умеет так затягивать удавки, не проиграет войну тому, кто умеет только махать мечом.

Глава 14: Танец Духов

Ночь опустилась на Ведмино, тихая и густая, как деготь. Деревня спала. Усталые тела мужиков и баб искали отдыха в душных избах. Но Родану не спалось. Новости из города, нападение на болотах, взгляды девушек, полные ожидания, – все это гудело в его голове, как встревоженный рой пчел.

Он встал с лежанки, стараясь не скрипнуть половицами. Взял амулет Любавы, который снял на ночь. Лунный камень в нем был холоден и тускл. Родан вышел на крыльцо, вдыхая прохладный, пахнущий росой и дымом остывших очагов воздух.

Луна, полная и белая, висела в небе, заливая мир призрачным, серебряным светом. Родан сел на ступеньку. Он закрыл веки и сосредоточился, как учила Любава. Не пытаться увидеть. Просто позволить миру показать себя. Он дышал глубоко и ровно. Когда он снова открыл глаза, мир был уже не тот.

Он преобразился. Обыденная реальность никуда не делась – вот его изба, вот кривой плетень, вот темная громада сарая. Но поверх всего этого, сквозь все это, проступал другой мир. Мир Нави.

Это было похоже на то, как смотришь сквозь слой чистой воды на речное дно. Все знакомо, но все немного искажено, подернуто дрожащей, живой дымкой.

Он посмотрел на свою избу. И увидел. В самом теплом углу, за печкой, спал, свернувшись клубком, дух-хранитель его дома. Домовой. Он выглядел как маленький, лохматый старичок размером с кошку. Его аура была теплого, уютного, медового цвета. Он тихо посапывал во сне, и от него по всей избе расходились тончайшие золотые нити покоя и благополучия. Родан впервые увидел своего незримого соседа так ясно. И почувствовал прилив благодарности.

Он перевел взгляд на темнеющую в отдалении баню. Там тоже было свечение, но иное. Зеленоватое, влажное, пахнущее паром и вениками. Банник. Дух не такой добродушный, как домовой, любящий порядок и не терпящий неуважения. Сейчас он не спал. Он сидел на крыше бани, свесив косматые ноги, и лениво почесывал себе брюхо, наблюдая за деревней.

Взгляд Родана скользнул дальше, к реке, что блестела под луной. И он отшатнулся. От глубокого омута, что был под крутым берегом, поднимался столб холодной, сине-черной энергии. В ее клубах он различил смутные, пугающие очертания. Огромное, раздутое тело, покрытое тиной, рыбьей чешуей и ракушками. Нечесаная борода из водорослей. И два глаза, горящие в темноте фосфорическим, мертвым светом. Водяной. Дед, хозяин реки. Он был зол. Любава была права. Его аура была полна холодной, тяжелой ярости. Он был недоволен тем, что творится на его берегах, и готов был утянуть на дно любого, кто проявит неосторожность.

Родан сглотнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Это была сила, с которой нельзя было шутить.

Но самое поразительное ждало его, когда он посмотрел на спящую деревню в целом.

Он увидел души.

Возле каждого дома, каждой избы стояли они. Полупрозрачные, сотканные из лунного света фигуры. Мужчины и женщины в старинных одеждах, которых Родан никогда не видел при жизни. Это были предки. Духи рода, оставшиеся на земле, чтобы оберегать своих потомков. Вот у дома кузнеца стоит могучий бородатый прадед, скрестив на груди призрачные руки, и с одобрением смотрит на крепкий сруб. Вот над крыльцом старосты Михея витает дух его недавно убитого отца, и его аура полна скорби и беспокойства.

Они не вмешивались. Они просто были. Незримые стражи, чья сила – в их памяти, в их связи с этой землей. Они образовывали над деревней невидимый купол, сотканный из сотен серебряных нитей, тянущихся от них к их спящим детям, внукам и правнукам. Этот купол защищал, оберегал от мелкой нечисти, от дурного глаза, от болезней.

Родан вдруг осознал себя частью всего этого. Он был не просто охотником, живущим в избе. Он был звеном в бесконечной цепи. Его кровь была кровью этих светящихся стражей. Его земля была их землей. И покой, который они хранили, был и его покоем.

Это было величественное и одновременно пугающее зрелище. Он понял, что мир гораздо больше и сложнее, чем он думал. Что рядом с каждым живым существом всегда незримо присутствует дух. Что каждое действие, каждое слово оставляет след не только в Яви, но и в Нави.

