Наследник Фениксов. Начало

Войдя на малую кухню, я сразу ощутил, как знакомый с детства домашний уют окутал меня, словно тёплое, пахнущее травами одеяло. Солнечные лучи, проникающие через большое, выходящее в сад окно, весело играли на рядах начищенных до блеска медных кастрюль и сковородок, развешанных на стене. Их яркий блеск невольно напомнил мне о всполохах ритуального пламени, которое я видел вчера ночью в лесу. Сознание тут же зацепилось за эту параллель, пытаясь её проанализировать. Я вспомнил главу из «Фундаментальной теории…» академика Хамелеона о «постритуальном сенсорном резонансе» – состоянии, когда магическая система человека, затронутая мощным обрядом, некоторое время остаётся гиперчувствительной. Но теория описывала лишь эхо, остаточную рябь на воде после брошенного камня. А то, что я испытывал, ощущалось иначе – словно сам камень остался лежать на дне моей души, продолжая изменять течение всех внутренних рек. Сейчас каждый предмет на этой старой кухне словно окутывала едва заметная, дрожащая дымка света, собственное слабое свечение, которое я видел скорее внутренним зрением, чем глазами, и от каждого исходила тихая, уникальная вибрация, словно он тихонько нашёптывал свою историю.

Чтобы унять это головокружительное наводнение чувств, я инстинктивно сделал глубокий, медленный вдох, пытаясь зацепиться за что-то знакомое, заземлиться. И тут же понял свою ошибку. Воздух, густо пропитанный ароматами трав и специй, хлынул в лёгкие не как спасение, а как новый поток сложнейшей информации. Мой аналитический голод тут же принялся препарировать этот сложный, многослойный букет. Это было похоже на чтение рунической вязи. Основная нота, «руна-основа», – это запах сушёной лаванды, которую мама добавляла в успокаивающие чаи; её аромат ощущался как спокойная, ровная вибрация. Поверх неё ложилась более острая, «атакующая» руна – терпкий, смолистый аромат розмарина, необходимого для зелий ясности ума; его запах был колким, почти звенящим. И всё это связывала воедино третья, «усиливающая» руна – сладковатый, пряный дух корицы, любимой маминой специи для яблочных пирогов и, как я знал из её редких рассказов, мощного магического катализатора. Эти запахи, знакомые с детства, теперь словно ожили, безмолвно рассказывая мне о скрытых свойствах каждой травы, каждого корешка.

Я провёл рукой по гладкой деревянной столешнице, отполированной годами до зеркального блеска. Лёгкое, щекочущее покалывание в кончиках пальцев удивило меня – я словно мог почувствовать слабые, затухающие отголоски магии, оставленные руками матери. Это были не заклинания. Скорее, энергетические «отпечатки» её воли, её заботы, её любви, вложенные в каждый приготовленный здесь ужин. Я вспомнил главу из «Теории магических потоков» академика Водопада, где говорилось об «остаточном эмоциональном фоне», но там это описывалось как нечто редкое и требующее специальных артефактов для обнаружения. А я чувствовал это просто кожей. Этот новый, странный опыт и необычные ощущения немного пугали, но в то же время завораживали. Я невольно отдёрнул руку, словно от прикосновения к чему-то слишком сокровенному, и только тогда, подняв глаза, по-настояшему огляделся.

И к моему удивлению, кухня сияла безупречной чистотой. Каждая поверхность светилась изнутри, будто её только что натёрли невидимой волшебной тряпицей. Медная посуда блестела так ярко, что в ней отражалось моё лицо, искажённое выпуклыми боками кастрюль. Старинный дубовый пол, обычно чуть скрипучий, сегодня был особенно гладким и тёплым под ногами. Даже старая чугунная печь в углу, которой мы пользовались лишь изредка, для особых случаев, выглядела так, будто её только что начистили и отполировали до блеска сажей и воском. «Кузьма постарался», – подумал я с тёплой улыбкой, почувствовав едва заметное движение воздуха рядом с собой, словно наш невидимый хранитель дома молчаливо приветствовал нас.

