Зеркальный образ

– А погадай мне на картах!

Тася вздрогнула и, забыв о любимом виде спорта, медленно повернулась ко мне, побледневшая так, что мне стало страшно. Я в самом деле испугался, что ей сделалось плохо и вскочил уже, чтобы помочь, но Тася остановила меня взмахом руки и просипела, будто ей не хватало воздуха:

– Я никогда… Слышишь?.. Я никогда не буду тебе гадать.

После этого она вновь развернулась к экрану, и через пару минут снова издавала ликующие, отчаянные, изумленные и прочие, в зависимости от ситуации на льду, звуки. Я же сидел как пришибленный. Я ничего не мог понять. Я чувствовал себя полнейшим идиотом. И было почему-то очень-очень стыдно. Если бы не поздний час и не близкое к нулю знание священного города, я бы, наверное, схватил сумку и помчался на автовокзал, чтобы ехать в аэропорт. Но я влил в себя полстакана вискаря и остался. А утром Тася дала мне карты.

Они были не новые, но очень красивые, словно маленькие картины. Как я узнал позднее, это были современные, конечно же, типографского изготовления недорогие карты, но сделанные «по мотивам» колоды Висконти-Сфорца, так называемых «старомиланских» карт, которые рисовались в средние века вручную и которых на сегодняшний день в музеях мира осталось менее трехсот штук. Карты лежали в малиновом бархатном мешочке, затянутом желтым шнурком, и когда Тася протянула мне этот мешочек, ничего не понял вначале.

– Я дарю их тебе, – сказала она. – Их нужно дарить, так будет правильно.

– Что это? – взялся я за шнурок.

– Постой, – накрыла мою ладонь своей Тася. – Откроешь потом, дома. Пусть они к тебе немного привыкнут.

А потом она и сказала мне, что пока я ничего в Таро не смыслю, мне нужно просто знакомиться с картами: перебирать их, рассматривать. И, как она тогда сказала, «ловить ассоциации», поскольку первое впечатление очень часто и есть самое верное.

– Пока ты не знаешь общепринятых значений, тебе нужно придумать… нет, не придумать, а уловить, почувствовать свои. Эти карты – не мертвые картонки. Они все чувствуют, и они говорят. Нужно только суметь их услышать. В Таро это самое главное. Потом, если захочешь, ты прочтешь и узнаешь каноны. Но интуиция, внутренний голос, чутье должны всегда оставаться на первом месте. Карты – не истина, они лишь проводник между тобой и ею.

– Суметь услышать… – повторил тогда я. И подумал, что это нужно не для одних только карт. Многие неприятности и ссоры, несчастья и беды случаются как раз из-за того, что мы не умеем слушать. Не хотим услышать.

Того, что я услышал пять лет назад от Тамары, я уж точно слышать не хотел. И никакое умение тут бы помочь не могло. Да, это про то, что она меня бросает. Но не только. С этим еще как-то можно смириться, понять, как говорится, простить и все такое. Все мы люди, чувства приходят и уходят, а страдать всю жизнь с нелюбимым, когда сердце занято другим, – это разновидность мазохизма и никому не нужное самопожертвование. Лучше сразу расставить все точки над i, не мучить друг друга и расстаться если не друзьями, то уж не врагами точно. Да, все правильно, все верно, я обеими руками «за». И я бы, наверное, тоже все понял, принял и простил. Но есть на свете такое, чего простить нельзя. По крайней мере я не смог. Томка убила нашего ребенка. Нашу неродившуюся дочь. Теперь, когда мои глаза не зашорены любовью к этой… женщине, я ничуть не поражаюсь, что она это сделала. Но я до сих пор не могу понять, зачем она мне это сказала. Ну, ушла бы к своему Серунчику и ушла (она его так называла, я слышал, Сергу-уунчик, мягко проглатывая «г»). Гелий, прости, бла-бла-бла, я полюбила другого и, бла-бла-бла, жить без него не могу. Отпусти, умоляю, меня, бла-бладину такую! И ведь я отпустил. Не так, правда, как делают это настоящие мужчины в романах. Хотя они там, в романах, настоящие-то, чаще всего убивают изменщицу с ее хахалем, да и смотрят опять стальным взглядом в манящую даль. Я же никого убивать не стал, а совершенно непристойно поистерил, взывая к совести любимой, к ведьтыжеобещалалюбитьвечно и намжебылотакхорошовместе. А уже потом, совсем-совсем потом, после нарезания кругов по городу и ночевки у друга, был пусть и не стальной, а скорее, клюквенно-морсный – такой же красный, мокрый и кислый – взгляд, устремленный не в даль, а в пол, и жалкий лепет о том, что да, я все понимаю, конечно же ты вправе, а я нет, и что, может быть, все-таки… В общем, как бы то ни было, но я же ее отпустил. Да и куда бы я делся! И вот уже после всего этого, уже на следующий даже день, пакуя чемоданы и сумки, которые мною же и полагались быть доставленными к вокзалу (Серунчик жил в другом городе и сокровище свое узрел во время одной из командировок, оценив его по достоинству в двух других)… Черт, у меня до сих пор не поворачивается язык повторить то, что она тогда сказала!.. В общем, собираясь на встречу со своей теперьужеточнонастоящей любовью, Томка как бы между делом призналась:

