Не думай. Не дыши

Утром меня не покидает ощущение, что наш ночной разговор с Фредом – лишь игры моего сознания, я сама придумала себе эту сумасшедшую идею и теперь обязана расплачиваться. Но книга Шекспира на журнальном столике говорит об обратном.

«Сегодня ночью», – проскользнуло у меня в голове. Я заставила себя успокоиться, хотя содрогнулась внутренне. Мне стало тесно в квартире, нужно было срочно собираться и ехать в институт. Но тут я вспомнила, что обещала выпить кофе с Тори. Может, оно и к лучшему. Немного отвлекусь и сгребу эмоции в кучу.

Дабы убедиться в том, что я еще не окончательный параноик, я положила книгу просто в ящик стола. Что, в конце концов, может случиться? И впервые за долгое время мне не было страшно. Я задумалась: а ведь книги и вправду способны разжечь настоящее полымя. Старые издания доступны только привилегированным особам. Нас вряд ли убьют за запрещенного Шекспира, но сейчас мир настолько шаткий и неустойчивый, что лишний риск порождает гнетущее чувство тревоги.

– Скоро нам запретят работать и посещать общественные места в одиночку, без сопровождения. Сюжеты Этвуд и Оруэлла оживают на глазах, – Тори незаметно подливает в кофейную чашку бренди из фляги.

– Что ты делаешь? – гляжу я обескуражено, при этом мне уже следует перестать удивляться ее выходкам: Тори всегда была бесстрашной. – Я тебе поражаюсь, – потираю лоб кончиками пальцев.

– А что? – разводит она руками. – Тонизирующее средство мне не помешает.

– Ты же знаешь, как сейчас критично общество к женщинам. Сама минуту назад об этом талдычила.

– Пфф, только сейчас, Эсти?

– Я ретируюсь.

– Мне кажется, чип не слишком-то изменил нашу жизнь. Люди продолжают думать о всякой фигне, только теперь получают за это разряд тока или штраф.

– Тори, боже ты мой…

– Я тебя умоляю! Если я перестану юморить, можно смело заколачивать крышку моего гроба. Ты выглядишь неважно. Бессонная ночь? – Теперь ее лицо приобретает серьезное и участливое выражение.

– Ничего нового, – тру красные веки. – Мы тут задумали с Фредом кое-что, что тебе бы понравилось.

– Оу! – В ее глазах загорелись фитильки. – Я должна это знать?

– Пройдемся?

Я знала, что у Тори тоже остались какие-то книги, доставшиеся ей после смерти бабушки. Она хотела их продать, но это был бы жест, противоречащий ее принципам. Ей была свойственна бунтарская беспечность, она с легкостью могла возглавить восстание, шла бы с шашкой на голо в первых рядах. Словом, можно было позаимствовать ее экземпляры для наших занятий.

– Я могу посмотреть на твои ценные реликвии, доставшиеся от бабушки? – обращаюсь я к Тори, когда мы бредем по кладбищу некогда цветущего парка: несколько оставшихся деревьев спрятаны в специальные вакуумы.

– Хм, коллекцию тарелочек с росписью? – не понимает Тори.

– Скорее то, что больше ассоциируется с деревьями и мыслями…

– Оу! – снова вскрикивает Тори, ее респиратор запотевает от учащенного дыхания. – Можем пойти хоть сейчас, но… – Тори оглядывается, – ты хочешь взять что-то для личного пользования?

– Читать не возбраняется. Это слово мы еще используем, – подколола я подругу. – Вопрос в предмете чтения. Мне нужно кое-что из черного списка…

Тори медленно кивала.

– Что бы там ни было, я за. Поедем, у меня есть отменный херес. Тебе нужно немножко сбросить напряжение.

Другого ответа я и не ожидала. Мне было доподлинно известно, что Тор никогда не лишит меня поддержки и помощи, что определенно требовалась в данный момент времени. Она не осудила бы меня, вздумай я пойти с атакой на здание правительства, вооружившись одной лишь пилочкой для ногтей. Более того – Тори стояла бы рядом со мной плечом к плечу. Авантюры и рискованные затеи – то, что воодушевляло ее, как никого из тех, кого я знаю. Не зря ее назвали в честь скандинавского бога[1]…

Мне всегда было интересно, где хранились все те книги, что остались от прошлых поколений? Литература, которая противоречила актуальной философии мироздания, была уничтожена, стерта со всех анналов, словно некогда значимые слова никогда не орошали страницы, знавшие лучшие времена. Вот он парадокс – наши предки мечтали о лучшей жизни для потомков, а мы все испаскудили. И где эта чертова геометрическая прогрессия, по определению ведущая к апофеозу счастья для всего мира?

