Хранители Елецкой тайны

На столе перед ним лежала раскрытая книга, которую он допоздна читал накануне – сборник краеведческих очерков об истории Ельца. Бунин опустился на стул и жадно принялся перечитывать страницу, на которой, очевидно, уснул. Строки дрожали перед глазами, но он находил в них странное подтверждение своему видению. В очерке говорилось: «В городе Ельце с конца XIV века сохранилась легенда о "тайниках" елецкой крепости, подземных ходах, о тайнах кладей-выходов елецких храмов». Бунин провёл пальцем по строкам. Легенда подтверждала: подземные пути действительно существовали. Тоннели начали строить именно тогда, в годы нашествия Тамерлана, чтобы спасти жителей города. “Когда всё уничтожалось на земле – спасали подземелья,” – вспоминались ему слова из книги, точно перекликавшиеся с картинами недавнего сна. Иван невольно оглянулся на тёмный угол комнаты, словно ожидая увидеть там отблеск факела или тень монаха.

Промозглым утром он отправился в краеведческий музей, надеясь отыскать больше сведений. В пустынном зале, посвящённом средневековому Ельцу, под стеклом витрины лежали ржавые наконечники стрел, обломки сабель, фрагменты древних летописей. На стене висела старая карта-креслення: очертания крепостных стен, нанесённые тушью, и едва различимые пунктирные линии, тянущиеся к речке Сосне. Подземные ходы… – подумал Бунин, сверяя карту со своим сном. Рядом крупными буквами был начертан текст, цитирующий старинный источник: «Во время осады города Тамерланом был прорыт и обделан подземный ход к реке Сосне… Подземный ход к реке начинается, где ныне ров, ниже церкви Преображения; другой такой же от башни, стоявшей пониже собора».

Бунин наклонился ближе к витрине, прочитал шёпотом: “…от Красной площади существовало два хода – один от собора, другой от крепостной башни…” Сердце его забилось чаще. Красная площадь – та самая центральная площадь, где сейчас высится Вознесенский собор. В памяти всплыли строки дневника местного священника, с которыми он познакомился накануне в архиве музея. Священник писал о строительстве нового собора в начале XIX века. При рытье котлована строители провалились в подземную пустоту – древний лаз. Они обнаружили ход, шедший от Красной площади к Троицкому монастырю на Кошкиной горе. Не став разрушать находку, мастера укрепили его и даже устроили тайный спуск в этот подземный ход прямо из храма: в полу алтарной части собора был скрыт люк, ведущий вниз, и этот проход использовался вплоть до осени 1941 года. Бунин помнил, как у него тогда дрогнула рука, державшая пожелтевший лист дневника: выход из алтаря – значит, непосредственно из святая святых храма! В тревожные дни войны, должно быть, по этому пути выносили святыни или укрывали людей от бомбёжек… Но почему же ход прекратил существовать именно в 1941-м? Запись в дневнике гласила сухо, что в осень сорок первого люк был засыпан – то ли обрушился свод туннеля, то ли сами служители замуровали вход, опасаясь осквернения храма фашистами. В любом случае, после этого тайна подземного хода под собором канула в забвение.

Иван перевёл дух, осматривая полутёмный зал музея. Ему на мгновение почудилось, что в тишине раздаётся отзвук далёкого пения – словно монашеский хор напевал древний хорал. Звук был едва уловим, и Бунин списал его на своё возбужденное воображение. Но холодок по спине пробежал настоящий. Он поблагодарил смотрительницу музея, рассеянно ответил что-то невнятное на её обеспокоенный взгляд – видно, лицо его было бледно – и вышел на улицу.

Город Елец встречал серым днём, низким небом. По бульвару тянулось пронзительное осеннее дыхание. Иван машинально направился к Красной площади – месту, где реальность и прошлое, казалось, сплелись в его сне.

. Бунин сразу вспомнил: это и есть та самая часовня, воздвигнутая на братской могиле ельчан, погибших при нашествии Тамерлана. Часовня выглядела опрятно, после реставрации, однако обветренные полосы белого и зелёного цвета на её стенах дышали стариной. Иван подошёл к ажурной металлической ограде. Внутри часовни горела тонкая свеча – кто-то недавно побывал здесь с молитвой. На мгновение ему почудилось, что из-под арочного входа часовни выходит тень человека. Он всмотрелся – никого. Лишь мерцание свечи внутри да недвижные чёрные провалы оконец. Бунин перекрестился и несмело зашёл под своды.Красная (она же Соборная) площадь оказалась вымощенной брусчаткой площадкой перед величественным Вознесенским собором. Сам собор возвышался тёмно-синими куполами в небо, стрельчатые окна его были неподвижны и немы, как глаза исполина, хранящего свои секреты. Бунин в волнении подошёл ближе. У северной стены собора, совсем рядом с оградой, приютилось небольшое строение – зелёно-белая часовня под пологой синей кровлей. Ее купол странно напоминал боевой шлем древнерусского воина

