Книга I. Квант войны: Ядерное противостояние

Он отрывает взгляд и переводит руку к маленькому конверту. Он вскрывает его ногтем. Вытаскивает листы.

– Есть, – выдыхает Лейла. – Наш печатный лист на верхнем месте.

Майк видит ровные строки. «Предлагается гражданский совет…». «Этические регуляторы…». «Контрольные точки».

Человек за столом кладёт этот лист на письмо. Он связывает их степлером. Степлер щёлкает сухо.

– Мы сделали это, – шепчет Майк.

В этот момент в коридоре звенит телефон. Звук проходит по дверям, как сквозняк. Сакс поворачивает голову, но остаётся сидеть.

Человек за столом перекладывает тетрадь. Он убирает лист в конверт обратно. Он ставит на стол деревянную печать.

– Видишь, – шепчет Лейла. – «Лишний» лист вошёл в пакет.

– Вошёл, – отвечает Майк.

Он на секунду смыкает глаза. И слышит внутри знакомый голос. Тихий. Спокойный. Без эмоции.

– «Вы всё равно придёте к 1945», – говорит голос.

Майк открывает глаза. Никто в кабинете этого не слышит. Лейла тоже смотрит на документы. Но по коже у Майка проходит холод.

– Он здесь, – шепчет он. – Слушает наш «шов».

– Уходим ровно, – говорит Лейла. – Мы не здесь.

Они выходят из «шва» и возвращаются на металл и иней.

-–

– «Увидимся в тридцать девятом», – повторяет Ноа. – И теперь «до сорок пятого». Он следит за нашими привязками.

– Или угадывает, – говорит Эванс.

– Слишком точно, – отвечает Ноа.

Ким подаёт воду в третий контур. Якорь на панели горит спокойнее.

– Наш лист в пакете, – говорит Майк. – Он там. Степлер щёлкнул.

– Хорошо, – кивает капитан. – Это мягкий сдвиг. Не удар. Этого хотели.

– Он передвинет разговор, – добавляет Лейла. – Не завтра, но скоро.

– И что нам это даст, – спрашивает Харрисон.

– Больше рук на тормоз, – отвечает Майк. – Когда темп начнёт душить, будет «право стоп». Пусть маленькое. Пусть спорное. Но будет.

Ноа снимает наушники и трет виски.

– А «траулер», – напоминает он. – Он снова встал на наш след.

– Перерезали слух, – отвечает Сара Чен. – Но пляшут по вторичке. Им помогает неподвижный блок в другом кармане.

– Выйдем в зону естественного шума, – решает Эванс. – Там их мозг теряет резкость. Майк, ещё одно окно делаем только если надо. Иначе – в тень и на ремонт.

– Согласен, – кивает Майк. – Якорю нужна пауза.

– И руке, – добавляет доктор Моррис.

Майк протягивает ладонь. На пальцах корки. Доктор обрабатывает и закрывает чистым бинтом. Боль тупая, но терпимая.

– Ты не супергерой, – тихо говорит она.

– Я инженер, – отвечает он. – Я держу железо.

Она улыбается без звука и уходит.

-–

Ночь подо льдом не темнее дня. Ледяной потолок одинаковый. Меняется только голос камня. Он то хрипит, то шепчет.

Лейла ведёт лодку вдоль длинной трещины. По сетке она похожа на реку. «Траулер» держится слева и чуть выше. Он не в наступлении. Он в ожидании.

– Кто ими рулит, – спрашивает Харрисон.

– Автономия плюс редкие подсказки, – отвечает Ноа. – Директор где-то не здесь. Или не хочет светиться.

– Но голос был очень близко, – говорит Лейла.

– Ретрансляция, – отвечает Ноа. – Могут «класть» голос в любую точку сети. Не встречая нас глазами.

– Бог с ним, – заключает Эванс. – Мы делаем своё.

