bannerbanner
Дом бурь
Дом бурь

Полная версия

Дом бурь

Язык: Русский
Год издания: 2005
Добавлена:
Серия «Иная фантастика (АСТ)»
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
7 из 11

В ожидании очередной волны тошнотворной усталости, которая накатит и захлестнет с головой, Ральф наконец подтащил книгу к себе и открыл ее. Собравшись с силами, перевернул страницы с гильдейскими посвящениями и чистые листы, стремясь к ожидающей его истине. Насекомые? Он вяло улыбнулся. На самом деле, странно, что всеобъемлющая книга начинается с них. Впрочем, Ральф прекрасно знал, что у всякой системы классификации есть свои изъяны. Итак, чешуекрылые – бабочки. Почему бы и нет? В конце концов, даже Книга Всего должна от чего-то отталкиваться.

– Ральф. Ты сейчас упадешь с кровати… И тебе не стоит читать.

Удивительно, до чего легко матери удалось переместить его обратно на середину ложа. А потом настал черед множества других вещей, которые она для него делала. Высказанные ее прохладными пальцами призывы и инструкции, на которые отзывалась его бездумная плоть. Холодный воздух, резина и фарфор. Внезапное прикосновение губки. И новые простыни, новая пижама. А ему хотелось вновь получить галстук и камербанд.

– Прости… – прохрипел он.

Ее прекрасное лицо маячило перед ним. Она выглядела безупречно; чистая и свежая. Все портила только лихорадка, которая, как он уже чувствовал, возвращалась в его тело.

– Ты имеешь в виду ужин позапрошлым вечером? – Она вопросительно, с любовью наклонила голову. Ее прохладная, чистая рука погладила его по щеке и задержалась не так, как прежде. В конце концов, он побрился, и эти ощущения от прикосновения были новыми и необычными для них обоих. – Ты заболел. Люди все понимают. На самом деле, доктор Фут скоро вернется, этим же утром. Я знаю, дорогой, он немного деревенщина, но, похоже, знает свое дело не хуже дорогостоящих шарлатанов с Харли-стрит. И очень важно, чтобы мы должным образом присматривали за тобой. – Она внимательно разглядывала его лицо. Эти серо-голубые глаза. Как бриллианты. Под водой. Где-то на краю света.

Он сглотнул и попытался вытолкнуть из глотки пересыхающий песок, чтобы заговорить, но ее пальцы замкнули его уста.

– Тс-с, милый.

Он ощутил ее дыхание на лице. Она была теперь так близко, что черты расплывались. Он почувствовал, как ее губы прижались к его губам. Затем она исчезла.


Он то приходил в себя, то терял сознание. Между приступами влажного кашля сосредотачивался на дыхании. Слышал чьи-то речи. Как будто страницы из пьесы.

– Меня сейчас не волнуют ваши опасения, доктор Фут.

– И все же, вельграндмистрис. У заклинаний, которые помогают ему дышать и бороться с лихорадкой, есть предел. Все упирается в то, какое количество эфира такой чародейской мощности мы можем использовать.

– Если вы говорите об осторожности, о деньгах, о правилах вашей собственной гильдии – в общем, о чем угодно, – я уверена, что смогу…

– Нет-нет, мистрис. Речь совсем о другом. Если я добавлю в зелье еще больше эфира, если введу в его орга-

низм количество, которое вы предлагаете, любой гильдеец окажется бессилен. Ваш сын станет подменышем.

В диалоге наступила долгая пауза. Ральф, собравшись с силами, перевернул белые пустые страницы.

– И это его спасет?

