Зеркальный образ

Я пришел в себя лежащим навзничь. Абсолютно голый, мокрый от пота, с вынутым мозгом, с выдранным сердцем. Вместо них – вонючие испражнения.

Ирина уже заканчивала одеваться.

– Так что, оставить ножи или забрать? – усмехнулась она.

– Оставить… – прошептал я.

Разумеется, оставить. Нужно же мне будет чем-то себя убить!

Потом я осознал вдруг, что стою на пронизывающем ветру, прислонившись к стене какого-то здания. Я был одет, но почему-то без шапки… «Так же как все, как все, как все…» – застучали в мозгу слова старой песни. В каком еще мозгу? У меня же нет мозга…

А надо мной вовсю измывался ночной город. Он щерился черными окнами спящих квартир, скабрезно подмигивал желтыми бельмами светофоров, тряс в пароксизме хохота ветками замерзших деревьев, гудел проводами, свистел и шипел изредка проносящимися автомобилями.

– Заткнись, сволочь! – процедил я сквозь мертвые от холода губы. Или они уже были мертвыми от смерти? Может мне все-таки хватило решимости?.. Нет, сердце ухало мерзкими упругими толчками. Толчки, толчки, толчки!.. – А-аа! – хрипло завопил я, силясь перекричать саму жизнь, но обращаясь по-прежнему к городу: – Я бы уничтожил тебя! Я так желаю тебя ненавидеть! Но ты сумел себя защитить! Ты прикрылся моей любимой! Я не могу ненавидеть то, что дало мне эту любовь!.. Слышишь, ты, каменный прыщ на жопе Земли! Ты жалкий трус и ублюдок! Я хочу тебя ненавидеть, но я благодарен тебе!

А потом я почувствовал, как за мной задрожала стена. Она мелко тряслась, будто заходясь в тупой злобе. Стало так жутко, что я прыгнул вперед. Поскользнулся, упал вниз лицом, быстро перевернулся на спину, отчетливо представляя, как рушится на меня расколотое гневом города здание.

Но на меня ничего не рухнуло. И враз прекратился ветер. Уши забило такой тишиной, что я вновь понадеялся было, что умер.

Оказалось, я бродил совсем рядом от дома. Уже возле дверей квартиры невольно глянул туда, где сегодня корячилась Жанна, и поднялся. В том самом месте, где я застал в странной позе больную девчонку, стена была оклеена скотчем. Широкие бежевые полосы в несколько слоев украшали ее и крест-накрест, и просто поперек лишь на одном участке, размером, что в высоту, что в ширину примерно с дверь.

«А может, ей правда чудилась дверь? – подумал я. – Может, она не толкала стену, а не давала открыться той двери?» Тут я вспомнил, как только что дрожала за моей спиной, словно трясясь от гнева, другая стена и, перепрыгивая через ступеньки, бросился домой. Повключал везде свет и рухнул как подкошенный на смятую, до сих пор пахнущую влажным грехом постель.

Утром я пошел на «единицу». Я не смог бы глядеть на Ленту, не выдержал бы ее взгляда, улыбки. Мне было плохо не видеть ее, но увидеть ее было бы страшно. Я внушил себе, что она сразу бы все поняла. Ну конечно! У меня же не лицо, а зеркало, как сказала Инна. Вот она-то бы точно все по нему углядела. Я словно наяву представил ее ухмыляющееся в откровенной издевке лицо, будто услышал ехидное: «Вот и молодец, так и надо. Давай теперь со мной. Ну ее, эту Ленту! У нее муж и трое детей». По-моему я начал сходить с ума. Какие еще трое детей?.. Трое мужей. То есть, тьфу, двое. Бывший и тот, который не муж.

Я зарычал в бессильной злобе на себя. Все было так хорошо! Почему я все испортил? Все опоганил и опошлил!..

«А ну-ка тихо! – рявкнул вдруг внутренний голос. Долго же он пропадал… – Я не пропадал, я угорал над твоими ужимками. Знаешь, ты очень похож на макаку. Может, я и впрямь чего-то не знаю? Хотя макаки столько не живут. Или ты долгожитель?.. Чего мне надо? А все того же. Чтобы ты перестал питаться собой. От тебя скоро уши останутся, потому что до них не достать. Прекращай себя грызть! Слышишь, ты, идиот? Что ты там опять испортил? Ах, все! Ну надо же, какой ты мастер. И мужа Ленте тоже ты сосватал? Не ты?.. А чего же так оплошал? И дочку ей не ты родил, и мужа ей не ты нашел. Непорядок. Конечно, ты во всем виноват. Ошибся я, прости. Давай вернемся. Где там у нас ножичек? По горлышку – чик, и порядочек. И наш Дирижаблик уносится ввысь. Иже еси на небеси. Лепота!»