Внутри пахло воском и сыростью. Под куполом тихо шептались эхо его шагов. Он остановился перед старинной табличкой, прибитой к стене. Полустёртые золотом буквы гласили: «…построена над посеченными християны от безбожнаго царя Темир Аксака…» – далее шёл год: 1801. Иван провёл пальцами по выбитым буквам. Ему вспомнилось, как в легенде говорилось о кровавой резне и о чудесном спасении. “…но затем по заступничеству Пресвятой Богородицы не пошёл дальше на Москву, а вернулся…” – всплыла в памяти строка. Бунин достал блокнот и быстро сделал пометки: «сон Тамерлана – видение Богородицы – икона “Елецкая”». Ведь и в музейном тексте было ясно сказано: существует легенда о видении Тамерлану после захвата Ельца Пресвятой Богородицы… Устрашенный видением, Тамерлан повернул обратно и поспешно покинул русские земли. В честь этого события была написана икона Божией Матери „Елецкая“.

Икона «Елецкая»… Бунин задумался. Где сейчас эта икона? Он смутно припоминал, что слыхал когда-то о чудотворном образе, связанном с именем Тамерлана. Возможно, речь шла именно об этой иконе – небесной заступнице Ельца. Не здесь ли, в Вознесенском соборе, хранится древняя святыня? Если братство хранителей действительно существует, вероятно, именно икону Богоматери они оберегают больше всего – как символ божественного покровительства города. В голову пришла мысль: а вдруг та самая икона была спрятана от чужих глаз, скрыта в подземельях, дабы уберечь от поругания в смутные времена? Неужели монах в его сне нёс нечто подобное в том ковчеге? Может быть, это и была та самая святыня?

Иван опустился на колени перед низким деревянным аналоем, стоящим в углу часовни. На аналое, под стеклом, лежала ветхая книга – поминальник с длинным списком имён погибших защитников града Ельца. Пальцы его непроизвольно листали шершавые страницы, пока взгляд блуждал по полутёмному пространству часовни. Вздрогнув, Бунин заметил на дальней стене слабые следы старинной росписи. Прищурившись, он различил контуры: фигура всадника с поднятым мечом, поверженный враг у ног коня. Возможно, святой Георгий, подумал он, или архангел в воинском облике. Но больше всего его внимание привлекло не это – а едва заметные символы, опоясывающие рисунок по кругу. Там, под слоем копоти и времени, угадывались знакомые очертания: повторялся тот самый знак, который явился ему во сне и который он зарисовал утром – крест, перекрещённый с полумесяцем и окружённый сияющими лучами. Символ тайного братства? Бунин не был уверен, но сердце ёкнуло. Он протянул руку, провёл ладонью по холодной стене, пытаясь лучше рассмотреть. “In hoc signo vinces…” – прошептал он вдруг слова, пришедшие на ум без спросу. Сим победиши. Нет, это девиз римского императора Константина, увидевшего небесный крест перед битвой… Однако, быть может, и здесь, на елецкой земле, в грозный час явился знак, в котором слились крест и полумесяц – знак победы над иноверным завоевателем? Обретя покой под сенью Пресвятой Богородицы, крест и полумесяц примирились, сложившись в новый символ – эмблему тайного братства хранителей чуда?

Иван понял, что по крупицам начинает складывать мозаику. Сны, старинные легенды, иконы, подземные ходы – всё связано невидимыми нитями. В городе, несомненно, действует некто или нечто, оберегающее древние тайны. Бунин припомнил намёки, слышанные от старожилов Ельца за эти дни: мол, есть у нас в городе молчаливые старцы, которые слишком многое знают; водят они дружбу с настоятелем, да по тёмным углам собора шепчутся. Кто-то в полушутку называл их “черными братчиками”. Он не придал тогда значения, приняв за суеверный трёп. Теперь же эти слухи всплыли зловещим подтверждением: тайное братство, охраняющее древнее знание о Ельце, возможно, реально.