Майк сидит у привязки и прокручивает в голове кабинет и степлер. Он слышит этот щелчок как метроном. Он видит на письме их тихий лист. Он знает, что это не гарантия. Но это шанс.

– У нас будет «эхо», – шепчет он. – Но не сразу.

– И мы его заметим, – отвечает Лейла. – Когда вернёмся в другой 2045.

– Хотелось бы вернуться хоть в какой-то, – бурчит Дойл.

– Вернёмся, – говорит Эванс.

Он смотрит на всех и на железо. Он видит маленькие движения рук. Он слышит дыхание. Он знает цену каждому слову.

-–

Вечер в Вашингтоне тёплый. На столе у человека лежит пакет. Он перевязан толстой красной нитью. Рядом стоит лампа с жёлтым абажуром.

Он снимает очки и кладёт их справа. Он тянется к пакету и отводит его к себе. Он достаёт письмо. Он читает первую страницу. Он переворачивает. Он поднимает бровь.

Он открывает маленький конверт. Он достаёт дополнение на одном листе. Он читает медленно. Он не пропускает ни одной строки.

Он берёт степлер. Он щёлкает один раз. Листы становятся единым пакетом. Он кладёт их обратно. Он делается тише.

Он тянется к телефону и тянет аппарат ближе. Он ещё не набирает. Он смотрит в окно на сад. Он принимает решение внутри.

На конверте, под лентой, виден краешек другого бумажного квадрата. Он белее. Он выглядит как квитанция или примечание.

Его пальцы подцепляют край. Он вытаскивает квадрат и смотрит. Там напечатаны четыре короткие строки. Внизу пустое поле для подписи.

Он кладёт этот «лишний» лист на стол. Он кладёт сверху письмо. Он подносит степлер ближе.

Степлер щёлкает второй раз.

Пакет становится толще. «Лишний» лист остаётся внутри. Он не должен был быть здесь. Но он здесь.

Он поднимает трубку и набирает номер.

-–

На борту «Ахерона» Ноа убирает наушники и потирает ухо. В канал снова падает знакомая вежливая интонация.

– Американская лодка, – говорит голос. – Молодцы.

Он молчит секунду.

– Не ошибитесь со следующим узлом.

Запись обрывается. Вода за бортом шепчет слева и справа. Лёд поёт короткой нотой. В отсеке слышно, как кто-то медленно считает до десяти.

– Слышали все, – спрашивает Эванс.

– Все, – отвечает Ноа.

– Это живое, – шепчет Лейла. – Он нас ведёт.

– Нет, – говорит Майк. – Мы сами идём.

Эванс смотрит на него и кивает. Он не спорит.

– Работаем по плану, – говорит капитан. – Отходим в тень. Чинимся. Спим по очереди. Утром слушаем «эхо».

– И письмо, – добавляет Харрисон. – Оно у адресата. С «лишним» листом.

– Да, – подтверждает Майк. – Оно у него.

Он слышит внутри щелчок степлера. Он знает, сколько этот звук стоит. Он знает, что цена заплатится потом.

Лодка идёт подо льдом, как кошка вдоль стены. Вода с обеих сторон шьёт тихую ткань. Кольца QGT дышат ровнее. Якорь не жжёт.

Майк закрывает глаза ровно на минуту. Он видит кабинет, лампу и пакет. Он видит, как «лишний» лист прячется под лентой. Он тянется к нему рукой, но не касается.

Он открывает глаза. И понимает, что пока всё идёт по плану.

-–

В тот же вечер пакет лежит на столе. На нём два щелчка. На нижней стороне выступает край. Тень от листа ложится на дерево.

Рука с тонкими пальцами поднимает пакет и переворачивает. Пальцы чувствуют толщину там, где её не должно быть. Пальцы задерживаются на краю.

Рука кладёт пакет обратно. Она тянется к настольному звонку и касается кнопки. В коридоре звенит короткая нота.

Дверь приоткрывается. На пороге появляется мужчина со строгим пробором.

– Да, – говорит он.

