Книга I. Квант войны: Ядерное противостояние

Свет в зале моргает второй раз. Бумага на столе дышит. Продавец поднимает глаза и тут же опускает. Лейла касается локтя Майка и кивает к выходу. Голос в наушнике шепчет сухо и ровно: «Домой. Окно минуту. Пусто по верху».

– Уходим, – тихо говорит Майк.

Они выходят в дождь и растворяются в толпе велосипедов. В арке узко и сыро. Лейла держит шаг, не оглядывается. Он идёт рядом и считает вдохи. Закладка исчезла. Фото осталось. Вывод один: кто-то уже играет на секунду раньше их.

-–

«Ахерон» встречает их железом и инеем. В отсеке тепло от людей и пахнет озоном. Кольца QGT шуршат низко. Ханна «Ким» держит зелёную зону взглядом и пальцами. Ноа Брукс слушает лёд и рой. На панели у Лейлы узкие пилы глубины.

– Пуск через две, – говорит Эванс. – Цель – Лос-Аламос, 1943. По подмосткам мастерских. Без задержек.

– Фон чистый, – шепчет Ноа. – Но слева новый «светляк». Нитка в поле.

Нитка оказывается не светляком. Это «подавляющий» буй. Он не шумит, он «съедает» простор поля, как мокрая ткань. Внешнее кольцо ловит пустоту и начинает вибрировать не своим голосом.

– Не нравится, – тихо говорит Ким. – Он режет нам «шов». Не ударом, а тенью.

– Лейла, – решает капитан. – Нос на трещину. Уйдём под камень. Возьмём «глиссаду» между минами и выйдем в чистый карман. Иначе окно сорвётся.

– Поняла, – отвечает Лейла. – Веду.

Майк проверяет якорь. Плечо горит слабым жаром. Память изнутри хрустит, как ледяная корка. Он сжимает ладонь и держит ноль до команды.

– Металлическая была у тебя в кармане? – шёпотом спрашивает доктор Моррис.

– Была, – так же тихо он отвечает. – И нет.

– Погладь железо глазами, – советует она без улыбки. – А потом – думай.

Он кивает. Смотрит на кольца, не на пустой карман. Сейчас важнее «глиссада».

-–

Лабиринт начинается сразу за большим гребнем льда. Слева – каменный уступ. Справа – тонкие «иглы» мин. Сверху – пласт льда, как потолок ангара. Вода густая и тёмная. Лейла берёт нос в узкий просвет, как швея вводит иглу в ткань.

– Держим правый борт на двадцать, – говорит она. – Левый – на полметра от камня.

– «ПИ-4» проснулся, – шепчет Ноа. – Сетка с иглами. Пытаются схлопнуть проход.

– «Пустышка» готова, – сообщает Сара Чен. – Комбинированная. Дам звук и тепло.

– По моей, – кивает Эванс. – Раз… две… три.

Сара швыряет цилиндр в боковой карман. Тепло вспыхивает и гаснет. Звук шепчет и уходит в сторону, как ложный шаг. Три точки роя кидаются за фальшивым хвостом. Четвёртая зависает над лодкой, замирает, меняет мнение. Ноа ловит её паузу и добавляет в воду тонкий «скрип» льда – естественный шум, который дроны не любят.

– Взял, – говорит Ноа. – Пошёл на шорох, а не на нас.

Лейла проводит «Ахерон» в щель между двумя минными штангами. Корпус поёт тонко. Краска срывается полосами. Камень снизу лижет килем. У Дойла белеют костяшки на руках, но он молчит.

– Внешнее кольцо потеряло два процента, – сообщает Ким. – Но держится.

– Ещё десять метров, – шепчет Лейла. – Потом «глиссада» закончится.

«Глиссада» – это почти скольжение. Мотор дышит в полголоса. Ход на четверть. «Ахерон» проходит по краю поля, где минные «уши» глупеют от шума льда. У края нового кармана становится тише. Даже дыхание слышно.