Перед мысленным взором встали образы: ночные сборища при свечах, где тени в капюшонах поют древние гимны; ветхие книги с пророчествами, что переходят из рук в руки поколениями посвящённых; скрытые под храмами ходы, по которым братчики незримо уходят под землю, не оставляя следов на поверхности. Бунин почувствовал, как увязает всё глубже – будто сам ступает по тёмному коридору, ведущему неизвестно куда. Но отступать было уже нельзя: напряжение тайны требовало развязки.

Не заметив, как день склонился к вечеру, Иван вышел из часовни и застыл у стен собора. Огромные тяжёлые двери храма уже были закрыты – службы окончились. Уличные фонари зажглись в серой мгле. Он двинулся вдоль северной стены собора, вспоминая музейную карту: где-то здесь, под ногами, пролегает замурованный ход. Возможно, именно за этими стенами, под алтарём, скрыт вход, о котором он узнал из дневника. Обогнув апсиду – полукруглый выступ алтарной части – Бунин невольно задержал шаг. Ему почудилось, будто изнутри, через толстую стену, донёсся приглушённый звук – словно скрип железа о камень. Он приложил ладонь к холодному известняку, затаив дыхание. Тихо… только шум собственной крови в ушах. Однако через мгновение послышалось вновь: глухой скрежет, потом – слабый стук. Там, внутри, кто-то явно двигался.

Поежившись от внезапного озноба, Бунин осмотрелся. Площадь опустела, прохожих почти не было – только поодаль тёмной фигурой шел прохожий, да старая нищенка возле ограды, кутаясь в платок, рылась в суме. Иван прислонился спиной к стене, думая лихорадочно: Как проникнуть внутрь?Ждать до утра было выше его сил – неизвестность жгла изнутри. К тому же, судя по странным звукам, тайное действо происходило там сейчас, под покровом ночи.

Вдруг он заметил слабый луч света, промелькнувший в одном из витражных окон алтарной апсиды. Сердце подпрыгнуло. Свет дрогнул и исчез, будто его обладатель прошёл мимо, держа фонарь или свечу. Бунин решился на отчаянный шаг. Окно располагалось невысоко над землёй – по подступу фундамента можно попробовать дотянуться. Он огляделся ещё раз: ни души. Со времён своего неуклюжего путешествия во времени Иван не совершал ничего противозаконного, но сейчас жажда истины перевешивала страх. Карабкаясь по шершавой стене, он уцепился за выступ кладки, нашарил ногой какой-то уступ. Витраж был частично приоткрыт – старые рамы, видимо, не запирались плотно. С небольшим скрипом форточка подалась, впуская в храм глоток холодного воздуха… и Бунина.

Он спрыгнул внутрь неожиданно тихо. Оказалось, что у стены уложены длинные доски (реставрационные работы?), и он приземлился на них, смягчив падение. На секунду Иван замер, давая глазам привыкнуть к темноте. Внутри собора стоял полумрак, лишь красноватый мерцающий свет лампад у икон вдоль стен разливал кровавые отблески. Огромный пятиглавый собор был пуст и величественно безмолвен. Высоко вверху терялись в тенях росписи сводов. Иван с замиранием сердца сделал несколько шагов. Под его ботинком скрипнула выпавшая из кладки щепа, эхо разнеслось под куполом – Бунин застыл. Но, прислушавшись, он уловил другой звук: откуда-то спереди, из-за иконостаса, донёсся слабый лязг, словно закрывали тяжёлую крышку. Алтарь! – понял он, – там, под алтарём, тайный люк… его открывали и закрыли прямо сейчас!

Иван, стараясь ступать мягко, скользнул вдоль стены к иконостасу. Полутёмный золотой блеск царских врат был закрыт на ночь, шелковые занавеси опущены. Но сбоку, через узкую дверцу диаконов, можно проникнуть внутрь – если повезёт и она не заперта. Он дрожащей рукой нажал на старинную ручку – дверь поддалась тихо и легко, будто его ждали. Бунин проскользнул за иконостас, очутившись в святая святых. В тусклом свете лампад алтарь величественно покоился перед громадным крестом. Повсюду царила тишина. Но на полу, прямо перед алтарным престолом, Бунин увидел явные следы: ковёр был откинут в сторону, и на массивных дубовых досках пола виднелся квадрат выемки – контуры люка. Люк был приоткрыт!Из щели едва пробивалось слабое мерцание, а главное – ощущался поток холодного воздуха, веявший снизу, из глубины.