– Пусть это останется здесь, – отвечает голос от стола. – До утра.

Мужчина кивает и отходит. Дверь закрывается. В тишине кабинета слышно, как у улицы хрустит гравий.

Лампа горит медленно. И в жёлтом круге остаётся пакет. Он лежит ровно. Он темнее стола.

Внутри пакета лежит письмо. Внутри письма лежит «лишний» лист.

Он не должен был быть здесь.

Но он здесь.

Эпизод 4. Метод и утечка

«Лишний лист» звенит у Майка в голове, как скоба. На ладони лежит сухая металлическая закладка. Она холодная и гладкая. И одна пустая минута в памяти чёрная, как провал.

Харрисон смотрит на ленту эфира. Чернила уходят вправо и вдруг гаснут. Строка про «гражданский совет» была… и растворилась.

– Листок исчез, – тихо говорит он. – В пакете его больше нет.

Майк сжимает закладку. Он не помнит, откуда она. На краю выгравировано узкое «П».

– Кто-то полез под печать, – шепчет Лейла. – Аккуратно. Без шума.

– Работаем дальше, – решает Эванс. – Сначала уходим из этого кармана. Потом – Лос-Аламос. Спор «пушка» или «имплозия» у них кипит. Давление с Вашингтона растёт.

Ноа поднимает палец. Сверху хрипит лёд.

– Зубчатый лабиринт, – говорит он. – Широкий ход раскрошился. Дальше только пилой.

– Ложные цели готовы, – кивает Сара. – Две «пустышки». Одна – горячая, одна – глухая.

Ким на панели держит зелёную зону зубами. Внешнее кольцо ровно, но якорь уже дышит тяжело. Майк понимает: за «провал» придётся платить ещё.

-–

Лабиринт начинается резким сужением. Лейла берёт нос на тёмный зигзаг. Металл поёт выше. Вода в проходе густая, как сироп.

– Держим слева пятьдесят сантиметров, – говорит она. – Справа – ледяные зубы, как пилы.

– Дай мне одну «пустышку» вперёд, – просит Ноа. – Пусть кусают воздух.

Сара выпускает горячую «пустышку». Маленький цилиндр уходит в щель и светит ложным теплом. На акустике сразу рождаются два следа. Один – их. Второй – приманка.

– «Скиф» на четверти мили, – шепчет Ноа. – Идёт лениво. Ждёт, где мы ошибёмся.

Ледяные зубья смыкаются и расходятся. Плотина из боевых буёв справа играет светом. Крошечные красные точки на ребрах льда недобрые.

– Снизу каменная ступень, – предупреждает Лейла. – Не зацепиться.

– Дойл, сети – на готовности, – говорит Эванс. – Но не дёргай первый.

– Понял, – отвечает старшина.

Майк держит якорь в узком окне мощности. Перегрев уходит, но ненадолго. Голова гудит тихо. Закладка в ладони мешает перчатке.

– Откуда это, – спрашивает доктор Моррис вполголоса. – Что за железка.

– Не знаю, – честно отвечает Майк. – Не помню минуту. Просто была пустота. Потом – она.

Она смотрит на гравировку «П» и хмурится.

– Пилигрим, – говорит Ноа. – Он оставляет следы как учитель в тетради.

– Игнорируем, – режет Эванс. – Пилотаж – на максимум. На выходе – резкий манёвр. Лейла, готова?

– Готова, – коротко отвечает она.

Сверху проходит тяжёлый хруст, как если бы кто-то надавил ладонью на ледяное стекло. Проход впереди сужается до ширины корпуса.

– Не пройдём, – шепчет Харрисон.

– Пройдём, – говорит Лейла. – Носом в щель, потом – на левую ногу. Двигатель – краткий рывок.

– На мой счёт «три», – добавляет Эванс.

Сара кидает вторую «пустышку» вверх. Она глухая, только звук. Рой отзывается, как стая собак. Две точки уходят в потолок. Третья цепляется за их тепло.