– Карман чист, – говорит Ноа. – «Подавляющий» буй остался позади. Окно узкое, но есть.

– Майк, – произносит Эванс. – Твоя очередь.

– Есть, – отвечает он, вставая в центр колец.

Внутреннее ровно. Среднее как меха. Внешнее шуршит, но не рвёт. Привязка пойдёт по радиофону мастерских. Нужны лампы, запах керосина и звуки ровной работы.

– Пуск, – говорит капитан.

Белый свет собирается, как нитка под иглой. Шум льда уходит. Воздух становится сухим и тёплым, пахнет маслом. «Ахерон» скользит в «шов».

-–

Ночь Лос-Аламоса холодная, но сухая. На складе света нет, только полоса лунного блика на полу. Мимо проходит охранник и зевает. Он не смотрит в тень. Он верит замку.

Майк и Лейла лежат у стены рядом с дренажной трубой. На Майке чужая рабочая куртка. На Лейле тёмный берет. У неё пояс, на нём мягкие стяжки вместо оружия.

– Время, – шепчет она.

– 01:10, – отвечает он. – Дежурный у ворот до 01:30. Потом обход. У нас двадцать.

Через тонкий шов в ухе идёт голос Харрисона. Связь узкая и глухая, как телефон в шкафу.

– Левый угол склада – под камерой «Звон». Мы её уже видели на прежнем выезде. Монотонная. Окно на поворот головки – три секунды.

– Приняли, – шепчет Майк.

Он вытаскивает из кармана тонкую пластину-бегунок. Прикладывает к замку. Щель дышит и раскрывается на сантиметр. Внутри пахнет деревом и графитом.

– «Силовой шпионаж», – напоминает Лейла. – Без крови. Если столкновение – усыпим и уйдём.

– Понял, – отвечает он.

Они входят, как тени в воду. За дверью узкий коридор. Пол скрипит по-глупому, но раз в десять шагов. Они идут, перенося вес на край ступни.

Первый зал – дерево и ящики. На одном мелом: «Оптика, макет». Лейла открывает, как будто делала это всю жизнь. Внутри круглый объект, похожий на цветок. Сектора из дерева и парафина. Это не оружие. Это учебная линза имплозии. Она важнее многих слов.

– Берём, – шепчет Майк.

– Большую? – уточняет она.

– Нет. Малую половину, – решает он. – Оставим «вес». Похитим смысл.

Он вытаскивает сектор, как пирог из формы. На его ребре карандашные цифры. Чужая аккуратная рука. Та самая, что ведёт книжку размеров. Тонкий почерк, ровные десятки, непривычный наклон.

– Он был здесь до нас, – шепчет Лейла. – И оставил след.

– Он везде, где надо на секунду раньше, – отвечает Майк. – Но пусть и у нас будет кусок его «цветка».

Они укладывают сектор в мягкий чехол. Вес небольшой. Но смысл тяжёлый.

На дальнем столе лежит другая вещь – макет удерживающих «лепестков». Тоже с цифрами. На одной – знакомая ошибка шагов. Майк не удерживается и меняет её мелом. Ровно и быстро.

– Он заметит, – тихо говорит Лейла.

– И поймёт, что мы рядом, – отвечает он.

Где-то в конце зала шорох. Тени на секунду сливаются. Лейла оказываетcя у стеллажа. Майк уходит в другую тень. В дверях появляется силуэт ночного завхоза. Он несёт фонарь, но луч смотрит вниз.

Лейла выходит ему навстречу, как человек, который заблудился в полутьме.

– Простите, – говорит она тихо. – Я ищу офис механика. Меня отправили…

Дальше движения быстрые и чистые. Она подныривает под руку. Ставит локоть под плечо. Поворачивает корпус завхоза так, чтобы тот сел на ящик без шума. Пальцы закрывают ему рот на секунду. Он не бьётся. Он дышит ровно. Через минуту будет спать, не поняв, что случилось.