– Это лишь приведет к еще большим мучениям и неуверенности. На самом деле, они превзойдут все, что мы способны вообразить. Мы будем лечить монстра. И тогда я не смогу помочь вашему сыну…


Свет угасал. Он услышал шипение увлажнителя и ощутил на губах его травяное дуновение. Боль резко усилилась и пропала. Огонь в камине сменился курносым существом с пылающей пастью, которое присело на корточки на плиточном полу, словно готовясь к прыжку. Поползло по нему, вцепившись лапами. Иссушенной ухмылкой обожгло гнилые остатки легких. Потом наступил момент просветления, когда мать приподняла его, поднесла воду к губам, и глоток причинил мучительную боль.


Его обдало ветром от лопастей вентилятора. Огонь продолжал ухмыляться, присев на насекомьих лапках. Легкие Ральфа и увлажнитель булькали. Он чувствовал движения матери, ее прикосновения и вздохи. Бессодержательные моменты с шелестом проносились мимо один за другим, чистые и пронзительные, как пустые страницы нескончаемой книги. Затем он почувствовал чье-то присутствие позади себя, перевернул очередную страницу и громко рассмеялся тому, что обнаружил. Он оказался на Кайт-Хиллз, и во рту все еще чувствовался горький привкус воды из общественных купален, но весь страх прошел, и Лондон внизу был серым, а пропитанный сажей бриз поднимал в воздух множество воздушных змеев, которых запускали мальчики в матросках под присмотром преисполненных обожания мамочек и нянек. Большие и яркие, словно громадные бабочки во власти теплого ветра. Да, это был День бабочек, и Ральф смеялся, не обращая внимания на першение в горле, а потом помчался вниз по склону, как на крыльях. Люди улыбались и махали ему. Тот факт, что на нем была мокрая от пота пижама, никого не встревожил. Затем, словно воздушные змеи уменьшились в размерах или он сам превратился в гиганта, их полотнища окружили его. Ральф с изумлением протянул руку и почувствовал прикосновение к ладони. Сухой и легкий, как бумага, воздушный змей распростер крылья в лучах солнца, и тот Ральф, который изучал блаженные страницы стольких книг, мгновенно узнал это существо. Не воздушный змей и даже не бабочка, а мотылек. Biston betularia, березовая пяденица, маленькая, ничем не примечательная и вездесущая, хотя теперь он вспомнил, испытав странный прилив новых знаний, которые, казалось, зажгли в нем какой-то невиданный прежде огонь, что в книгах по чешуекрылым часто встречались две иллюстрации, изображающие этого мотылька: одна разновидность была темной, черноватой, другая – светлой с серыми пятнами. Здесь, на задымленных окраинах Лондона, ему попался темный экземпляр. Сила и знания захлестнули Ральфа.

Он окинул взглядом отделявший его от матери просторный склон, поросший сухой летней травой, а в это время мотылек трепетал почти черными крылышками у него на ладони; посланец из мира науки и несомненных фактов, которыми ему сейчас так хотелось поделиться. Осторожно сомкнув кончики пальцев, чтобы пленник не сбежал, он начал подниматься. Расстояние было огромным. Солнце ослепляло. Задыхаясь, Ральф покосился на мерцающие скамейки; усилия, с которыми пришлось карабкаться по раскаленному склону, сбивали с толку. Запахи мороженого и утоптанной земли. Резкий металлический привкус ужаса. Он закашлялся и попытался удержаться на ногах, все еще держа в сложенных ладошках драгоценную ношу – березовую пяденицу, а воздушные змеи парили, глаза щипало от пота, деревья качались. Велосипеды, канотье, корзины для пикника, крики продавцов всякой всячины и пустые лица на скамейках – все тонуло в надвигающейся тьме. Но мама нашлась! Сидела на зеленой деревянной скамейке в том самом месте, где он ее оставил, одетая в серебристо-серое меховое пальто. Он махал рукой, кричал, бежал, спотыкаясь, сквозь удушливую жару. Она улыбалась. Ее лицо было словно холодное пламя, и все прочее на Кайт-Хиллз отступало по мере того, как он приближался к ней, а потом материнские черты внезапно изменились, и Ральф, насколько позволяли остатки рационального ума, узрел совершенно иной образ – с красными глазами, посиневшими губами и впалыми щеками – за покрытым кровавой росой стеклянным забралом того, что, несомненно, было медным водолазным шлемом. Мгновение растерянности затянулось. Что-то пошло не так, и Ральф погрузился в бездонный океан боли, а когда уверился, что больше не сможет этого терпеть, боль исчезла совсем.

