Дон Кихот Ламанчский. Том 2

Сюда же относится то, что рассказывают о том пастушке, который поджёг и сжёг знаменитый храм Дианы, считающийся одним из семи чудес света, только потому, что его имя осталось жить в грядущих веках; и, хотя было приказано, чтобы никто не после расследования и проскрипций называл его по имени, ни словом, ни письменно не упоминал о нем. из его имени, из-за того, что он не достиг цели своего желания, всё же стало известно, что его зовут Эрострат. Это также намекает на то, что случилось с великим императором Карлом Пятым и одним рыцарем в Риме. Император пожелал увидеть тот знаменитый Ротондальный храм, который в древности назывался Храмом Всех Богов, а теперь, благодаря своему лучшему призванию, называется храмом всех святых, и это здание, которое осталось самым целым из тех, которые возвысили благородство и благочестие в Риме, то самое, которое более всего сохраняет славу величия и великолепия своих основателей: оно на самом деле оранжевого цвета, очень величественное в интерьере, и в него очень хорошо проникает свет, который дает ему круглое окно или, лучше сказать, круглая дыра, которая находится на верхотуре, с которой открывается прекрасный вид на город. Так вот, император смотрел на здание, с ним и рядом с ним был римский рыцарь, рассказывавший ему о тонкостях и изюминках этой замечательной архитектурной махины и перлах незабываемого зодчества; и, сойдя с крыши, он сказал императору:

«Тысячу раз, Ваше Святейшество, мне хотелось обняться с Вашим Величеством и броситься с той крыши вниз вместе с вами, взявшись за руки, дабы оставить по себе в мире славную память для потомков и исторической науки!

– Я благодарю вас, – ответил император, – за то, что вы не вложили в это безумное пожелание сколько-нибудь дурных мыслей, и замысел ваш светел и чист пред богом, и впредь я не буду давать вам повода лишний раз доказывать свою преданность, это может оказаться слишком небезопасным и поэтому я повелеваю вам никогда отвалить от меня, никогда не разговаривать со мной и не находиться там, где я нахожусь! Пошёл вон!

И после этих слов он оказал ему великую милость, наградил и дал кучу денег. Я хочу сказать, Санчо, что стремление к славе во всех нас слишком активно, чтобы ему могло что-то противостоять. Как ты думаешь, кто сбросил Горация с моста вниз в глубину Тибра, Горация, который был во всеоружии и здравом уме? Кто обжёг руку и кисть Муцио? Кто побудил Курция броситься в глубокое огненное ущелье, возникшее посреди самого Рима? Кто, вопреки всем предостережениям, которые были высказаны против этой аферы, заставил Цезаря перейти Рубикон? А вот и более современные примеры… Кто затопил корабли и оставил отважных испанцев, ведомых самым обходительным человеком среди смертных – Кортесом, голодать, будучи окружённым со всех сторон людоедами Нового Света? Все эти и другие великие и разные подвиги были, есть и будут произведениями вечной славы, которую обычные смертные желают получить в качестве награды и бессмертия, которого заслуживают их знаменитые деяния, поскольку мы, христиане, католики и странствующие рыцари, больше всего должны стремиться к славе грядущих веков, которая остаётся навеки в жизни человеческой в неведомых эфирных и небесных сферах, которые ради суетной славы, достигнутой в этом настоящем и кончающемся веке; славы, которвя, как бы долго она ни длилась, в конечном итоге должна положить конец тому самому миру, которому равно рано или поздно предначертан конец. Итак, о Санчо, наши дела не должны выходить за пределы, установленные нам христианской религией, которую мы исповедуем всею силою наших сердец. Мы должны умертвить в лице этих гигантов нашу гордыню, удавить зависть нашей щедростью и отказом от пьянства; гнев – смирить спокойствием и сосредоточенностью духа; обжорство и сон угомонить постом и тем, как много мы наблюдаем; похоть и скверновидие удавить верностью, которую мы храним к тем, кого мы назначили королевами наших мыслей; лень разогнать путешествиями и поездками по всем частям света, в поисках поводов, которые могли бы сделать и делают нас, о христиане, знаменитыми и непреклонными рыцарями. Ты видишь в этом, Санчо, средства, с помощью которых можно достичь похвал, которые обещает добрая слава?

– Всё, что ваша милость до сих пор говорила мне, – сказал Санчо, – я очень хорошо понял, но, несмотря на всё это, я хотел бы, чтобы ваша милость избавила меня от одного сомнения, которое мучает меня сейчас всё сильнее. Вот что пришло мне в голову!