Я подошёл к старому буфету, доставшемуся нам ещё от прадедушки. Каждое прикосновение к его массивным резным дверцам словно открывало передо мной ветхие страницы семейной истории. Искусная резьба, изображающая взлетающих фениксов и языки пламени, оживала под моими пальцами, становясь тёплой и чуть вибрирующей. Я почти мог расслышать тихий шёпот предков, рассказывающих о великих подвигах, славных победах и тайных знаниях нашего рода. На мгновение в полумраке буфета насмешливо блеснули глаза одного из вырезанных фениксов. На нижней полке теснились ряды пузатых стеклянных баночек с сушёными травами, кореньями и какими-то порошками, которые мама использовала для своих магических отваров и настоев. Каждая баночка была подписана её аккуратным, каллиграфическим почерком, а на некоторых метках и впрямь слабо светились голубоватым или зеленоватым светом – верный знак особо мощных, возможно, даже собранных в Изнанке ингредиентов. На верхней полке, в резной деревянной шкатулке, хранились старинные рецепты, передававшиеся в нашей семье из поколения в поколение. Я знал, что некоторые из этих пожелтевших, хрупких листков пергамента содержали не просто кулинарные инструкции, но настоящие магические формулы, способные при должном умении изменять реальность.

Анна, стоявшая рядом, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, явно ожидая указаний. Её светлые волосы, растрёпанные после нашего утреннего приключения у ручья, золотились в лучах солнца, проникающих через высокое окно, делая её похожей на маленькую лесную дриаду или солнечную фею из старых сказок.

– С чего начнём, Саша? – спросила она, и её голубые глаза горели знакомым энтузиазмом.

В этот миг я вдруг увидел в ней отражение того же неукротимого, деятельного духа, что, по рассказам деда, всегда двигал нашими предками – жажду действия, стремление к новому, готовность немедленно броситься в бой или исследование.

Я на мгновение задумался, ещё раз оглядывая сияющую чистотой кухню. Несмотря на идеальный порядок, наведённый домовым, я чувствовал, что мы должны внести свой, пусть и небольшой, вклад в подготовку к возвращению родителей. Это был наш способ показать им – и, наверное, самим себе – что мы готовы принять на себя новую ответственность.

– Знаешь, Анна, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и по-хозяйски, – похоже, наш Кузьма уже славно потрудился. Давай просто проверим, всё ли в порядке, и, может быть… приготовим что-нибудь вкусное для мамы и папы? Мамин любимый яблочный пирог?

Анна радостно захлопала в ладоши, её глаза загорелись ещё ярче при мысли о готовке. Я почувствовал, как внутри меня поднимается и разливается тёплая волна гордости – за нашу семью, за наш старый, но несломленный дом, за то великое и сложное наследие, частью которого мы были. И в этот момент я с новой силой осознал: каждое наше действие здесь, на этой древней, пропитанной магией кухне – это не просто бытовые хлопоты, это продолжение вековых семейных традиций.

Мы решили испечь мамин любимый пирог с яблоками и корицей. Пока я доставал из глубин буфета муку, масло, сахар и прочие необходимые ингредиенты, Анна деловито подошла к большой плетёной корзине с румяными яблоками, стоявшей у окна. Эти яблоки были с нашей собственной старой яблони, посаженной ещё прадедом; в семье говорили, что в её корнях заключена древняя, добрая магия земли и плодородия, и поэтому её плоды всегда были особенно сладкими и сочными.

– Какие яблоки выбрать, Саша? – спросила Анна, с важным видом разглядывая блестящие на солнце плоды.

– Возьми те, что с самыми красными боками, – ответил я, вспоминая мамины наставления. – И проверь, чтобы без червоточин. Мама любит, чтобы всё было идеально.

Анна серьёзно кивнула и начала осторожно перебирать яблоки, тщательно осматривая каждое. Я наблюдал, как она бережно моет отобранные плоды под струёй воды из старинного медного крана, и вновь поймал себя на мысли, что даже эти простые, будничные действия сейчас обрели вес древнего обряда. Возможно, это всё ещё играло во мне эхо вчерашнего ритуала, обострившего восприятие, но каждое движение сестры словно создавало в воздухе невидимые, переливающиеся узоры.

Тем временем я приступил к замешиванию теста, открыв пухлую мамину тетрадь в потёртом кожаном переплёте. Её страницы, пожелтевшие по краям и местами тронутые пятнышками от варенья и муки, были пропитаны не только запахом ванили и сушёных яблок, но и едва уловимым ощущением спокойной, созидательной магии. Почерк менялся от страницы к странице – вот строгие, каллиграфические строки прабабушки, вот более округлые и быстрые буквы бабушки, вот знакомый бисерный почерк мамы. Рецепт был не просто инструкцией, а безмолвным наказом, передаваемым сквозь поколения.