– Без крови, – шепчет она.

– Без крови, – повторяет Майк.

Он возвращается к линзе. Пальцы формируют узел стяжки на чехле. Всё просто. Пора уходить.

И тут в дальнем проёме открывается другая тень. Ни фонаря, ни скрипа. Тень стоит и смотрит. Потом идёт. На шаг быстрее, чем нужно человеку, который боится шуметь.

Майк поднимает ладонь. Лейла кивает и отходит на полшага, освобождая коридор. Тень входит, как домой. На секунду освещает себя полосой лунного света из окна.

Это он.

Не по лицу – его Майк видит впервые. По движению. По тишине. По тому, как он ставит ногу на полку ящика и не скрипит. По рукам, которые знают, где будут чужие пальцы.

– Пилигрим, – говорит Майк спокойно.

Ответа нет. Тень не любит говорить. Она идёт в упор.

Первый контакт – тихий. Захват запястья, шаг в корпус, попытка выбить чехол. Майк режет угол, уводит руку, упирается спиной в стеллаж. Лейла приходит с другой стороны и закрывает локоть тени мягкой петлёй. Тень соглашается на петлю, а потом уходит из неё, как бы растворяясь.

– Без выстрелов, – произносит Пилигрим наконец. Голос ровный, акцент американский, но под ним – другое.

– Без, – отвечает Майк.

Пилигрим работает на короткой дистанции. Ни ударов, ни треска. Только шаги и пальцы. Он «читает» их манеру. Майк отвечает тем же. Это не драка. Это разговор телами.

Лейла пытается замкнуть коридор плечом. Пилигрим подставляет ей бедро и, не причиняя боли, снимает её в сторону. В его движении нет злобы. Только проверка.

– К чехлу не прикасайся, – говорит он тихо. – Это не твоё.

– А ты – не наш, – отвечает Лейла.

Тени сталкиваются ещё раз. На секунду они оба держат руку друг друга. На кончиках пальцев металл молчит и даёт понять, кто есть кто. Пилигрим смотрит Майку в глаза. Света мало, но взгляда хватает.

– Ты держишь железо, – говорит он почти с уважением. – Но не держишь цену.

– Я её плачу, – отвечает Майк.

– Посмотрим, – произносит Пилигрим.

Он отступает ровно на шаг и исчезает в другую тень. И не ушёл – а растворился. Лейла делает шаг туда же. Ничего. Пусто. Только лунный квадрат на полу.

– Он забрал что-нибудь? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Майк, ощупав чехол. – Линза у нас.

– Время, – напоминает Харрисон в ухо. – Окно на обратный – тридцать секунд. Дальше «буй» вернётся.

– Идём, – кивает Майк.

Они уходят через ту же дверь. Завхоз спит на ящике, как человек после долгой смены. На улице звёзды холодные и близкие. Шаги – мягкие и быстрые.

-–

Возврат под лёд – как медленный вдох в воду. «Ахерон» принимает их мягко. Внутри свет красный, лишние лампы выключены. Внешнее кольцо QGT шуршит устало, но без «зубцов». Ким кивает им и возвращается к панели. Сара закрывает люк и сбрасывает давление.

– Есть? – спрашивает Эванс.

– Есть, – отвечает Майк и кладёт чехол на стол. – Макет сектора. Номера на ребрах. Чужая рука внутри.

– Посмотрим потом, – говорит капитан. – Сейчас – уход. «Подавляющий» наверху вернулся. И с ним «решётка».

– Веду по краю, – кивает Лейла. – Снова «глиссада». Только ещё теснее.

– Пошли, – решает Эванс. – Ноа, слушай их «стекло». Не даём себя накрыть.

– «Скиф» шепчет «ось-север», – говорит Ноа. – И «дельта-цепь» на коридоре. Новая терминология прёт к нам в уши.

– Мы её не учим, – отрезает Харрисон. – У нас свой словарь.