– Шарик, а у нас бы с тобой была дочка. Но Сережа хочет своего ребенка, и я сделала аборт.

Вещи к такси она таскала сама, матеря меня отборно и красочно. А я тогда впервые послал матом ее. Свою любимую! Я! Который в принципе ненавидел материться. Но тогда это вырвалось у меня легко и естественно, я не сразу и осознал, что именно произнес. И когда понял, мне не было стыдно. Просто есть вещи, которые нельзя говорить по-другому. Не в смысле запрещено, а в смысле невозможно. Те слова, что я тогда выпалил, предназначены для подобных случаев, словно «Горько!» после свадебного тоста. Да и, в принципе, в ту минуту она уже не была мне любимой. Она уже была мне врагом.

Да, я ненавидел их обоих – ту, кто убил мою дочь и того, кто заставил ее это сделать. Но его, наверное, все-таки больше, ведь он еще отнял и мою любовь… Смешно, но сейчас я ему даже благодарен за это. Но только за это. Смерть моего неродившегося ребенка я им не прощу никогда. Пусть кто угодно говорит, что нерождение – это не есть смерть. Сладко бы они об этом вещали, если бы им тоже не дали родиться.

Через два года Серунчик застрелился. Он был военным, так что сделал это из табельного пистолета. Когда я об этом услышал, признаюсь, меня охватило злорадство. И тогда же я подумал, что, возможно, уведя от меня Томку, Сергей сделал доброе дело. Что он меня, может быть, спас от подобного исхода.

Вспомнив эту смерть, я невольно вспомнил и другую. Наверное, все в нашей жизни связано в такой прочный узел, что мы даже не видим его, настолько он плотен. Буквально за день до того, как моя бывшая теща написала мне… Да, она даже после нашего развода с Тамарой еще года три писала мне письма, добрая деревенская женщина. Кстати, Томка была ей не родной, они с мужем, которого я уже не застал, взяли ее из дома малютки. Да и странно было бы, если бы у такой славной матери родилось бы такое вот… В общем, она написала мне, что Сергей застрелился, а за день до этого был день рождения Таси. Я, как обычно, зашел в социальную сеть, открыл Тасину страничку и стал писать ей сообщение. Что-то стандартное, типа «желаю здоровья, счастья…», а еще приписал, чтобы приезжала в гости, благо я теперь человек свободный и она может не бояться, что ее тут встретят ревнивыми взглядами. Что-то еще в том же духе, с потугами на юмор… И тут мой взгляд уловил нечто странное. Точнее, я сразу, как зашел на Тасину страничку, все увидел, но тогда ни мое сознание, ни его «подкорковая» часть на это не среагировали. А теперь я вдруг осознал, что фото плачущей поминальной свечи как-то не вяжется с именинными поздравлениями. Я стал читать запись на «стене» и почувствовал, как холодеет у меня внутри, будто я проглотил ломоть полярной ночи. Тасина дочка писала поздравление маме. Только адресовано оно было на небеса. Оказалось, Тася умерла почти уже год назад. Неожиданно, непредсказуемо, нелепо… Издав стон, я удалил поздравление, которое не успел еще, к счастью, отправить. Впрочем, какое там счастье… Это был шок. И, конечно же, я вспомнил подаренные карты. Тут же мелькнула мысль: потому и подарила, что знала уже, от них же и знала, что они больше будут ей не нужны. Не спорю, это была идиотская мысль. И времени с моей поездки прошло достаточно много, и наверняка у Таси была не единственная колода. И все же, все же, все же…

Вот так, вслед за страшным известием о смерти очень хорошего человека пришла весть о самоубийстве того, кого я ненавидел. Была ли в этом какая-то связь? Теперь-то я почти уверен, что такие знаки случайными не бывают.