Когда я коснулся старинной деревянной миски, в которой предстояло смешивать муку, яйца и растопленное масло, я ощутил не просто тепло дерева, а отчётливый энергетический отпечаток. Он был похож на эхо сотен прикосновений, на застывшую в дереве память о заботливых руках многих поколений женщин нашей семьи. Словно за моей спиной, направляя мои руки, стоял незримый строй женщин моего рода, и в каждом моём, пока ещё немного неуклюжем, движении чувствовалась их молчаливая поддержка.

– Саша, смотри! – вдруг взволнованно воскликнула Анна, прерывая мои размышления. – Яблоко! Оно светится!

Я резко обернулся и увидел, что одно из яблок в её руках действительно излучало слабое, но отчётливое золотистое сияние, словно внутри него горел маленький солнечный зайчик. Это было не агрессивное магическое свечение, а мягкий, тёплый, почти живой свет. Мой разум тут же начал лихорадочно перебирать варианты: остаточный резонанс от ритуала? Неизвестный вид магического растения, ошибочно принятого за яблоню? Но тут я посмотрел на лицо Анны. Она не была удивлена в привычном смысле слова. В её глазах не было шока, скорее… узнавание. Словно она всегда знала, что яблоки могут светиться. Словно она интуитивно выбрала не самое красивое, а самое «живое», самое наполненное доброй силой земли яблоко. Я вспомнил, как она всегда чувствовала настроение животных, как разговаривала с цветами в мамином саду. Возможно, её особая, детская связь с природой, её чистое сердце и стали тем ключом, что пробудил эту скрытую магию. А её прикосновение просто открыло замок.

И в этот миг я впервые чётко сформулировал для себя разницу между нами. Моя магия, тот жар, что я ощущал внутри, был чем-то моим, внутренним, почти хаотичным и стремящимся вырваться наружу. А её… её дар, её воздействие было иным. Оно не порождало силу, а гармонизировало её, пробуждало то, что уже спало в самих вещах. Она была не источником, а камертоном. Это открытие было таким же ошеломляющим, как и само светящееся яблоко.

– Наверное, это самое волшебное яблоко из всех, – сказал я, стараясь скрыть своё удивление и лёгкую тревогу. – Давай его обязательно добавим в пирог. Может, оно придаст ему особую силу.

Анна осторожно положила светящееся яблоко отдельно от остальных, словно это был драгоценный артефакт, найденный в сокровищнице древнего короля. Мы продолжили готовить, теперь уже в уютной тишине, нарушаемой лишь мерным шорохом просеиваемой муки да лёгким стуком ножа, которым Анна аккуратно разрезала яблоки на тонкие дольки. Густой аромат корицы, которую я щедро добавил в тесто, смешивался с запахом свежих, сочных яблок, наполняя кухню предвкушением домашнего тепла и уюта.

Когда тесто было готово, а яблоки нарезаны, мы вместе принялись выкладывать пирог в старую чугунную форму с фигурными краями. Я осторожно раскатал тесто, стараясь сделать круг как можно ровнее, как это всегда получалось у мамы. Анна помогала мне красиво раскладывать яблочные дольки поверх теста, создавая из них сложный узор в виде летящего феникса. Светящееся яблоко мы положили в самый центр, и оно продолжало мягко мерцать, словно огненное сердце нашей будущей выпечки.

– Как думаешь, маме понравится? – спросила Анна немного неуверенно, когда мы закончили и с гордостью разглядывали наше совместное творение.

– Уверен, что да, – ответил я твёрдо. – Мы ведь готовили его с любовью. А это – самая главная магия.