– Что ты имеешь в виду, Санчо? – обеспокоенно сказал Дон Кихот, – Скажи в добрый час всё, что мучит тебя и я отвечу всё, что знаю.

– Скажите мне, сеньор, – продолжал Санчо, – вот в эти дни Июля или Августа, все те прославленные рыцари, о которых вы говорили и которые уже умерли, где они обретаются?

– Язычники, – ответил Дон Кихот, – несомненно, находятся в аду, христиане, если они были добрыми христианами и сынами отечества – либо в чистилище, либо на небесах, в раю! Это и так понятно, без слов!

– Хорошо! – сказал Санчо, – но давайте теперь займёмся изучением подробностей э. того частного дела: в тех могилах, где лежат тела сеньоров, есть ли перед ними серебряные светильники или стены их часовен украшены костылями, гробницами, волосами, ногами и восковыми глазами? А если нет, то чем они украшены?

На что Дон Кихот ответствовал:

– Гробницы язычников по большей части были роскошными храмами: прах тела Юлия Цезаря был помещён в каменную пирамиду невероятного размера и величия, которую сегодня в Риме называют шпилем Святого Петра; императору Адриану местом захоронения служил замок размером с хорошую деревню, которого они назвали Молес Адриани, есть ещё там замок Сантанхель в Риме; королева Артемида похоронила своего мужа в гробнице, которая стала одним из семи чудес света; но ни одно из этих и многих других захоронений, которые были у язычников, не было украшено гробницами или другими приношениями и знаками, показывающими, что те, кто в них погребен, святы.

– Я вот к чему клоню, – возразил Санчо, – скажите мне, Ваше Величество: что выше – воскресить мёртвого или прикончить великана?

– Ответ в твоих руках! – ответил Дон Кихот, – Главное -воскресить мёртвого!

– Я понял! Понял!! – сказал Санчо, – Тогда слава у того, кто воскрешает мёртвых, даёт зрение слепым, выпрямляет хромых и возвращает здоровье кривым и увечным, и перед их могилами горят светильники неугасимые, и их часовни полны набожных людей, преклоняющих колени перед их мощами, тем лучше, слава, в этом и в следующем столетии пусть останется то, что оставили и оставят в мире многие языческие императоры и странствующие рыцари.

– Я тоже исповедую эту истину! – с чувством ответил Дон Кихот.

– Я имею в виду, – сказал Санчо, – что только позволь себе стать святым, только приобщись к этой банде, и ты ненадолго обретёшь ту добрую славу, на которую претендуешь; и обратите внимание, сэр, что вчера или позавчера, судя по тому, что сейчас мало что можно сказать, канонизировали или беатифицировали двух босоногих пещерников-бодрячков, чьи железные цепи, на которых они держатся, были сломаны. Они так опоясывались этими божественными веригами и так терзали свои тела и чресла нарывами и порезами, что теперь очень рискованно целовать и прикасаться к ним, а меж тем они пользуются величайшим уважением, гораздо большим, чем, как я уже сказал, меч Ролдана, который находится в оружейной короля, господа нашего, да хранит его Бог и консистория. Итак, господин мой, лучше быть скромным тупицей, какого бы ордена ты ни был, чем храбрым и напористым стральствующим рыцарем; но Бог гораздо лучше различит того, кто раз двадцать себя по спине освежит плетью, чем того, кто двадцать тысяч раз хватит копьецом всё равно окго – гиганта, великана, чудовища или признанного андрияка.

– Все это так, – ответил Дон Кихот, но все мы не можем быть монахами, да и избранные пути, по которым Бог приводит своих чад на небеса, слишком разнообразны: религия – это то же рыцарство и святые – это рыцари, удостоившиеся балаженства.

– Да, – ответил Санчо, – но я слышал, что на небесах больше монахов, чем странствующих рыцарей!

– Вот именно, – ответил Дон Кихот, – потому что религиозных людей больше, чем рыцарей!

– Многие из них странствующие? – сказал Санчо.

– Многие! Очень многие! – ответил Дон Кихот, – Но среди них мало тех, которые достойны называться рыцарями!