А тогда меня вдруг жахнуло мыслью… Мне пришло в голову, что за свою жизнь по-настоящему, безоговорочно, я ненавидел только двух человек: пьяного водителя, убившего моих родителей и Серунчика, забравшего все остальное. И вот теперь они оба мертвы – первого через год сожрал рак, а второй засадил себе в голову пулю. Или куда он ее там засадил… И я подумал: а что если их убила моя ненависть?.. Казалось бы, а как же Томка? Ведь я ее тоже ненавидел. Но, как уже и сказал, наверное, все же не так сильно, как этих. Наверное, какие-то крупицы, песчинки, пылинки былой любви не дали механизму ненависти развить убойную силу. Впрочем, я точно не знаю, жива ли Тамара. До меня долетел как-то слух, что она спилась, чуть ли не бомжует, но больше я о ней ничего не слышал, а специально что-то узнавать даже и не собирался.

Зато я вспомнил кое-что еще. Я ненавидел уродливую общагу, в которой жил около года, учась в универе, и ее вскоре снесли. Я очень не любил свою первую работу, и предприятие сначала обанкротилось, а потом и вовсе прекратило существование. И даже ненавистное дерево, росшее под окнами моей прошлой квартиры, которое заслоняло мне свет, а однажды, в ураган, выбило стекла, – и то спилили. Да, дерево мешало не только мне, общага давно просилась на снос, а предприятия в те годы банкротились пачками. Но тем не менее, но все же!.. Что, если моя нелюбовь, моя ненависть действительно имела разрушительную силу? Тогда будь осторожнее, город Красотинск! Похоже, я маг. Не надо меня злить – уничтожу.

Маг, маг!.. А что говорит о «Маге» Таро? Его карта означает волю, мастерство, способность рисковать, веря в свои силы. Ничего не желать и не делать почти так же ужасно, как желать и творить зло.

Верить в свои силы – вот что действительно важно. Независимо ни от каких карт, всегда и везде.

Что касается моих ассоциаций, они следующие. Изображенный на карте колдующий за длинным столиком, одетый в красное Маг задумчивый, даже грустный. Он немолод, но и вовсе не стар. Если хорошо приглядеться, ему нет и пятидесяти. Тридцать восемь? Почему бы и нет. Почему бы и впрямь нам не быть с ним похожими?

Но если я и в самом деле маг, то выходит, что я – маг-разрушитель. Мое оружие, мой волшебный посох – это ненависть. Получается, мне нужно верить в свои силы, чтобы крушить все подряд, убивать?.. Как-то это, если честно, не весело. Хорошо, пусть эта способность будет для защиты, которая никогда не помешает. Но если во мне и впрямь имеются магические способности, то неплохо бы уметь их обращать и для добрых дел. Дедом Морозом я, конечно, быть не собирался, но почему и не помочь тому, кому плохо? Не знаю, снять, например, силой мысли зубную боль или кошку с дерева. Только ведь для такой магии ненависть как инструмент не годится. Тут, скорее, нужно противоположное чувство – любовь. А любить я себе пять лет назад запретил, чтобы не было опять «мучительно больно». Но вот только любовь эта, будь она неладна, моих запретов, похоже, устала бояться.

Я снова посмотрел на девушку с каре. Да нет же, я и не переставал на нее смотреть, просто мысли унеслись «по волнам памяти». Но сейчас я вернулся из прошлого, и мой взгляд стал осмысленным. А та, которой я откровенно уже любовался, будто что-то почувствовав, резко повернулась и перехватила мой взгляд. У нее были зеленые глаза!.. Вряд ли мы смотрели друг на друга дольше секунды, но мне хватило и это мига, чтобы убедиться: моя пятилетняя крепость рухнула. Я на самом деле влюбился.

Это было плохо. Нет, это было ужасно! Я реально испугался того, что со мной случилось. Я не хотел повторения кошмара.

«А ну прекрати нытье! – проснулся вдруг внутренний голос. – Кошмарно! Плохо! Ужасно! Что за трагедию ты тут ломаешь? И перед кем?.. Почему ты решил, что единственный случай – это приговор на всю жизнь? Если бы любовь несла только боль, если бы все возводили против нее стены, что стало бы с человечеством, ты подумал? Откуда бы взялись составляющие его человеки?.. Ты ведь только что хотел получить инструмент для «доброй магии». И вот его тебе дали, а ты вопишь: кошмар! караул! Но тогда никакой ты не маг, и даже не шут, а просто слюнтяй и придурок».