Первый карман пропадает быстрее, чем в прошлый раз. Плиты льда начинают сдвигаться, как огромные двери. Мины «иглы» пытаются смкнуться. Лейла тянет лодку в узкий просвет между тросами.

– Дай мне «ноль», – тихо просит она.

– Дам, – отвечает Майк.

Он убирает якорь в почти пустоту. Внутри становится так тихо, что слышно, как вентилятор вдали делает пол-оборота и застывает. Тишина опасная, но сейчас нужна.

Лодка скользит. Мина справа «слушает», но не слышит. Мина слева «злится», но её глушит ледяной скрип. Камень снизу шуршит песком по краске.

– Ещё, – шепчет Лейла. – Ещё метр.

Ноа вдруг поднимает палец.

– Сверху «стекло», – говорит он. – Падают тонкие пластины. Как занавес.

– В край, – отвечает Лейла.

Она уводит «Ахерон» прямо под ребро камня. Пласт льда падает в пустое. По корпусу идёт дрожь, но на зубах не скрипит. Вода становится свободней.

– Прошли, – шепчет Дойл.

– Рано радоваться, – жёстко говорит Эванс. – Ещё два хода до чистой зоны.

Второй ход – как повторение сна. Всё те же тросы, всё те же «уши». Но теперь у них в руках чехол с чужой геометрией. Это поддерживает нервы лучше таблеток.

– Правая рука свободна? – спрашивает доктор Моррис у Майка.

– Свободна, – отвечает он. – Память держу. Картами пользуюсь.

Она кивает и уходит к шкафу с аптечкой. Её спокойствие – лучшее, что у них есть ночью.

Чистая зона оказывается узкой полосой между двумя каменными «ступенями». Там шумит ветер в трещинах льда. Там «подавляющий» глохнет. Там можно снова говорить про прыжок.

– На этот раз – короткий «шов», – решает Эванс. – Сбросим «след», уйдём в бок, потом – ремонт. Устали.

– И одна проверка, – добавляет Ноа. – На общей полосе прошёл чужой шёпот. Адресован не всем. Личный.

– Кому, – спрашивает Лейла.

Ноа смотрит на Майка.

– Ему, – говорит он. – Слова плоские, будто рядом в отсеке.

Майк поднимает глаза. Плечо вдруг холодеет под якорем.

– Что сказал, – спрашивает Эванс.

– Пока ничего, – отвечает Ноа. – Но повторится.

– Тогда держим тишину, – решает капитан. – Не играем на его частоте.

-–

Они расходятся по постам. Лейла держит курс на боковой карман, где «зелёная зона» длиннее. Ноа подмешивает в воду звук дальнего льда на слабом ветре. Харрисон закрывает каналы один за другим. Ким даёт охлаждение «на ногтях». Кац просматривает «эхо» слов. Сара держит «пустышку» в руке, но не спешит.

Майк садится рядом с чехлом и смотрит на цифры на ребре. Письмо из дерева. Ровная рука. На одной метке – его мел от пяти минут назад. Чёрточка, которая не должна быть здесь. Теперь – есть.

– Он видел нас, – произносит Майк.

– И мы видели его, – отвечает Лейла. – Наконец-то не через стекло.

– Первый контакт без крови, – напоминает доктор Моррис. – Пусть так и останется.

Лодка выходит в чистый карман и замирает на малом ходу. Лёд над головой поёт низко. Внешнее кольцо QGT остыло и шуршит спокойно.

– Вопреки «буям», – заключает Эванс. – Мы живы. И у нас есть то, что им нужно.

– И то, что нам надо, – поправляет Кац. – Линза – ключ к их каналу.

– Завтра начнём разбирать, – говорит Джилл О’Рейли, подходя ближе. – Смотрим материалы, плотность, метки.

– Не трогайте долго, – просит Ким. – Внешнее кольцо любит, когда мы не держим мир за горло.

– Принято, – кивает Джилл.