Мне очень хотелось придушить свой внутренний голос. Но он, зараза, выбрал удобное место для проживания. А излагал сейчас сущую правду. За что же его душить?

Я уже говорил, что беда не приходит одна? Не говорил? Так вот, не приходит. Только я вошел в кабинет, как Ольга, не здороваясь, бросилась ко мне:

– Гелиос! Ты что натворил?

Я впал в ступор, лихорадочно соображая, что из того, что я действительно натворил, годится в качестве ответа Ольге. Ничего не придумав, я спросил:

– А что? Компьютер вчера забыл выключить?

– Скорее, голову забыл включить. Еще при рождении.

– При рождении я не умел.

– И до сих пор не научился.

– Да что случилось-то, скажи! У меня уже подмышки мокрые.

– Хорошо, не трусы. Но скоро, думаю, будут. Ю-ю сейчас прилетал. В страшном гневе. Пыхал огнем.

– А я-то при чем?

– Так в гневе-то он на тебя. Сказал: придет – уволю. Может, уже уволил. Обидно будет. Ты потешный.

– Чего это я потешный? – разозлился вдруг я. – Ты на себя посмотри!

– А ты, блин, скачи галопом к Ю-ю! Что, не въехал еще, что это не шутки?

И я поскакал. Правда, мне было совсем не страшно. Потому что я был страшно зол. Не хватало проблем, так на́ тебе еще ПМС у Юрия, чтоб его, Юрьевича! Как, кстати, его фамилия? Так ведь и не вспомнил.

– Посидел на моей шее?! – завопил тот, едва я к нему вошел. – Хорош, насиделся! В бездну!

Точно. Фамилия Ю-ю – Сошеев. Типа, нах со моей шеи! Настроение у меня сразу улучшилось. Я сел на один из стульев возле начальственного стола и тихо-мирно произнес:

– Здравствуй, Юрий Юрьевич. Ты чего же так орешь? Как там у Филатова?.. «Али каша подгорела, али студень не хорош?»

– Я тебе сейчас покажу студень! Я тебе сейчас дам кашу! – подскочил красный – страшно даже, далеко ли до инсульта в его возрасте – Сошеев.

– Спасибо, я сыт. Так в чем все-таки дело?

– А в том, – подбежал и завис надо мной гневным укором Ю-ю, – что крутить на рабочем столе шашни я не позволю!

– Не понял… – искренне удивился я. Допустим, Сошееву доложили о моем походе в юротдел. Кто? Ольга вряд ли, она сама в непонятках, да и чего бы вдруг? Значит, Инка. Или через нее кто-то. Но, пардон, при чем тут рабочий стол? Я эту мысль дословно и повторил: – При чем тут рабочий стол?

– Ага! – обрадовался Ю-ю. – Значит, остальное правда?

– Подожди, – выставил я руку, чувствуя, что вновь начинаю закипать. – Давай сначала четко сформулируем вопрос. Кто крутил шашни? Когда? С кем? Где?.. Я думаю, все же не на́ рабочем столе. Может быть, на рабочем месте? Или хотя бы за́ рабочим столом?

– Слушай, умник, у меня таких как ты за забором очередь. Выпну, и даже не поморщусь.

– То-то я протиснуться не мог! Думал, что за толпа? А это к тебе очередь. Ну давай, пни. Жопу подставлять?

– Так, Левий, давай по-мужски, – скрипнул зубами Ю-ю и вернулся на место.

– Давай, – серьезно сказал я. – С этого и надо было начинать, а не визжать как баба.

– Но-но!

– Тпру! Приехали. Давай, вываливай. И, кстати, я Гелий.

– Ну и хорошо, – удивился Сошеев. – Я знаю. – Потом он помялся, снова встал, походил взад-вперед по кабинету, опять сел. – Ты к Ольге не лезь, а? Ну чего тебе, баб не хватает?

Теперь вскочил я.

– Ты что, с дуба рухнул? Какая еще Ольга?

– А-александровна, – начал вдруг заикаться Ю-ю. – Т-тетакова.

– Вы все тут, на Севере вашем, мозги себе поотмораживали! Я только и слышу: не лезь к этой, не лезь к той! Они у вас что, под напряжением?

– Как это?

– Ну как… Не влезай – убьет. Юрий Юрьевич, если у тебя все, я пойду, ладно? Работы много.

– Постой-постой, – вскочил и подбежал он ко мне. – Так у тебя с Ольгой – что, ничего?