Иван опустился на колени перед люком, осторожно просунул пальцы в щель и потянул. Тяжёлая деревянная дверца со скрипом поднялась – ровно настолько, чтобы можно было заглянуть. Под полом чернела лестница, уходящая вглубь. Теплый человеческий запах – смесь воска, сырой земли и чего-то травяного – ударил в нос. Бунин замер, всматриваясь вниз. Глаза его постепенно различили узкий коридор, уходящий под алтарь. На стенах внизу плясали отблески, словно где-то вдалеке мерцал огонёк. Там, внизу, определённо кто-то был с зажжённым светильником.Однако звук шагов не доносился – значит, человек, спустившийся туда, либо затаился, либо ушёл достаточно далеко. Иван перевёл дух. Вот она – разгадка подземной тайны, рукой подать. Стоит лишь спуститься по этим ступеням во мрак, и, возможно, он узнает то, что веками скрывали под землёй.

Он достал из кармана электрический фонарик, заранее прихваченный из гостиницы, – узкий луч прорезал пыльный сумрак под полом, высветив кирпичные стены и свод низкого прохода. Бунин перекинул через край люка сначала одну ногу, потом другую, нащупывая первую ступеньку. Сердце колотилось в горле. Шаг, ещё шаг – каменная кладка лестницы была скользкой, древний раствор осыпался под пальцами. Иван спустился примерно на два человеческих роста, когда его ботинок встал на земляной пол тоннеля. Подземный ход тянулся вперёд, теряясь во тьме, – узкий, вытянутый, точно рёбра каменного чудовища. Фонарик выхватывал из темноты лишь несколько метров, впереди виднелся поворот. Бунин осторожно пошёл, пригибаясь, ибо потолок был очень низким. Под ногами чавкала влажная глина. По стенам местами пробегали тонкие корни растений, свисающие, словно старческие волосы. Запах сырости был плотным, как подвал старого склепа.

Приблизившись к повороту, Иван погасил свой фонарь – впереди на стене заметно дрожал отблеск – слабый, колеблющийся. Там кто-то стоит с огнём! Он почувствовал, как ладони вспотели, но собрал волю. Осторожно выглянул из-за холодного угла. Впереди в нескольких саженях открывалось небольшое расширение – подобие камеры или зала, выдолбленного в земле. В центре ее горела пара толстых свечей, воткнутых в железный подсвечник. Их свет бросал гигантские тени на сводчатый потолок. И эта картина ошеломила Бунина: у свечей на коленях стоял старец в чёрном монашеском одеянии. Ликом он напоминал тех древних монахов, что Иван видел на фресках – длинная седая борода, впалые щёки, закрытые от сосредоточения глаза. Старец молился, воздев костлявые руки к потускневшему образу, что висел на стене ниши. Бунин перевёл взгляд – и сердце его замерло: на грязноватом камне был укреплён старинный образ Богородицы. И пусть тускло бликовали свечи, он узнал знакомые очертания лика и царских одежд – чудотворная икона “Елецкая”. Та самая, что, по легенде, была написана в честь спасения города от Темир-Аксакова нашествия. И вот она, сокрытая под землёй, очевидно – главная святыня таинственного братства хранителей.

Иван не смел шелохнуться, ошеломлённый святостью мгновения. Он видел перед собой живую легенду – икону, которую считали утраченной или мифической, и последнего, вероятно, стража, молящегося перед ней в ночной тиши. Старец шевельнулся, встав с колен. Бунин поспешно отпрянул за угол, прижавшись спиной к сырой стене. Сердце его билось так громко, что казалось, эхом разносится по тоннелю. Он медлил – выходить ли, заговорить? Или тихо уйти, сохранив в тайне то, что увидел? Но тут шаги монаха послышались явственно – он направлялся к выходу, туда, где прятался Бунин! Иван в смятении включил фонарь и направил луч перед собой – быть может, предупредить о своём присутствии, не напугав старика. В тот же миг раздался резкий звук – камень качнулся под ногой Бунина и с громким плеском сорвался в лужу. Эхо взорвалось в тесноте коридора, пляшущие тени дрогнули. Бунин застыл, осветив себя не к месту.

Из зала донёсся звук падающей металлической крышки – должно быть, старец в испуге опрокинул подсвечник. Иван рванулся вперёд, выкрикивая:

– Отец… простите!..

Его голос грубо распорол подземную тишину. Взгляд его выхватил движение: тень метнулась у дальней стены. Бунин подбежал к месту, где только что был монах. Никого. Лишь погасшие свечи валялись на полу, распространяя запах горелого воска. Икона на стене дрожала – вернее, казалось, что дрожит сам свет, отражённый от её тёмной поверхности. Ни единого звука больше.

