Сломанный меч привилегий. Сага Иного мира. Книга вторая. Часть I

Это было правдой. По хвастливым рассказам Фрадрирръяра, он ещё в начале войны умудрился пленить знаменитого вехтского снайпера и выказал при том истинное благородство. Пленённый враг, растроганный великодушием господина старшего офицера, подарил победителю своё оружие работы самого Ниргихарда. В эту историю не верил никто, ибо многие офицеры были знатоками оружия и видели эту винтовку в каталогах довоенных аукционов. Тем не менее, егеря всегда рыскали по отбитым траншеям и собирали трофейные патроны для оптической винтовки своего командира. Вчера набрали целый мешок, и это был весь боезапас на сегодня, если не считать двух ящиков патронов у пулемётчиков.

– …и боле во всей нашей тактической группе оптических винтовок нетути. Да и на эту патроны вчера собирали всем миром, как голодранцы какие-то, шарили по чужим подсумкам. Мёртвых врагов обирали, значит. У вехтов двести снайперов в окопах сидят, ребята из сторожевого охранения посчитали. Стрелять нашим ребятам нечем, так они снайперов считают. Эти самые снайперы половину нас и положат, едва в атаку двинем. Где наши снайперы, чтобы ихних ущучить? Где, чтоб вас?! Ага, прицелов оптических нету у Госпожи Великой Сахтаръёлы… В люстры хрустальные обратились наши прицелы… Вехты свои пулемёты по траншеям перетаскивают играючи, на плече, сам видел. Схватил пулемёт и побежал, да ещё отстреливается на бегу, гад, ежели напарник ленту железную поправляет. Такая и в дождь не мокнет, как наши брезентовые. Как дождь, так на штыки вся надежда, а вехт и в ливень лупит из пулемёта. Мы наш пулемёт втроём не сдвинули вчера по грязи! – он же телега телегой, братцы, это ж не оружие, а мучение. У него и колёса деревянные, как у телеги. Да и не наш он, иностранцы выдумали. Где наши хорошие пулемёты? В канделябры переплавились? Чем нам вехта к морю гнать?! Кулаками да костями?! Патронов-то нет! Но вам всё одно: «Дай победу, дай победу! Сдохни – а дай!». Не верю, что и Ледовый князь гнал дружины свои на Темгучату, как баранов, босыми, с кулаками да с дубинами. Хрен бы он Темгучату побил голыми кулаками.

Ополченец уже не злился и говорил устало:

– За что вы воюете, нам Рарв растолковал. За зеркала с канделябрами. Бывал он во дворце вашем, знает его зеркальное великолепие. Ваша семья не пропадёт, господин капитан. И с Академией сын ваш не промахнётся. Князь на него надеется. А сынишка моей сестры как же? Почему в его талант у князя веры нет? Почему на судьбу его князю наплевать? Почему князь заранее его бестолочью деревенской в кузню определил?! Мол, на кой оптический прицел деревенской морде чумазой? Штыка хватит недоумку!

Ополченец сплюнул:

– Так, что ли?

Странно, но ополченцы стихли. Парень говорил искренне, то увидели все. Но капитан не искал справедливости перед боем, её нет в атаках. Обсуждать вознаграждение сыновьям и дочерям погибших капитан был готов. Как всегда, после победы. Ибо перед боем торгуются только наёмники.

– Наши предки вместе Сахтаръёлу защищали… – зло заговорил капитан, обводя взглядом ряды серых шинелей. – Не наёмниками гибли за неё. На владения её не растаскивали и о подарках не думали.

– А к тебе именьице само с небес прикатилось! – хохотнул плечистый крикун-щёголь; видимо, тот самый Рарв. И с картинной издёвкой отставил ногу в начищенном сапоге, резавшим глаз среди почерневшего снега и грязи. – Сестрички Ормаёлы сбросили подарочек!

В рядах засмеялись.

