Дивергенты боя

– Откуда знаешь?

– Гонцы от твоего Пелгусия прискакали. Вот они-то вести и принесли. Вече скликать нужно.

Александр выругался про себя, недобрым словом помянув простоту и бесхитростность племенных гонцов. Согласился:

– Нужно, так скликайте.

На площади, примыкавшей к Княжему двору, возвышалась степень – помост, с которого новгородские сановники, когда нужда подпирала, обращались с речами к собиравшемуся на вече народу. Тут же, близ степени находилась вечевая башня с колоколом. Возложив народный сбор на плечи бояр, князь ушёл разбираться с гонцами, выяснять, что известно о пришлой вражьей силе. Вскоре под натужный, звонкий голос вечевого колокола, вёл беседу с обоими видоками…

Сопоставляя услышанное от посланников Пелгуса, вести от купцов и собранные слухи, Александр Ярославич, всё больше и больше мрачнел и хмурился. Сохранить в тайне созыв морского ледунга и всего шведского рыцарства в поход на Восток было делом просто невозможным. Лежащие на восходе солнца от берегов Шведского королевства земли одинаково назывались Русью, хотя здесь проживали и емь, и карелы, и водь, и ижоряне. Все они являлись большей частью данниками вольного города Новгорода. Вот и подтверждение подоспело. Видно и вправду придётся грудью за Новгород против крестоносцев вставать, а помощи… Помощи неоткуда взяться. Недавнее Батыево нашествие на долгие годы обескровило русские княжества, так и не сумевшие объединиться против общего врага. Поэтому рассчитывать на приход переяславских дружин и полков из других княжеств, не стоило. Сейчас не поможет ни отец, князь Ярослав Всеволодович, ни братья.

Стало отчётливо видно, что вольный город Новгород мог полагаться только на собственные военные силы. Княжеская дружина, стоявшая в Городище, имея в своем составе только три сотни хорошо обученных и снаряженных конных дружинников, значительной силы для большого ратного дела из себя не представляла, посему правильно, что вече скликают.

Из шкатулки достал свиток присланный купцом Онуфрием, исполнявшим наказ князя, быть глазами и ушами в землях мурманских. Получил сие послание в средине весны. Уже в который раз, опуская величавшие его самого словеса, вчитался в текст:

«…Жди князь, вскорости придоша свеи в силе великой и мурмане, а с ими сумь и емь в кораблих множество много. Воеводой у них, князь Ульф Фаси, аще королевский зять Биргер с пискупами своими, и сташа в Неве в устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку, и Новгород, и всю область новгородскую».

Призадумался. Попытался из посчитанного Удагой количества кораблей, определиться с численностью вражьего войска:

«Сорокавёсельные шнеки вмещают в себя до сотни воев. Скуты, те поменьше будут. От 20-ти до 50-ти в них, и это при полном вооружении…»

Ну, как-то так оно и быть должно. Гребцы составляют большую часть корабельных экипажей, но на берегу они становятся воинами. Рыцари и знать за весла в море не садятся. Их называют «живущими на штевне», то есть на носу корабля – их удел в походе ратный бой.

В ледунг призываются физически крепкие мужчины, способные носить «полное народное оружие». Каждый уходящий в поход имеет секиру или меч, кольчугу или панцирь, щит, шлем, боевой дальнобойный лук и полный колчан стрел числом в три дюжины. Сила немалая.

Решил:

«…Уж всяко не меньше пяти тысяч воинов приплыло».

От своего вывода настроение у Александра вконец испортилось. На душе тревога всколыхнулась. Его грызли сомнения. Нет, не страх перед неизвестностью, а напряжение перед выбором. Думал и решал, как правильно распределить силы и в каком месте ударить по противнику.

Вошедший в покои слуга оповестил:

– Княже, там посадник на сход приглашает.

– Иду.

Спустился с крыльца и сделал несколько шагов, когда встретился с архиепископом, тоже со свитой следовавшим к степени.

– Будь здрав, отче! – первым поприветствовал старика.

– Здравствуй князь. Придумал уже, как с нелёгкой годиной управиться?

– А есть выбор, не справиться с ней?

– Это да. Выбора у тебя действительно нет. Церковь за тебя, бояре – тоже. Простая чадь перед военной опасностью, с подачи купеческой верхушки, вокруг тебя сплотится. Куда денется? Идём, а то ведь звон вечевого колокола, небось уже всех собрал.