Бунин поднял одну свечу, зажёг от дрожащей лампады, что теплилась под иконой. Пламя озарило пустую пещерку. Старик исчез. Не было ни тайного выхода, ни укрытия – каменные стены окружали Иванa. Он обошёл маленький склеп – в стенах виднелись ещё две низкие арки, сходные с тем, откуда пришёл он сам. Быть может, старец кинулся в один из тех проходов. Иван заглянул в правый – там лишь мгла и крутой спуск вниз, откуда тянуло могильным холодом. Левый же ход был завален обломками – туда пройти не мог даже кошка. Получалось, таинственный хранитель ушёл по правому коридору, ведущему, вероятно, к другим подземным путям за пределы собора. Иван колебался миг, но глубинный страх пересилил: он не посмел последовать за исчезнувшей фигурой. Тревога, благоговение и страх смешались в душе. Он понял, что прикоснулся к глубокой тайне, и эта тайна сама решает, когда приоткрыться, а когда скрыться вновь во мрак.

Оставалось сделать лишь одно. Бунин обернулся к иконе Богоматери. Лик её едва проступал в неверном свете свечи. Иван осторожно поднял дрожащую лампаду, подсвечивая образ. Старинная краска на доске потемнела от веков, но черты Пречистой всё ещё лучились неземным покоем. В уголках очей заметны были крохотные капли – или то игра света? Сердце подсказало Ивану истину: икона мироточила. Будто сама Богородица оплакивала неведомые грядущие беды или радовалась исполнению пророчества. Бунин перекрестился и с благоговейным трепетом коснулся лбом холодного каменного пола перед святыней.

– Пресвятая Дево… – прошептал он, не помня себя.

И в этот момент где-то далеко, в глубине тоннелей, прокатился раскат – то ли стон ветра, то ли далекий голос. Камни под ногами ощутимо дрогнули, словно в недрах просыпалось что-то древнее. Пламя свечи дернулось, готовое погаснуть. Иван поднялся, поняв, что должен поскорее выбраться наверх, пока не поздно. Он на прощание бросил взгляд на икону – ей предстояло ещё явить своё чудо миру, он чувствовал это каждой нервой, – затем повернул назад, в сторону алтарного хода.

Уже у самой лестницы он заметил на полу что-то блестящее. Наклонившись, поднял – в руке оказался старинный медный медальон на оборванной цепочке. Рифлёный ободок, стершийся рисунок… Присмотревшись, Бунин различил на медальоне выбитый символ – тот самый, с крестом и полумесяцем. Видимо, в суматохе монах обронил знак своего братства. Иван спрятал медальон за пазуху, как бесценную улику. Теперь у него на руках было доказательство, что встреча была не плодом фантазии. Стараясь запомнить каждую деталь, он выбрался по скользким ступеням обратно в алтарь, осторожно опустил тяжёлый люк и задвинул ковёр так, как было. Следы таинственного визитёра должны исчезнуть до поры.

Через несколько минут Иван Бунин уже стоял на пустынной Соборной площади под хмурым ночным небом. За его спиной громада Вознесенского собора вновь дремала в темноте, храня свои секреты. Ветер, гулявший по площади, холодил влажное лицо – только сейчас Бунин понял, что по щекам текут слёзы. То ли страх, то ли благоговение, то ли облегчение – трудно было сказать. Он оглянулся на величавый силуэт храма. Где-то там, в глубинах под ним, сейчас, быть может, снова горят свечи и звучит молитва тайных хранителей. Прошлое вплотную приблизилось к нему, дышало рядом. Полустёртые грани веков стерлись: реальность и прошлое теперь разделяла лишь тонкая завеса сновидения.

Бунин вытер лицо дрожащей рукой и крепко прижал к груди спасённый медный медальон. Развязка близилась. Тайное братство Ельца дало о себе знать – и уже не отпустит Ивана, пока он не узнает всю истину до конца. Пока же оставалось ждать следующего знака – а он, несомненно, скоро последует. Иван отчётливо ощущал это каждой взволнованной клеточкой своей души.

