
Полная версия
Дом бурь
Элис отошла к наружной платформе метеоворота. В прошлом она не осмеливалась отойти так далеко от телефонной будки, но сейчас сгущающиеся сумерки очаровывали, а деревья в пинарии манили. Один легкий прыжок – и она заскользила с ветки на ветку, из тени в тень, затем вниз, к каскадам, мимо обросшего папоротниками входа в грот и непохожих друг на друга плюсовых деревьев. Она добралась до бассейна с морской водой. Было бы приятно просто поплавать в этой теплой, как кровь, соли. Но отсюда начиналась последняя, огибающая Дернок-Хед изгородь с калиткой, которая была ее очевидным следующим пунктом назначения. Далее она двинулась сквозь длинные тени скал навстречу усиливающемуся морскому запаху.
До начала прилива было еще далеко, и все живое, неподвластное мастеру Уайетту, ощущалось здесь совсем иначе. Существа охотились, сражались и пожирали друг друга. По сияющей равнине брели три черных силуэта, точно три язычка блуждающего дивопламени. На изгибе песчаной плоскости в лучах заката виднелись разбитая раковина морского блюдечка, обрывок старой рыболовной сети и чаячьи кости. Элис поплыла к ним.
XII
Огни Севернского моста только начинали мерцать, когда Ральф помог Мэрион и ее отцу столкнуть на удивление неповоротливую лодку навстречу приливу. Ральф, напрягающий мышцы, был совсем не похож на будущего вельграндмастера. В потрепанной одежде, с загорелой кожей и выгоревшими на солнце волосами он все меньше отличался от других людей, бродивших по берегу. То же самое произошло с Мэрион, хотя она просто возвращалась к естественному состоянию. Вскоре, темноволосые, босоногие и деловитые, оба уже взрослые, но все еще невероятно юные, даже внешне они стали чем-то похожи. Другие береговые жители, которые махали им и останавливались поболтать, иногда спрашивали, не родственники ли они.
Грязь скользила под ступнями и коленями, а затем киль рванул прочь, как будто его кто-то дернул. Ральф, попытавшийся ухватиться за борт и забраться в лодку, был огорошен внезапной легкостью, с которой та ускользнула, и ушел с головой под воду в том месте, где было уже глубоко. На мгновение запаниковал, когда солоновато-горькая влага попала в рот и горло, но Мэрион помогла ему подняться.
– Не умеешь плавать, да? – Ее отец усмехнулся. – А говорил, что побывал на множестве кораблей.
Мэрион помогла выровнять лодку, и Ральф вскарабкался на борт, действуя осторожнее. Он промок до нитки, но воздух и вода были слишком теплыми, чтобы испытывать дискомфорт, и вряд ли стоило объяснять, что на кораблях, где он побывал, имелись бальные залы и прогулочные палубы. Это был совершенно другой вид мореплавания, так же как и другой образ жизни, и казалось удивительным, до чего легко наполнялся парус без всякого метеоворота даже в столь тихую ночь.
Теперь каждый день проходил в непринужденном ритме. По утрам Мэрион и Ральф часто исследовали скалы на обращенной к морю стороне Дернок-Хед. Помимо своего геологического значения, это был прекрасный ландшафт для лазания, и для Мэрион, как и для Ральфа, лето стало возможностью ощутить свободу детства, которого она была практически лишена. По мере того, как воздух над Бристольским заливом становился невероятно прозрачным, а корабли превращались в игрушки, которые можно было подержать в руках, исследователи отламывали куски сланца, и каждый кусочек поддавался с тем ощущением новизны, которое под силу создать лишь звонкому молотку. Иногда они находили отпечатки раковин; некоторые были похожи на те, что можно было обнаружить на берегу в любой день, но попадались и необычные. Или же им доставались кучки пескожилов да странные существа вроде гигантских мокриц. Былой океан взывал к океану нынешнему; они смачивали куски сланца в близлежащих прудах, и Ральф как будто погружался в затерянное море.
Они часто ходили обедать в Клист, но остальные Прайсы едва ли осознавали, какую огромную дистанцию Ральф преодолевает, чтобы сесть за их кухонный стол. На его загорелой коже прилив оставил следы соли, и он многое знал о побережье, хотя и называл некоторую живность странными словами. Он даже слегка перенял западный говор. Только Дениз задавала вопросы, на которые обычно отвечают люди с высоким социальным статусом. Но… Лондон? Он пожимал плечами. А по поводу Парижа улыбался и неопределенно качал головой.