– Кому моё имение в глотке застряло?! – рассвирепел капитан. – Тебе?! Ты из подаренного моим отцом дома вдохновился в его усадьбу переползти? В зеркала потомственного воина на себя любоваться размечтался, слизняк лощёный?

И капитан одним движением сорвал свёрток с мечом привилегий, притороченный к ранцу за спиной. Эти древние мечи, завёрнутые в линялые знамёна предков, господа потомственные воины таскали в атаки со времён Ледового князя. Невзирая на запреты самой Эштаръёлы и на теперешних снайперов.

Ополченцы подались в стороны от растерянного Рарва.

– Все со мною уравняться хотите? – зло усмехнулся капитан. – За привилегии вам геройствовать охота, за Госпожу Великую Сахтаръёлу наскучило?

Оглядел притихшие ряды:

– Согласен! Согласен, что б вас! Извольте получить привилегии, господа ополченцы! Только вот вопрос, сучьи вы дети: не забыли, под каким знаменем мои предки получали сии привилегии?! А?!

Раскатал свёрток, притороченный к ножнам длинного меча. Развернул потерявшее былую сочность, истрёпанное, но всё ещё чёрное знамя.

– Вот и сюрприз, господа «насильно призванные». С нынешнего утра вы все «потомственные»! Все до единого! Объясняю тем, кто не знает: со времён Ледового князя привилегии господам воинам выдают под чёрным знаменем. Под ним ты погибнуть обязан с честью, коль сил на победу недостанет. Побеждённых и раненых под этим знаменем не бывает. Либо все поляжем перед траншеями, либо выйдем к морю. Привилегии всегда после победы на мече выбивали, так Ледовый князь установил. Но я традицию нарушу – объявлю вам привилегии загодя, коль жаждете их знать. И напомню про цвет чёрного знамени, если отцы ваши запамятовали вам растолковать, что это за цвет такой. Милосердная Ормаёла в белом всегда является, смысл чёрного понятен теперь?! Нету в нём милосердия! Или побеждай, скотина, или умри. Почему ваши предки под этим знаменем в атаку не строились, во имя счастья потомков? – а умирать не желали предки ваши, хотя никому запрета умирать не было! Жить и пожить вашим предкам хотелось! Так почему вы моих, а не своих пращуров попрекаете за нерасторопность к благам?! Все в князья нацелились, к зеркалам? Напомню: «второму князю – не бывать»!

Капитан с лязгом вынул древний меч из старых ножен и уложил его на разбитую вехтскую пушку – рукоятью и остриём на разные станины. Звук металла раскатился далеко по гудящим рядам шинелей. Рванул из ножен саблю.

Ряды замерли. Капитан слышал даже, как в чужих траншеях звонко тренькает сквозь холодный туман призыв к завтраку. Капитан глотнул влажный воздух и взмахнул саблей. Краем глаза видел: сбоку засуетилась Гроя со своим аппаратом.

«Вдруг не разрубит? – мелькнула паническая мысль – Засмеют! Вдруг старый металл крепче?!».

С первых дней войны аэропланы вехтов разбрасывали над колоннами войск глумливые листовки. Капитану почему-то запомнился издевательский текст одной из них: «Ваши мечи привилегий вылеплены из глины деревенскими кустарями. Как и вставные зубы вашей Сахтаръёлы. Вашу глину мы сотрём в порошок шутя своей сталью». Ещё в юнкерах капитан слышал от подвыпившего приятеля по Академии:

– Ты с мечом привилегий поосторожнее, Къядр. Я тем мечом рубанул чугунную ограду; мелкий был, стащил меч из отцовского кабинета. Брешут ведь как: он-де при Ледовом князе любую сталь рубил, как бумагу! Вот я и решил дырку в ограде соорудить. Тайный личный лаз. Ты знаешь, он сломался… Меч внутри… он как керамика, что ли… Ей-ей, фарфоровая тарелка! Он снаружи только стальным кажется. Будто фольгой обёрнут. Отец меня выпорол и меч склеил. Я вот что думаю: только у меня такой оказался меч? Давай твоим рубанём чего-нибудь, а? Я серьёзно, не смейся!