Он сделал несколько шагов прочь от собора. Внезапно неподалёку, у ограды часовни, мелькнула человеческая фигура. Бунин вздрогнул. В лунном свете, пробившемся из-за туч, ему почудилось знакомое лицо – старец, которого он видел под землёй, теперь стоял у выхода с площади. Сердце литератора ухнуло в прорву: неужели он нашёл его? Иван бросился было к нему, но фигура растворилась в тени липовой аллеи, как мираж. Лишь тихое пение донеслось на прощание – древний хорал разливался над ночным Ельцом, тая в шелесте ветра. Бунин остановился, вслушиваясь. Слова были непонятны, но мелодия звенела тоской и надеждой одновременно, и в ней чудилось обещание чуда. Тёмные окна собора смотрели ему вслед. Ночь хранила безмолвие. Тайна продолжала жить своей жизнью, втягивая Ивана всё глубже, с каждым шагом, с каждым сном, с каждой строкой в старой книге. И где-то впереди, сквозь тревогу и мрак, уже алел предвестник новой зари – той, что принесёт ответы на вопросы, мучившие город веками. Еще немного, и первые лучи прорежут ночную тьму над Ельцом, вырывая из небытия призраков прошлого… Но готов ли он увидеть всё, что откроется в этом новом свете?

Бунин тихо перекрестился и двинулся прочь, растворяясь в сонных улицах. За его спиной древний город дышал тайной, и тени прошлого крались вслед, выжидая своего часа.

Глава 4. Враг внутри и раскрытие тайны братства

Ночь опустилась на Елец, и древний город погрузился в напряжённую тишину. Узкие улочки, вымощенные булыжником, блестели после недавнего дождя под тусклым светом луны. Высоко над чернеющими крышами громоздилось громадное тело Вознесенского собора – его золотой крест еле различимо мерцал, как одинокая звезда над спящим городом. Казалось, сами стены старинных храмов затаили дыхание в ожидании чего-то недоброго. Иван Алексеевич Бунин настороженно вглядывался в темень, чувствуя, как сердце гулко бьётся в груди: его не покидало ощущение, что за ним следят.

Он остановился в тени облупившейся каменной ограды, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Ещё час назад он вышел из гостевого дома, где остановился, не в силах больше терпеть гнетущую неизвестность. Весь вечер Бунин ощущал на себе чей-то пристальный взгляд – то ли чей-то силуэт мелькал за окном, то ли шаги гулко звучали за спиной на пустынной улице, хотя оборачивался – никого. На столе в его комнате осталась тонкая тетрадь с записями о елецких преданиях и легендах, которую он штудировал при свете керосиновой лампы. Листы были исчерчены нервными пометками: фразы из старых хроник, обрывки пророчеств, странные символы. Среди них особенно выделялся знак сплетённых ветвей и меча – эмблема, которую он замечал всё чаще и которая вызывала тревогу. Он видел её вырезанной на перилах заброшенной колокольни и на печати старого письма, найденного в архиве гимназии. А вечером, уже покидая библиотеку, уловил этот же знак на перстне незнакомца. Незнакомец встретил его взглядом слишком пристально и чуть заметно усмехнулся – в этом усмешливом взгляде читалась угроза. Тогда Бунин понял: игра вступает в новую фазу, тени оживают.

Теперь он прокрадывался вдоль стены, стараясь слиться с ночной мглой. Шаг, ещё шаг – по лужице брызнуло отражение луны. Иван подошёл к боковому входу собора. Древние дубовые двери были прикрыты не до конца – ровно настолько, насколько он договорился с отцом Павлом. Священник не подозревал о полном масштабе загадки, но, проникшись искренней просьбой писателя, позволил ему поздним часом пройти внутрь храма «для молитвы и размышлений». Для молитвы… Бунин горько усмехнулся про себя, скользнув внутрь узкой щели. В соборе пахло воском и влажным камнем. Где-то под куполом едва слышно просквозил ветер, отзываясь шорохом в старых фресках.

Он замер, давая глазам привыкнуть к полутьме. Огромный храм был пуст и таинственен. Ряды тёмных скамей тонули в тенях, лишь лики святых на иконостасе бледно поблёскивали. Бунин зажёг маленький фонарь, прикрыв его ладонью. Ангелы и святые словно ожили в отблесках света. Ему почудилось, что из-за колонны кто-то смотрит. Он резко обернулся – никого.

«Возьми себя в руки, Иван…» – подумал он. Но осторожность не помешает: враги рядом. Реальные, осязаемые, не только призраки из легенд.

Иван двинулся вперёд, освещая путь дрожащим кругом фонаря. Его цель – старая фреска, о которой шептались монахини Знаменского монастыря. Однажды мать Агния поведала: в ней скрыто пророчество. Якобы послание древнего инока, пережившего нашествие Тамерлана.