После полудня жара загоняла их в благоухающую тень цитрусовой рощи, или же они спускались по полутемным лестницам Инверкомба в прохладную нишу вычислительной машины. Смазанные маслом, очищенные от пыли, ржавчины и паутины, тумблеры и рычаги устройства двигались с изяществом и легкостью, присущей всем хорошим механизмам, и Ральф и Мэрион намеревались записать собранную ими информацию о прибрежной жизни на перфокарты. Предстояло изрядно потрудиться, но будущий вельграндмастер не сомневался в успехе.
И вот теперь вечер сменился сверкающей ночью, они приближались к более глубоким водам, где сам воздух казался другим и пах иначе. Ральф взглянул на отца Мэрион – ее папу, как он привык думать о нем, – который своими мозолистыми ладонями налегал на деревянный руль. Сама Мэрион тем временем держала шкот. Оба вели себя легкомысленно, занятые трудом береговых жителей, но Ральф знал задолго до сегодняшнего погружения в воду, что это иллюзия. Навыки, которыми они обладали, были такими же сложными, как и у любой из Великих гильдий, и значительно более захватывающими. Он ездил с братом Мэрион, Оуэном, на «грязевой лошадке», помогая чистить и собирать садки для лосося. Он помогал ее маме обдирать ивовые прутья и присоединялся к жителям поселка в те волшебные вечера, когда все ходили ловить угрей: заходили по бедра в воду и опускали в нее шипящие химические лампы, загоняя гладкие, волнистые тела в шуршащие сети. Ральф тоже все это делал с удовольствием. А ведь приближался праздник Середины лета, и он уже знал, что это будет чудесно и совершенно необыкновенно, с такими-то грандиозными планами и приготовлениями. Даже сегодняшнее путешествие было их частью, хотя он по-прежнему не понимал, как и почему.
Вода потемнела и стала такой прозрачной, что можно было заглянуть прямо в бездонную пустоту. Отец Мэрион бормотал инструкции, сверяясь с далекими ориентирами. Храм ветров был всего лишь бликом лунного света. Огни, разбросанные на севере, со стороны Эйвонмута, собрались, будто бусы на ниточках, привязанных к тиаре Севернского моста. Большие корабли дремали на якоре, возвышаясь над водой и оставив зажженными лишь фонари на верхушках мачт, или сновали, сверкая, по главным фарватерам с какими-то гильдейскими поручениями. Можно было заглянуть в их освещенные иллюминаторы и вдохнуть дымный шлейф, рожденный метеоворотами и двигателями.
Мэрион потянула за шкот. Быстро положив руку на колено Ральфа, от чего у него по телу пробежала дрожь, протиснулась мимо, чтобы взять руль. Папа перегнулся через борт, вглядываясь в бездонную воду. Затем начал ворошить плавучий мусор и что-то бормотать, пока не возникли слабо светящиеся нити. Какой-то фосфорный эффект? Но папа все еще бормотал, почти пел, слова были слишком быстрыми и невнятными, чтобы Ральф мог их разобрать. Стеклянный поплавок – сверкающий синевой, как зеркало ночи, – выскочил на поверхность. Папа поднял его в лодку. За поплавком последовала нить, а за нитью – веревка потолще.
Ральф помогал тянуть, пока Мэрион сворачивала и укладывала, и каждое прикосновение ее предплечья к его спине вызывало сильные чувства, пока веревка не легла на дно их суденышка, в свете восходящей луны излучая дивотьму. Так это было заклинание! Но тут из воды появился ящик, и пришлось сосредоточиться на том, как затащить его на борт. Ральф так сильно подался назад от тяжести, что испугался, как бы лодка не перевернулась. Последний рывок – и громоздкая штуковина оказалась там, где следовало.
Из щелей текла вода, внутри смутно виднелись очертания зеленых бутылок. Папа расплылся в улыбке.
– В этом году для Середины лета – только лучшее, ага? А теперь пора на берег, надо все спрятать, пока мы не нарвались на треклятых акцизников…
XIII
Вельграндмастер Томас Мейнелл наконец-то прибыл в Инверкомб последним поездом накануне Середины лета. Наутро он почувствовал прилив сил и, бродя по коридорам, размышлял о том, сколько еще открытий Элис припрятала среди имущества их гильдии, но ни одно из них, решил он, не могло быть столь великолепным. Неудивительно, думал Том, заглядывая в комнаты, наполнившиеся воздухом и солнечным светом благодаря распахнутым окнам, что в этом месте Ральф исцелился.