Я осторожно открыл тяжёлую чугунную дверцу нашей старой магической печи. Она мгновенно отозвалась тихим гудением и вспышкой голубоватого пламени внутри – печь словно ожила, почувствовав приближение пирога. Язычки этого внутреннего огня нетерпеливо потянулись к нашему кулинарному шедевру, готовые превратить его в настоящее произведение искусства. Осторожно поставив форму с пирогом на решётку в самое сердце печи, я на мгновение замер, вспоминая, как мама всегда что-то тихонько шептала, закрывая дверцу. Я знал, что это было какое-то старинное фамильное заклинание для удачной выпечки. Часть меня, опьянённая новыми ощущениями, инстинктивно захотела повторить его, направить тот внутренний жар, что теперь жил во мне, в это голубое пламя. Но я тут же с усилием подавил этот порыв. Я понятия не имел, как управлять этой силой. Это было всё равно что пытаться нарисовать тончайшую руническую вязь раскалённой добела кочергой. Результат мог быть катастрофическим. Я не решился его использовать. Вместо этого я просто легонько погладил всё ещё тёплый, нагретый внутренним огнём бок печи и прошептал:

– Пожалуйста, испеки наш пирог так же вкусно, как это делает мама.

В ответ на мои слова печь словно тихонько загудела, довольная и сытая, будто соглашаясь с моей вежливой просьбой.

– А теперь самое сложное, – сказал я Анне, осторожно закрывая тяжёлую чугунную дверцу печи. Её прикосновение было тёплым, словно к живому существу. – Нужно дождаться, пока наш пирог испечётся. А это займёт время. Но сидеть сложа руки мы не будем. Пока печь колдует, у нас есть ещё дела.

Оставив пирог под надёжным присмотром магического пламени и убедившись, что на кухне царит идеальный порядок, мы с Анной переместились в большую гостиную. По пути до нас уже начали доноситься первые дразнящие нотки зарождающегося аромата – сладкий дух печёных яблок и корицы, обещание будущего уюта.

Огромная комната встретила нас прохладой и мягким рассеянным светом, проникающим сквозь высокие окна с цветными витражными вставками. Витражи, изображающие ключевые сцены из долгой истории нашего рода – вот основатель Игнатий Первый укрощает пламя, вот София Фениксова создаёт огненный щит столицы, – отбрасывали на полированный дубовый пол и старинную мебель причудливые, дрожащие цветные тени, создавая ощущение, будто мы шагнули внутрь ожившей легенды. Здесь тоже было на удивление чисто – спасибо невидимому Кузьме – но мы решили, что немного освежить комнату перед приездом родителей не помешает.

Я взялся за книжные полки, занимавшие целую стену от пола до высокого, украшенного лепниной потолка. Аккуратно протирая мягкой тряпочкой тиснёные золотом корешки старинных фолиантов, я чувствовал, как каждая книга словно дышит, вибрирует под пальцами, нашёптывая свои древние секреты. Некоторые тома были настолько ветхими, что их кожаные переплёты потрескались, а страницы пожелтели, и я боялся лишний раз к ним прикасаться, опасаясь рассыпать в прах вековую мудрость. Другие же, несмотря на свой почтенный возраст, выглядели так, будто их только что принесли из типографии – результат мощных защитных чар, наложенных нашими предками-библиофилами. От каждой из них исходило едва ощутимое, но отчётливое наслоение силы – густое, как старый мёд, ощущение знаний, воли и бесчисленных часов, что провели за их чтением маги нашего рода. Это было похоже на безмолвный хор голосов, застывший на страницах.

Пока я осторожно смахивал пыль с фолиантов, Анна взялась за уход за цветами, стоявшими на широких подоконниках и в тяжёлых керамических кадках в углах комнаты. Это были не обычные комнатные растения, а редкие магические виды, каждый со своими уникальными свойствами и характером. Вот Огненная Лилия, чьи алые лепестки действительно мерцали и переливались, словно живое пламя, наполняя воздух ощущением тепла. Вот Лунный Папоротник, чьи резные серебристые листья мягко светили в полумраке комнаты, излучая прохладу и спокойствие. А вот крошечное, капризное деревце Фейри, на тонких, изящных ветвях которого, если долго и внимательно смотреть, иногда можно было заметить призрачные, быстро исчезающие силуэты крошечных крылатых волшебных существ.

Анна осторожно опрыскивала листья чистой водой из старинного хрустального пульверизатора, который, по словам мамы, был заговорён на придание растениям силы и здоровья. Я наблюдал, как крошечные капельки воды, падая на листья Лунного Папоротника, на мгновение вспыхивали мягким радужным светом. Мой разум тут же зацепился за это явление. Была ли это простая игра света в воде? Нет, свет исходил изнутри, из точки соприкосновения. Значит, это была реакция. Реакция магии воды, заключённой в заговорённых каплях, на магию жизни самого растения. Я впервые видел магическое взаимодействие в таком микроскопическом масштабе. Каждая капля несла в себе частичку жизненной силы, впитываясь в растения и заставляя их тихонько вздрагивать от удовольствия.