Кто успел, запрятал книги, представляющие ценность. Кто-то быстренько выторговал за них неплохую сумму на счет – наличных денег у нас не водится по той же причине, почему умерло книгопечатное дело. А кто-то, как два идиота: я и Фред, все еще лелеют веру в невозможное. В то, что мы перестанем демонизировать все на свете и придем если не к демократии, но хотя бы к чему-то отдаленно напоминающему ее. А может, все прошлые формы правления изжили себя и пора придумать что-то новое? Вот этим только мне не хватало забивать голову. Верно говорят: голодная курица во сне просо видит. Я та самая голодная курица! Я изголодалась по нормальности. Может, нет в ней ничего дурного? Может, эта крошечная толика свободы и есть благо, которое стоит ценить и хранить, как нечто хрупкое?

Я думаю об этом по пути к Тори. И вот он, феномен Баадера-Майнхоф[2]в деле: мы проезжаем мимо центральной улице, где на углу виднеется один из немногих оставшихся книжных. Конечно, назвать его так можно разве что с натяжкой. В этом месте можно приобрести свежие издания новоявленных «талантов», поддерживающих наш никуда не годный социальный уклад. Подумали, что это прямо-таки настоящие книги? Даже эта графомания достойна более изящного воплощения, но нет. Исключительно электронный формат. Можно ознакомиться с аннотациями, заплатить, и на ваш планшет будет загружена книга. Инновации, да и только! Бред, конечно. Раньше можно было скачивать все что угодно в свободном доступе и бесплатно. Но сейчас иной мир. Цензура может похвастаться острыми клыками.

Тори наливает мне херес, пока я изучаю те немногие книги, что стали напоминанием об утерянном мире. До сих пор не возьму в толк, отчего же современная бумага, несмотря на свою новую формулу, не пригодна для книг? Хотя бы небольшие тиражи могли бы спасти нас от стремительной деградации. Бог с ним, с Ницше, Достоевским и Гессе, но есть литература, которая не несет собой чрезмерно сложной мысли, а лишь обогощает душу красотой, любовью к человечеству. Без разбора уничтожать книги – на это были способны фашисты в одну из самых страшных войн за всю историю человечества. Кажется, наша нынешняя власть не слишком далеко ушла.

– Держи, – Тор протягивает мне тоненький бокал на изящной ножке. – Нашла, что искала?

– Шекспира позаимствую? – наглаживаю шершавую обложку, которая насчитывает добрую сотню лет.

– Какие вопросы. – Пожимает плечами и усаживается рядом. Веснушчатое лицо улыбается мне.

– Ты отчаянная – держать книги вот так на виду…

– И пить херес! – смеется она.

Пышущая здоровьем Тори олицетворяла собой настоящее ирландское неповиновение. В ее крепкой фигуре, рыжих локонах до лопаток, веснушчатых щеках и ладонях бурлила родовая сила. Глаза синие, будто буйное, темное море поселило в них свои воды. Эта кельтская красота отсылала к самим истокам мироздания: когда огромные мегалиты разрезали лесные просторы, в макушках деревьев путались пташки, реки разбухали от долгих дождей, а мир был укрыт благостным покоем.

– Да уж, это все запрещенка, помноженная на запрещенку.

– Что поделать, я амбассадор всего запретного, – Тори победоносно вскинула подбородок и отхлебнула из бокальчика.

– И все-таки будь осторожнее, – кладу свою ладонь на ее руку.

– Ох, да что со мной станется. Слово «херес» мой чип никак не фиксирует. Для меня это чаек! Они думают, что обдурили нас, но надо еще посмотреть, кто кого. Думают, лишили нас привычных источников знаний, так наши мозги иссохли, – она фыркнула, – как бы не так! Мы стали еще более изобретательными и изощренными в своих попытках надурить систему.

– Ну вот, хочешь разряд тока в задницу? – Я начинала злиться такой безответственности, ко всему прочему и без того бледное лицо Тори покрылось неестественной белизной. – Тебе плохо, Тор?

– Да сейчас пройдет…

– Ну ты бестолочь! Нашла, о чем разглагольствовать! Принести воды?