Двери спален бесшумно открылись. В одной комнате, несомненно, обитал Ральф. Там были камни, книги и ракушки, хотя самого парнишки нигде не было видно. Другая, за углом, определенно принадлежала Элис. Оглянувшись, он решил рискнуть и войти. Прошлой ночью, сославшись на усталость, они спали в разных комнатах. И все же здесь, где морской воздух проникал через открытые французские окна, а свет отражался от черных кожаных бортов большого саквояжа, Том чувствовал себя гораздо ближе к жене. Он с улыбкой коснулся нерушимых замков дорожной сумки и вновь взглянул на дверь.
На самом деле Том давно проник в некоторые тайны супруги. Например, он знал, что она немного старше, чем утверждает. И что ее гильдейская родословная не столь безупречна, как она всем внушила. У его отца с самого начала были сомнения – он даже употребил выражение «брачная аферистка», – но Тому легкая аура уклончивости и загадочности всегда казалась одним из множества свойств, которые делали Элис неотразимой.
Вот и зеркало, перед которым жена приводила себя в порядок, хотя Том ни разу не видел в ее облике изъянов, даже в самые бурные моменты плотских утех. На самом-то деле, как раз тогда она и становилась абсолютно безупречной. Он почувствовал, как шевельнулся член. Вспомнил о тайных, волшебных вещах, которые когда-то были так дороги ему в их сексуальной жизни. Ее уловки, ее порочность. Тот удивительный первый раз, когда она без лишних просьб наклонилась, чтобы взять его в рот. Любовь – секс – была одновременно простой и необыкновенной. Он все вспомнил, как будто песню, которую не слышал много лет. Прошлой ночью не было ничего, кроме усталости. А теперь, под непреодолимым магическим воздействием особняка, проснулась вера, что все опять пойдет как в старые добрые времена.
Его взгляд скользнул по флаконам с духами и остановился на зеленой бархатной шкатулке, где она хранила свои драгоценности. Том открыл ее и запустил пальцы в сапфиры и жемчуга, размышляя о том, как им случалось прильнуть к коже Элис. Одна цепочка за что-то зацепилась; Тому удалось ее распутать, и он раскладывал украшения, старательно имитируя присущую жене аккуратность, как вдруг тыльной стороной ладони коснулся чего-то – и из нижней части выдвинулся потайной ящичек, о существовании которого он даже не подозревал. В нем лежала странная коллекция предметов. Даже более изысканные образцы, вроде тонкого серебряного браслета с осколками зеленых кристаллов, казались чересчур вычурными для жены. А еще была брошь со стразами – насколько он мог судить, полнейшая дешевка. Шляпная булавка, облезлая от долгого пребывания под дождем. Медная пуговица, точь-в-точь такая, какие предпочитал его отец для своих жилетов. Красивая серьга с бриллиантами, но только одна, и кое-каких камешков в ней не хватало. И в придачу обыкновенный бегунок от застежки-молнии с какой-то мужской вещи… что ж, наверное, здесь притаился еще один секрет Элис, о котором Том был в полнейшем неведении. В конце концов, у каждого человека своя история. Он ее в этом не винил. Ему тоже было о чем вспомнить… Эта мысль как будто призвала из недр потайного ящичка еще одну вещицу: серебряный кулон в форме слезы на тонкой золотой цепочке. Штуковина блеснула, вращаясь, когда Том поднял ее, стоя у зеркала. Красивая и к тому же дорогая вещь. Он бы и больше потратил на дорогую, милую Джеки Брамби, но изящная цепочка с кулоном, вероятно, была самой экстравагантной вещью, которую могла спокойно носить прачка, даже пряча под блузкой как секрет, известный лишь им. Но как же ему нравилось, как украшение покачивалось и поблескивало между ее обнаженных грудей, когда они занимались любовью.
– Выспался?
Поворачиваясь, Том плавным движением опустил цепочку на прежнее место и закрыл обитый бархатом ящичек.
Голос Элис и весь ее облик выражали сдержанность и изящество.
– Деревенский воздух творит чудеса.
Она улыбнулась.
– Люди правду говорят, да?
– Еще мне пришло в голову, что я мог бы перетащить свои вещи сюда и провести эту ночь у тебя.