В этот момент эфир дрожит тонкой нитью. Голос приходит без фонового шороха. Как будто человек встал рядом и сказал на ухо.

– «Майк», – говорит он.

Все замолкают. Даже вентилятор в дальнем отсеке делает паузу.

– «Не тяни узлы чужими руками», – добавляет голос тихо. И после короткой пустоты – ещё слово. Имя. Детское. Тёплое. С ударением там, где Майк никогда не слышал.

Имя падает в голову, как маленький камень в воду. Круги идут не по воде, а по памяти. Майк выпрямляется и ловит воздух. Якорь у плеча отвечает жаром. Плечо не болит – оно «знает». Голова – нет.

– Кто это, – спрашивает Лейла быстро.

Он не отвечает секунду. Слово есть. Смысл – как тень. Он не знает такого ребёнка. Он не знает это имя.

– Он сказал имя, – произносит Майк. – Ребёнка.

– Чьего, – спокойно спрашивает Эванс.

– Не знаю, – отвечает он честно. – Я не знаю такого ребёнка.

– Он играет в близкое, – шепчет Ноа. – Ставит маркер в твою память.

– Мы не играем, – резюмирует капитан. – Но записываем.

Харрисон уже пишет на карточке. Чужое имя – в ряд с другими данными. Кац ставит метку на ленте времени, где прозвучал шёпот. Ким смотрит на шкалу якоря. Зелёная зона дрожит на волосок, но не падает.

– Он не оставил нам выбора, – тихо говорит Лейла.

– Наоборот, – отвечает Майк. – Он дал нам новый узел.

Он поднимает взгляд. Внутри пусто и тихо. Внешнее кольцо ровное. По корпусу идут короткие щелчки льда. Вода шепчет об бок и глохнет в камнях.

– Курс прежний, – произносит Эванс. – Отойдём в тень и переждём «буй». Потом – разбор макета. Потом – слушаем «эхо». А имя держим в голове. Без образов. Только звук.

– Поняла, – говорит Лейла.

– Понял, – кивает Майк.

Он повторяет имя про себя и кладёт его на карточку. Буквы стоят ровно. Линия не дрожит.

Лёд над головой поёт низко. Корпус дышит успокоенно. «Ахерон» идёт по краю окна, где мир не ломается, а гнётся.

В кармане куртки что-то шевелится. Майк засовывает пальцы и вынимает металл. Закладка. Холодная. Узкая. На краю – те самые буквы. Под острым светом добавлена новая точка, которой раньше не было.

Он дышит и закрывает ладонь.

– Мы запомнили, – говорит он тихо.

Ответ приходит сразу. Слово, которое уже нельзя не слышать.

Имя ребёнка, которого он не знает.

-–

Майк сидит у панели, а пальцы всё ещё помнят чужое тепло. В глазах – склад тёмных полок и лунный квадрат на полу. В ушах – ровный воздух отсеков. В груди – пустота, в которую упало имя.

– Ты с нами, – говорит Лейла. – Держись.

– С вами, – отвечает он.

Ноа слушает, как «Скиф» перестраивает сетку вдалеке. Кац заносит в таблицу новую терминологию, новая «ось» у чужих и их «вехи». Ким закрывает одну из петлей охлаждения, экономя проценты. Джилл ставит чехол с линзой на мягкую подставку и прикрывает его тканью. Дойл проверяет сети у дверей. Харрисон убирает карточки в прозрачный конверт.

Эванс стоит у пульта и смотрит на всех.

– Мы дожили до края окна, – говорит он спокойно. – Дальше – темно.

– Мы привыкли, – шепчет Лейла.

Голос сквозь металл возвращается ещё раз. На этот раз – только для Майка. Как будто человек подошёл вплотную и сказал на ухо.

Шёпот. То же имя. Те же мягкие буквы.

Он слышит его и не знает, кого зовёт.

И от этого становится действительно темно.