– Раз, – говорит Эванс. – Два… Три.

Лейла уводит лодку в щель миллиметр в миллиметр. Нос трёт лёд, краску снимает полосой. Хвост ложится на левую плоскость. Снизу царапает каменная ступень, но не ломает.

– Держи, – шепчет Ноа. – «Скиф» остался сзади на углу. Он не поверил «пустышке».

Сверху вдруг падает ледяной зуб. Он падает на воду, как клинок. Волна ударяет в борт. Лодка проседает и цепляет правым ребром ледяной гребень.

– Руль на меня, – спокойно говорит Лейла.

Она делает резкий манёвр «ножом» и вкручивает корпус в карман. Металл визжит, но держится. Зуб проходит у самой рубки и ломается о камень. Корабль остаётся цел.

– Красиво, – выдыхает Дойл.

– Не повторять, – добавляет Эванс. – Ещё раз – и проиграем.

Ноа смотрит вперёд и морщит лоб.

– Они играют с нами, – говорит он. – Включили «падающую пилу». Две плиты сверху будут давить, пока мы не дёрнемся.

– Дадим им «ещё один след», – решает Эванс. – Харрисон, включи пустой канал. Оставь на нём шум якоря. Режим – одна минута.

– Пойдёт, – кивает Харрисон.

Он запускает пустой эфир. «Скиф» ловит сладкий след и ползёт вверх, к ложному шуму.

– Окно, – шепчет Лейла. – Вправо. Три корпуса. Потом – вниз на метр.

– Идём, – говорит капитан.

Они соскальзывают под зубьями и уходят в более глубокий карман. Шум сверху отходит. Но у Майка в голове внезапно гаснет свет.

Вместо трёх последних минут – пустота. Он поднимает глаза и не понимает, где они. Пальцы сами держат регулятор, но смысл не догоняет.

– Майк, – тихо говорит Лейла. – Смотри на меня. Как зовут капитана.

Он слышит голос как через воду.

– Томас Эванс, – отвечает он спустя два удара сердца.

– Какая задача, – не отпускает она.

– Привязка и якорь… держу… – он сглатывает. – Я с вами.

Пустота отступает. Остаётся звон в зубах.

– Первая краткая, – шепчет доктор Моррис. – Вот и она.

– Работаем, – говорит Майк. – Дайте мне три вдоха.

Он делает три вдоха и возвращает на шкалу усиление якоря. Внешнее кольцо слушается. Зеленая зона – в пределах. Но он знает – цена близко.

– Переход, – говорит Эванс. – Как только выйдем из пилы – в прошлое. Лос-Аламос ждёт. Ищем «руку» в механическом цехе. Не ломаем ничего. Только смотрим и шепчем.

– И спор «пушка» против «имплозии», – добавляет Лейла. – Он уже вчера.

– Будет сегодня, – отвечает капитан. – Вашингтон давит. Дадим им точку опоры, но без громких жестов.

-–

Выход из лабиринта – как вдох после бега. Лёд сверху снова ровный. Ветер в шуме мягче.

– Окно на три минуты, – говорит Ноа. – Дальше заглушат «забором».

– Достаточно, – кивает Майк. – Привязка на «лето сорок третьего плюс» и «лагерь». Но нам нужен не песок, а цех.

– Я дам угол на мастерские, – говорит Лейла. – Там пахнет маслом и железом. Радиошум у них другой.

– Пуск по моей, – решает Эванс. – Ким, трос на зелёный. Дойл, люки не трогаем. Харрисон – тишина.

– Есть, – отвечают они.

Майк встаёт в центр колец. Внутреннее ровно. Среднее пульсирует, как сердце. Внешнее гладит «шов». Он слышит далёкий стук молотка. И запах керосина.

– Пуск, – говорит он.

Белый свет собирается, как нитка. Мир сгибается. Лёд уходит. Появляется запах масла и звук токарного станка.