Она уложила волосы, как ему особенно нравилось – небрежно прихватив на затылке черепаховым гребнем с длинными зубцами, открыв красивую шею и уши. Она была в легких эспадрильях на босу ногу, без чулок. Взяв Тома под руку, Элис провела его вниз по лестнице, в сад. Вон там, слева, – знаменитый метеоворот; ну, дорогой, он в любом случае просто обязан прославиться. А в той стороне – мыс, известный как Дернок-Хед. Вон те сказочные башенки маскируют самую первую телефонную подстанцию, которую построили наши коллеги-гильдейцы. Это место могло бы стать небезызвестным музеем, но оно для такого чересчур красивое! Они дошли до Ливанской аллеи, где в прохладном воздухе поблескивала паутина. Том гнал из головы воспоминание о размолвке с отцом по поводу визирования каких-то бумаг как раз перед тем, как старик умер от мозгового спазма, катаясь на единороге в Уолкоте. Даже в столь чудесное утро подобные мысли, словно некая разновидность рожденной солнечным светом дивотьмы, не желали уходить прочь.
«Я выкинул один фортель, дорогая. На самом деле, сущая ерунда, но… помнишь документы, о которых мы говорили сменницу или около того назад? Ну, в общем, я их до сих пор не подписал. О, это никак не повлияет на планы, твой новый завод или нашу гильдию. Просто… и я знаю, что это полнейшая глупость, дорогая моя Элис… мне очень хочется сказать тебе, что я их не подписал, и увидеть, как ты улыбнешься в ответ и заявишь, что это неважно. И тогда я их, конечно, подпишу. Все эти чертовы страницы до единой. Я же сказал, что поступаю глупо, да? Мне лишь хочется услышать, как ты скажешь, что любишь меня, независимо от того, подпишу я эти документы или нет».
Но, когда они переходили мост через канал, усеянный лилиями, Том осознал, что не в силах произнести ни одной из этих фраз.
– То, что ты видишь впереди, дорогой, – вот этот просторный луг, – мы называем парком развлечений…
На лугу были расставлены накрытые сверкающими скатертями длинные столы, ломившиеся от супниц и сервировочных тарелок, которые бесконечным потоком струились по долине прямиком из кухни особняка. Еще были пироги размером с тележное колесо. Пирожные всех цветов и разновидностей. Пирамиды апельсинов. Горы ароматных персиков…
– Ни в чем себе не отказывай, дорогой. Все будет съедено в полдень, когда прибудут местные жители. – Ее рука, легкая, как бабочка, легла ему на талию. – Жаль, что ничего пока нельзя приготовить с горесладом. Кухарка использует его только для украшения. Знаешь, а ты немного растолстел.
Потом она упорхнула, чтобы отчитывать слуг или смеяться вместе с ними; идеальная хозяйка большого дома – добрая и сострадательная, красивая и мудрая. Отогнав сияющий образ кулона Джеки, решив, что все его тревоги, вероятно, пройдут, если он побудет здесь еще немного, Том огляделся в поисках Ральфа. Потрясение от того, каким высоким оказался его сын, как широки его плечи, длинны выгоревшие на солнце волосы, как он пышет здоровьем сквозь потрепанную одежду, оказалось еще сильнее этим утром, чем во время их короткой встречи накануне вечером. «Теперь ты настоящий мужчина. Я очень, очень горжусь тобой». Но, опять же, слова, которые Том хотел сказать близкому человеку, так и не прозвучали.
– Праздник что надо, да? В любом случае, папа… – Ральф улыбнулся, как улыбнулся бы любой, наблюдая за всеобщей суетой. – Я рад, что ты наконец-то приехал в Инверкомб.
– Ты назвал меня папой…
– Так принято у местных. Видимо, я просто перенял их словечко. Не возражаешь?
– Мне вообще-то очень нравится. – Том почувствовал, как где-то внутри трескается лед. «Папа» – возможно, это признак небывалого сближения.