В этих и других подобных им беседах они провели ту ночь и весь следующий день, соврешенно не испытав каких-либо происществий, так что было от чего опечалиться. Короче говоря, на другой день, с наступлением темноты, они обнаружили на горизонте большой город Тобосо, вид которого вызвал у Дон Кихота приступ настоящей радости, а у Санчо – взрыв печали, потому что он не знал, где тут находится дом Дульсинеи, и никогда в жизни не видел его, как не видел его и его господин. Так что один из-за того, что хотел пуще жизни увидеть её, а другой из-за того, что не видел её, они были в смятении, и Санчо не представлял, что ему делать, когда его хозяин отправит его на поиски в Тобосо. Наконец, Дон Кихот приказал въехать в город вечером, и, когда время подошло к концу, они остановились среди дубов, росших недалеко от Тобосо, и, достигнув определённого места, вошли в город, где с ними происходили вещи, которые непременно обычно случаются с бродячими путешественниками и странствующими рыцарями.

Глава IX

Где рассказывается о том, что сами потом увидите

Было около полуночи, а может, чуть позже или раньше, когда Дон Кихот и Санчо спустились с горы и вошли в Тобосо. В деревне царила полнейшая тишина, потому что все соседи, как принято говорить, и лежали и дрыхли без задних ног. Была та ещё ночь, впрочем, довольно светлая ночь, не так чтобы слишком глухая, как страстно хотел Санчо, потому что лишь совершенно чёрная и глухая ночь могла послужить фоном и оправданием его природного тупоумия. Повсюду был слышен только собачий лай, который оглушал уши Дон Кихота и тревожил и рвал сердце Санчо. Время от времени ржала кобыла, хрюкали свиньи, мяукали кошки, чьи разноголосые голоса усиливались в тишине ночи, и всё это вместе взятое наконец привело влюблённого кабальеро в полное замешательство, но, несмотря на всё это, он сказал Санчо:

– Санчо, сынок, проводи Дульсинею во дворец! Может быть, нам удастся застать её бодрствующей! Девочка моя!

– В какой к чёрту дворец мне следует отправиться, каррамба чертостинарио, – ответил Санчо, – когда я в прошлый раз застал её величие в крошечной избушке с покосившеюся кровлей?

– Тогда она, должно быть, уединилась, – ответил Дон Кихот, – в какой-нибудь маленькой комнатке в своем алькасаре, отдыхая наедине со своими служанками, как это принято и утверждено у высокородных дам и принцесс её окружения.

– Сеньор, – сказал Санчо, – уж коли вашей милости по душе, несмотря на мои уверения, чтобы дом моей госпожи Дульсинеи был так уж и дворцом, чего ж тогда ворота на запоре, и света нет, не пора ли нашей милой Вентуре открыть дверь? И будет ли хорошо, если мы начнём истошно колушматить в дверь, чтобы нас услышали и открыли, возбуждая всеобщий шум и гам? Будем ли мы ради истинного блаженства звонить в дом, беспокоя хозяев, как это делают самоуверенные жлобы, которые приходят, уходят, звонят, беснуются, колобродят и шаркают по полу и входят в любой час, каким бы поздним он ни был и не считаются с правом несчастных хозяев жить своей жизнью? Так недалеко до того, чтобы всю округу переполошить и поставить на уши! Как будто мы полюбовники какие и явились к девкам на поклон, уверенные, что нас всё равно впустят, несмотря на поздний час, аспидную темь и общее коловращение!

– Давай сначала по очереди поищем наш замок, – забеспокоился Дон Кихот, – может, тут и вход есть, и как найдём, я сразу скажу тебе, Санчо, что нам следует делать. И посмотри, Санчо, что-то я глаза проглядел, а всё равно мало что вижу, ведь не иначе вон тот большой и темный закут, который отсюда чернеется, может оказаться дворцом нашей прелестной Дульсинеи.

– Что ж, тогда вы и ведите, ваша милость, – ответил Санчо, – возможно, так оно и есть; хотя даже если я увижу это чудо луковое своими глазами и прикоснусь к нему руками, и вынужден буду поверить в него, всё равно, я буду считать, что он так же реален, как белый день.

Дон Кихота пошёл первый и, пройдя сотню шагов, обогнул выступ, за которым была дремучая тень, и увидел большую башню, чёрную-пречёрную, а затем понял, что это не Алькасар, а судя по размеру – главная церковь города. И он сказал:

– С церковью мы, кажется, разобрались, Санчо! Это собор!

