Хранители Елецкой тайны

Люди перекрестились. Кое-где слышались сдержанные рыдания – то жёны воинов стояли позади, слушая приговор своим судьбам. Сердце моё сжалось от понимания: все они, вероятно, обречены. Я уже знал историю: помощи не придёт, город будет сожжён… Огонь факелов бросал дрожащие блики на лица, высвечивал скулы, сжатые губы. И я видел – многие сами понимают свою участь. Но в тот миг никто не дрогнул, не отступил из круга света.

Князь спустился с башни, и толпа расступилась, давая ему пройти. Теперь я смог рассмотреть Фёдора Елецкого вблизи. Он был высок, широкоплеч; поверх кольчуги накинут тёмно-красный плащ, обугленный на краях недавним пожаром. Лицо его – молодое ещё, лет под сорок – было сурово. В темных глазах, бегло окинувших собравшихся, сверкала решимость, но в глубине мерцало и другое чувство – как будто тайная тоска. Трагическое предчувствие? Мне даже показалось: князь уже прощается про себя с каждым.

Рядом с ним шагали бояре и дружинники. Один из бояр, худой пожилой муж с перебитым носом, поспешно догнал Фёдора и взволнованно зашептал ему что-то. Я уловил только обрывки: «…челядь бы отпустить… может, пощады…» Князь молча покачал головой. Другой, в богатой шубе, шагавший по левую руку, раздражённо буркнул: «Пустое, княже. Лучше уж сразу на саблю лечь, чем милости просить…» Фёдор поднял руку, обрывая их спор:

– Довольно. Решено, – твёрдо произнёс он негромко, но так, что оба стихли. – Всех мирных мы укрыли в монастыре, остальным быть на стенах до рассвета. Каждый знает своё место. Делайте, что должно, а там – как Бог даст.

Они двинулись дальше. Люди вокруг тоже начали расходиться – расходились на свои участки стены или в землянки отдыхать перед боем. Я потянулся за ними, не зная, куда идти. Во мне боролись отчаяние и странная решимость: я не мог изменить их судьбу, но должен был узнать разгадку проклятия, ради которой и попал сюда. Терентьев… Хранитель сказал: «Ищи начало в ту ночь». Возможно, ключ у кого-то из этих людей.

Рядом, опираясь на бревно частокола, стоял старик с окладистой бородой в поношенном воинском кафтане. Он тихо молился, шевеля губами. Я услышал имя Николая Чудотворца и подошёл ближе. Возможно, святый Николай – покровитель этого города? В прежней главе тот хранитель был из Никольского храма…

– Дедушка, – осторожно обратился я, – где здесь церковь Николая Чудотворца? Мне надобно свечу поставить.

Старик отвлёкся от молитвы и взглянул на меня с тревогой. Моё появление, видимо, было неожиданным – на мне ведь не было привычного им костюма. Я поспешно накинул капюшон куртки на голову, стараясь выглядеть как странник в плаще.

– Церковь? – переспросил он глухо. – Тут, сынок, неподалёку – в крепости храм Вознесения, а при нём придел Николая Чудотворца. Али тебе к Никольскому монастырю надо? Так тот за рекой был, да сожгли его татары вчера…

Он осенил себя крестом и махнул рукой куда-то во тьму. Я поблагодарил, чувство смятения пронзило меня. Никольский монастырь сожжён… Хранитель в будущем говорил, кажется, об уцелевшем храме Николая – может, речь о другом, восстановленном через века? Сейчас же шёл 1395 год, и монастырь не уцелел при нападении… Значит, хранитель – потомок тех, кто выжил после разорения. Всё сходилось: мне нужно искать тех, кто переживёт это пекло и сохранит тайну. Может, Терентьев – фамилия тех самых хранителей, пошедшая от имени предка? Например, от какого-нибудь Терентия, жившего ныне.

– А нет ли тут священника по имени Терентий? – неожиданно для себя спросил я старика.