VIII

Элис осознала, что бездумно таращится на высокие напольные часы в парадной столовой. Теперь-то она понимала матерей с потускневшим взором, снова и снова возвращавшихся в те места на Континенте, где им не смогли помочь, потерянных, отчаявшихся и одиноких. Она бы поступила так же. Она бы посетила каждый санаторий, посидела в каждом полном безнадеги вестибюле, выпила кровянистую мокроту каждой жертвы недуга, чтобы наконец-то заразиться, как Ральф. Тогда, по крайней мере, вместо жуткого бессилия, после двух бессонных ночей заставившего сбежать из спальни сына, она могла бы разделить его жребий. Она бы забрала всю его боль.

Перемена оказалась чересчур стремительной. Совсем недавно он бродил по саду. Спорил. Читал. Ел. Ему еще не бывало так плохо. Ни разу в жизни. Ей вообще не следовало приезжать сюда, на Запад, в это ужасное место… Она не могла просто сидеть и ждать. Она понимала, что должна сделать хоть что-нибудь. С сухими глазами и болезненно напряженным лицом Элис ринулась наружу.

– Мистрис…

Она повернулась и увидела бегущую по гравийной дорожке экономку Даннинг.

– Мистрис, куда вы собрались?

Элис не знала. Но что такого трудного для понимания в ее приказе – лошадь, покататься верхом?

– Без меня не смейте ничего делать. Вы поняли? Совсем ничего. Проследите, чтобы доктор Фут не заснул. Что касается неба… скажите метеоведу Эйрсу, чтобы убрал этот солнечный свет, будь он неладен…

Подозвав кобылу, которую привел растерянный Уилкинс, Элис выехала из Инверкомба. Небо над метеоворотом уже меняло цвет на серый. Пятно, похожее на грязное молоко, расползалось во все стороны, и каждый удар копытом, каждое позвякивание уздечки как будто оскорбляли установившуюся тишину. Потом Элис испытала неприятное озарение: она не звонила Тому с тех пор, как заболел Ральф, так что муж, занимаясь лондонскими делами, по-прежнему считал, что сын смеется, гуляет и набирается сил. Она издала отрывистый смешок, и по шкуре кобылы пробежала дрожь. Небо впитало остатки света, и вельграндмистрис окончательно перестала понимать, куда держит путь и что это за местность. Потом ей попался указатель на перекрестке: АЙНФЕЛЬ. Решение свернуть было абсолютно нелогичным, и все же вельграндмистрис с самого приезда на Запад гнала прочь мысли об этом месте. Обитель подменышей ждала ее. Вопреки сложившимся обстоятельствам Элис почти улыбнулась, подумав, что скоро может вновь увидеть Сайлуса Беллингсона.

Впереди показались высокие живые изгороди, какие обычно растут на границах крупных и относительно уединенных заведений, а затем непритязательные ворота, и Элис спешилась. Вокруг царила тишина. Даже птицы не пели. Она толкнула ворота, и те распахнулись вовнутрь. Она потянула кобылу за повод, но ранее покорное животное вдруг встало, как вкопанное. Пришлось привязать и лишь затем последовать дальше по серо-белой дорожке.

Та вела через густой и темный лес к обширному лугу, на котором островком посреди пруда выделялось одноэтажное здание. Она направилась туда, чувствуя бешеный стук сердца в груди. Здание было серым, бетонным, в том стиле, который ненадолго вошел в моду в самом начале века; к настоящему моменту оно покрылось пятнами от непогоды. Распашные двери с латунными ручками беззвучно поддались нажиму ее руки и открыли безликий интерьер, широкий, блестящий стол, за которым не было ни души. И правда, какой безрассудный чудак заявится в такое место?