– Мы дружим. Книжки обсуждаем, песни поем. Бывает, программируем.

– А это?.. – сделал он неприличный жест.

– Юрий Юрьевич! И не стыдно? Взрослый мужчина, лысина вон, пузо…

– А почему тогда Тубурина и Бри… – Он вдруг замолчал, пришлепнув рот ладонью.

– Это за стеночкой которые? Плохо у тебя разведка работает, гражданин начальник. Старое ухо к рассудку глухо. Мой афоризм, дарю.

– Ну я им!.. – затряс Сошеев кулаком. – Ну они и полетят у меня, старые перечницы!

– Так я пойду?

– Иди, Левий, иди. Спасибо за работу, премию выпишу.

Я шел от него и чуть не ржал вслух. Ю-ю влюбился в Ольгу! И приревновал ее ко мне! Это же надо, какие тут страсти!.. Впрочем, Юрия Юрьевича все-таки жаль. Ольга замужем, у нее дочь… Настроение у меня опять скатилось в ноль. Почему нам с Ю-ю так не везет? Кругом эти мужья. И Сошеева не спасает даже его положение. Будь ты хоть начальник Управления, хоть даже сам государь император. Как в той песне: «Но что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни один король!»

– Ну! – с порога налетела на меня Ольга. – Уволил?

– Премию выписал.

– Я серьезно! – вдарила она меня в грудь кулаком. – Я ведь переживаю!

– Я серьезно и говорю: обещал выписать премию.

– За что?

– За работу.

– Прекрати издеваться! – замолотила по мне кулаками наставница. – Скотина бездушная!

– Больно же, – отстранился я, выставив руки. – И я даже не знаю, чем тебе помочь. Потому что говорю правду. Я вообще врать не люблю. Да и не умею.

– А чего он тогда разорался? – успокоилась разом Ольга. Я заметил в ней эту особенность – скачкообразно переходить из одного состояния в другое. Такая дискретная девушка. Истинный программист.

– Так ему, видать, захотелось. Ему можно, он начальник. Император всея Ай-Ти.

Кстати, да. Это же карта Таро; нужно глянуть, что за очередной знак мне подан. Я помнил, что «Император» как-то связан с властью, но это было и так очевидно. Остальное из моей обескураженной головы вылетело.

Я открыл программу и выбрал карту «Император». Благообразный белобородый мужчина. Коричневая, в узорах, мантия. Корона – не корона, но что-то похожее на петушиный гребень на голове. Тоже коричневый. В левой руке держава, в правой скипетр. Все честь по чести. Но на Ю-ю не похож. Вон, и волосы длинные, светлые, слегка желтоватые, а не короткие рыжие. Хотя, если убрать бороду, то возраст у него, пожалуй, тот же, что и у Сошеева. Но не Сошеев, нет. Лицо не такое. Не то чтобы умнее, обижать начальника не хочется, но более умудренное, что ли. Сидит, размышляет, как страной править. Это тебе не Управление!

А что со значениями? Ну да, власть и контроль. О! И управление, кстати. Но не в том, разумеется, смысле.

И что же мне Таро посоветует?.. «Наведите порядок. Вы полны энергии и сил, чтобы исправить любые ошибки». Ого! Вот и не верь после этого картам. Правда, что порядок наводить пора, я и без них знал. И ошибки исправлять – ох, как бы надо!

Вот только насчет энергии и сил я совсем не был уверен. Меня будто выжали, а повесить сушиться забыли.

Глава 5. Иерофант

Возвращаться домой восемнадцатой маршруткой я не опасался. Мой рабочий день заканчивался в шесть вечера, женщины работали до пяти, так что пересечься с Лентой мы были не должны. Но не пересекся я и с самим автобусом – то ли он опять сломался, то ли сменил расписание.

«Или же его не пустил город, – подумал я. – Продолжает надо мной изгаляться. А то и возненавидел всерьез за мой вчерашний наезд». Но я надеялся, что всех он из-за меня не лишил транспорта. Конечно, нет – к проходной уже подъезжала «Газель» с единичкой.

Я направился к ней, как услышал вдруг:

– Левий!

Поискал глазами, увидел синюю «Мазду», из открытой двери которой махал мне Ю-ю. Скромно для начальника Управления. Но все равно тепло и мягко. И я пошел на зов.

– Тебе куда? – спросил Сошеев.

– Домой, – пожал я плечами.

– Да хоть к любовнице, – широко улыбнулся тот, – в нерабочее время можно. Ты адрес скажи.