Он пощёлкал языком, соображая.

– Терентий?.. – протянул он. – А, так это ты про нашего старца, отца Терентия? Он при Вознесенском храме. Молебен нынче служил. Он самый и есть. Зря, небось, себя не бережёт старик – с вечера всё проехал вокруг на телеге, раненых пособил перевезти, да всё молится… Тебе к нему?

– К нему, – кивнул я торопливо. – Спасибо, дедушка!

– Гляди, – окликнул он меня, когда я уже поспешил прочь, – ты поосторожней. Бьют набатом – значит, ночной тревоги ждать. Тьфу-тьфу… – Он сплюнул через плечо. – Ступай с Богом.

Я шел, почти бежал, указанной дорогой – мимо навеса кузницы, мимо клети с бочками, – пока не увидел впереди купол церкви. Небольшой деревянный храм ютился внутри крепости. Вознесенский храм – главный в Ельце, как понял. При нём, видимо, был и придел Николая. Оттуда струился слабый свет – через приоткрытые ворота в ограде проглядывали огоньки свечей.

Я вошёл во двор храма. Под навесом у стенки несколько женщин и подростков возились с узлами – похоже, складывали туда церковную утварь и книги, готовя к укрытию. Двое молодых монашествующих, заспешив, уносили тяжёлый ковчег, вероятно с мощами, вниз, в полуподвальное помещение. Всем распоряжался невысокий, сухонький священник в потемневшей рясе – тот самый отец Терентий, догадывался я. Несмотря на преклонные лета, он двигался живо, останавливался то тут, то там, тихо давая указания. Лицо его, освещённое дрожащим пламенем лампады, было измождённым, но энергичным; длинные седые волосы выбивались из-под ветхой камилавки.

Я почтительно остановился невдалеке, наблюдая. Отец Терентий обернулся ко мне, прищурил глаза, разглядывая незнакомца.

– Чем могу помочь, чадо? – негромко спросил он, переводя дух. В его голосе слышалась усталость и кротость.

– Батюшка… я странник, – проговорил я, опуская глаза. – Ищу пристанища и… совета.

Священник шагнул ближе, окинул меня внимательным взглядом. От его проницательных глаз словно ничто не могло укрыться – ни моя тревога, ни неуместная одежда. Сердце ёкнуло: а вдруг он видит, кто я на самом деле, из иного века?

Отец Терентий неожиданно коснулся моего плеча. Ладонь его была твёрдой.

– Странник… В такое лихолетье? – пробормотал он задумчиво. – Что ж, Бог привёл. Приходи под святой кров. Мы всех сейчас тут собираем – и раненых, и баб, деток.

Он обвёл рукой двор. Я заметил: действительно, в тени ограды жались женщины с детишками, глядели на нас испуганно. Видимо, князь приказал свести гражданских в храм – здесь надеялись на защиту небес.

– Я… могу помочь, – сказал я, чувствуя глубокое уважение к этому старцу, который не бросил людей в беде. – Давайте я перенесу что нужно.

Он благодарно кивнул. Я присоединился к послушникам, помогая спустить в подклет тяжёлые кипы церковных книг, узелки с ризами, драгоценную утварь. Подвал храма был невелик – низкий сводчатый свод из чёрных от времени брёвен. В одном углу уже сложили свёртки, прикрытые ветошью. Я бережно поставил на пол тяжёлый окованный ящик. Послушник рядом со мной тяжело дышал.

– Реликвии из монастыря спасаем, – хрипло пояснил он шёпотом, вытирая пот со лба. – Там, за рекой, что татары сожгли… Чудо, удалось икону Богородицы вынести и кресты…

В полумраке подвала я разглядел, что на ящике вырезан образ: лики святых чуть поблёкли, но узнаваемы. Икона Божией Матери Елецкой? Вспомнилось, что хранитель упоминал о чудотворной иконе…

Вдруг послушник вздрогнул: сверху, из храма, донёсся глухой шум голосов. Мы поднялись обратно. В храме собрались мужчины – княжеские дружинники с крестами на грудях, ополченцы с факелами. Они заполняли весь неф. Отец Терентий стоял у алтаря. Перед ним сияла свечами большая икона Спасителя. Люди пришли на молебен перед боем.