Между тем, широкой толпой со всех концов Господина Великого Новгорода к площади всё ещё стекались толпы людей. С оружием и без, богато и бедно одетые, старые и молодые, женщины и мужчины. Площадь заполнилась, яблоку негде упасть. Шум. Говор. Гвалт.

Александр Ярослвич встал на помосте. Высокий. Стройный. Румяное и молодое лицо, уже носило на себе лёгкую печать власти. Голубые глаза смотрели решительно. Одет в простую одежду под красным корзном, скреплённым металлическими бляхами на груди. С непокрытой шапкой русой головой. На ногах сапоги телячьей кожи. На боку в ножнах пристегнут длинный меч с перекрестием и полуторной рукоятью. За спиной и чуть в стороне, встали владыка – архиепископ Антоний в белом клобуке, и посадник с высоким, прямым жезлом, увенчанным навершием, символом боярской республики. Ещё дальше, широким полукругом – совет господ сгрудился – триста мужей в золотых поясах. По бокам подножья, закаленные в междоусобных схватках воины конной дружины князя. На каждом из них кольчуга и латы, сбоку пристегнут изогнутый или прямой меч. На голове сферической формы шлем с невысоким шишаком.

Александр ладонь над плечом поднял, призвал люд новгородский к молчанию. Смолк звон колокола, а вод толпа не успокоилась.

– Тихо-о-о! – один из посадских смолкнуть потребовал. – Князь говорить будет!

Не сразу, но площадь стихла.

Александр исполнил древнюю традицию, по которой князья и воеводы на Руси готовились к битве или походу. Призывным словом воодушевил людей:

– Здрав будь Русь Новгородская! Лихая година на нашу землю явилась. Свейские правители давно примерялись к богатым землям Новаграда и вот, пожаловали. С ними мурмань, рыцари-крестоносцы и отряды воев из покорённых земель. Торговых людей из-за Варяжского моря мы завсегда встречаем приветливо. Эти же воевать сподобились. Господа новгородцы, соседи наши, нарушили заповедь Господню: не вступай в чужие пределы. Они пришли в силе тяжкой, а у нас нет времени ждать подмоги. Братья! Не в силе Бог, а в правде… Дадим им достойный отпор?

Встав рядом с князем, посадник, рукой указал в сторону запада. Громко, нагружая голос, сказал:

– Веди князь дружины новгородские!

Бояре друг за другом слово своё тоже высказали:

– Веди князь дружины новгородские!

– Веди…

– Веди…

– Веди…

Толпа подхватила:

– Веди…

Обернулся к боярам, приказал:

– Соберите лучших городских воев, на врага выступим!

Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. В Новгороде начались скорые сборы для сражения с «латынянами».

* * *

Михаил

Проснувшись утром, великовозрастный недоросль, которому с подачи матери от дел семейных послабления дадены были, решил для себя, что пока батя ополчение собирает, он с глаз долой скроется, да за городом порыбалит. Наспех поцеловал в губы, зашедшую прибраться у него в светёлке дворовую прислужницу, молодую белокурую девку Настёну. От души ляснул по фигуристой заднице. Под свой же смех, бодро направился умываться, высунувшись в окно, кликнул слугу:

– Безуй, неси на задний двор холодной воды.

Слуга, зная пристрастие молодого боярича обливаться холодной водой, уже и так всё загодя приготовил. И как только хозяйский сын в одном исподнем встал в огромное деревянное корыто, из первого ведра колодезной водой обдал его крепко сложенное, молодое тело с головы до ног, сам при этом кривился, ёжась от представления холода.

Минька от удовольствия только крякнул и потребовал:

– Давай ещё! Лей же побыстрее! Ох, и хорошо!

Из открытых окон терема, чуть ли не рёв отца услышал. Тот грозным голосом у кого-то интересовался:

– Минька где? Никак из дому убраться уже сподобился?

«Батя объявился! Принесла нелёгкая. Как бы рыбалка коню под хвост прахом не попала».

– Здеся он! – Настька, зараза такая, пискнула.

– Найди немедленно. Пускай ко мне зайдёт. Только быстро! Время поджимает.

Добавился новый голос, маманькин, уходящий в глубину комнат:

– Чего раскричался, Аким Титыч? Зачем Мишанька тебе?..