На полированном полу подошвы ее туфель тихонько скрипели. «Мой сын умирает». Мысль, в которой таилось больше истины, потрясения и ужаса, чем во всем, что Элис довелось испытать, полностью завладела ее разумом. А потом она осознала, что позади кто-то стоит в дверях. Одетый в монашескую рясу с капюшоном. Немыслимо. И все же…

– Это действительно ты, Сайлус?

Длинные кисти цвета выбеленной слоновой кости; пальцы – остов веера.

«Я мог бы задать тот же вопрос. Неужели время забыло о тебе, Элис?»

Она покачала головой, затем заставила себя на шаг приблизиться к бывшему любовнику.

– Мой сын умирает.

– Люди редко приезжают в Айнфель по счастливым поводам… – Его голос, хотя и по-прежнему узнаваемый, стал невнятным и шепелявым. Взмахом руки указав на коридор, он молча повернулся, и Элис последовала за ним, гадая, как много он помнил, чувствовал, знал. В коридоре были пронумерованные двери, а на стенах – все тот же зеленый луг в разных ракурсах, словно бесконечная череда версий одной и той же картины. Кто бы ни создал это место, он наверняка любил обыденность. Затем они оказались в безликом кабинете, и Сайлус, усевшись за пустым столом, новым взмахом странных преображенных рук, которые когда-то ласкали ее, велел гостье занять кресло с противоположной стороны. За спиной у подменыша было еще одно окно, из которого открывался вид на лужайку и лес, простиравшийся будто во всех направлениях. Из-за того, как падал свет, Элис видела под капюшоном лишь тень.

– Я могу по-прежнему называть тебя Сайлус?

– Можете называть меня как хотите, вельграндмистрис.

– Ты знаешь, что я вельграндмистрис?

– Разве не в этом был смысл твоей жизни – стать той, кто ты есть? И чтобы не пришлось объяснять, как ты этого добилась?

В тени под капюшоном проступили смутные очертания. Но лицо едва ли принадлежало Сайлусу. Да и человеческим в полном смысле слова не было.

– Я живу в доме неподалеку отсюда. Мой сын так долго болел, что я уже и забыла, когда он был здоров. Но я долго искала способ его исцелить, и мне действительно показалось, что Инверкомб может что-то изменить. Там есть метеоворот… я приказала… – Ее взгляд оторвался от бледных очертаний под капюшоном, и щеки защипало от чего-то холодного. Элис Мейнелл поняла, что плачет.

«Боишься, что твой сын умрет?»

Почувствовав вкус соли, она кивнула.

– Как ты, наверное, догадываешься, Элис, ты не первая, кто посещает Айнфель в горе. Или в ожидании чудес.

– Речь не о чуде. Мне просто нужно вернуть ему то, что…

«Положено?»

«Нет. – Она покачала головой. – Я могла бы отпустить Ральфа, Сайлус. Я могла бы позволить ему летать, падать или быть кем угодно. Если бы только…»

Сайлус усмехнулся, хотя это был невероятно печальный и чуждый звук – шелест ветвей в зимнем лесу. Руки потянулись к капюшону, откинули его, и Элис пришлось посмотреть ему в глаза, оказавшиеся того же цвета, что и сегодняшнее небо, но сохранившие в себе что-то человеческое. Это ужаснуло ее сильнее всего прочего, даже сильнее лица, похожего на деформированный череп.

– Элис, неужели в целом мире не нашлось того, к кому ты могла бы обратиться за помощью?

– Ты всегда был хорошим человеком, Сайлус.

И снова этот зимний смешок.