– У меня есть средство…

– Что?

– Капли… в ванной… красный бутылек.

– Черт бы тебя побрал, Тор! Сейчас принесу.

Я метнулась в ванную комнату, открыла зеркальную створку, порылась на полках глазами и наконец обнаружила заветные капли. Что еще за средство такое? Спрошу об этом позже.

– Держи, – протянула бутылек, сомнительно взирая на него.

Она дрожащими руками откупорила бутылек и плеснула несколько капель прямо в свой живительный напиток. Сомнительное действие, но я даже рта раскрыть не успела. Тори опрокинула бокал с хересом и, закинув голову, принялась глубоко дышать, усмиряя колотун, что завладел ее телом.

– Ну во-от, кажется, отпустило, – выдохнула она, и ее лицо обрамило довольное выражение.

– Тори, ты чокнутая. Ты в курсе?

Я завелась из-за того, что перепугалась. Страх – лучшее топливо для гнева.

– Да забей, – она махнула рукой.

– Нет. Не забью. И часто тебя прижучивает?

– Хочешь это обсудить? – Она закурила.

– Что это за капли? – Я снова взяла флакон в руки.

– Купируют приступы. Достала у барыги на черном рынке. Там, кстати, и недурной виски можно найти.

– Я тебе поражаюсь…

– Ты лечишься одним, а я другим. Думаешь, есть разница?

– Я уже ничего не думаю…

– Дать тебе один флакончик на всякий? – подмигнула она.

Я знала, она не смирится. Никогда. Тор не откажется от той жизни, что ей близка. Она будет так же бегать на свидания без обязательств, пить херес и ирландский виски, хаять правительство, даже, если в конечном итоге ее разобьет паралич. Зато она уж точно чувствует вкус жизни, а что чувствую я?

– Не злись, ладно?

Я затянула с ответом, и Тор серьезно взглянула на меня, положив свою ладонь мне на предплечье.

– Я не злюсь. Просто беспокоюсь за тебя. Так нельзя, Тор. Слишком много реакций чипа, и может случиться страшное…

– А что может быть страшнее того, что происходит в мире сейчас? – Я опустила глаза. – То-то. – Тори цыкнула.

– Эти книги нужны для моих студентов.

Я сама не поняла, как у меня это вырвалось, но было ощущение стыда за отсутствие той смелости, коей обладала Тори. Как мы можем что-то изменить, если даже боимся говорить о жажде перемен?

Чувствую, как эта мысль прокрадывается в сознание. Вот сейчас… сейчас меня стошнит, или…

Но ничего не происходит. Значит, эту мысль чип не может постичь, слишком она расплывчатая, нет определенных контуров. И все-таки мозг – уникальная вещь!

Я вижу на лице Тори одобрение, она обновляет наши бокалы.

– Сделай это, детка.

– Думаешь, справлюсь?

– Обязана, – вкрадчиво произносит она.

– И я так считаю.

– Главное, меньше думай об опасностях. Не представляй в красках, что случится, если вас накроют. С тебя станется, с твоим-то воображением.

– Не в бровь, а в глаз…

Мы поднимаем бокалы, чокаемся, и я чувствую, что сила подруги заразила и меня. Или это беспечность? Черт его знает, только вот первое мне необходимо сейчас куда больше. А если беспечность поможет довести дело до конца, что ж, ставки сделаны! Как сказала Тор, нет ничего страшнее того, что уже происходит. Стало быть, что я теряю? Вдруг я смогу обрести нечто утерянное. Себя, например.

[1] Тор – бог грома и молний в германо-скандинавской мифологии.

[2] Феномен Баадера-Майнхоф – когнитивное искажение, при котором недавно узнанная информация или появившаяся мысль реализовывается в объектах, которые попадаются на глаза и напоминают об этой информации или мысли.

8

Не думать. Не думать. Не думать. Очистить разум…

Этот месяц я медитировала по три раза в сутки. Мне была важна полнейшая концентрация, ибо чувства порой преобладали над силой рассудка. Все мои отшлифованные схемы, которым я выучилась за годы тренировок сознания, периодически подводили меня. Все-таки не следует забывать, что я живой человек и имею право на ментальные «поломки».

Мы реализовали наши первые чтения через день после моего дружеского визита к Тори, когда она стала жертвой припадка. Конечно, первая встреча состоялась ночью. Как и вторая. Но мы с Фредом решили, что это слишком подозрительно. Родители студентов могли заподозрить неладное. Да и для патруля, то и дело шастающего по улицам и контролирующего каждый закоулок, наш кружок любителей книг мог стать заветной добычей.