Они бродили по лугам, и Ральф охотно указывал на местные достопримечательности и разновидности деревьев, с одинаковой легкостью сыпал латинскими названиями и мило грассировал на западный лад. Сын, как всегда, был полон гипотез и теорий, и Том запыхался к тому времени, когда они поднялись по ступенькам к увитому плющом входу в грот, откуда открывался вид на парк развлечений, а Ральф все продолжал говорить без умолку, и лишь когда появились первые местные жители, его взгляд задержался на темноволосой горничной, помогавшей устанавливать новые столы, которые должны были уместить неиссякаемый поток угощений. Том тоже обратил на нее внимание. Она была весьма миленькой – нет, она была настоящей красавицей, – и Ральф смотрел со смесью благоговения и страсти… Она бросила взгляд в их сторону и весело помахала – жест был теплым, будто солнечный свет. Том спрятал улыбку, подумав, что сын, возможно, познал любовь. Он даже позволил себе еще одну короткую, недозволенную мысль о дорогой, утраченной Джеки, которая ушла со службы и умерла так необъяснимо…
– Что мне действительно нужно, так это доказательство специализации – полученной от предков адаптации к местным условиям. Видишь ли, папа, у меня есть идея, и я думаю, что это может быть важно для того, как мы воспринимаем жизнь в целом. Я пока не могу полностью объяснить…
Из грота пахнуло землистой прохладой.
– Действительно отличное место для исследований, – согласился Том. – В конце концов, здесь многое связано с историей нашей гильдии. Старые устройства… ты обязательно должен мне их показать. Кстати, – продолжил он, быстро сменив тему, заметив, как вытянулось лицо сына, – я оставил у тебя в комнате новый рекламный проспект Хайклэра. Твоя мама посоветовала привезти его лично. Видимо, здешняя почта немного ненадежна.
– Хайклэр – наша главная академия?
– То место, куда ты отправишься осенью. Разве этот вопрос еще не…
– Честно говоря, я позабыл, отец.
Вот тебе и «папа». На самом деле, смешно, что Элис так и не удосужилась упомянуть об этом за все время, что провела с ним здесь.
– Видимо, есть определенный смысл в том, что я отправлюсь туда, – признал Ральф.
– Ну, мы так и думали. Твоя мать и я.
– Разумеется.
– И это при условии, что с тобой все именно так хорошо, как кажется, – я имею в виду, что ты полностью выздоровел.
На мгновение Том почти возненавидел Элис за то, что она возложила на него задачу сообщить Ральфу новость о Хайклэре. Но, в конце концов, он был главным телеграфистом, а она всего лишь тактично расчистила супругу путь для того, чтобы он поговорил с сыном о будущем как мужчина с мужчиной, как поступил бы на его месте любой хороший отец. Так что, как всегда, он сам виноват, а она ни при чем. Его здесь не было. Он занимался всякой ерундой. С каким восхитительным достоинством Ральф принял известие! Даже не просил разубедить в том, что академия Хайклэр – с ее холодными общежитиями, ритуалами инициации и подлыми интригами – не такая, как о ней говорят.
– Жаль. – Рассеянный взгляд Ральфа скользнул по отцовскому лицу. – Полагаю, это неизбежно. Я имею в виду… – он неопределенно махнул рукой, – разве мы могли бы оказаться здесь, в этом прекрасном месте, без Гильдии телеграфистов? И я знаю, что у меня есть обязанности. Просто… ну, такая неожиданность. Думаю, этим летом я близок к важному открытию. Ты ведь понимаешь?
– Да, – согласился Том, и они уставились друг на друга. Лица у обоих были каменные. – Кажется, понимаю.
Пикник в парке развлечений должен был начаться в полдень, но у прибрежных жителей отсчет времени в вопросах, не касавшихся прилива, всегда был приблизительным и допускал отклонения на час-два в обе стороны. Так что было немногим больше десяти, когда первые гости прошли через калитку, которой ранее не смели пользоваться, и двинулись по тропинкам вглубь поразительных земель, окружавших Инверкомб, а основная процессия прибыла значительно позже половины второго. К тому времени от огромных пирогов остались лишь объедки, кухарке пришлось организовать еще немало партий колбасок, а лимонада постоянно не хватало, однако прочей еды было вдоволь, пусть даже подтаявшее на солнце желе и изрезанные окорока скорее наводили на мысли о поле битвы, чем о пикнике. Булочки раздавали направо и налево.