Сдёрнул мокрую до нитки рубаху, схватив толстое холщовое полотенце, висевшее на плече Безуя. Растёрся. Выбежавшей Настьке распорядился:

– Одежду тащи.

Боярин Аким, прибежавший домой взмыленным, слегка оттаял. Под неусыпным оком супруги уселся за широкий стол, с жадностью наблюдал как служанка, полногрудая высокая светловолосая женщина, именем Людомила, приносит и ставит перед ним миску с кусками жареного мяса, тарелки с овощами и зеленью, краюху свежего душистого хлеба на деревянном подносе. Усиленно зачавкал челюстями. Квасом запил. Всё это действо обильно приправлялось «пустым» разговором жены.

Появление перед очами сына, Мишки, а за его спиной, ещё и Пахома, пестуна молодого боярича, встретил грозно:

– Явился? Где т-тя носит?

– Тут я, батя!

От наглой отповеди поднял бровь.

– У нас на рубежах война намечается. – С раздражением сказал. – Ты своими выходками и походами к девкам, до печёнок достал. Того и гляди, что кака из них в дом заявится и дитё в подоле принесёт. Срамота! Перед купеческими мужами стыдно. Значит так… Из похода вернёмся, оженю.

От таких слов Михалка в прострацию впал. Его прежняя, весёлая, и в чём-то даже размеренная жизнь, уходила в небытиё, как уходит земля из под ног во время землетрясения. Потеряно спросил:

– На ком?

– Да уж не на девке-чернавке. Найдётся девица. А сейчас… Городу послужить готов?..

Вопрос свой не просто ради красного словца задавал. Надо сказать, город при случае войны или конфликта с соседями, выставлял от себя ещё и воинскую силу – тысячу. По иному – вооруженный полк под командой тысяцкого. Эта тысяча делилась на сотни – военные части города. Каждая сотня со своим выборным сотским представляла особое общество, пользовавшееся известной долей самоуправления, имевшее свой сход, своё вече. В военное время это был рекрутский округ, в мирное – округ полицейский. С другой стороны, сотни складывались в более крупные союзы – концы. Боярин Аким, помимо своей купеческой ипостаси, и являлся одним из сотских.

– …Н-ну, чего молчишь, мнёшься?

А чего отвечать Миньке? Как ни как, при всей своей молодости и-и,.. чего уж там,.. дурости,.. Прости господи! …он пестуном своим, ещё и воином взрощен… Бати-то недосуг! …Особое место в обучении воспитанника, дядька отводил ратному делу. Пока научил владеть мечом, со щитом и без оного, в броне и без неё, пользоваться сулицей, луком, на коне скакать – годы прошли. За полтора десятка лет, из состояния игры, несмышлёныша превратил в искусного воя. Вот только опыта реальных боевых схваток у Михаила не имелось. Откуда им взяться, если маманька дальше городской черты дитятко не пускала? Как и во всяком искусстве: у одних к нему дар, другие – лишены оного. У Мишки помимо силы, действительно дар к воинской премудрости имеется, только ветер в голове гуляет. Пока что, дядька Пахом выбить его не смог.

– Чего молчишь, недоросль? – отец насупился, а мать понимая к чему муж сына склоняет, вздохнула.

Толчок в спину, полученный от старика Пахома, заставил встрепенуться.

– А я чё? Готов конешно.

– Вот и молодец. Князю нашему глаза и уши подле ворожъего войска потребовались. По жребию выбор на нашу сотню пришёлся. Вскорости на подворье десяток Данилы объявится, вот с ним и поедешь. Ваше дело у Невы с ижорцами Фильки Пелгуса встретиться. У князя сейчас двое из их веси обретаются, вот к месту и проводят. Пока новгородское войско поспешит к невским берегам кружным путем через Ладожскую крепость по Волхову, старейшина Филипп вместе со своими воинами-ижорянами и вашим десятком, понаблюдает за свеями. Ту местность и лесные тропы они, как свою деревню знают, а вы, нужные князю вести доставлять будете. Достоверная информация, в войне уже треть успешного дела. Понял ли меня?

– Всё понял! – радостно откликнулся Михаил.

– Иди тогда в бронь облачайся…

– Ой, дитятко!.. – боярыня попыталась завести грустную песню.

– Молчать! – осадил жену боярин. – Пахом, ты пока распорядись, чтоб лошадей оседлали. Одвуконь отправится.

– Боярин, – обратился старик. – Можно и мне с Михаилом Титычем?