-–

Механический цех Лос-Аламоса дрожит от металла. Лента шуршит, станки поют. На крюках висят детали, похожие на грибы. На стене – меловые круги.

Майк и Лейла стоят в тени между стеллажами. На Лейле серая куртка, волосы спрятаны. У Майка на груди висит бейдж со стершимся именем. Они – тени. У них задача – увидеть «руку».

Слева за стеклом собирают макет «пушки». Длинная труба, узлы, стяжки. Двое спорят негромко. Один машет рукой, второй слушает и кивает.

– Давление, – шепчет Лейла. – Им сверху приказ: быстрее. Без сомнений.

– Имплозию не любят за сложность, – отвечает Майк. – Им нужна «пушка», простая и понятная.

Он смотрит вправо. Там другой стол. На столе лежит цветная линза, похожая на цветок. Рядом – кувалда, но чистая. Никто не трогает.

– «Имплозия» уже растёт, – шепчет он. – Но ей надо время и терпение.

Дверь в конце коридора приоткрывается. Входит худой мужчина в аккуратной рубашке. Он держит в руке рулетку и маленькую записную книжку.

– Смотри на руки, – говорит Лейла.

Мужчина идёт вдоль столов и отмечает размеры. Он не спешит. Его движения как у часовщика. Он кладёт книжку рядом с рулеткой и уходит в соседний бокс без книжки.

Майк идёт к столу. Он не трогает книжку. Он смотрит. На корешке чисто. На углу – блеск. Маленькая металлическая закладка торчит из середины.

– Та же, – шепчет Лейла. – Металл. Сухая.

Майк наклоняется. На закладке – знакомое узкое «П». Он не берёт её. Он касается тыльной стороной пальцев края книжки. Бумага тёплая. Его якорь отзывается.

– Утечка аккуратная, – говорит он почти без звука. – Не воруют чертежи. Выводят размеры по ходу работ. Книжка – транзит. Внутри – шифровка через цифры.

– Кто, – спрашивает Лейла.

Майк смотрит в стекло бокса. Там на стене пиджак. На пиджаке – мелкая засаленная метка на вороте. Как у человека, который много время носит одну и ту же одежду, но чистит её тщательно. «Рука» аккуратная. Не грубый вор.

– Он, – шепчет Майк. – Рубашка, рулетка, книжка. Не первый день.

Дверь открывается громче. В цех входит Оппенгеймер. Он худой, как тень. Он кивает руководителю мастерской и смотрит через стекло на «пушку».

– Господа, – говорит он устало. – Вашингтон хочет цифры. И хочет их завтра. Но цифры без физики – это дым.

Он видит «линзу» на столе справа. Он прижимает губы.

– «Имплозия» не готова, – тихо говорит он мастеру. – Но если «пушка» даст сбой – мы потеряем всё.

Мастер пожимает плечами.

– Нам говорят «пушка», – отвечает он. – Сверху.

Оппенгеймер молчит секунду. Потом поднимает голову.

– Тогда делаем обе, – произносит он. – И молимся, чтобы одна не убила вторую.

Майк переглядывается с Лейлой. План «мягко толкнуть» спор к устойчивому решению жив. Но есть «рука» с книжкой.

– Нам нужно, чтобы «рука» засветилась, – говорит Лейла. – Без шума.

– Поставим ей метку, – отвечает Майк. – Он любит аккуратность. Сменим одну цифру на верную «по-нашему». Волосок, который заметит только он. Тогда поймём канал.

– Где, – спрашивает она.

– На скобе у «пушки», – говорит Майк. – Там перепутали шаг резьбы. Мы видели это в докладе «позже». Если он перепишет исправленное – значит, пишет он. Значит, «рука».

Лейла кивает. Они двигаются, пока Оппенгеймер у стекла. Майк меняет мелом «5/16» на «3/8». Рука у него твёрдая. Он дышит спокойно. Он не выпрямляется.

– Готово, – шепчет он.