Я пристроился у притвора, прислонившись к притолоке. В тесноте и сумраке храма стояли сотни людей, тесно прижавшихся друг к другу – воины, старики, подростки. Многие сняли шапки и шлемы, обнажив головы. Свет множества свечей прыгал по бревенчатым стенам, выхватывая из темноты то строгий лик иконы, то потные лица воинов, то опущенные ресницы молящихся женщин.

Отец Терентий начал петь, и его дребезжащему голосу вторили другие священники. Слова церковнославянских молитв наполнили пространство. Пели о ниспослании помощи, о защите градов русских, о даровании мужества воинам. Пели «Спаси, Господи, люди Твоя…».

Гулкое пение разносилось под своды, и казалось – сами бревна стен звучат. У многих на глазах выступили слёзы. Кто-то плакал навзрыд, не скрывая горя. Дружинники, стоявшие впереди, смотрели прямо на икону Спаса, сжав губы. Князь Фёдор я заметил чуть сбоку у солеи – стоял на коленях, склонив голову, сняв богатый шолом, положив его рядом. Его плечи иногда узко подёргивались – то ли рыдал, то ли шептал горячо молитву. Рядом с ним, опустившись на одно колено, стоял с закрытыми глазами один из бояр, сжимая в руке оголённый меч, остриё которого упиралось в деревянный пол.

Меня охватило сильнейшее волнение. Все чувства обострились – я слышал каждый вздох, видел каждое дрожащее пламя свечи. Это прощание с жизнью, прощание с земным перед ликом вечности… Люди молились так, будто сейчас явится само Небо. И, может, оно действительно внимало.

Когда заупокоенную «Вечную память» пропели по тем, кому суждено пасть, многие не выдержали – раздался общий плач. Предчувствие беды стало осязаемым, словно тяжёлый холодный ветер пронёсся по храму, погасив несколько свечей. Служку бросились зажигать их вновь. Кто-то из женщин вскрикнул: «Знамение!» – и упал без чувств. Шёпот пробежал: мол, свечи погасли – к худу. Но отец Терентий поднял руку, прекратил шум и негромко, но твёрдо произнёс:

– Господь с нами. Не устрашайтесь знамения ветряного – то Богородица слезу роняет о нас, грешных. Веруйте: под Ее Покровом спасёмся!

Люди затихли, утирая слёзы. Князь Фёдор перекрестился и поднялся с колен, лицо его уже было спокойно. Видно, нашёл душевную крепость.

Молебен закончился, народ начал тихо расходиться. Одни уходили на стены, другие – к семьям прощаться, третьи остались в храме – укрыться до конца. Я видел, как князь Фёдор подходил к каждому, благословлял, перекрестив мечи воинов, шептал что-то утешающее старикам и матерям. Никто не знал, увидят ли рассвет.

Я вышел на свежий воздух. Над крепостью все так же стояла ночь, но на востоке небо начинало сереть. Последний перед боем час. Самый томительный.

У ограды храма, под звездным небом, князь Фёдор и отец Терентий отошли в сторону для разговора – двое одиноких силуэтов на фоне бледнеющих небес. Я медлил, не решаясь нарушить их уединение. Но тут отец Терентий заметил меня неподалёку и жестом подозвал. Князь обернулся ко мне – его тёмные глаза внимательно скользнули по моей фигуре. Я склонил голову в знак почтения, чувствуя себя неуютно под его пронзительным взглядом. Хоть он и был измучен, в обличье Фёдора Елецкого было истинное достоинство и сила.

– Тот самый странник, о котором я говорил, княже, – пояснил тихо отец Терентий. – Он помогал нам носить святыни. Человек благочестивый.