– Я уже и так понял! – ответил Санчо, – и молите Бога, чтобы мы не наткнулись на собственные могилы, потому что тут неминуемо должно быть кладбище, а вы сами занете, что по кладбищам нехорошо ходить в такое время, и более того, я уже, кажется, сказал вашей милости, что, если я правильно помню, дом нашей сеньоры должен находиться где-то в этаком тёмном тупичке!

– Будь ты проклят Богом, болван! – завопил Дон Кихот, – Где это видано, и где ты нашёл, тыквенная ты шляпа с бомбоном, что королевские алькасары и дворцы строились бы в этих чёртовых тупиках?

– Сеньор, – ответил Санчо, – в каждой стране есть свои причуды и установления, возможно, здесь, в Тобосо, принято строительство дворцов и больших зданий в разных тупичках; если тупичков много, то и зданий должно быть немало, и поэтому я умоляю вашу милость позволить мне осмотреть эти улицы и переулки, пошустрить тут: может быть, где-нибудь я и наткнусь на какой-нибудь завалящий алькасар, и там, чем чёрт не шутит, пусть его псы сожрут всмятку, до того тут нас закружили и завертели.

– Говори почтительно, Санчо, о собственности моей госпожи! – сказал Дон Кихот, – Давай пока устроим вечеринку в тишине и не будем попусту кипятиться и распускать сопли!

– Я скажу, – ответил Санчо, – какое нужно терпение, чтобы выносить пожелание вашей милости, поскольку, как только я увижу дом нашей хозяйки, а я всегда знал её дом и вслепую мог найти его даже в полночь, в то время, как ваша милость, которая, должно быть, видела его тысячу раз, не находила?

– Ты доведёшь меня до отчаяния, Санчо! – сказал Дон Кихот, – Иди сюда, еретик! Разве я не говорил тебе тысячу раз, что за все дни своей жизни я ни разу не видел несравненной Дульсинеи и ни разу не переступал порога её великолепного дворца и что я влюблен только в её светлый образ и в великую славу, которую она имеет как канон красоты и перл совершенства?

– Теперь до меня дошло! – ответил Санчо, – Я не спорю, и говорю, что, поскольку ваша милость её не видела, то и я тоже….

– Этого не может быть! – возразил Дон Кихот, – Потому что, по крайней мере, ты уже как-то говорил мне, что видел, как она копалась в пшенице, когда мне передавали ответ хозяйки. Помнишь письмо, которое я отправил ей с тобой?

– Не зацикливайтесь на этом, сеньор, – ответил Санчо, – потому что я горд сообщить вам, что также по слухам и виденьям был услышан мной её ответ, который я вам передал; потому что я знаю, кто такая сеньора Дульсинея, так же, как вы – только ткнув пальцем в небо!

– Санчо, Санчо, – покачал головой Дон Кихот, – бывают времена, когда нужно смеяться, и бывают времена, когда даже малейшие насмешки кажутся неуместными и кощунственными. Даже если я говорю, что никогда в глаза не видел и не разговаривал с госпожой моей души, из этого вовсе не следует, что ты также должен, как попугай, повторять за мной, что и ты никогда не видел это неземное сокровище и никогда не разговаривал с ней, дело обстоит как раз наоборот, как ты знаешь!

Проводя время вдвоём в подобных беседах, они вдруг увидели, что мимо них проезжает какой-то чёрт с двумя мулами, которые, судя по грохоту, производимому плугом, волочили его по земле, и решили, что это, должно быть, пахарь, который рано утром поневоле отправился на свою пашню; и так было на самом деле.. Крестьянин поторапливался и во весь голос горланил по пути песенку:

Плохо было вам, французы,Жить в проклятом Ронсевале.

– Пусть меня прибьют на месте, Санчо, – сказал, выслушав его, Дон Кихот, – если сегодня вечером с нами не случится что-нибудь очень хорошее! Разве ты не слышишь, о чём распевает этот злодей?

– Да, я слышу! – ответил Санчо, – Да только что даёт нам, учитывая наши цели Ронсесвальская охота? С таким же успехом он мог бы распевать рулады о Калайносе, и для нашей затеи от его воя было бы ни тепло, ни холодно!

В этот момент подошёл крестьянин, которого Дон Кихот тут же и спросил:

– Не соблаговолите ли вы сказать, любезный друг, дай вам Бог удачи, где здесь находятся дворцы непревзойденнейшей принцессы доньи Дульсинеи Тобосской?