Голос вдруг замолчал. В самом деле, я будто реально почуял это молчание. Оно словно ждало моего решения, давало мне пространство для шага, который – я уже сознавал это – должен был совершить.

Я вспомнил советы Мага из карт Таро. Верить в свои силы… Ничего не желать и не делать – ужасно…

Что ж, Гелий, поверь в себя и действуй. Не обязательно разрушать города. Попробуй для разнообразия что-то создать.

Глава 2. Верховная Жрица

Есть у меня недостаток – я стеснительный. Особенно в отношениях с женщинами. Вот понравится мне девушка, но пока я думаю, как к ней подойди, заговорить, пока решаюсь, ее уже и след простыл. Так и в этот раз, с моей блондиночкой. Думал, приедем, выйдем из автобуса, я подойду: «Привет, я теперь ваш новый коллега», представлюсь, слово за слово, так и познакомимся. Но тут же стал сомневаться; я ведь пока не коллега, вдруг меня еще не возьмут? И потом, что значит коллега? Я устраиваюсь в айтишное управление программистом, а где и кем работает моя зеленоглазочка – понятия не имею. Вдруг она какая-нибудь большая начальница, а я к ней в коллеги набиваюсь. Или, наоборот, уборщица… Впрочем, ну и что, если уборщица? Сразу разлюблю? Тьфу, не в этом же дело! А большие начальники вообще на маршрутках не ездят, у них крутые тачки имеются, а то и вовсе служебные, с водителями.

В общем, пока я менжевался, блондинка с соседкой вышли из автобуса. Между прочим, моя красавица оказалась очень высокой, не сильно, думаю, ниже меня, а ведь во мне метр восемьдесят три. Мне очень нравятся высокие женщины. Хотя дело не в росте; главное, чтобы в женщине была изюминка, нечто такое, не всегда осознаваемое, что делает ее особенной, неотразимой. Зеленоглазка ее точно имела. А еще она была удивительно стройной. Я бросился ее догонять, но меня тормознул водитель:

– А платить кто будет?

Только сейчас я расчухал, что до сих пор держу в руке мелочь; собрался ведь передать, когда сел, но увидел ее – и все из головы вылетело. Я извинился, ссыпал деньги в ладонь водителя и выскочил. Девушки уже открывали дверь проходной. Я бросился за ними, ворвался внутрь и конечно бы догнал, если бы не очередное препятствие – турникеты, словно в метро. Идущий на работу народ и впрямь как в метро прикладывал к ним какие-то карточки и лишь после этого, мигнув зеленым, турникет открывался. Разумеется, я понял, что прикладывают они не проездную карту, а пропуск, но у меня-то его не было!

Между тем это стало не только досадным препятствием, помешавшим мне догнать блондинку, но и реальной проблемой, в самом буквальном смысле закрывающей мне путь к будущей работе. Охранник, увидевший, как я, глядя на турникеты, оторопело моргаю, подошел и спросил, в чем дело.

– Мне на работу устраиваться, а тут… Вы меня пропустите?

– Вон там, – ткнул охранник на дверь сбоку от входа, – бюро пропусков. Получите временный пропуск, если вам и правда назначено.

Лишь теперь я вспомнил, что когда в последний раз созванивался с будущим начальником, он сказал, что выпишет пропуск, который я должен получить в бюро пропусков. Но я умудрился и это забыть. Интересно, я так поглупел от любви, от северного холода или из-за очередных происков Красотинска? Решив, что поумнеть стоило бы уже в самое ближайшее время – дураков без протекции редко берут в программисты, – я направился в бюро пропусков, где после внимательного изучения паспорта мне выдали желтую картонку с надписью «Временный пропуск», моими ФИО и служебными отметками. Благосклонно кивнув, увидев это приобретение, охранник пропустил меня через вертушку рядом со своей застекленной кабинкой.