– В смутный час Бог посылает утешителей, – отозвался Фёдор негромко. – Откуда ты, добрый человек?

Я запнулся, не зная, что ответить. Сказать правду – невозможно. Придумал первое, что пришло в голову:

– Я издалека, княже. Скитался по обителям, собирал писания… Услышал про беду вашу и… решил остаться помогать, чем могу.

Губы Фёдора дрогнули в слабой улыбке.

– Что ж, спасибо. Ныне любая помощь нужна, да и просто доброе слово. – Он сделал шаг ко мне. – Коли странствуешь, может, знаешь – что о нас говорят по Руси? Придёт ли помощь? Спасут ли нас?

В его голосе вдруг проскользнула боль. Этот сильный правитель, держась стойко перед дружиной, сейчас, наедине со старцем и неизвестным странником, позволил прорваться человеческому чувству. Он искал надежды, хотя бы в слухах.

Я молчал, опуская голову. Как я мог сказать ему, что никто не успеет? Что Елец падёт, а Москва лишь вознесёт молитвы, не прислав войска… Отец Терентий вздохнул за меня.

– Господин, надежда только на Господа, – мягко произнёс священник. – Вестей из Рязани нет. Мы одни.

Князь Фёдор опустил глаза. В тусклом свете я видел, как на его небритой щеке перекатывается напряжённая жилка. Он, видно, давно уже смирился с этой мыслью, но последнее сомнение всё же теплилось.

– Один на один с тьмой… – прошептал он, не нам, а скорее ночи. – Столько душ… дети… За что им такая участь?

Отец Терентий перекрестился.

– Может, за грехи наши. А может – промысел Божий, княже. Ты помнишь слова, что святой старец говорил твоему отцу?

Фёдор кивнул и ответил едва слышно, словно вспоминая древнее пророчество:

– "Придёт год, и станет Елец щитом. Прольётся кровь его сынов, но враг не пойдёт далее… От пепла града восстанет заступление небесное…" – князь замолк, потом горько усмехнулся. – Отец верил в эти слова, а мне вот довелось самому их испытать.

Я затаил дыхание. Вот оно – пророчество. Станет Елец щитом… Значит, весь ужас, который должен разразиться, имеет цель: остановить Тамерлана. В голосе князя слышались и гордость, и бесконечная скорбь. Он понимал свою роль – жертвы во имя спасения других.

– Верно, государь, – отозвался старец Терентий. – На всё воля Божия. Может, и положено нам лечь костьми, да от стен наших супостат обратится вспять, устрашась не силы ратной – силы Духа.

Князь выпрямился, лицо его прояснилось, словно от внутреннего света.

– Если такова судьба, – твёрдо сказал он, – я принимаю её. Главное, чтобы жертва была не напрасна.

Он посмотрел на священника, и их взгляды встретились с глубоким пониманием. Отец Терентий ступил ближе, опёршись рукой о рукав княжеской брони:

– Бог видит твое сердце, князь. Не напрасна. Только… есть ещё клятва, данная предками.

Фёдор кивнул, словно знал, о чём речь. Тяжесть снова легла на его черты.

– О ней я и помню, батюшка, – ответил он хрипловато. – Как пламя подступит – делай, что должно. Пусть лучше зло спит в глубинах.

Я вслушивался, стараясь понять смысл. Отец Терентий перекрестился на звёздное небо:

– Исполним, что завещано. В храме Николая под спудом – ключ и печать. Когда начнётся… – он запнулся, видимо, заметив меня.

Князь Фёдор обернулся. Я стоял, не смея поднять глаз, но кожей чувствовал их взгляды. В наступившей тишине было слышно лишь далёкое уханье филина и треск факела у ворот.

– Ты всё слышал, странник? – негромко спросил князь.

– П-простите… я не нарочно, – пробормотал я. – Но если вы о том, о чём говорят легенды… Я никому не выдам, клянусь.