Дениз Прайс, которая в этом году была Летней королевой, прибыла на украшенном цветами троне, окруженная стайками ребятишек, разбрасывающих лепестки роз. Впрочем, ее приспешники умчались прочь, едва почуяв запахи еды, и она, тоже проголодавшись, после недолгих колебаний подобрала шлейф и бросилась следом. Позднее, сытые и повеселевшие, жители разномастными группами поплелись обратно на ярмарку Середины лета, которая всегда проходила на поле для возовиков в окрестностях Латтрелла. Присутствие вельграндмастера Инверкомба и его прекрасной мистрис в этом году было чем-то вроде приза. Многие даже говорили – стараясь, чтобы не услышала Дениз Прайс, – что именно Элис Мейнелл стала настоящей Летней королевой. Она рассматривала прилавки с фруктами, пучками трав, ароматными сигарами разных сортов, а также вездесущими рядами бутылок без этикеток. Люди гордились ее присутствием и благодарили за проявленный интерес, а на все ее многочисленные вопросы отвечали с откровенностью, о которой, вероятно, впоследствии пожалели.
Закололи барана, разожгли костер, и сгущающиеся вечерние сумерки наполнились ароматным дымом. Между мачтами двух вытащенных на берег лодок натянули старый парус, и по нему поплыли очертания. К третьей коробке с кинопленкой стало ясно, что в фильме есть пираты, корабли нелепого вида и поиск какого-то сокровища, а еще время от времени случаются драки на саблях. Зрители, запинаясь, читали мелькающие интертитры[11] то ли для себя, то ли для окружающих. После затянувшейся путаницы с порядком бобин история подошла к чему-то вроде финала, и настало время для главного события любой ночи Середины лета – танцев.
Оркестр был разномастный, музыканты носили униформы местных гильдейских академий. Каждый хвастался кушаком и знаками отличия, и Оуэн Прайс вскоре обнаружил, что новенький моряцкий костюм обеспечивает куда больше внимания от девушек, чем в предыдущие годы, а вот парни все без исключения – как обычно в ночь Середины лета – желали потанцевать с Дениз. Но даже у преподобного вышмастера Брауна этим вечером не было недостатка в партнершах, поскольку многие женщины сочли, что стоит с ним покружиться разок во спасение души, и да простит его Старейшина за блудливые руки. Сисси Даннинг в ослепительно яркой и широкой зелено-оранжевой юбке предложила метеоведу Эйрсу присоединиться к ней. Всякий, кто был достаточно трезв, заметил бы, что она оказалась единственной негритянкой в основной толпе, хотя поодаль на пляже собралась небольшая компания темнокожих слуг и сезонных работников со всей округи, которые плясали и пили вместе.
Лица празднующих блестели от бараньего жира и возбуждения к тому времени, когда соорудили аллею из пылающих ивовых веток, и смеющиеся парочки нырнули в огненный туннель. Оуэна, появившегося с двумя девушками, приветствовали особенно громко. А также Дениз, которая сказала всем своим многочисленным поклонникам, что бережет себя для Бристоля, и вошла в туннель одинокой, но ликующей. Тем вечером были и другие странные пары, вроде горничной Филлис и конюха Уилкинса из Инверкомба, а вот метеовед Эйрс и экономка Даннинг после стольких танцев не слишком всех удивили. Мастер-садовник и мистрис Уайетт вошли в пламя впервые за двадцать лет, как и Билл Прайс со своей женушкой. Следующими стали сам вельграндмастер со своей прелестной вельграндмистрис, а их сын проследовал тем же путем под руку с младшей девицей Прайс, но если для кого-то это и стало неожиданностью, то лишь для него одного.
Приближалась полночь, и те, кому было поручено разжечь костры, взялись за дело. Остальные наблюдали за продвижением факелов вдоль берега и вверх по склонам холмов в свете восходящей луны. Дернок-Хед на севере. Утесы Яверленда и Хай-Рестона на юге. Церемонию проводили многие общины, и первые огни костров появились по ту сторону эстуария, на холмах Уэльса. Затем замерцали мысы Хоктона и загорелись их собственные кучи сухого дрока. Вскоре вся береговая линия украсилась ожерельем из звезд, и те, кто стоял на песке вблизи от Латтрелла, в кои-то веки ощутили себя в центре чего-то важного. Случилось это в полночь Середины лета, в девяносто девятом году Светлого века.
Бассейн с морской водой мерцал. В небе еще стояла полная луна, однако здесь, с подветренной стороны Дернок-Хед, ночь была удивительно густой, как чернила. Все замерло. Затем послышались голоса, шаги.
– Не сомневаюсь, что коробки с кинопленкой перепутали. Драка в финале определенно должна была случиться где-то посередине. Иначе как мог выжить тот верзила-пират в полосатом свитере? – Ральф рассмеялся. Его голос звучал устало, но эта усталость была приятной. – Его ведь уже заставили прогуляться по доске.