– Надо придумать что-то получше… в целом, за мысли о литературе мы не огребем, – говорила я Фреду после очередной встречи, он заехал ко мне на чашку эспрессо.

– Да уж. Огребем за подпольные сборища. – Его серьезный тон можно было понять: Фред как никто рисковал.

– А что, если мы придумаем какой-нибудь факультатив? На бумагах будет одно, а на деле… – Я помолчала. – По ночам встречаться мы не можем. Дурацкий план. На собрания ходит двадцать человек. Это привлекает внимание. А эти психи вот-вот придумают очередной изуверский закон, касающийся женщин.

Чертова интуиция! Хоть бы раз подвела меня…

Через неделю был введен комендантский час для женщин. После девяти вечера мы могли появляться на улице только в сопровождении мужчин. Запрет на алкоголь и адюльтер – был лишь вершиной айсберга. Да и комендантский час, как выяснилось, тоже…

Постепенно ситуация стала ухудшаться, а все из-за акций протеста многих женщин. Тори тоже в них участвовала. Я пыталась ее отговорить, но кто заботиться о безопасности, когда мир по определению перестал даровать ее нам? Что ждало этих девушек? Удары током, изолятор, наказания. И усиление без того жестких мер в отношении женщин.

– Скоро меня попрут и с этой работы, – говорила я Фреду, когда мы в его кабинете все-таки готовили документ для введения факультатива.

– Не говори глупостей, – Фред нахмурил лоб.

Я бросила на него испепеляющий взгляд.

– Я могу выразить свои опасения? – саркастично спросила я.

– Безусловно. Но я не позволю тебя уволить.

– Это решать не тебе. Если введут закон, запрещающий женщинам работать, ты ничего не сможешь сделать.

– Я тут все думал… какая в этом цель?

– Опасно об этом думать. Я говорила, что случилось с Тор. А вообще… какая цель может быть? Вернуть традиционный общественный уклад. Поработи…

– Эсти! – Фред вскинул брови.

– Молчу. – К горлу подкатывала тошнота, чип уловил то, что я пыталась замаскировать под спокойными интонациями.

– Выпей воды, через полчаса у нас факультатив. Ты готова?

– Всегда, – хмыкнула я.

Пока нам удавалось держаться плана. Мы прочли «Гамлета» и «Дон Кихота». Я не могла нарадоваться умным лицам студентов, которым настолько полюбилась наша общая тайна. Они жадно поглощали все, что я им предлагала. Мои мысли были в безопасности, чипу не к чему придраться, хоть мы и боялись. Кодовые слова помогали родить целостную ассоциацию. И хоть страхи периодически накрывали меня пышной волной, я отделывалась только головокружением.

– Итак, я принесла вам кое-что необычное. Есть четыре экземпляра «Потерянного рая» Милтона. По заведенному обычаю, четверо из вас читает несколько глав первыми, затем вы передаете книги другим и так по очереди. На этот раз экземпляров меньше, возьмем чуть больше времени, но лучше не затягивайте.

Я обратила внимание на количество студентов – сегодня их было меньше. Всего две девушки из восьми.

– Где же Кейси, Наоми, Джил? – словно между прочим поинтересовалась я.

Переглядывания. Я уже все поняла. Но хотелось бы, чтобы мои предположения не оправдались.

– Не смогли прийти.

– Ясно… давайте продолжим обсуждать Сервантеса, а позже мистер Стивенсон расскажет вам немного о Милтоне.

После занятия мы с Фредом вернулись в его кабинет. Меня слегка трусило, предчувствие недоброго сдавливало меня, словно плоскогубцами.

– Что с тобой? – Фред всегда был проницательным.

– Ты уверен, что в той аудитории нет камер?

– Эсти… – И снова это выражение лица, словно я без конца донимаю его своими конспирологическими теориями.

– Это не паранойя, просто… мне кажется, что-то всплыло. Не просто так девчонки перестали ходить. Вдруг у них нашли книги, а еще хуже – кто-то из этих властных родителей, что в университетском совете, прознали про наш «факультатив».

– Тогда бы нас уже допрашивали, – Фред не смотрел на меня, просто спокойно наводил порядок на своем рабочем столе.

– Ладно… может, и правда паранойя.