…Сабля разрубила древний меч пополам почти без звука, как деревяшку. Половинки меча упали в снег между станинами разбитой пушки.

– Моё имение и леса теперь ваши, господа ополченцы, – капитан вложил саблю в ножны и говорил негромко, но слышали все. – Делите моё богатство после войны, на сходе. Дети, вдовы и родители погибших на войне выбирают первыми. Я возьму последним, если жив останусь. Сколько останется от вашего дележа, столько и возьму. Ничего не останется? – значит, ничего не возьму. Это вам подарки за царапины от колючей проволоки, господа. Так справедливо будет, кузнец лесной? Хватит доли от моего имения на обучение племяннику? Чего молчишь? У тесака совета спроси. Молчит тесак? Ну да, на нём же надписей нету. Тогда мой меч спроси – вот он, валяется, на нём много всяких слов нацарапано. За Ледовую битву привилегия выбита предку моему Камиярру, мальчишкой шестнадцатилетним пошёл тот предок в самую сечу с отрядом самого Хвата, был такой лихой вояка у Ледового князя. За проливы привилегия начертана, ему же, Камиярру, снёс башку Мехмецошу-завоевателю этим вот мечом. Привилегия моему предку Ягриду за походы Эштаръёлы… Сама расписалась! «Лично», как любила приговаривать! Ну, господа ополченцы, нет больше имущественных претензий к нищему потомственному воину?

Оглядел молчаливые ряды:

– Полегчало? Теперь все, кто идёт в атаку за Госпожу Великую Сахтаръёлу – в первую траншею. Остальные могут убираться восвояси, не держу никого. Ко вдовушкам катитесь, к теплу. Ищите, кому служить в картонных подмётках, где жить и что жрать на карточки к празднику – от бывшего моего имения на сходе не получите ничего. Дезертирам – ничего! Сами найдут кормушку для себя и потомков своих. Не сомневаюсь, устроятся. Если им Сахтаръёла не нужна, то они ей и подавно. Госпожа Великая Сахтаръёла и без них обойдётся. Чего раздумываете? Почему не спешите на пулемёты за грядущие привилегии, господа? Вон же они, привилегии, висят на проволоке! Не себе, так вдовам своим и семьям отправите дары из мокрых могил, подобно моим предкам! Молчите? Захотели поделить привилегии потомственного воина Древних владений – делите. Но как настоящие воины! После победы! Сперва – безответным семьям павших. Не воруйте у них для себя кусок, как мародёры, как мрази последние! Теперь скажу главное. Мне от вас тоже привилегия требуется в обмен за имение. Не от князя, а от вас, господа! И тоже загодя. Это справедливо? Чего гудим? Ага, «справедливо»… Так вот, я желаю, чтобы мои потомки мой разрубленный меч за позор не посчитали, чтобы они этим сломанным мечом гордились после нашей победы! Для того мою привилегию прошу не на мече, а на «Несокрушимом» замке начертать! Взять «Несокрушимый» и выбить на стене моё имя, коль погибну раньше вас. Не много прошу? Опять молчите? Или цвет знамени не нравится, старьё оно потрёпанное? Из Степной битвы пришло, прямиком к нам. Его мальчика-агавар мёртвым удержал, не уронил, мёртвым стоял, стрелами кунвиниблов утыканный! Но коль мало вам моего имения, то вам всегда и всего будет мало, ребятки. У меня ничего больше нет, и от вас мне ничего больше не надо. Я в эту атаку не за деньги иду. Если того не понимаете – не объяснить. Ни сломанным мечом не объяснить, ни тупым тесаком, ни обидным словом. Ничем. Ну, кто со мной? Кто честь на пустую ругань не променял?

Чавкнула грязь под сапогами. Красивый офицер в некогда красивом камуфляже остановился у разбитой пушки. Звякнул о станины меч.

«Вот это да…» – растерянно подумал капитан.