«Окажись я хорошим человеком, Элис, меня бы сейчас здесь не было. У меня была жена, жизнь, дети. У меня была карьера. Я даже верил, да поможет мне Старейшина, что смогу быть с тобой и сохранить их любовь ко мне…»

– Вряд ли ты оказался первым мужчиной, который…

«Но я любил тебя, Элис. Думаю, в этом и заключается моя настоящая ошибка».

Элис подумала, что он, вероятно, прав. В те первые трудные месяцы в Лондоне ей требовался богатый и влиятельный любовник; кто-то, кого придется бросить, но, так или иначе, он должен был стать важной вехой на блистательном пути к обретению того статуса, которому она не видела альтернатив. Грандмастер Сайлус Беллингсон из Гильдии электриков – красивый мужчина, который гордился тем, что был верен своей жене и семье, и при этом очаровывал всех дам, – оказался идеальным кандидатом. И легкой добычей. Конечно, через несколько месяцев, когда Элис достаточно освоилась в Лондоне и решила, что пришло время со всем покончить и вплотную заняться Томом Мейнеллом, Сайлус воспротивился. Она вспомнила тот вечер, когда согласилась встретиться с ним поздно ночью в его кабинете под дымящимися башнями главной электростанции Лондона, и он, страстно желая похвастаться могуществом своей гильдии, провел ее по огромным залам с генераторами, открыл двери потайных шкафов, где целое море эфира, разлитое по сосудам емкостью в кварту, тихонько гудело, лучась светом и тьмой…

– Дело не только в высокомерии, Элис. Не в нем одном. Я тебя любил.

«Я верил…»

– А во что ты веришь сейчас?

– Твой сын действительно умирает?

– Я бы никогда не солгала о таком.

– Да, – вздохнул он. «Не думаю, что ты на такое способна, если судить по тому, что я о тебе знаю». – Поскольку гильдии когда-то использовали подобных мне для решения проблем, выходящих за рамки заклинаний, – и, надо отметить, использовали дурно, – и еще из-за множества мифов и слухов, ты вообразила, что мы, Избранные, могли бы исцелить твоего сына. Но люди – не машины, Элис. И Айнфель так же реален, как и ты, как сегодняшний день, как болезнь твоего сына. Белозлаты не существует. Это не какое-то мифическое место, и крепкое здоровье, которого ты желаешь Ральфу, нельзя вложить в него, как новый маховик взамен сломанного. Ты, Элис, как никто другой, должна понимать, что неизбежность смерти – понятие многогранное…

Она оглядела комнату. На блестящем сером линолеуме стоял металлический картотечный шкаф с четырьмя выдвижными ящиками, а на грязно-белых стенах висело несколько выцветших фотографий столетней давности. Ты прав, подумала она, устремив на подменыша затуманившийся взор. Я точно знаю, как ощущается близость смерти. Я испытываю это чувство прямо сейчас.

– Тогда почему, – спросила вельграндмистрис, – ты просто не выгонишь меня и не покончишь с игрой, которую затеял?

Сайлус покачал головой – больше в его теле ничто не шевельнулось.

– Не могу. И есть кое-что еще. Осененные…

– Осененные?

– Они обитают в отдаленных лесах Айнфеля. Они… – Он помедлил. – Изменились больше, чем я. Сильнее всех приблизились к той тонкой материи, в которую эфир так решительно стремится нас превратить. В последнее время их что-то беспокоит. Как ни крути, в конце этого года исполнится целых сто лет с начала нынешней эпохи…

– Ты намекаешь на…

«Нет. Я ни на что не намекаю».

Чувство утраты с новой силой захлестнуло Элис.

– Что же мне делать?

– Я думаю, тебе следует уйти.

– Ральф, возможно…

«…уже мертв». Она сумела произнести эти ужасные слова лишь мысленно.

– Я думаю, ты должна вернуться в Инверкомб.