Эпизод 7. Песок и имя Тринити

Имя ребёнка звенит в голове у Майка, как игла. Он повторяет его про себя и гасит шёпот. В отсеке пахнет озоном и мокрой резиной, красный свет мигает размеренно. Сверху поёт лёд, будто кто-то ведёт ножом по стеклу.

– Дыши, – шепчет Лейла, не поднимая глаз от глубины. – Мы идём по краю.

Якорь у плеча упрямо тёплый. Внешнее кольцо шуршит ровно, но срывается короткими «зубцами». Ноа слушает воду и морщит лоб. На ленте шум бросает новые петли, как будто сам океан учится.

– Рой сменил алгоритм, – тихо говорит он. – Карта шума больше не держится. Мои метки плывут.

– У них новый мозг, – бурчит Дойл. – Или кто-то им шепчет.

– Не тратим злость, – ровно отвечает Эванс. – Майк, привязка к июлю сорок пятого. Грозовой фон. Нам нужен Нью-Мексико и полевой склад.

Майк кивает. Он отодвигает имя в сторону и открывает вторую шкалу. Радиофон приходит, как старое радио: треск, дальний свист, крупные волны статики. Где-то выше ходит гроза, и её низкий бас ложится на числа.

– Буря играет за нас, – шепчет он. – По ней можно попасть в ночь перед хлопком.

– В окно, – говорит Лейла. – Но сначала уйдём из этого кармана.

Над бортом проходит глухая тень. Лёд трещит короткой нотой и слипается. «Скиф» не уходит, он держится в полкабеля. Ноа подмешивает в воду звук далёкого ледяного скольжения. Линии роя скачут, как рыбы в сети.

– Открыли «решётку», – предупреждает он. – Соты вместо зубьев. Захлопнут, если дёрнемся.

– Без рывков, – отзывается Эванс. – Лейла, нож по краю. Сара, «пустышку» – на мой счёт.

Лейла ведёт лодку вдоль каменного ребра. Корпус поёт тонко, как струна. «Пустышка» уходит в бок и гаснет, оставляя ложный след. Две точки кидаются следом и теряют нюх. Третья висит над ними и думает.

– Дал ему сомнение, – шепчет Ноа и кивает самому себе. – Пройдём.

Они выскальзывают в более тёмный проход. Тишина тянется, как резина. Имя в голове у Майка всё ещё есть. Он накрывает его картой радиофона и нажимает «запомнить».

– Привязка готова, – говорит он. – Июль. Пустыня. Пылевой запах. Башня.

– Пуск, – разрешает Эванс.

Кольца собирают воздух в светлый жгут. Мир сгибается внутрь. Холод становится сухим. Лёд уступает место пыли.

-–

Нью-Мексико дрожит от ветра. Пахнет железом, мокрой пылью и керосином. На горизонте бредут молнии, но гром ленив и далёк. Башня с «Гаджетом» чернеет на пустом фоне, как карандашная отметка на небе.

Майк лежит в тени грузовика и слушает, как хрустит песок под шинной резиной. Лейла рядом, лицо спрятано под козырьком. У неё чужой комбинезон и пропуск с нестыковкой в номере.

– Время, – шепчет она. – До контрольной переклички пятнадцать минут.

– Нам нужен склад с расходниками и щит для списка, – отвечает Майк. – И разговор с человеком, который отвечает за «да» в плохую погоду.

Лейла кивает на светлую полосу палатки связи. Там шумит телефонная линия, и голос меняется каждый час. У входа курит сержант с усталым плечом, у него взгляд того, кто слушает, а не говорит.

– Через него зайдём, – тихо решает она. – Но сначала – следы Пилигрима.

Они обходят по пыльной дуге к полевому складу. Доски скрипят иначе, чем в кино. На дверях свежая краска «No admittance» не успела высохнуть. Внутри коробки и канистры стоят, как домики, между ними узкая тропа к щиту.