Фёдор смотрел сурово и вместе с тем, казалось, с облегчением. Он перевёл взгляд на старца:

– Видишь, отче. От судьбы не уйти: даже человек не здешний – и тот свидетель нашей последней клятвы.

Отец Терентий внимательно посмотрел на меня, и вдруг лицо его просветлело каким-то удивлением.

– Милостивый Боже… – прошептал он. – А ведь я чую – ему и должно свидетельствовать. Не противиться надо, княже. Видно, воля свыше.

Я поднял глаза изумлённо. Священник подошёл почти вплотную, заглядывая мне в душу. Его морщинистое лицо было озарено догадкой.

– Ты не просто странник… Чуешь ли, князь, от него веет иной далью, временем иным.

Он сказал это загадочно, но я похолодел: неужели он понял природу мою? Князь нахмурился, не понимая:

– Временем иным? – переспросил он.

– Не спрашивай, – мягко отозвался старец. – Придёт пора – узнаете. Но он – друг, а не враг. И, коли судил Господь ему видеть сие, значит, потомки узнают правду.

Фёдор медленно кивнул. Видимо, доверяя духовнику, он принял необъяснимое. Затем шагнул ко мне и тяжело положил руки мне на плечи. Его глаза теперь смотрели прямо в мои, и в них было пламя решимости.

– Слушай же, человек издалека. – Голос князя сделался негромким, но каждое слово звенело. – Запомни нашу клятву: мы поклялись хранить град сей не только от врагов видимых, но и от тьмы древней, что скрыта под ним. Если падём мы – ты расскажешь тем, кто придёт потом, как мы запечатали зло ценой жизни. Расскажешь, чтоб берегли и не потревожили его вновь. Да будет так.

Он слегка встряхнул меня. Я чувствовал его железные пальцы сквозь ткань своей куртки.

– Клянусь, княже… – выдохнул я, потрясённый. – Если переживу – расскажу.

В груди моей горел огонь высокого чувства. Слёзы подступили к глазам. Величие этого момента – безвестный пришелец дает обет последнему князю Ельца – казалось невероятным, но истинным. Вот он, исток проклятия и тайны: тьма под городом, страшнее вражеского войска, и обет её хранить.

Князь Фёдор удовлетворённо отпустил меня и обнажил меч. Отец Терентий тоже достал небольшой нательный крест. Они вдвоём преклонили колено на сырую землю. Князь поднял клинок к небу, а старец крест – и в один голос произнесли:

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Затем князь приложился губами к кресту в руке старца, а тот – к лезвию княжеского меча, словно запечатывая обет. Я застыл, опустив голову, тоже шепча молитву, какую мог. Где-то далеко глухо гремела земля – возможно, тяжёлые ступы вражеских стенобитных орудий подвозили к городу. Никто из нас не обращал внимания: вершилось священное дело.

Наконец Фёдор и старец поднялись. Лицо князя было спокойно и торжественно.

– Спасибо тебе, – тихо сказал он мне. – Теперь я уверен – правда не погибнет во тьме. Если воля Божия, ты уйдёшь живым и понесёшь её.

Я ничего не успел ответить. Раздался протяжный крик со стены: «Идут!!!» – и его подхватили десятки глоток: «Враги идут! На стены!»

В ту же секунду набатный колокол над нашими головами ударил, раз, другой – резкий звук распахнул тишину. Началось.

Князь Фёдор стремительно нахлобучил шолом на голову. Отец Терентий торопливо благословил его крестом, и князь, не оглядываясь, бросился к воротам, где уже суетились его дружинники. Я ринулся за ним, повинуясь порыву – должен был увидеть последнюю сцену этой драмы.

На башне замаячили факелы – стражи пытались разглядеть врага в утреннем сумраке. Рассвет только брезжил, когда грянули первые удары. Я взбежал по узкой деревянной лестнице на стену вместе с вооружёнными ратниками. Сверху открылся страшный и величественный вид: из утреннего тумана, из сереющей предрассветной мглы, как из моря, выступали бесчисленные тени – конница, пешие полки неприятеля. Над толпой копий и знамен вставало зарево – то факелы и пожарища, горевшие за их спинами, полыхали на горизонте.