Элис кивнула и встала. Сайлус тоже встал и открыл перед ней дверь своими длинными белыми пальцами. В дальнем конце коридора она как будто заметила еще одно существо с ужасным ликом угольного цвета, но оно исчезло слишком быстро, чтобы Элис могла быть в этом уверена. Затем вельграндмистрис оказалась снаружи, одна. Зачем она пришла сюда? Что ее побудило, какую цель она преследовала? И что имел в виду Сайлус, говоря об Осененных в лесу? Когда она дошла до опушки, где деревья касались облаков темными нитями ветвей, что-то в простершейся внизу сумеречной круговерти воззвало к ней. Она поняла, что обязана узнать тайну леса.

На деревьях были развешаны какие-то предметы. Половники и вилки бряцали при ее приближении. Осколки фарфора и кольца для штор вертелись и поблескивали. Тропа, ставшая явственной, была вымощена – подумать только! – обеденными тарелками. Затем Элис вышла на прогалину, и там что-то шевельнулось, хотя сперва она подумала, что это просто клочья серого тумана в зарослях, оживленные ее собственным смятением.

«Что бы ты отдала, вельграндмистрис?..»

Элис моргнула, замерла, покачнулась. Она действительно что-то услышала или увидела? Затем какое-то видение, отчасти похожее на человека, но больше – на серую, рваную тряпку, бросилось к ней по иссушенной траве, а второй фантом, быстрый и легкий, словно тень, скользнул за первым. Что-то еще зашуршало в листве. На мгновение Элис была окружена, и ощущения, звуки – пугающие, но в то же время странно мелодичные, как тоскливая песня, услышанная во сне, – пробудили в ней трепет. У этих существ были лица, да. Рты и глаза. Осененные одевались в лохмотья, которые шуршали и позвякивали в точности как окружающий лес; создания выглядели невероятно худыми, быстрыми и зыбкими. Элис улыбнулась вопреки всем обстоятельствам. Протянула к ним руку и почувствовала мимолетные прикосновения, словно по коже скользили тончайшие шелка. Эти Осененные, подумала она со странным воодушевлением, и есть истинные подменыши. Впитали столько эфира, что почти превратились в заклинания. Как печально и типично для Сайлуса, что даже в этом деле он остановился на полпути.

«Что бы ты отдала?..»

И снова тот же вопрос. Затем они с шорохом удалились, и Элис, опять оставшись в одиночестве на прогалине, заметила в некотором отдалении маленькую и ветхую подстанцию. Посреди увешанных безделушками деревьев она выглядела такой же заброшенной, как и все прочее, но Элис все же вошла, пригнувшись, стряхнула опавшие листья со скрипучего металлического стула и, протерев зеркало высохшей тряпкой, увидела свое отражение в грязном стекле. Старомодные массивные регуляторы напомнили ей об Инверкомбе – ну разумеется, здесь принимали первые телефонные сообщения, ведь телефонная будка в единственном экземпляре была бы бессмысленна. Еще одна реликвия, свидетельствующая о великой истории ее гильдии…

Она сосредоточилась на тусклом свечении зеркала. Элис Мейнелл. Не старая и не молодая, но вечно прекрасная. Несмотря на все беспокойство о Ральфе и на тот очевидный факт, что будку давно отключили от сети, на краткий миг ей показалось, что некое соединение и впрямь было установлено.

IX

Ральф шагал по летней траве по склону Дернок-Хед и казался совсем крошечным на фоне горизонта, который расширялся по мере приближения к Храму ветров.