– Сэр! – ответил парнишка, – я чужестранец и вот уже несколько дней нахожусь в этой деревне, пока что служу у богатого фермера, обрабатывающего землю; вот в этом приграничном доме живут местный священник и ризничий; идёмьте со мной, кто-нибудь из них, я уверен, как-нибудь объяснит вашей милости, где тут можно искать госпожу принцессу, потому что у них есть список всех жителей Тобосо; хотя для меня очевидно и без этого, что во всем Тобосо не найдётся ни одной принцессы; тут много дам, да, конечно, каждая в своем доме может быть принцессой, но не более того!

– Ну, среди них, друг, – - сказал Дон Кихот, – должно найтись та, о которой я тебя спрашиваю!

– Может быть, – ответил мальчик, – и до свидания, уже светает, мне пора на работу!

И он не стал отвечать на дальнейшие вопросы, и мтапл понукать своих мулов. Санчо, который видел, что его господин взволнован и чем-то очень недоволен, сказал:

– Сеньор, день уже настаёт, и было бы неразумно позволять Солнцу встречать нас на улице; нам лучше выехать за город, и пусть ваша милость устроит засаду в какой-нибудь живописной рощице здесь поблизости, а я вернусь днём и, особенно не выставляя себя напоказ где бы тони было и пошарю здесь дом, алькасар или дворец моей госпожи, и это уже будет полный щвах, кчли ячего-нибудь не разыщу; а если я найдя его, я обязательно поговорю с её милостью и скажу ей, где и как ваша милость ожидает встречи с ней, и если нужно, то и проследую, чтобы проводить её к вам или вас к ней, без ущерба для вашей чести и славы.

– Ты умудрился, Санчо, – сказал Дон Кихот, – заключить тысячу фраз в несколько коротких слов – и совет, который ты мне сейчас преподнёс, я принимаю охотно и с благодарностью. Пойдём, сынок, пойдём, поищем место, где я устрою засаду, а ты вернёшься в город, чтобы, как ты говоришь, найти, увидеть и поговорить с моей госпожой, от благоразумия и отменной вежливости которой я ожидаю более чем чудесных милостей.

Санчо пришел в смятение из-за того, что выгнал своего хозяина из города, потому что тот не понял лжи касательно ответа Дульсинеи, который он якобы отвозил в Сьерра-Морену; и поэтому он как можно скорее направился к выходу, жжелая ускорить отъезд, и в двух милях от города они нашли цветущую поляну около леса, где Дон Кихот устроил засаду, в то время как Санчо поспешил в город, чтобы поговорить с Дульсинеей; и в дороге с ним произошли события, потребовавшиеот него особого внимания и новых заслуг.

Глава X

Где рассказывается об усилиях, которые Санчо приложил, чтобы очаровать сеньору Дульсинею, и о других событиях, столь же нелепых, сколь и правдивых

Когда автор этой великой истории приступает к изложению того, что он намерен рассказатьв этой главе, он утверждает, что хотел бы огставить всё за пределами описания, опасаясь, что ему не поверят, потому что безумства Дон Кихота достигли здесь предела и границ здравого смысла, какие только можно вообразить, и даже оставляют позади на два арбалетных выстрела всё величайшие и наинепредставимейшие сумасбродства мира. Наконец, преодолев и этот страх и опасения, он описал их так же, как и задумал, не добавляя и не отнимая у истории ни капли правды, ничего не добавляя к ней ни за вознаграждения, ни за посулы, ибо эти неуместные добавки могли бы лишь исказить повествование и выставить автора лжецом и психом. И он был прав, потому что хотя правда истончается, она никогда не разрушается до конца, и всегда ложится поверх лжи, как масло на воду. И поэтому, продолжая свой рассказ, он утверждат, что так же, как Дон Кихот устроил привал не то в дубраве, не то в роще, поблизости от великого села Тобосо, и приказал Санчо вернуться в город и больше не появляться в его присутствии, пока не поговорит от его имени со своей госпожой, прося её быть любезной и позволить ему, плененному её несравненной красотой рыцарю увидеть себя и соизволить вручить ей своё благословение, чтобы она могла полагать от него самых счастливых дел во всех его трудных и смелых начинаниях. Санчо пообещал сделать так, как ему было приказано, и то есть поклялся получить такой хороший ответ, какой она дала ему в первый раз.