Фрадрирръяр разрубил свой меч привилегий одним ударом. Ловко и легко, в рядах кто-то даже выдохнул восторг. Повизгивала в нетерпении Гроя, спеша поменять фотографическую пластинку. И снова – чавканье грязи и лязг обломков меча: господа потомственные офицеры избавлялись перед атакой от лишнего груза и владений знаменитых предков. Избавлялись быстро, не рисуясь, и все сто пятьдесят три владельца таких мечей.

– Господин капитан, отряд егерей Садовых владений к атаке готов! – Фрадрирръяр ждал со своей расчехлённой и немыслимо дорогой винтовкой.

Егеря, откровенно ухмыляясь в мрачные лица ополченцев, быстро крепили древнее чёрное знамя на возникшее ниоткуда древко.

– Принято.

В полной и неловкой тишине опять зачавкала грязь. От неподвижных рядов ополченцев Лесного владения отделился чумазый парень с тесаком.

– Ты-то куда прёшь, грязнуля? – развязно выкрикнул щёголь – Тесак ломать? Чего наметил отдать в делёж? Сестричку беззубую? Ха-ха-ха!

В тишине его услышали все. И молчали.

– Да пошёл ты, сладкоголосый… – огрызнулся через плечо юный кузнец, роясь в обломках мечей. Привычно рубанул тесаком кусок чужой колючей проволоки с вывороченного снарядом ограждения. Прочной, упругой, очень острой. Связал ею половинки сломанного меча, крест-накрест. Дрожали руки от натуги, на грязный снег закапала кровь. Вытянулся перед капитаном:

– Нельзя примету нарушать, господин капитан. Меня народ послал, хотят меч видеть за вашей спиной. Он счастье приносит в атаке. Разрешите пристроить к вашему ранцу?

Всё вдруг изменилось вокруг: ряды ополченцев Восточных владений пришли в движение, все остервенело рубили колючую проволоку и ею же приматывали отточенные тесаки к стволам пустых винтовок: коль предки под чёрным знаменем шли с копьями наперевес, а нету у нас ни патронов, ни штыков, так хоть с пиками пойдём в атаку. Как предки.

– Мне кто прикрутит?! – свирепо орали у заграждения. – Я руку поранил! Ты? Крути.

Ряды стали ровнее, нарастали команды старших ополченцев. Отряды строились и быстро, колоннами по три, втягивались в ходы сообщений. Капитан уходил к ничьей полосе последним и оглянулся на новенькие серые спины небольшой кучки людей, десятка в два, заскользивших по грязи в туманную низину – домой, с войны. Быстро отвоевались… Новые шинели цеплялись за ветки редких кустарников, дезертиры неуклюже шлёпались. Один, в уже грязных сапогах, оглянулся. Капитан удивился: такой лютой ненависти он не видел даже в глазах у вехтов, в последней атаке.

В траншее, когда он уже поднял ракетницу, неожиданно дёрнули за локоть:

– Может, не надо предупреждать, господин капитан? Они ж сразу палить из пулемётов возьмутся. Ребята просят: давайте втихаря из траншей выйдем. Как они. Они-то нас ни разу не предупредили! Мы пол-ничейной успеем пробежать в тумане, когда они палить начнут.

Об атаке требовалось уведомлять спящего противника загодя, как велела заповедь Благородной и Великой Эштаръёлы.

Капитан спрятал ракетницу и кивнул подобравшимся ополченцам.