– Нельзя, старый. Вырос Мишка, вот и пускай сам мыслить приучается. Да и, чай не в бой отправляю. Со стороны на врага посмотреть, не велика тяжесть. Иди. Скоро уж наворопники явятся.

Пахом поклонившись хозяину споро за дверь выскочил. По теремным переходам молодым въюношем побежал. Догнал.

– Погодь, боярич!

– Чего тебе дядька?

Старый дух перевёл.

– Ось, поминок от меня возьми.

На грудь молодому набросил шнурок витой с бляшкой, умельцем из серебра сотворённый. Михалка взяв его на ладонь, рассмотрел искусно отлитую и облагороженную ювелиром оскаленную клыками голову медведя с греческой, заглавной буквицей «Аз», зачем-то перевёрнутой к верху ногами. Поднял глаза на наставника, спросил:

– Эт, чевой-то?

– Оберег. Старинный. Носи всегда и с груди не сымай ни в коем разе. Ежели в бою или в финансах подопрёт, он обязательно поможет.

– Так ведь…

– Бери-бери! От чистого сердца даю, а мне уж в походы не хаживать. Всё. Торопись. Батька ждать не любит.

Вьюнош запихнул дядькин подарок за пазуху, ощутив, что тот, соприкоснувшись с нательным крестом в один миг горячим стал, но неприятные ощущения испраились быстро. Серебряная бляшка будто освоилась на груди и стала обычной.

– Спасибо, дядька. – Поблагодарил пестуна Минькь. – Вернусь, отдарок за мной…

* * *

Конрад Блюм – купец инородный

Это же утро беспокойным выдалось и для купца Конрада Блюма, имевшего свой торг в Новгороде…

В нынешнюю пору купцами в Европе были, в основном, иудеи, представители богоизбранного народа, настрадавшегося по причине потери родины предков, потому нацеленные на выживание в чуждой им среде и на… обогащение. Иногда зажиточные евреи сочетали в своём ремесле одновременно несколько путей рода деятельности. Были купцами, ростовщиками, средневековыми промышленниками и разведчиками. Ну, ростовщиками понятно. Кто от лишней монеты, самой, плывущей в руки откажется? Купец – профессия опасная, но прибыльная и почётная. Промышленность… Тут тоже деяния не слишком муторны, если знать, что вкладываешься в производство не напрасно. Осев в больших городах многие евреи содержали на свои деньги цеха каменщиков, кузнецов, портняг. При этом альтруистами никто из них не был. Было бы по другому, выглядело смешно. Наконец разведка. Глупость большая, если кто из гоев думает, что иудей бездумно или из-за денег на какого правителя работать будет. Работают они все на многочисленные отделы масонских лож, деятельность которых построена на иудейской Каббале. Эти ложи сейчас в зачаточном состоянии пребывают. Так сказать, происходит «проба пера» тех, кто всегда в тени остаётся. Тех, кого в веке эдак 20-м, в узких кругах политиков, высших церковных иерархов и руководителей государственных спецслужб, кукловодами назовут.

Кстати, самыми богатыми купцами, племени израилева, они же по совместительству считались асами разведки, были те, кто работорговлей занимался. Торговать живым товаром не слишком почётно, но прибыльно. На невольничьих рынках Востока сбывали европейцев – русов, германцев, италийцев. Попутно, из первых рук, качали информацию о политике Запада и Востока, передавали её и часть вырученных денег тем, у кого на связи находились. На основе информации в теневых кабинетах шло планирование дальнейших шагов по изменению законов мироздания, деньги отправлялись власть придержащим на создание и вооружение рыцарских орденов и наёмных армий. Вот почему европейские правители во главе с папской Курией не запрещали евреям вести работорговлю.

…Только с завтраком управился, когда прямо к столу ближайший помощник пришёл, и сообщил:

– Господин, там к вам двое людишек пришли. Попросили передать это.

Выложил на стол серебряную монету. Была она не новгородской и не гривна из земель русских княжеств. Не восточная круглая, и не из стран южных. Шведская марка.

Швеция находилась в закатной от Новгорода стороне, отгороженная от Руси Варяжским морем. За долгую свою историю господин Великий Новгород много торговал и немало воевал со шведами. Природа не обидела дарами шведскую землю. На всю Европу славилась она железными и медными рудами, а ещё добычей серебра. Серебряные шведские деньги ходили и в Новгороде. Так вот, на столе лежала серебряная марка – слиток серебра высокой пробы.