– Иди, сынок! – с чувством повторил Дон Кихот, – и не смущайся, когда увидишь под солнечным светом красоту, которую ты собираешься найти. Блажен ты над всеми оруженосцами мира! Запомни, и не забывай, как она тебя примет: например, если она при этом переставляет цветы во время аудиенции; или если она смущается и краснеет, как майская роза, только заслышав колокольчик моего имени; если она сидит как на иголках, или напротив окажется горделиво сидящей на своём роскошном кресле во властной и призывной позе; стоит ли она на возвышении, когда я её кличу, внимательно взирай на нее, запоминай, стоит ли она сейчас на одной ноге, на другой, переминается ли на обоих, повторяет ли она тебе свой ответ два или три раза; переходит ли от мягкого к грубому говору, полна ли она тайной любовной истомы, когда поднимает руку к волосам, чтобы уложить их, даже если они не растрепаны; наконец, сынок, посмотри на все её позы, действия и движения в совокупности; потому что, если ты расскажешь мне о них таковыми, какими они были, я выведаю то, что она сокрыла в глубине своего любящего сердца, вызнаю о том, что касается дня моей любви; ты должен знать, Санчо, если ты этого ещё не понял, что между влюбленными их проявления, порывы и движения, которые они совершают друг близ друга, когда речь идёт об их любви, – это, безусловно, письма, которые приносят вести о том, что происходит там, внутри их горячих сердец. Иди, друг мой, и да будь твоя звезда успешна в своих чаяньях, пусть твоя удача возвысится над моей, аки Солнце над горати, и придумай себе другое, лучшее приключение, чем то, в коем я пребываю, боясь и надеясь горького одиночества, в котором ты меня оставляешь.

– Я сейчас же отправлюсь и скоро вернусь, – сказал Санчо, – Одна нога здесь, другая – там, и постарайтесь, ваша милость, расширить ваше маленькое сердечко, которое, должно быть, сейчас не больше лесного орешка, и учтите, что часто говорят, что доброе, храброе сердце побивает плохую Судьбу, поскольку бодливой корове бог рогов не даёт, а трудности рождают великие достижения! Ведь недаром говорят: чем меньше думает, тем выше прыгает заяц! Я это говорю к тому, что, если сегодня ночью мы не нашли ни дворцов, ни покоев нашей госпожи, а сейчас уже полдень, я всё равно собираюсь их найти, по крайней мере, я так думаю, что они где-то есть, и я поневоле столкнусь и поговорю с ней.

– Между прочим, Санчо, – сказал Дон Кихот, – Скажу тебе – ты великий дока вставлять в свои речи, о чем бы мы ни говорили, свои замечательные пословицы и поговорки, дай мне бог стать таким же докой в моих предприятиях.

Услышав такие слова, Санчо повернул своег оскакуна к Дон Кихоту спиной и взмахнул своей палицей, и помчался, как на крыльях, а Дон Кихот остался сидеть верхом на лошади, опираясь на стремена и на острие своего копья, полный печальных и сбивчивых фантазий, где мы его и оставим. Уезжая, Санчо Панса был не менее сбит с толку и в задумчивости не оглядывался на своего господина, причем оставался в смятении так долго, что едва выйдя из леса, повернув голову и увидев, что Дон Кихот не появляется и уже почти пропал из виду, стал разговаривать, как заведённый, сам с собой:

– А вот скажи-ка, брат Санчо, куда твоя милость путь держит? Собираетесь ли вы, милостивый государь, искать какую-нибудь пропавшую кобылу или отправитесь на правёжь украденного осла? Да, кстати, ищете ли вы осла?

– Без сомнений, нет!

– Ну, и что вы тогда собирается искать?

– Я собираюсь искать, скажу вам по секрету, принцессу, в которой Солнце красоты и всё небо Вселенной слились воедино!

– И где вы думаете найти это сокровище, признайся, Санчо? Ах, Санчо? Куда вы едете, мил-государь?

– В большой город Тобосо!

– Ладно, хорошо: а кто вас -таки послал на поиски Солнца красоты и совершенства Вселенной?

– Как, вы не знаете? Знаменитый рыцарь Дон Кихот из ла Манчи, который бросает вызов одноглазым андриякам, кормит жаждущих хлебами и поит голодного… чем он их кормит, чёрт побери!

– Все это очень хорошо, Санчо! А вы знаете где её дом, Санчо?

– Мой хозяин говорит, что это должны быть настоящие дворцы или великолепные Замки Алькасары и онивидны ещё от гориизонта! Короче, с поиском их, как он уверяет, никаких проблем у меня не будет!