Прямо на нас надвигалась тьма – иначе не назвать это сплошное море врагов. Блеск стали взволновался, словно рой рассвирепевших шершней. А впереди – громадная фигура на чёрном коне: под длинным шёлковым стягом ехал военачальник. Я не мог разглядеть издалека лицо, но все знали – Тамерлан. Железный хромец на чёрном жеребце, вокруг – свита в пёстрых доспехах, штандарты с незнакомыми знаками.

Гул копыт и крики наполняли воздух. И тут со стены Ельца взвилось первое облако стрел – наши лучники выпустили залп. Свист пронёсся над головами. Внизу вражеские ряды заколыхались, несколько фигур рухнули наземь, но общую массу то не остановило. В ответ раздался зловещий вой – туча стрел полетела оттуда к нам.

– Пригнись! – крикнул кто-то рядом, и меня повалили на бревна.

Над головой пронеслись острые тени, врезаясь в бревенчатый бруствер с глухими ударами. Один воин вскрикнул – ему в горло впилась стрела. Он, захлебнувшись кровью, мешком осел у моих ног. Сердце моё бешено колотилось. Это была уже не видение – самая настоящая смерть вокруг.

Но подняться времени не было – следом загрохотали тяжёлые удары о ворота. Враг катапультами начал рушить дубовые створы. Князь Фёдор был на стене, метался, раздавая приказы: держать стены, лить вар, метать камни. Из соседней башни уже выкатили бревно и сталкивали вниз на скопление штурмующих.

В ярости схватки я едва успевал укрываться. Хоть я и был посторонним, но никто не замечал – я подбирал дрожащими руками стрелы и подавал их стоявшему над мной лучнику. Сражение кипело. Дым от зажигательных стрел стлался, едкий и горький. Где-то полыхнул пожар – враги подожгли наружные укрепы.

В тот миг, сквозь грохот боевой, мне послышался совсем иной звук – стон земли. Я вдруг вспомнил о подземелье, о древнем зле, что покоится в недрах. Неужели штурм разбудил его? Или то было плод моего воображения? На мгновение времени словно замедлилось: я видел, как пламя лижет бревна стены, как на острие копья, летящего вверх, дрожит капля росы… И услышал – где-то глубоко под ногами, в подземелье храма, раздаётся тяжкий вздох, рвущийся наружу.

– Назад! Назад, на вторую линию! – кричали дружинники: похоже, первая линия обороны трещала.

Я опомнился – враги уже лезли на пролом. Ратники пятились к внутренней крепости. Князь Фёдор спрыгнул с стены на помост и, размахивая мечом, звал людей к себе. Он был весь в копоти, плащ его тлел, шлем помят ударом, но сам невредим.

– За мной, братья! На площадь, там встретим! – кричал он хрипло.

Толпа защитников отхлынула к центру города, организованно, прикрываясь щитами. Я вместе с ними сбежал вниз по развалившейся лестнице. В ушах звенело, сердце готово было выскочить.

Мы оказались на главной площади у храма. Кругом суета: женщины плакали, видя раненых, тащимых товарищами. Отец Терентий с крестом бросился было к одному упавшему, но тут над нами раздался страшный треск – враги проломили ворота. Воины зарычали, сцепив щиты.

Первый десяток закованных всадников ворвался на площадь, развевая чёрные флажки на пиках. Князь Фёдор с криком ярости сам бросился навстречу. Удар меча – и передовой противник рухнул с коня, рассечённый плеча до груди. Фёдор развернулся, отразил саблю другого. Его дружинники ударили по врагу копьями, тесня назад.

Но за первой десяткой врывались новые, десятки, сотни – плотной лавиной. Начиналась сеча на улицах.