* * *

Капитан зло волочил на сапогах чудовищные комья грязи и задыхался. Он был в дурмане атаки и не помнил, как пробежал обильно усеянное мёртвыми шинелями грязное поле, очнулся он только у траншей вехтов, у прохода, прорубленного в густой проволоке. Заграждений было много, артиллерии не удалось разбросать их все, опять не хватило снарядов. Проходы в уцелевших заграждениях рубили добровольцы. У одного из сотен висящих на проволоке мёртвых тел, перед деревенским кузнецом, капитан очнулся. Рядом с убитым лежали сестры милосердия, одинаково и неестественно запрокинув головы: точные попадания в шею, обеих убил снайпер. Одну звали «Хашетари», капитан хорошо помнил эту чудесную девушку, знойную длинноногую смуглянку из Снежных владений с огромными, восхитительно раскосыми глазами. Другой была та самая красотка-блондинка Иллиёлла, на которую заглядывалась вся тактическая группа. Мёртвая Иллиёлла сжимала в кулачке рукоятку декоративного кинжала: четыре стеклянных змейки, лезвия нет, отломано. Сёстрам не полагалось оружия, и она в отчаянии вознамерилась пилить проволоку сувенирной игрушкой, видимо, шутливым подарком кого-то из офицеров. И сломала стеклянное лезвие. Наверное, кузнец был ещё жив, когда сёстры пытались снять его с проволочного заграждения. С какого бзига их понесло под огонь?!

Только над мёртвыми телами сестёр милосердия капитан опомнился и снова стал командиром тактической группы, а не орущим смертником.

Впереди мелькала информаторша Гроя в своём меховом комбинезоне. Лёгкая и быстроногая девушка бесшабашно лезла наперёд атакующих цепей, норовя снять «лицо штыковой атаки». Подобной идеей Гроя бредила давно, именно таких фото ждали от неё в скучающем иностранном журнале.

«Ещё одна дурища! – про себя выругался капитан. – Убьют же!».

Ополченцы свирепо спрыгивали во вражеские траншеи, там кипела беспощадная рукопашная схватка. Над нею сновала Гроя со своим фотоаппаратом.

…Несколько раз капитан упал в дымящуюся воронку на месте чужого окопа – поднаторевшая артиллерия отработала по второму эшелону траншей блестяще – и помогал выбираться другим. Два пулемёта не смогли поднять из грязной жижи на дне окопа, ноги скользили, люди выбились из сил, и всё было впустую. Капитан приказал бросить пулемёты и тащить только зарядные коробки. Самое главное – патроны.

Оставшийся пулемёт расстрелял боекомплект всех трёх уже к полудню.

После кровавой, обильной на смерти и какой-то бешеной штыковой атаки они гнали перепуганных вехтов весь день. Но перед крутым склоном вымотались окончательно. Каменистый склон тянулся влево и вправо, насколько хватало глаз. И исчезал в зябкой слякоти сырого воздуха. Забраться по его отвесным стенам на узкое и длинное, как тело змеи, плоскогорье, стеной отгородившее степь от моря, было невозможно. Там, по хребту этой каменной змеи, шла железная дорога. Единственная дорога, по которой снабжались войска Вечной Вехты, наступающие на «Кренду». Та самая дорога, которую Четвёртой тактической группе капитана Исаярра Къядра и было приказано перерезать любой ценой.

К подножию склона спускалась мощная и добротная лестница из дерева: вехты не смогли установить стальную. Брёвна опор хитроумно переплетены, ступени были шириною в полсотни шагов и даже наличествовали перила – сапёры Вечной Вехты большие аккуратисты. Капитан знал про эту знаменитую лестницу от пленных, по ней в траншеи врагов поступали патроны, когда очередной поезд с боеприпасами притормаживал и частично разгружался тут. Капитан частенько скрипел зубами от бессильной злости: нам бы десяток аэропланов! Всего десяток! Разбомбить эту проклятую лестницу! Даже посоветовал в письме сыну-младенцу: стань боевым лётчиком, Ягрид. Стань лётчиком!

Сейчас лестница была наполовину забита телами в дымчатых шинелях и грязно-белых куртках, огромная дымчатая толпа колыхалась внизу. Давки не было, вехты карабкались вверх не беспорядочными толпами, а шеренгами, помогая ослабевшим. Видимо, ими управлял не только страх, но и кто-то решительный. Словно дымчатая плесень, тысячи тел ползли наверх по крутым ступеням, вдогон им хлопали редкие винтовочные выстрелы. Почти все – мимо. Измученных ополченцев уже не слушались винтовки.