Когда-то, в пятидесятые, в Красотинске построили не просто ГОК, а целый ГМК – горно-металлургический комплекс, где кроме обогатительной фабрики присутствовало и металлургическое производство. Но в девяностые плавильный и еще пару цехов закрыли, людей сократили, в итоге и сам Красотинск «похудел» на треть. Но все равно Красотинский ГОК занимал большую площадь, почти как второй город, в котором даже ходили автобусы, большие, не очень новые, но вполне добротные и чистые. У них тоже были номерные маршруты, нужный опять оказался «единицей», что вселило в меня добрые надежды. Число цели – лучше и не придумаешь. Но, когда я уже ехал по комбинату в автобусе, настроение резко испортилось. Я лишь теперь осознал реальную огромность ГОКа и отчетливо понял, что найти здесь мою любимую куда невозможнее, чем пресловутую иголку в сене. Надеяться на то, что мы и впрямь окажемся коллегами, я, конечно, не перестал, но шанс этот мой рассудочно-трезвый остаток сознания безжалостно уронил к самому плинтусу. И выдал отчетливое понимание: познакомиться с моей стройной «зазнобой» я могу только в маршрутке. Что ж, и это не мало.

Управление, где я планировал получить место, называлось Расчетно-информационным, сокращенно РИУ. Почти Рио, невольно подумал я, и, как оказалось, не я один. Моих будущих коллег, как и меня впоследствии, многие называли «бразильцами». А первым, что спросил у меня на собеседовании будущий начальник, было не еврей ли я.

– Почему? – растерялся я, ожидая совсем других вопросов.

– Лакин Гелий Аркадьевич, – ответил начальник, глядя в мои документы. – Подозрительно как-то.

Говоря откровенно, я и сам толком не знал, какой я национальности. В детстве это вопрос не возникал, а потом, когда погибли родители, а вскоре умерла и бабушка, спросить было не у кого. Заводить подобные разговоры с двоюродной теткой и ее вечно угрюмым мужем, у которых я жил три последних школьных года, мне даже в голову не приходило. Одевали, кормили, включая и время учебы в универе – и на том спасибо, причем искреннее и огромное. Денежные траты я им, правда, потом с лихвой восполнил, но виделся с ними после учебы раза три максимум, чаще не было желания с обеих сторон. Какие уж тут расспросы о происхождении.

Так что я не знал, что ответить будущему начальнику – ярко-рыжему, начинающему лысеть крупному дядьке лет сорока пяти. Звали его Юрий Юрьевич, а фамилию я, признаться, забыл.

Тут мне вспомнилась моя поездка в Израиль, и я непонятно зачем ляпнул:

– Ну, может, немного. А это имеет значение?

– Нет, – коротко бросил Ю-ю (как я мысленно его окрестил, опять попав в точку – так за глаза его подчиненные и называли) и продолжил изучать документы. Затем резко их оттолкнул и сказал: – В бездну! – Понятно, я упал духом, собираясь уже высказать все, что думаю по этому поводу, но он пояснил: – Что на них смотреть? Ну, работал ты там-то и там-то, ну получил первую категорию. Так это было там-то и там-то, а не у меня. Вот я сам погляжу, кто ты такой, тогда и посмотрим. А пока – программист-стажер на три месяца с минимальным окладом.

– Ты мне вообще-то другое по телефону обещал, – обнаглев от неожиданности, не стал я с ним особо любезничать. В конце концов, он тоже мне «тыкал», да и старше меня не на много.

Ю-ю, похоже, это даже понравилось. Он коротко хохотнул и сказал:

– Тебе послышалось. У нас тут связь не очень, искажает. – Затем помолчал, поправил галстук и взглянул на меня исподлобья: – Я свои обещания выполняю. Только не собираюсь платить первому встречному с улицы. Пусть он даже Гений, а не Гелий. Покажешь себя за три месяца – тогда и вспомним тот разговор. Не нравится такой расклад – в бездну! – двинул он ко мне документы.

– Нравится, – буркнул я, в глубине души соглашаясь с его логикой. Мне лишь не понравилось, что он не сказал этого сразу. Хитрый жук. Видать, боялся тогда спугнуть, решив, что когда человек уже настроился, свыкся с мыслью и приехал в такую даль – отказаться будет сложнее. Психолог хренов. Еще неизвестно, кто из нас еврей.

В тот день поработать мне так и не довелось. Я даже толком не успел познакомиться с будущими коллегами. Ю-ю привел меня в какой-то тесный кабинет, где сердито гудели, как потревоженные пчелы, около десятка разновозрастных теток, и я было начал впадать в панику. Он обозвал их какой-то оспой (как позже выяснилось, ОПСоп – Отдел программного сопровождения), на что тетки не обиделись, но гудеть перестали, уставившись на меня любопытно-плотоядными взглядами. Ю-ю же схватил меня за руку и потащил в смежный с этим кабинет – совсем уже крохотный, как грузовой лифт, где стояли впритык два стола. Один оказался свободен, а за вторым сидела девушка лет тридцати с классически красивым лицом, почти как у Одри Хепберн, но несколько укрупненным, и длинными темными волосами с вкраплением ярких зеленых и малиновых прядей. Девушка читала «Норвежский лес» Харуки Мураками и даже при виде начальника не стала прятать книгу, лишь закрыла ее, заложив страницу конфетным фантиком, и подняла красивый томный взгляд.