– Крайняя, семь, квартира восемнадцать, – на автомате ответил я, мысленно чертыхнувшись: бородатая вышла шутка.

Но Ю-ю на квартиру не отреагировал, ему не понравился адрес в принципе.

– Мне как раз в другую сторону, – проворчал он. – Ладно, садись уж.

Ни фига себе! Делает одолжение! Можно подумать, это я его окликнул.

– Зачем же, – сказал я. – Вон, автобусы ходят.

И повернулся было уйти, но Ю-ю позвал:

– Да садись, садись, поговорить надо.

Так бы сразу и сказал, что это ему надо. А то делает из меня… Тьфу ты, и чего я разворчался? Меня начальник покатать собрался, а я недоволен.

Я сел в машину, и мы поехали. Минуты три Сошеев молчал, лишь угрюмо посапывал, крутя баранку. Потом неохотно, выжимая слова, процедил:

– Ты это… Выбрось из головы, что я сегодня тебе… Ну, про Ольгу там, то-се.

– А чего там? Все нормально.

– Вот и пусть. Только ты ей тоже… А ты ей что, кстати, сказал?

– Что ты мне премию выписал, – усмехнулся я.

– Какую премию? – вытаращился на меня Сошеев.

– На дорогу смотри, – сказал я. – А то нам обоим выпишут. Матпомощь на погребение.

– Нет, но с премией я, конечно… это… Ну, как будет там что…

– Слушай, – разозлился вдруг я. – Я тебя за язык не тянул. Сказал, что выпишешь – делай. А то Ольге все расскажу.

Ю-ю крякнул. И пробубнил:

– Вот ведь взял на свою шею! Шантажист…

– Юрий Юрьевич, давай и правда по-мужски дела решать. Ты меня и так уже один раз… обманул.

– Когда это?!

– Я же просил: по-мужски. Тот вопрос мы уже порешали, ладно. Давай теперь этот решим. Что ты мнешься-то? Прямо не можешь сказать?

– Да нет ничего там – ни прямо, ни криво! – с жаром воскликнул он. Ага, значит, что-то есть. – Но ты пойми, раз уж мы по-мужски… Пойми, Левий, она замужем, я женат. Зачем проблемы ей и мне?

– Незачем, – согласился я. – Только я-то тут при чем? Я ведь тебе уже сказал: нет у меня ничего с Ольгой.

– Да я верю, верю! Тут другое. Там же рядом с вами, сам знаешь, восемь ушей.

– Шестнадцать, – поправил я.

– Тем более. И среди них такие… Да все, чего уж там, до которых не надо бы, чтобы это вот… Ну, сам понимаешь. Да и вообще.

– И ради этого ты делаешь крюк?

– Да мне ж не трудно, машина везет, не я. А мне это важно. И ей тоже.

– Можешь спать спокойно, я – могила.

– С кем спать? Да мы еще даже… Ты чего несешь?! Вот так и рождаются сплетни… – Сошеев опять засопел.

– Во-первых, насчет спать – это я в прямом смысле. В афористичном. Так говорят, если ты не знал, когда кого-то успокаивают. А во-вторых, если у вас ничего нет, к чему весь этот пустой треп?

– А вдруг будет? – как-то жалобно, побито глянул на меня Ю-ю. – Я ее люблю.

– А она тебя? – ляпнул я и поморщился: «Куда лезу?»

– Не твое дело, – буркнул он. Значит, нет. И сказал правильно: не мое. А он продолжил, опять просяще: – Но если шум пойдет, это капец. И мне, и ей житья не дадут. И тогда ничего уже точно не будет.

– Понял, – сказал я. – Насчет меня больше голову не забивай. Но премию выпиши. Мужик сказал – мужик сделал.

– Шантажист.

– Да нет. Я в любом случае трепаться не стал бы. Не приучен. – Мы помолчали. – Вопрос можно? Из чистого любопытства, не хочешь – не отвечай.

– Давай.

– Ты чего так орал на Ольгу? В коридоре было слышно.

– Иди в бездну.

– Ладно. А вот, кстати, и моя бездна. Спасибо, приехали.

А потом я впервые увидел своих соседей воочию. Голосистых алконавтов Наташку и Вову. Я только дошел до квартиры и стоял, доставая ключи. И тут раскрылась соседняя дверь. На меня пахну́ло непередаваемым амбре мерзкой тухлятины, застоявшегося, тоже будто протухшего табачного дыма и жутчайшего перегара. Посмотреть туда я не решился, и без того испугался, что меня сейчас вырвет. Я дернул ключи, но те, как назло, зацепились за ткань. И тут я услышал сипяще-клокочущее, словно шум неисправного сливного бачка:

– А-аа! Вот и са-аасед! Весь та-аакой, а-аа! А пызнакомьться?.. А налить зы зныкомьств? Сесть выпть как лю-ууди…

– Как кто? – не удержался я. И глянул-таки на источник сипения.