– Пулемёт! – выдохнул горячий пар капитан, а рядом, быстро и сноровисто, уже устанавливали пулемёт ополченцы.

– У нас всего две сотни патронов, господин капитан, – почему-то виноватым тоном доложил пулемётчик. – Большого урону не нанести.

– Бей по навьюченным! Короткими! Это пулемётчики.

Капитан рассчитывал при удачном исходе повалить сотню-другую бегущих и прижать их ненадолго к ступеням, пусть замрут на лестнице, нельзя позволить им убежать от рукопашной. Он боялся только одного – если они поставят наверху свои пулемёты. И если там складированы боеприпасы к ним, то неприступный обрыв измученными остатками тактической группы не взять никогда. Равно как никогда его не отобьют обратно и вехты – если там, наверху, разместить свежий отряд егерей из взбешенного неучастием в атаке резерва, который капитан оставил в своих траншеях.

Рядом зло и часто ударила винтовка, рой огненных пчёл устремился к тёмным фигуркам, они были почти на самой вершине лестницы. И каждая пчела жалила дымчатую шинель, на вершину склона по лестнице не вскарабкалась ни одна. Каждый быстроногий и длинноногий счастливчик катился мёртвым мешком вниз, едва переступив невидимую черту, увлекая за собою десяток-другой идущих следом. Старший офицер Фрадрирръяр – редкостный повеса, несносный забияка и невыносимый врун – бил из своей трофейной оптики трассирующими, без промаха, выстрелы сливались в очереди, а в холодную грязь блестящей змейкой струились гильзы. Замызганные до нечеловеческого облика егеря, сидя в грязи, на брошенных прямо в грязную жижу ранцах, быстро снаряжали ему обоймы.

«Ну, дуэлянт! – восхитился капитан. – Ну, паразит!»

– Прекратить огонь! – завопили в рупор впереди, из боевого охранения. – Сдаются!

Фрадрирръяр опустил винтовку и сплюнул огорчённо. Вся испуганная дымчатая масса сползала вниз по лестнице и отбрасывала далеко в сторону оружие.

* * *

Капитан сразу разглядел офицера в измученной толпе пленных: злое молодое лицо, подтянутая худощавая фигура. И непривычного вида кобура с пистолетом.

– Капитан Эргибарг Мангехорд из рода Краулингов, – неохотно козырнул ему офицер. – Командир тактической группы «Скорпион».

Этот вехт был в равном чине и, похоже, в равном возрасте.

– Капитан Исаярр Къядр, командир Четвёртой тактической группы, – он ответил на приветствие.

И высвободился наконец из ранца, передав надоевший заплечный груз подбежавшему замызганному егерю.

– Вижу, у вас тоже закончились генералы, – усмехнулся вехт, скользнув любопытным взглядом по обломкам меча на ранце.

Он хорошо говорил по-сахтаръёльски. Предусмотрительная Вехта учила своих вояк языку будущего неприятеля. Чтобы умели допрашивать пленных.

– Предъявите оружие, – коротко велел он пленному офицеру.

– Лучше сразу расстреляйте меня, господин капитан, – равнодушно предложил тот, даже не шевельнувшись. – С мертвеца вы получите мой пистолет без проблем. Это оружие не сдают никогда и никому.

– Я сказал «предъявите», а не «сдайте».

…На синей стали пистолета горела золотом надпись: «демон милосердия». Такое оружие капитан видел впервые, хотя много слышал о нём. Говорили, будто знаменитый на весь мир мастер-оружейник Ниргихард изготовил всего пять таких пистолетов, на замену древних мечей для потомственных воинов самых благородных родов; тех, кто в древности возглавляли «клин» железных всадников. Каждый из пистолетов унаследовал имя и привилегии меча. А утратить родовой меч для потомственного воина Вехты было немыслимым делом.

И капитан вернул офицеру-вехту его пистолет, не разряжая.