– Мы же только накануне обсуждали все эти ужесточения, связанные с женщинами. Ты и сама не раз рассказывала, что студентки реже стали посещать твои лекции. Кстати… – Он словно что-то вспомнил. – Тут несколько из них отчислились. Но не те, что посещают наш… кружок.

– Началось… – Теперь мне стало по-настоящему страшно. – Традиционное общество… Вот за это боролись феминистки! – Я бросила это саркастичное замечание вместе со стаканом воды.

От неожиданности Фред замер. Но не стал меня журить или успокаивать. Просто принялся надевать пиджак.

– Я отвезу тебя домой.

Я кивнула. Не хотелось оставаться одной и сходить с ума. К тому же мне опять становилось плохо. Я вспомнила о средстве Тори.

– Налей мне еще воды, – проскрипела я.

– Ты плохо себя чувствуешь? – Голос Фреда показался мне слишком взволнованным.

– Очередной приступ… эта тема меня слишком ранит.

Фред налил воды и поднес мне, присев на корточки. Я достала флакон Тори дрожащими руками, как она в тот день… Набрала пипеткой жидкость. Капнула в воду. Выпила залпом.

– Что это за дрянь? – Фред скептически взирал на бутылек, я понимала его недоумение.

Я прикрыла глаза и попыталась снова собрать воедино свое сознание, словно паззл, помогающий мне выжить. Почувствовав облегчение, замедление сердечного ритма, я выдохнула и вернулась в реальность. Перед моими глазами во всей своей красе предстало озабоченное лицо Фреда.

– Эта дрянь и правда помогает, – ухмыльнулась я.

Фред снова принялся изучать флакон, сдвинув брови. Потом его словно осенило, будто молния шарахнула прямо ему в лоб.

– Ты в курсе, что это почти то же, что наркотик? – Он пихал это средство мне в лицо, видимо, рассчитывая, что так до меня дойдет лучше.

– Не в курсе. В курсе, что это средство помогает.

– Откуда ты это взяла?

Я уже устала от его напористости, мне не хотелось бы продолжать этот разговор, дабы не вызвать очередной приступ. Я и так была на нервах все это время, а Фред еще пуще распалял костер моих тревожных мыслей.

– Неважно. О чем мы говорили? – пыталась я отмахнуться от него.

– Эстер, так нельзя, – почти шепотом произнес он. – Если это найдут у тебя… даже охрана института, ты знаешь, что будет?

– Успокойся, – я встала, собравшись уходить. – Я не пользовалась этим раньше, просто эксперимента ради. Перелью в какой-нибудь другой флакон, – пожала я плечами.

– Так уж это и поможет… – Этот ироничный тон пробуждал во мне желание разбить что-нибудь об его голову.

– Ты уже давно не мой преподаватель, оставь эту назидательность. – Фред казался уязвленным. – Я хочу обзвонить девочек, мне важно понять, что же все-таки происходит. Отказываюсь верить в этот мезогинический бред.

– Я просто беспокоюсь за тебя. – Фред словно и не слышал, что я говорила.

В тишине кабинета ухнул мой тяжелый, весом с гранитную плиту, вздох. Меня откровенно бесили любые проявления беспокойства обо мне – особенно со стороны мужчин, которые некогда представляли предмет моих обожаний. В моем случае, таким предметом был исключительно Фред. Я могла понять его чувства, но он упорно не хотел понимать моих. Сейчас перед нами стояли куда более важные вопросы, нежели исследование морали в контексте товаров с черного рынка.

– Я устала. Поеду домой и займусь делом.

– Ты же не станешь слушать меня, верно? – бросил мне Фред, когда я была уже около двери.

– Смотря что именно ты мне скажешь.

– Будь осторожнее. Чип реагирует, Эстер. Значит, ты не осторожна. Это может навредить тебе. Ты сама можешь себе навредить.

Что тут ответить? Как я могу быть спокойной, когда мир рушится у меня на глазах? С каждым днем все становится еще более эфемернее, все расшатывается, расползается на куски, под которыми лишь гниющие останки прежней реальности. Чем же мы так насолили нашим предкам, что они заставили нас встать вплотную к горящему столбу? Почему не сберегли хотя бы толику света для мира, что ослепила парализующая тьма?

– Мне уже как-то плевать.

– А мне нет… – Фред как-то замялся, его тон был серьезным и сквозил каким-то смиренным отчаянием. – Прошу тебя, Эстер, – он не смотрел на меня. – Ты знаешь, как много ты для меня значишь.