Внезапно моё внимание привлекла одна из книг на верхней полке, стоящая чуть поодаль от остальных. В отличие от соседних фолиантов, она едва заметно мерцала в полумраке комнаты тёплым, золотисто-оранжевым светом, словно тихонько пульсируя в такт какому-то неслышимому ритму, как спящее сердце.

– Анна, смотри! – позвал я сестру шёпотом, не в силах оторвать взгляда от необычной книги. – Эта… она светится!

Анна подбежала ко мне, её голубые глаза широко раскрылись от удивления. Её лицо, обрамлённое светлыми прядями, выбившимися из косы во время уборки, выглядело почти неземным в падающем из окна свете.

– Что это значит, Саша? – спросила она так же шёпотом, словно боясь спугнуть это хрупкое волшебство. В её голосе смешались искренний детский восторг и лёгкий, понятный страх перед неизвестным.

Я осторожно, затаив дыхание, протянул руку и снял книгу с полки. Прикосновение было похоже на погружение ладони в тёплый, плотный, вибрирующий свет. Энергия, исходящая от книги, не колола и не обжигала – она обволакивала, проникала сквозь кожу, вызывая в кончиках пальцев ощущение глубокого, низкого, почти неслышного гула, словно я коснулся струны исполинского, невидимого инструмента, настроенного на саму суть огня. Это был тяжёлый старинный том, обтянутый кожей цвета застывшей магмы, гладкой и тёплой на ощупь, испещрённой сетью тонких трещинок, похожих на русла давно высохших огненных рек. На его корешке тускло поблёскивали золотые буквы, которые не были просто вытиснены – они, казалось, были вплавлены в саму кожу и теперь медленно, гипнотически перетекали одна в другую, то складываясь в слова «Хроники Огненных Времён», то распадаясь на хоровод древних, незнакомых мне рун.

– Наверное, это одна из тех особо ценных книг, о которых говорил дедушка, – прошептал я, и слова показались мне чужими, слишком слабыми, чтобы описать то, что я чувствовал. От книги исходила не просто сила. Это была память. Древняя, концентрированная память огня, память времён, когда магия была не наукой, а первозданной стихией, способной творить миры и испепелять их. Я чувствовал, как эта память зовёт меня, откликается на тот внутренний жар, что теперь жил в моей крови. Книга не просто светилась, она резонировала со мной. Гудение в пальцах усилилось, поднимаясь по руке и отзываясь в груди глубокой, вибрирующей нотой. Это было узнавание, такое же, как у ритуального костра, но более сфокусированное, более… личное. Словно книга была не просто хранилищем знаний, а живым существом, которое спало тысячи лет и теперь, почувствовав родную кровь, начало медленно пробуждаться. Я вспомнил легенды о великих магах прошлого, чьи артефакты могли принадлежать только им. Неужели эта книга… ждала меня? Или кого-то с такой же кровью?

Анна молча и серьёзно кивнула, с опаской поглядывая на всё ещё слабо пульсирующую книгу в моих руках. Я аккуратно, с величайшей осторожностью, вернул том на полку. В тот же миг золотистое свечение погасло, а гул в моей руке стих, оставив после себя лишь фантомное ощущение тепла и лёгкой, почти тоскливой пустоты. Словно древний дух, выглянувший на мгновение из своей темницы, снова был заперт, разочарованный тем, что его секреты остались нераскрытыми.