– Уволю, – сказал Ю-ю, затем повернулся ко мне и некультурно ткнул в ее сторону пальцем: – Ольга Александровна Тета́кова, хозяйка этих хором. Ну и как бы твоя теперь непосредственная начальница.

– Ого! – оживилась Ольга Александровна. – Наконец-то разродились. Что за хрен?

– Ольга! – рыкнул начальник. – Я тебя точно уволю!

– Не-а, – равнодушным тоном ответила та, а Ю-ю уже тащил меня из кабинета.

– Она нормальная, – сказал он уже в коридоре. – И программист от бога. Только слегка эксцентричная. Привыкнешь.

Потом он отвел меня в Отдел кадров, сдал с рук на руки оформляющей прием на работу сотруднице – и началась у меня трудоустройная карусель до самого конца дня. Дело в том, что помимо заполнения различных бумажек в самом Отделе кадров, мне пришлось пройти три инструктажа (по технике безопасности, противопожарный и еще один, связанный со спецификой деятельности ГОКа), пообщаться со службой безопасности, сфотографироваться на постоянный пропуск, заключить договор с представителем банка об открытии зарплатного счета… И поскольку, как я уже говорил, комбинат был огромен, а нужные мне подразделения отстояли порой друг от друга столь далеко, что приходилось пользоваться внутренними автобусами, то на все про все у меня и ушел остаток рабочего дня. Я даже пообедать толком не успел, перекусил наскоро пирожками с чаем в буфете.

Вернувшись в гостиницу, я рухнул с гудящих ног на застеленную бежевым покрывалом кровать. Хорошо еще, что заставил себя завернуть перед этим в магазин и купил колбасы, сыра, воды, а то ведь сил, чтобы сходить в гостиничный ресторан, могло и не хватить. Да и дорого это для меня, денег осталось не так много, до первой зарплаты, как до Юпитера, а ведь еще нужно квартиру снимать. И чем скорее, тем лучше, потому что гостиница выдоит из меня остатки финансов влет, и что мне останется – пятку сосать? Или сразу у новых коллег побираться? Нет, это не дело. И я решил, что полежу еще пять минут и открою ноутбук, пошарю по местным сайтам с объявлениями о сдаче жилья. Подумав об этом, я блаженно расслабился… и заснул.

Проснулся я в семь утра. В животе урчало так, что этот звук меня, наверное, и разбудил. Я ведь накануне так и не поужинал, да и обед назвать обедом было сложно.

Что ж, купленные на ужин продукты вполне сгодились и для завтрака. И у меня еще осталась уйма времени до автобуса. Я открыл было ноут, чтобы поискать все же квартиру, но сразу и передумал. Решил поговорить об этом на работе. Местные всяко уж знали, что у них тут с жильем, могли посоветовать что-нибудь дельное. Кто знает, может, вообще кто-то из моих коллег сдает квартиру.

А еще я понимал же, что хитрю, сам себе пытаюсь мозги запудрить. Ведь я уже придумал, на что потратить случайно выпавшее свободное время. Нужно пойти к остановке восемнадцатой маршрутки, сесть в нее и, набравшись смелости, заговорить с прекрасной блондинкой. Потому что влюбленность моя ничуть не прошла. Напротив, мне всю ночь снилась зеленоглазка. И почему-то все время в автобусе. Впрочем, вне его я ее почти и не видел.

Не знаю, зачем я, собственно, себя уговаривал, ведь сделать это казалось таким логичным. Но внутренний голос почему-то твердил: «Не делай этого, будет хуже». Интересно, хуже, чем что? Чем я вот так бесцельно сижу и страдаю?.. А ну-ка, что скажет Таро?

Я достал заветный бархатный мешочек, вынул карты, отделил старшие арканы от младших и тщательно перетасовал. Раскинул веером. Первую карту вытянул на то, чтобы идти на восемнадцатую маршрутку. Это был «Отшельник». Негативная характеристика. Плохо. Неужели внутренний голос прав? Уже ни на что не рассчитывая, вытащил карту на то, чтобы не ходить. «Повешенный». Тоже негатив. Но у какой карты он больше? Я забыл.