Ирина говорила, что соседям не больше тридцатника. Но на меня глядело нечто… заскорузло-иссохшее, лилово-сизое, беззубое, с грязной сальной шваброй вместо волос. Существо и так-то было невысоким, но, держась за дверной косяк, скособочилось и казалось вставшей на задние лапы шелудивой дворнягой. Впрочем, не стоит обижать собак.

– Ка… а-аак!.. лю-ууди, – повторило, икнув, нечто.

Я даже не понял, кто это – Наташка или Вова, подробно разглядывать существо не было ни малейшего желания. Да и тошнило уже на полном серьезе.

Я рванул ключи. Ткань треснула, порвалась, но мне было все равно – скорей бы отгородиться дверью от чудовищного бага природы. Или все-таки социума? Неважно, скорее домой!

Но, как уже говорилось, беда не приходит одна. Сзади стеклянно звякнуло, и раздался хриплый басок. Он выдал пригоршню мата с обрывочными вкраплениями слов. Из сей грязной каши я понял, что обладатель баска угрожает мне за… приставание к его… девушке. Он так и сказал: «…ма-аей, б…дь, де-эшке…» Мне стало так интересно, что даже перестало тошнить. Я обернулся. Передо мной с пакетом в руке стоял клон существа из дверного проема. Такое же нечто мелкое, скособоченное, беззубое, лилово-сизое и бесполое. Только вместо швабры на голове морщилась уродливыми коростами плешь.

И вот к этим… к этим… нужное слово не находилось… я недавно рвался вершить справедливость, кого-то собирался спасать?!.. Мне стало жутко. Как же права была Ирина! Какой там нож! Ткни я чуть сильнее вот это вот пальцем, и оно же в самом деле умрет. А мне потом за это сидеть?.. Нет-нет, так нечестно! Так нельзя! Извините…

Наконец-то я провернул в замке ключ и влетел в квартиру, словно выныривая на свет из смрадной клоаки. Захлопнул дверь и услышал:

– Видала, а-аа? Зассал меня-аа!.. Па-аавезло, б…дь, успел с…ть, нах…

Я сполз на пол, сотрясаясь от истеричного хохота. Пиликнул мобильник. Это меня чуть отрезвило. Продолжая всхлипывать, глянул – пришло сообщение: банк открыл мне счет. Какой еще счет? Ах, да, зарплатный же… Я бросил смартфон на тумбу в прихожей. Потом, не снимая куртки, прошлепал на кухню и долго пил холодную воду прямо из-под крана – все казалось, что вдыхая один с этими «лю-уудьми» воздух, я испачкался чем-то вонючим и липким изнутри. Помогло мало. И тогда, вновь натянув шапку, я выбежал из дома, чтобы прочистить легкие вкусным морозным воздухом.

На улице мне полегчало. А вскоре и вовсе стало хорошо, даже улучшилось настроение. Не хватало еще, чтобы оно портилось из-за каких-то спившихся ушлепков. Мне его больше портить нечем?

Если бы не начавший урчать желудок – поужинать-то не успел, – я бы вообще был доволен прогулкой. Легкий морозец и полное безветрие доставляли удовольствие, бодрили и успокаивали. И я решил погулять еще. Час-другой без еды потерплю. А вот так, в удовольствие, побродить по вечернему городу – когда еще соберусь? Да и будет ли он столь благосклонен ко мне, как сегодня? Я поймал себя на том, что начинаю так теперь думать о нем на полном серьезе – пусть не как о реальном живом существе, но как о некой всамделишной, а не афористичной сознательной магической сущности – точно. Ведь все предыдущие события, в случайность которых я больше не верил, очевидно давали понять: город знает обо мне, знает, кто я такой на самом деле… Правда, я и сам еще до конца не осознал, кто же я такой. Неужто я и в самом деле маг – и магический город это почуял? Потому и пытался изгнать меня поначалу. Но теперь… Может, он наконец смирился со мной, принял меня, успокоился? Я мысленно сплюнул три раза. Не знаю, почему это делают трижды, но вообще число три символизирует треугольник, представляющий прошлое, настоящее и будущее. А еще это число роста и развития. Но также неустойчивости и приспосабливаемости. Последние два символа как раз про меня. Очень я сейчас был неустойчив и пытался кое-как приспособиться.