– Эй, – произнесла я совсем как раньше, – Фредди, – я заставила его повернуться ко мне, и его взгляд вызвал во мне прилив жалости и нежности одновременно. – Со мной все будет хорошо. Обещаю тебе. Я возьму себя в руки. – Для пущей убедительности я выпрямилась и медленно кивнула.

Я навсегда запомню то выражение лица Фреда. Чистейшее олицетворение боли, какой она представляется в страшных снах. Но даже монстры пугают не так, как беспомощность, заключенная в лице одного из самых сильных людей, которых ты знаешь.

Выйдя из здания института, я все еще пребывала в растрепанном состоянии. И тут случилось что-то совершенно странное. Люди в серых костюмах остановили меня около моей машины:

– Мисс Сильвер?

– Прошу прощения? – я немного растерялась.

– Нам приказано проводить вас к мистеру Андерсону.

Мои глаза готовы были выкатиться прямо на парковочное место, которое эта парочка амбалов заняла.

– Вероятно, вы перепутали меня с кем-то другим… я всего лишь преподаватель.

– Нет. – Тон не подразумевал возражений. – Нам нужны вы. – Еще более непреклонно.

– Что ж… могу ли я узнать, какова цель нашей встречи?

– Мистер Андерсон вам все объяснит.

Не думать о чтениях, не думать о текстах. Боже мой, сколько всего нужно спрятать в чулан своего сознания!

– Я могу отказаться?

Боровы переглянулись.

– Мисс, – один из них попытался смягчить интонацию, – чем быстрее вы сядете в машину, тем быстрее узнаете о цели встречи.

Я напустила на себя уверенный вид, словно все совершенно в порядке. Но, мать его, что происходит?! Паника начинала бултыхаться где-то внизу живота и пускать корни по всему моему телу. Но я не разрешала ей пробраться к мозгу.

Я покорно села в машину, прокручивая в голове, что бы могло вызвать интерес Андерсона к моей персоне. Вариантов было не так много… кто-то донес на нас. Но не слишком ли это почетно для рядового нарушителя – встречаться с самим Джейком Андерсоном. Он является одним из столпов власти в нашем правительстве. Отвечает за порядки, законы и их строжайшее соблюдение. Я видела его на одной из пресс-конференций. Скользкий тип с ворохом комплексов. Что бы ему ни понадобилось от меня, у меня очень мало шансов не отхватить по полной. Все, кто попадал в лапы Андерсона, садились в специальное кресло с датчиками, позволяющими считать твои мысли от и до. Своего рода современная версия детектора лжи. Но без права на ошибку.

Когда мы подъехали к зданию правительства, в моей голове была лишь одна единственная мысль. Вход в ад выглядит именно так.

9

Не помню во всех красках обстановку, но одна единственная ассоциация все-таки просверлила раздел моего мозга, отвечающий за память, – пластмассовый гроб. Вот на что похоже это здание. Непробиваемые стекла, как усмешка, брошенная словно между делом всем тем, кто взирает на величие самопровозглашенных, что возвели себя на трон. Запах крови пропитал эти стены. Ходили слухи, что здесь есть специальные помещения в катакомбах под землей, где пытают тех самых бедолаг, чьи чипы слишком рьяно реагируют на неугодные мысли. Это здание имело броское название – Пантеон. Имеет ли смысл пояснять, в чем причина столь поверхностной и бестолковой патетики? Тут восседали великие мира сего, отвечающие за ту часть страны, которая некогда представляла собой различные независимые и автономные государства. Обитатели Пантеона – разработчики системы чипирования, представители власти, приспешники Андерсона и он, собственной персоной.

Меня провели по белоснежному коридору, от которого в глазах рассыпалась рябь. Я чувствовала тошноту. Меня мутило так часто в последнее время, что я уже перестала понимать, то ли это чип, то ли элементарное волнение. Нервишки у меня и правда выходили из строя, что уж скрывать. И еще на кой-то черт я понадобилась Андерсону. Его величество пожелало узреть одного из своих бесчисленных слуг. Я старалась не думать о том, что могло послужить причиной этой встречи. Скоро я все узнаю. Скоро меня убьют. Или помилуют. И впервые за долгое время мне не было все равно. Ведь только сейчас я начала понимать, что имею крошечную власть. Я могу что-то изменить. А это – уже много.