– Ну же! – крикнул он матери, которая изо всех сил пыталась его догнать. – Я бы сказал, что ты уже устала, но я слишком хорошо тебя знаю…

– Честно говоря, я и впрямь устала, милый. – Элис с изумлением услышала в своем голосе старушечью хрипотцу, когда наконец-то села рядом с сыном на круглую скамью в тени. – Я же, в конце концов, не так молода, как ты…

Она одарила его настолько лучезарной улыбкой, насколько это было возможно. Пряди растрепавшихся на ветру волос прилипли к мокрой шее. И болели кости – те самые кости, которые всегда служили ей верой и правдой, да так хорошо, что она по глупости решила, будто все продолжится без изменений до конца жизни. «Наши дети, – вспомнила Элис услышанную где-то фразу, – говорят нам о том, что мы смертны». Но вельграндмистрис и помыслить не могла, что ей об этом скажут так неожиданно и так прямолинейно.

Доктор Фут по-прежнему призывал к осторожности, однако всем было очевидно, что Ральф Мейнелл не просто шел на поправку – он исцелился. Теперь уже не имело значения, во что он или Элис верили, а во что нет. Он выздоровел; это было невероятно и вместе с тем очевидно. Ее сердце колотилось как безумное, а он даже не запыхался, и все время, прошедшее с момента его исцеления, теперь казалось Элис восхождением на Дернок-Хед – она только и делала, что безуспешно пыталась догнать сына. Она вспомнила свое возвращение в Инверкомб в пасмурный бессменник после визита в Айнфель и то, как сияющая Сисси Даннинг выбежала из дома ей навстречу. Пока экономка насильно тащила хозяйку вверх по лестнице, Элис все никак не могла понять, о чем бормочет эта женщина. А потом оказалось, что окна в комнате Ральфа распахнуты. На самом деле, абсолютно все простые приказы вельграндмистрис были нарушены, и она едва не ударила экономку по щекастой черной физиономии, как вдруг поняла, что глаза Ральфа открыты и он смотрит на мать с озадаченным, но, по сути, счастливым выражением лица. Она с изумлением коснулась его обросшей щеки: жара больше не было. Кризис и впрямь миновал. На следующий день он уже сидел и поглощал пищу с почти пугающей жадностью. Спустя еще сутки – расхаживал по дому с небывалой решимостью. И взгляните-ка на него сейчас, через сменницу с хвостиком.

Бессмыслица какая-то. Возможно, экономка Даннинг и ее горничные отнеслись к случившемуся как к чуду, а Ральф все списал на свою любимую науку, но Элис чувствовала себя сбитой с толку, а еще – усталой, и она никак не могла отдышаться, сидя в Храме ветров. Ей до сих пор не верилось, что она побывала в Айнфеле, поговорила с Сайлусом и мельком увидела существ, которых он назвал Осененными.

– Зря я не прихватил несколько учебников из библиотеки… – Ральф поднялся со скамьи и начал расхаживать по дощатому полу продуваемой ветрами часовни утраченных богов, его новый глубокий голос разбудил эхо под куполообразной крышей. Он говорил о том, что в книгах часто упоминаются «лучшие, наиболее типичные образцы». Как будто со всеми остальными что-то не так! Как будто у них нет собственной истории и предназначения – впрочем, последнее слово он презирал почти так же сильно, как и пафосные речи о «доказательствах разумного замысла»[8]…

Элис, сбитая с толку и чрезвычайно уставшая, решила воспользоваться возможностью отдохнуть и насладиться видом. Скоро они отправятся бродить по мысу и изучать листья какого-нибудь тривиального растения в бессмысленных подробностях. Хорошее самочувствие Ральфа нагрянуло так внезапно, что у нее не было времени изменить тактику. Раньше она всегда брала на себя ответственность, была ведущей. Прежний Ральф фактически походил на недвижимость. Она знала: если оставить его в комнате и уйти, по возвращении он окажется на прежнем месте, а этот новый сын таскал ее за собой, как собаку на поводке. Иногда становилось трудно не испытывать легкую обиду. И у нее было так много других забот на уме. У Тома дела шли неважно из-за спора с Пайками, и ей во что бы то ни стало нужно было вернуться в Лондон, пусть всего на несколько дней, чтобы навести порядок.

На страницу:
7 из 11