Честь есть честь. Она дороже жизни.

– Кто из ваших подчинённых стрелял разрывными пулями в наших сестёр милосердия? – кивком головы капитан указал на высокую стройную девушку: усталое, очень красивое, но измученное личико, длинное белое одеяние, обильно перепачканное снизу грязью. Кажется, её звали «Олавери» или «Шенирьялла», капитан не помнил точно. Они так похожи, эти полоумные сёстры! Нет, её зовут «Синерьялла». Олавери и Шенирьялла остались в траншеях, бинтуют раненых.

Эта сестра милосердия тоже бинтовала, но вехтов, раненных пулями Фрадриръярра. К ней уже выстроилась короткая очередь из пленных.

– Отвечайте, капитан Мангехорд.

Вехт молчал.

– У вас свои традиции, у нас свои, – и капитан остановил взгляд на кобуре, куда вехт спрятал оружие. – Так что давайте уважать их обоюдно, как потомственные воины, а не как проворовавшиеся танлагемские карманники из торговых рядов, где продают нитки для домохозяек.

Вехт слегка изменился в лице.

– Ваша традиция мне известна. Она сейчас у вас в кобуре. Напомню вам нашу: в далёкой древности Ледовый князь объявил Мехмецошу-завоевателю: «Сёстрам милосердия покровительствует Заступница Небесная. Они её посланницы на бранном поле и помогают всем без разбору. Их обидчиков пленными не посчитаю и казню». Это было утром, перед битвой. Наглый дурак-завоеватель улыбался, а его неисчислимое войско хохотало над словами предводителя небольшой дружины. И сестёр милосердия, которых перед самым рассветом похитили у колодца, обесчестили и казнили на виду у княжеских воинов. Но уже в полдень князь повелел своей дружине обезглавить все пятьдесят тысяч перепуганных пленников. Самого Мехмецоша обезглавили раньше, ещё в битве, предварительно плюнув ему в перепуганную морду. Из глупых черепов его войска сложили надгробие погибшим девушкам.

– Я слышал эту легенду о Кровавом князе, – бесстрастно произнёс Мангехорд.

– О «Ледовом», капитан Мангехорд. И зря не вняли ей. Повторяю: кто из ваших снайперов находился в боевой ячейке возле разбитого дерева?

Среди пленных прекратилось всякое движение: капитан говорил громко, по-вехтски, и его слышали многие. И, кажется, понимали смысл речей офицера-сахтаръёла.

– Ну вот… – расстроился в тишине Фрадриръярр, он подошёл к пленным и знающим движением подёргал одного-другого за воротник: не будет ли помехой лезвию? – Всегда так! Что за бестолковщина и безобразие у нас вечные?! Сколько раз замечал: стоит сломать чего, как оно тут же и требуется! Традицию-то лучше бы мечом поддерживать!

Взвизгнула сталь сабли, вынимаемой Фрадриръярром из ножен.

– А ну, ребята, бочку мне какую-нибудь! Сойдёт за плаху. Во-о-он там валяются, пустые. И воротники отрывайте этим паскудникам. И саблю мою возьмите, навострите инструмент на совесть! Год не точил, утомлюсь рубить тупой саблей.

Егеря ринулись к металлическим бочкам, сложенным в небольшую пирамиду у подножия лестницы. Кто-то уже тёр абразивным бруском лезвие сабли Фрадриръярра, размашисто и зло.

– Старший чин Дуко Виг и младший чин Лооми Квар… – медленно произнёс офицер.

Пленные тотчас выпихнули из своих рядов двоих.

– Это Дуко! – захлёбывался белобрысый и тщедушный юнец. – У меня бинокль! Я напарник, я в бинокль смотрю и записываю! Это он стрелял!

Егеря тем временем распутывали какую-то верёвку, переговариваясь:

– У них, говорят, есть особо постыдная казнь: свяжут подлеца крепко и подвесят за ноги над грязной водой с дерьмом, чтоб ноздри слегка заливало. Это так, господин капитан?