Вдруг голос князя проревел: «К храму не пускать их! Любыми силами!» Я увидел, как отец Терентий, уводя женщин и детей вглубь церкви, перекрестился на князя. Фёдор понял: настал момент обета. Нужно было выиграть время, удержать врагов подальше от храма Николая, под которым спала их тайна.

Я тоже рванул к крыльцу храма, чтобы помочь закрыть двери, но сильный толчок отбросил меня в сторону – прорвавшийся татарин ударил меня щитом. Голова ударилась о стену, искры посыпались из глаз. Вокруг всё завертелось. Сквозь полубред я видел, как фигура в чёрном – наверно сам Тамерлан или один из полководцев – въехала на площадь. Послышался ликующий вопль: враги чувствовали близкую победу.

Князь Фёдор с остатками дружины выстроился полукольцом у паперти храма, заслоняя его телом. Завязалась последняя схватка – неравная и яростная. Я приподнялся на дрожащих руках. Всё плыло перед глазами от удара, но я различил: Фёдор рубился сразу с тремя противниками, все его спутники уже пали. Княжий меч крушил направо и налево с нечеловеческой силой, он кричал что-то – то ли молитву, то ли проклятие, – и враги отскакивали, опасаясь подступить.

Но вот вперед выступил гигантский воин в тёмных доспехах с ятаганом. Он что-то гаркнул, призывая остальных не трусить. Все разом бросились на князя. Один ударил конной пикой – Фёдор отбил, но потерял равновесие. В тот же миг другой воин хлестнул саблей снизу – князь качнулся. Ещё мгновение – и множество рук вцепились ему в плечи. Его скрутили, выбили меч.

– Нет! – вырвался у меня крик ужаса.

Князь Фёдор упал на колени, обезоруженный, но продолжал бороться, пока рукоять чьей-то сабли не обрушилась ему на шлем. Он обмяк. Фёдор Елецкий пал.

Враг ревел от победного восторга, заполняя площадь. Всюду полыхал огонь – в пылу я не заметил, как вспыхнула крыша соседнего терема. Пламя разгораясь отражалось в доспехах завоевателей. Они окружили князя, связали ему руки. Тамерлан (а может, один из его нукеров) подъехал вплотную к пленнику. Я видел издалека смуглое лицо с повязкой на глазу, крючковатый нос – он что-то приказал. Фёдора под конвоем повели прочь от храма.

Храма! Я очнулся – где же отец Терентий? Что с теми, кто внутри? Похоже, враги пока не ворвались туда – князь успел оттянуть их. Но вот несколько татар пеших устремились к церковным дверям с криками.

Не помня себя, я бросился наперерез. В руке каким-то чудом оказался обломок копья. Один из нападавших уже взломал створку, она отворилась – внутри клинками блеснули оставшиеся дружинники, защищая вход. Раздался женский крик.

Я вонзился отчаянно своим копьём в спину ближайшего врага. Тот взвыл и повалился. Но тут же другой ударил меня по лицу рукоятью сабли. Я упал на ступени. Холодная сталь взметнулась надо мной – и замерла.

Всё вокруг застыло. Я прижмурился, ожидая удара, но удара не последовало. Тишина.

Осторожно разлепив глаза, я увидел, что сабля исчезла, враг застыл призрачной тенью… Вся сцена – пламя, кровь, рухнувшие тела – застыли, как картина. Мир окутала нереальная тьма, лишь контуры огней тлели в неподвижности. Время остановилось.

Я поднялся, дрожа всем телом. Рана на лбу чудесно не болела. Я стоял посреди застывшей бойни. Дым не двигался, вопли замерли на беззвучных ртах. Между фигурами врагов я увидел отблеск в дверях храма – там стоял отец Терентий, прижав к груди крест, глаза его были закрыты. И вдруг он открыл их и посмотрел прямо на меня, словно видел меня в этот мёртвый миг времени. Он кивнул тихо, благословляя…