Майк видит на столе маленькую жестянку без этикетки. Краска на крышке вздута пузырём, как будто её грели. Рядом лежит металлическая закладка, узкая и холодная даже на жаре. Он не трогает её. Он наклоняется и смотрит на кромку.

На гурте выгравированы два буквы. «TR».

– Его почерк, – шепчет Лейла. – Метки на наших дорожках.

– И ловушка рядом, – отвечает Майк. – Банка с порошком. Покрасит руки и пропуска. Сержант увидит – и мы не пройдём.

Он не берёт банку. Он берёт куском ткани и аккуратно накрывает крышку. Лейла одновременно выкладывает на щит лист с заголовком «Полевая безопасность. Шторм и статический разряд». Текст короткий и деловой. «Дублировать заземление», «увести наблюдателей за линию», «остановить открытые лампы при всплеске статики», «право стоп у ведущего инженера».

– Это войдёт, – шепчет она. – Они так привыкли – к бумаге на гвозде.

– Дай второй, – отвечает Майк. – «Чек ветряного фронта перед переносом капсулы». Если порыв выше, чем у ворот, перенос драгоценной штуки откладывается. Иначе унесёт.

Она вешает лист чуть ниже, в «глаза». Краску под него подтирает рукавом. На гвозде уже были дырки. Кто-то раньше вешал подобные.

– Пилигрим знает про «глаза», – тихо говорит Лейла. – Поэтому шёл через сержанта.

– И через ловушку на нас, – добавляет Майк. – Пошли, пока пусто.

Доска под ботинком поёт и срывается. На другом конце склада кто-то высоко кашляет. Сержант у двери слышит и заходит.

– Кто тут, – спрашивает он спокойно. – У нас ночной режим.

Майк не бежит. Он разворачивается лицом и подаёт ему пустую ладонь. На другой руке – папка со штампом «Сейфти». Бумаги настоящие, взятые из их же будущих копий. Он говорит так, как говорят люди, у которых мало сна и много тревоги.

– Сейфти-апдейт от штабной палубы, – произносит он просто. – По грозе и статике. Порвало две линии вчера, люди жаловались на разряды. Просили на гвоздь.

Сержант смотрит на список, а не на лица. Это правильный сержант. Он делает шаг к щиту, читает «право стоп», хмурится, но кивает.

– Принято, – говорит он. – Я люблю, когда бумага говорит раньше начальства.

Он поворачивается к жестянке на столе и сразу замечает ткань. Он поднимает край, видит порошок и застывает на секунду. Он тоже знает такие «шутки».

– Кто положил, – он не смотрит на них.

– Вы сами найдёте, – отвечает Лейла мягко. – Мы – бумажные. Нам важнее гвоздь.

Сержант поджимает губы и закрывает банку в ящик. Этого хватает, чтобы не сработала метка на их руках. Он машет в сторону входа.

– Идите к связи, – говорит он. – Там сегодня людей не хватает. Погодой заняты.

Они выходят вместе с ним. Пыль медленно садится на ботинки. Гром вдалеке лениво отвечает. Башня тянется к небу, как позвоночник старого зверя.

-–

Связная палатка гудит телефоном и дыханием. На столе карта с жирными крестами. У стены стоит короткий деревянный щит с расписанием смен. Рядом висит маленький ламповый прибор, на нём стрелка дрожит на цифре «порыв».

У телефона мужчина с помятой фуражкой, под глазами синяки. Он делает пометки простым карандашом и чешет щеку беззвучно. Это человек, который говорит «да» или «нет» не по настроению, а по бумаге.

– Со штормом хуже, чем вчера, – докладывает он в трубку. – Перенос доверим людям из оптики. Командиру – потом.

Майк слушает его голос и ловит ритм. Здесь нужна одна фраза, не больше. Он вытягивает из папки лист ««ветряной чек» и ставит перед ним.

– У вас нет этого пункта, – говорит он спокойно. – Он экономит пять минут и один спину.