Конрад в руки марку не взял, лишь наклонившись, рассмотрел её. Серебряный брусок был с изъяном. По плоскости, словно шрам на коже, проходил неровный надрез.

– Позови их. – С раздражением в голосе распорядился купец.

Он естественно не знал, кто сейчас зайдёт к нему, но это и не важно. Ещё в бытность отца живым, Конрад по младости лет оказался вовлечённым в серию событий, одно воспоминание о которых иной раз вызывает у него дрожь. Это не только потому, что они оказались куда хуже тех, с которыми ему приходилось сталкиваться во время плаванья по морям европейского побережья, кишащих пиратами всех мастей и национальностей, но и при мысли о том, какие ужасные вещи, может повлечь служение властям противоборствующих друг другу стран и сильным мира сего господам. Политика – дело грязное, но и прибыльное. Редко кто может понять, что такое лгать и изворачиваться, предоставляя информацию и услуги «вашим и нашим». Те, кто передал марку-пароль, вправе потребовать от него всё, что угодно, а он обязан выполнить приказ, каким бы он ни был. Сейчас ему предстояло узнать, чего от него захотят, марка-то – опознавательный знак посланцев братьев-иезуитов. По крайней мере узнает, что они на сей раз задумали, а эту информацию можно будет выгодно продать. Конрад знает, куда её пристроить не нарушая устных заветов Моисея. Одним словом, исполнить свой долг согласно толкования Талмуда.

В помещение, в котором купец обычно планировал работу своих доходных предприятий, общался с управляющими, капитанами кораблей, своих и наёмных, не торопясь вошли двое. Естественно не в монашеской одежде. Посланцы. Один из них был худощавый, высокий ростом. Лицо вытянутое, стрижка на голове не отличается от местных веяний моды. Одет простецки. Поверх одежды, плащ из грубой льняной ткани. Другой, мужчина небольшого росточка, но точно не карлик, хотя и с крупной головой. На лице особо выделяются черные навыкат глаза. Одежда на нём примерно такая как у первого, только плаща не было.

Медленно подошли к столу, из-за которого купец не стесняясь, в упор некоторое время их рассматривал. Затем, улыбнувшись, пригласил присесть на лавку. «Монахи» молча уселись. Странно, но на какое-то время наступила тишина, никто не начинал разговор. Выдержав паузу, Конрад спросил:

– С чем пожаловали, святые отцы?

Худощавый иезуит поморщился, оглянулся на дверь, убедился, что та плотно прикрыта, произнес:

– Посланы мы к тебе купец преподобным Дунстаном, коего ты знаешь…

Блюм соглашаясь, что знает, головой кивнул.

– …Он оповещает, что сим летом Биргером аф Бьелбо из могущественного рода Фолькунгов собран ледунг, дабы завоевать и окончательно отторгнуть северные земли варваров, считающиеся собственностью Новгорода. К этому можно добавить то, что король Норвегии Хакон IV, согласно папской булле, обязался идти в крестовый поход на арабов-язычников, но вместо этого с разрешения Папы Григория IX он тоже послал своих рыцарей против северных дикарей.

– Понятно. С расстановкой сил всё ясно. От меня-то что требуется? Я не рыцарь, воевать не умею.

– Этого от тебя и не требуется. Для похода на Новгородскую Русь шведское правительство в лице короля Эрика Эрикссона «Картавого», ярла – фактического правителя страны – Ульфа Фаси и его двоюродного брата, королевского зятя Биргера собрало внушительное войско. Охотников поживиться ещё не разоренными русскими землями нашлось немало. В поход за море собрались так же духовные и светские феодалы во главе своих личных дружин, рыцари-крестоносцы с оруженосцами и вооруженными слугами. Каждый такой рыцарь ведёт за собой фактически небольшой воинский отряд. От тебя требуется своевременно оповещать людей короля Эрика и Ульфа Фаси о всём том, что творится здесь. О том, что собирается делать князь Александр.

Покивал головой.

– Вы с дороги только?

– Да. Утром приплыли. Чтоб не привлекать внимания, кружным путём добирались.

– Долго добирались. Заметили, в городе оживление нездоровое?

– Сутолока какая-то и на торгу ажиотаж. Видели. Потому к тебе сразу и пришли.