Он просидел так до самого рассвета, наблюдая за этим безмолвным танцем духов. Он учился не бояться этого мира, а быть его частью. Он учился дышать с ним в унисон. Когда первые лучи солнца коснулись земли, призрачные фигуры предков растаяли, как утренний туман. Домовой в избе потянулся и зевнул. Банник спрыгнул с крыши и скрылся внутри бани. Но Родан знал – они никуда не делись. Они просто снова стали невидимы.

Это была не просто ночь откровений. Это было посвящение. Он перестал быть просто парнем, который видит "что-то странное". Он стал тем, кто видит мир таким, какой он есть на самом деле. Со всей его скрытой красотой, со всей его затаенной опасностью.

Глава 15: Смерть Волка

Покои князя встретили Ратибора привычной вонью. Запах немощи, застарелого пота, мочи и бессилия смешивался с ароматом трав, которые уже давно ничего не исцеляли. Старый волк лежал в своем логове и гнил заживо.

Ратибор вошел тихо, как тень. Две служанки, дремавшие на лавке у стены, вздрогнули и испуганно вскочили. Их ауры – Ратибор не видел их, но чувствовал, как охотник чувствует страх дичи – трепетали от его присутствия.

– Прочь, – бросил он, не повышая голоса.

Девки, подбирая подолы, юркнули за дверь, счастливые избавиться от его ледяного взгляда.

Ратибор остался один на один со своим князем. Светозар не спал. Его глаза, мутные и запавшие, были открыты и смотрели в потолок, на котором плясали тени от единственной свечи. Он едва дышал, и в горле у него что-то булькало.

– Воды… – прохрипел князь, не поворачивая головы.

– Сейчас, государь, – сказал Ратибор. Его голос был спокоен и почтителен, как всегда.

Он подошел к столу, на котором стоял кувшин с разбавленным вином. Это была последняя милость, которую лекари оставили угасающему правителю – несколько глотков перед сном, чтобы забыться.

Рука Ратибора не дрогнула, когда он достал из-за пазухи маленький кожаный мешочек. Он налил в серебряный кубок вина, на треть разбавив его водой из другого кувшина. Затем, отвернувшись от ложа, он высыпал в кубок весь оставшийся белый порошок. Весь. Князь Всеслав велел быть уверенным. Яд мгновенно и без следа растворился в мутноватой жидкости.

Ратибор подошел к ложу. Одной рукой он бережно, почти с сыновьей нежностью, приподнял голову Светозара, подложив ладонь под его сальный, спутанный затылок. Второй рукой поднес кубок к его губам.

– Выпей, мой князь, – его голос был тихим, почти интимным. – Это доброе вино. Оно успокоит твою боль. Ты уснешь и увидишь хорошие сны.

И в этот момент случилось то, чего Ратибор не ожидал. Муть в глазах Светозара на мгновение рассеялась. Он сфокусировал взгляд не на кубке, а на лице своего воеводы. И в глубине его зрачков, на самом дне, вспыхнула последняя, ясная искра осознания.

Старый волк, даже умирая, оставался волком. Он все понял.

В этом взгляде было все: шок, неверие, потом – страшная, бессильная ярость, и, наконец, – горькое, ледяное понимание. Он понял, кто был тем шакалом, что тридцать лет ходил за ним тенью. Кто точил свои клыки, дожидаясь, пока он, вожак, ослабнет. Кто подтачивал его здоровье не только временем, но и ядом, каплей за каплей.

Его рот открылся, губы задрожали. Он хотел крикнуть. Произнести имя предателя. Предупредить сыновей. Но из его горла вырвался лишь нечленораздельный, булькающий хрип. Тело его больше не слушалось. Яд, который он принимал месяцами, сделал свое дело. Он был узником в собственной парализованной плоти.

– Тш-ш-ш, государь, – прошептал Ратибор, глядя прямо в эти все понимающие глаза. На его лице впервые за многие годы появилось некое подобие улыбки. Жестокой, торжествующей. – Не утруждай себя. Пей.

Он чуть наклонил кубок, и вино потекло в приоткрытый рот князя. Светозар не мог сопротивляться. Он давился, пытался отвернуться, но сильная рука Ратибора держала его голову, как в тисках. Жидкость текла ему в горло, обжигая пищевод, как жидкий огонь.