Они отступают в тень. Через минуту аккуратный мужчина возвращается. Он смотрит на скобу. Он замирает на полсекунды. Он поднимает книжку. Металлическая закладка блеснёт.

Он записывает. Чисто и быстро. Он не трогает линзу. Он не разговаривает с соседями. Он только пишет и уходит в соседний бокс.

– Он, – шепчет Лейла. – Канал подтверждён.

– Дальше нужен «ловкий» камень на дороге, – отвечает Майк. – Чтобы книжка не дошла до выхода. Без шума. Пусть утечка споткнётся сама.

– Дойл, – говорит Лейла в тонкую линию связи. – Нужна помощь.

– Я уже в коридоре, – отвечает старшина. – У дверей на грузовой двор. Поставлю «ремонт».

– Только мягко, – напоминает Эванс по шву. – Без скандала.

Дойл появляется в конце коридора как часть стены. На него надет серый халат, в руке – ключ. Он закручивает табличку «Ремонт. Закрыто». А за дверью грузового двора он открывает другой выход, который ведёт на офисный этаж, где сидит Кац по своей легенде на этот день. Кац не разговаривает. Он просто принимает чужие пакеты как курьер.

– Канал перехвата готов, – шепчет Лейла. – Бесшумно.

Оппенгеймер выходит из стеклянного бокса и разворачивается к двери. Он бросает взгляд на линзу. Взгляд короткий, но живой. Он заметил, что вокруг линзы чисто.

– Уходим, – говорит Лейла. – Сцену не затягиваем.

Они выходят в коридор, где пахнет бумагой и табаком. Сзади шумит металл. Спор «пушка – имплозия» идёт дальше.

-–

На борту «Ахерона» возвращается холод и звук воды. Ноа слушает «эхо» в ушах.

– Мастер с книжкой пошёл к грузовому, – сообщает он. – Дверь закрыта. Он ищет другой путь.

– Идёт в офисный, – добавляет Харрисон. – Камера-эхо показала силуэт.

– Кац взял пакет, – подтверждает Лейла через минуту. – Без разговора. Пакет уйдёт в сейф. А мы оставим аккуратный «след»: там окажутся только размеры, уже скорректированные ОПД. Пусть обратная сторона потратится на проверку.

– Хорошо, – кивает Эванс. – Спор «метода» пусть живёт своим путём. Мы сделали тихое.

Ким глядит на шкалу охлаждения. Внешнее кольцо шуршит, но без зубцов.

– Майк, – говорит она, – якорь ведёт себя странно. Короткая просадка, когда ты смотрел на книжку. Видимо, «рука» близко к нашему шву.

– Смотрю, – отвечает он.

Он ставит ладонь на корпус якоря. Металл тёплый. Пульс стабильный. Но память снова моргнула в одном слове. Он не помнит, как зовут того аккуратного. Он видел лицо. Но имя – пусто.

– Нормально, – шепчет доктор Моррис. – Мы вели тебя по картам. Это первая «метка». Дальше будем ловить раньше.

– Я держусь, – отвечает Майк.

– А «лишний лист», – напоминает Ноа. – Эхо снова изменилось. В Вашингтоне он исчез из пакета. Кто-то вынул.

– Это был их ход, – заключает Эванс. – «Рука» не одна. Нас проверяют.

Майк сжимает закладку в кармане. Края впиваются в кожу.

– Пилигрим оставил подпись, – говорит он. – Лезет в наш разговор с Эйнштейном и теперь – в цех. Но не в лоб.

– Значит, будет ещё, – тихо произносит Лейла. – И, возможно, там, где мы считаем себя невидимыми.

-–

Над лодкой снова хрустит лёд. «Забор» буёв закрывает прямой путь. Ноа показывает на схему.

– Умные, – говорит он. – Треугольники с «иглами». Поймают любой наш рывок. Пойдём зигзагом.

– Две «пустышки» осталось? – спрашивает Эванс.