– Угу. Оно может и правильно. Опоздали вы с вестями. Шведское войско уже в устье Невы находится, а может уже и к Ладоге подходит. Это раз…

Удивление на лицах монахов было настолько неподдельным, что захотелось засмеяться в глаза. Сдержался. Продолжил говорить тем же спокойным голосом, что и прежде:

– …Второе. Вчера решение о выступлении княжеской дружины и городского полка принято. День-второй и налегке поскачут. И третье… – Взгляд, как на убогих бросил. – …Со мной купец из Пскова слухом поделился… Сегодня на невские берега вороп должен быть послан. Но выедут только завтра перед рассветом. Раньше не успевают.

– Вороп – это что?

– Малый отряд разведчиков.

Высокий на ноги подхватился.

– Если дело обстоит именно так, как ты говоришь, то нужно сделать так, чтоб отряд сей до места не добрался.

– Кто ж ему добраться не позволит?

– Неужели таких людей нет?

Блюм хмыкнул.

– Есть. Как не быть. Да только услуги их не дёшево встанут.

– Сколько?

Теперь, на склоне лет, наученный долгой и бурной жизнью, купец Конрад Блюм ясно предвидел, чем может кончиться безумная возня вблизи границ города, когда в поход молодой князь Александр брал с собой небольшое, но отборное войско: 300 конных княжеских дружинников, 500 новгородских конных воинов и 500 пеших ополченцев. Каждый городской конец по установившемуся порядку выставлял по 100 хорошо подготовленных в профессиональном отношении конных и столько же пеших ратников-ополченцев. Все подобные приготовления и передвижения воинских отрядов не особо беспокоили Блюма, а вот вороп… Не наём воинского люда, способного за деньги мать родную предать и зарезать напрягали. Нет! Слежка за особым отрядом, нападение на него, а потом заметание следов – это серьёзно. Случись ошибка и ниточка от выживших наворопников ли, наёмников-изгоев, если такие объявятся, приведёт к нему, но и отказать нельзя. К тому же и выгода немалая лично для него прослеживалась. Были у купца люди, способные решать некоторые задачи, не соответствующие его положению. Были.

Купец не был новгородцем, не был русским. Он сумел соединить в себе дерзкий ум авантюриста с увёртливой душой торгаша, подкреплённых основами Каббалы. Возвышенные ли или низменные идеи он без малейшего отвращения обращал к своей выгоде. На давно собранных в ватагу лихих людей смотрел, как укротитель на диких зверей. Гои. Животные в личине человека! Они должны были служить ему и только ему. Даже в высказанном предложении увидел выгоду прежде всего для себя.

– Сорок полновесных шведских марок! – озвучил цену, составляющую восемь килограмм высококачественного серебра.

– Сегодня вечером деньги будут у вас. – Сразу же согласился иезуит…

* * *

Михаил

Ночь почти прошла, но темень ещё хранила сонный покой. Спала река. Лес спал. Спал город. Город купцов-бояр, купцов-торговцев. Вольный город. Город кузнецов, плотников, ювелиров, сапожников. С кем они – тому править трудно, но воевать легко.

Походная колонна конного воропа, ведомая десятником Данилой Карасём, оставив за спиной высокие стены и строения большого города, спешно одвуконь двинулась прочь. От того, что время раннее, провожающих почти не было. Издали в спину воям упёрлось несколько злых, источающих ненависть, взглядов. Сойдя с наезженной дороги, колонна двинулась на северо-запад уже по едва заметной тропе, между зарослей густого леса. Обученные кони не нарушали тишины.

Бронь и оружие наворопников почти ничем не отличались от защитного вооружения княжеских дружинников. Плотно облегающая грудь кольчуга, щит, заметно меньше щита гридней. Голову прикрывают шлемы с пристегнутой к ним бармицей для защиты от ударов шеи и затылка. У пары воев, как и у Михалко тоже, шлемы с выкованным забралом – прочные и легкие.

Шли слажено, рысью, периодически меняя лошадей под собой. Ровной тропы не было. Были крутые спуски и восхождения, переход речушек, болот и лиманов. Поля у редких деревень смердов пролетали галопом. Спешили. Почти сутки в седле. К полудню жара стала такой, что чуть ли губы не трескались. Останавливались на ночлег у попавшейся среди леса поляны. Пока еду на костре готовили, лошадей обихаживали, полюбовались закатом солнца за высокие кроны деревьев.