Я отступил от полки на шаг, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а в кончиках пальцев всё ещё ощущается фантомное покалывание от прикосновения к древней силе. Мой разум, мой аналитический голод требовал немедленно остаться здесь, забыть про всё на свете, снова взять эту книгу и попытаться разгадать её тайну. Но другой, более холодный и взрослый голос внутри меня – голос, родившийся вчера у ритуального костра, – властно его прервал. Я вдруг с абсолютной ясностью понял: я ничего не смогу с ней сделать. Сила, дремавшая в этом фолианте, ощущалась как спящий вулкан. А я, хоть и умел разжечь походный костёр, сейчас чувствовал себя подмастерьем, которого привели к горнилу, где плавится звёздный металл. Одного неверного движения достаточно, чтобы испепелить и себя, и всю мастерскую. Пытаться вскрыть её секреты сейчас, без фундаментальных знаний, без понимания законов магии, которые мне только предстояло изучить, было бы не просто безрассудством – это было бы самоубийством. Эта книга не загадка на один вечер. Это испытание, для которого мне сперва нужно выковать нужные инструменты. И Гимназия должна стать моей кузницей. Я сделал глубокий вдох, силой воли загоняя тысячи вопросов в самый дальний уголок сознания. Книга подождёт. Но я к ней обязательно вернусь. Сначала нужно стать достойным.

Мы молча продолжили уборку, но теперь каждый предмет в этой огромной гостиной ощущался как потенциальный хранитель древних тайн. Старинные часы на каминной полке, с тяжёлым маятником в виде золотого феникса, тикали громче обычного, отмеряя не просто секунды, а мгновения самой истории. С каждым их размеренным движением по комнате словно пробегала невидимая волна, заставляя чуть ярче мерцать огоньки заговорённых свечей в бронзовых канделябрах и тихо шелестеть листья магических растений. Фамильные портреты на стенах, обычно строгие и неподвижные, теперь словно внимательно следили за нами своими выцветшими глазами, молчаливо оценивая наши деяния. Я мог бы поклясться, что видел, как один из моих прапрадедов на портрете – суровый воин с огненным мечом наперевес – едва заметно кивнул мне, когда я проходил мимо с мягкой метёлкой для пыли.

Большой камин, занимавший центральное место в комнате, снова привлёк моё внимание. Хотя в нём не горел огонь, от его массивного каменного портала, украшенного рунами тепла и защиты, исходило ощутимое, глубокое тепло и чувство скрытой силы, словно в его недрах дремал настоящий огненный дух. На широкой каминной полке стояли фотографии нашей семьи в серебряных рамках, несколько небольших, но явно древних магических артефактов непонятного назначения и сувениры, привезённые родителями из их редких путешествий по Империи. Каждый предмет рассказывал свою безмолвную историю, добавляя новую нить в сложный, многослойный узор магии нашего дома.

Закончив с пылью и расставив всё по своим местам, мы с Анной отступили к двери, чтобы критически оценить результат нашей совместной работы. Гостиная сияла чистотой и уютом, но было в ней теперь что-то ещё – ощущение живой, пробудившейся, пульсирующей магии, словно сам дом, все его предметы и духи были благодарны нам за нашу заботу и внимание. Воздух звенел от невидимых потоков энергии, создавая ощущение, что комната дышит полной грудью вместе с нами.

– Как думаешь, родителям понравится? – спросила Анна, её голос звучал немного неуверенно. Она снова теребила край своего платья, видимо, всё ещё волнуясь о реакции мамы и папы на наше самостоятельное хозяйствование.

Я обнял сестру за плечи, чувствуя внезапный прилив гордости – и за нашу слаженную работу, и за наш удивительный, живой дом.

– Уверен, что понравится, – сказал я как можно твёрже, стараясь передать ей свою уверенность. – Мы отлично поработали. И, кажется, дом это тоже оценил.

И словно в подтверждение моих слов, пламя в камине, который мы совершенно точно не разжигали, вдруг мягко вспыхнуло на одно короткое мгновение. Огонь был не обычным, жёлто-красным – он переливался всеми цветами радуги, от глубокого фиолетового до ярко-изумрудного, озарив комнату всполохом волшебного света и оставив после себя едва уловимый запах грозы и цветущей сирени. Это был не просто магический сбой. Моё сознание, теперь заточенное на анализ подобных явлений, мгновенно интерпретировало его как ответ. «Живой Дом» откликнулся не просто на нашу уборку. Он отозвался на нашу гармонию. На то, как мой пробуждающийся огонь и её интуитивная, уравновешивающая эмпатия впервые, сами того не зная, действовали сообща, как единое целое. Это было наше первое совместное, пусть и неосознанное, заклинание. И дом его принял.

Мы с Анной изумлённо переглянулись, а потом рассмеялись – от неожиданности, от лёгкого испуга и от радостного чувства сопричастности к этому чуду. В этот момент мы действительно чувствовали себя настоящими юными хранителями этого волшебного, полного тайн дома.