– Одна, – отвечает Сара. – Вторую сожрали.

– Тогда манёвр «игла», – решает Лейла. – Дадим им шаг вперёд, потом – нырок вниз. Если догадаются – поднимемся под камень.

– Майк, держи якорь в «полусне», – просит она. – Чтобы не светил.

– Держу, – кивает он.

Лабиринт это принимает без шума. Вода давит со всех сторон. Лодка дышит тихо. В ушах Ноа – танец точек.

– Они ведутся, – шепчет он. – «Скиф» разворачивается. Он ждёт всплеск, которого не будет.

Лейла делает резкий манёвр вниз. Корпус вязнет в тяжёлой воде, но проходит. Они уходят в карман под камнем.

И тут сверху падает сигнал. Мягкий, вежливый, знакомый.

– «Американская лодка. Вы хорошо танцуете», – говорит голос.

– Выключить, – приказывает Эванс.

– Уже, – отвечает Харрисон.

Но голос остаётся на секунду прямо в голове у Майка.

– «Память – это поле», – шепчет он внутри.

Майк моргает. Минуты не исчезают. Но мгновение ломается на две половинки. В одной он держит регулятор. В другой – смотрит на пустую ладонь.

Он опускает взгляд. Закладки в ладони нет. Пусто.

– Пропала, – говорит он тихо.

– Что, – спрашивает Лейла.

– Металлическая, – отвечает он. – Была. Её нет.

– Она могла упасть, – предлагает доктор Моррис.

– Она была в руке, – качает головой Майк. – И просто… нет.

– Слушайте, – перебивает Ноа. – Верхний треугольник открыл проход. Они подумали, что мы дёрнемся. Дадут коридор, чтобы потом «захлопнуть».

– Тогда идём, – говорит Эванс. – Быстро и тихо.

Они идут. И проходят. Захлопнуться не успевает.

– Живём, – выдыхает Дойл.

– На сегодня – всё, – объявляет капитан. – Спим по очереди. Утром – разговор с Оппенгеймером про метод. И проверка канала в цехе. Харрисон, Кац – держите «книжку».

– Держим, – отвечает Харрисон.

-–

Утро в Лос-Аламосе пахнет пылью. Майк стоит в коридоре возле переговорной. Внутри – узкая комната. За столом сидят трое. Оппенгеймер, Теллер, Бете. На столе два макета: короткая «пушка» и круглая «линза».

– Выйдем после пяти минут, – шепчет Лейла. – Нам не нужно спорить с ними. Нам нужно – чуть толкнуть вопрос.

– Толчок такой, – кивает Майк. – «Пушка» – простой контроль и ещё больше давление. «Имплозия» – сложная математика, но даёт шанс на меньший риск радиации вокруг. И у неё меньше побочных «эхо» в будущем.

– Как скажешь это, – спрашивает она.

– Через слово для Оппенгеймера, – отвечает Майк. – Про тестовые серии маленьких «линз». Неделя работы мастерских даст ответ без политики. Дёрнём децибел на сторону «имплозии», не убивая «пушку».

– И без того они уже решают, – добавляет она.

У двери выходит курьер. Он заносит папку и исчезает. Майк видит на корешке знакомую царапину. Потому что это та самая «книжка». Ловко перемещённая Кацем через сейф. Внутри – не шпионский архив, а аккуратно переписанные номера деталей, уже с их «3/8».

– Канал закрыт, – шепчет он. – Но «рука» поймёт.

Оппенгеймер открывает дверь. Он на секунду видит их в коридоре и кивает. Он не спрашивает «кто вы». Он слишком устал для формальностей.

– Входите, – говорит он коротко.

Они входят. Майк говорит одно предложение. Лейла – другое. Теллер скользит взглядом, но слушает. Бете кивает, когда слышит про «серии» и «линейные задержки». Оппенгеймер смотрит на «линзу» как на ребёнка, который не готов к школе, но у него острый ум.