Роман без проникновения. Жизнь на безопасном расстоянии от любви. Книга-терапия

Незадолго до первого сентября я придумала образ, в котором пойду в школу. Белые туфли без каблука, белая блузка с бантом, бордовый шелковый костюм с лямками и юбкой на пуговицах. Надо отдать должное маме, она всегда спрашивала меня, что я хочу, и интересовалась, как я хочу выглядеть.

Костюм мы поехали покупать вместе с мамой. Долго ходили и выбирали подходящий по цвету. Везде были только синие, но синий мне не нравился, мне хотелось темно-бордовый. Наконец мы его увидели, купили и принесли домой. Костюм оказался большого размера, а значит, надо было ехать обратно и менять. Это привело маму в раздражение. Я смотрела на ее сердитое лицо и не могла ничего понять: «Она же сама с такой любовью покупала мне его, что же произошло? Почему мама снова сердится?» – думала я, отчаянно пытаясь вспомнить, в чем еще виновата.

На следующий день мама вернулась с новым костюмом, подходящим по размеру. Когда она вошла в комнату, внутри меня появилось желание обидеться и спрятаться, как тогда, когда она задерживалась на работе, а я пряталась в комнате и не выходила ее встречать. Внутри было тяжелое ощущение, словно лопнул воздушный шарик. Вместо чувства радости какое-то разочарование, что я опять нехорошая и всё делаю не так.

Из-за всех этих событий первое сентября прошло без ощущения праздника. Я прочитала стих, вручила цветы учителю и отправилась домой, втайне ожидая увидеть торт или пирожные, которых там не оказалось.

Глава 2. Школьные годы «чудесные»

Ну, так и вот – первый класс.

Недели за две до первого сентября мы с мамой пошли в магазин в нашем военном городке, надо было купить продукты. Мы стояли, выбирали молочку, когда к нам подошла учительница Евдокия Степановна и поздоровалась с мамой.

Рассматривая витрину с молоком, творогом и сметаной и не особенно вслушиваясь в разговор взрослых, я вдруг услышала фразу, обращенную ко мне:

– Ну, Мария, жду тебя первого сентября к себе.

– Хорошо, конечно приду, – отвлекаясь от своих мыслей, ответила я.

– У меня училась Саша Афоничева, твоя двоюродная сестра, теперь и ты будешь. Саша училась хорошо. Надеюсь, ты не подведешь?

– Не подведу! – гордо произнесла я. – Мне всё интересно.

Так я узнала, что моим классным руководителем будет сама Евдокия Степановна Шлыкова.

Евдокию Степановну знали все. Она была самым знаменитым педагогом на всю округу, учила ребят еще в послевоенные годы и продолжала преподавать их детям и внукам. Сколько ей было лет, сказать трудно, выглядела женщина всегда на шестьдесят. Попасть в класс к Евдокии Степановне было непросто, но меня взяли благодаря просьбе моей мамы.

Так получалось, что в детские годы я везде проходила по протекции и часто произносила внутри себя, а порой и вслух: «Да ты знаешь, чья я дочь?» Конечно, то, что мама – заведующая детским садиком, в современных реалиях особо ничего не значит, но тогда мне казалось, что мамина должность и должность президента примерно одинаковые по значимости.

В первом, втором и третьем классах я была отличницей. Но не потому, что много знала, а потому, что мне нравилось делать домашние задания. Для меня это было похоже на игру. Я приходила из школы, садилась и легко выполняла все упражнения, которые задавали на дом.

Для меня было важно сделать всё правильно и вовремя. Когда я заболевала, то сильно переживала, что отстану от одноклассников, поэтому поднималась на третий этаж к соседскому мальчишке, с которым училась в одном классе, и узнавала, что они проходили сегодня в школе. Пока одноклассник разбирал свой портфель, пытаясь найти дневник с домашкой, я терлась в коридоре, ожидая, когда он напишет мне упражнения на листочке.

На всех каникулах – осенних, зимних и весенних – я ходила на дополнительные занятия. Не потому что мне надо было подтянуть какие-то знания, а чтобы не находиться дома. Там мне было скучно, а на занятиях я продолжала свою игру – выполняла интересные упражнения.

Мне нравился процесс учебы, вот только читать я так и не полюбила. И когда мои одноклассники читали на скорость, я почти всегда отставала, при этом мне всё равно ставили хорошие оценки. После занятий я бежала к маме на работу, а вечером мы вместе возвращались домой.

Во втором классе я записалась в музыкальную школу. Она находилась там же, где и основная, и ходить куда-то отдельно было не нужно. После занятий я шла в соседнее здание, где училась играть на фортепиано. Вначале я думала, что буду просто брякать по клавишам, а оказалось, что там нужно заниматься не меньше, чем в обычной школе: гаммы учить, на сольфеджио ходить. Мне это крайне не понравилось. Позанимавшись в музыкалке месяца два, я поняла, что наигралась, и захотела бросить. Но с этим пришлось повременить. На семь лет. Тем летом мама купила мне пианино. Два грузчика с трудом затащили его в нашу квартиру, взяв за это немаленькую сумму. Тогда я поняла, что слиться с музыкальных занятий до окончания школы точно не получится.

Уроки в музыкалке стали для меня мучением. Я была худшей ученицей из всех, и маму регулярно вызывали к педагогу по музыке. Поэтому, когда в пятом классе я сломала левую руку, радости моей не было предела. Я уже представляла себе, что больше не буду заниматься на фортепиано, но меня заставили ходить и играть правой рукой. Пришлось доучиться в музыкальной школе на морально-волевых усилиях.

Еще в начальных классах меня пугала старшая школа. Мы ходили обедать в другое здание, где как раз и занимались старшеклассники. Пройти туда можно было через переход. Полутемный и всегда холодный, он казался мне чем-то очень страшным. Раздевалка в старшей школе была в подвале, куда я вообще боялась заходить, думая, что там меня кто-нибудь сожрёт. От этого бесконечного страха я после окончания начальных классов попросила маму перевести меня в другую школу в соседнем районе, на Ботанике2, для чего ей пришлось приложить немало усилий.

В нашей школе английский язык преподавали только с пятого класса, а дети в школе на Ботанике учили английский с первого. Мама договорилась, что мои экзамены по иностранному языку зачтут в конце августа, чтобы я смогла выучить его за лето. Так я начала ходить к репетитору по английскому, которая впоследствии стала моим учителем вплоть до одиннадцатого класса.

Педагога звали Софья Михайловна. Она часто посмеивалась над моим произношением на занятиях, но я понимала, что это не со зла. Язык давался мне тяжело. Педагог видела мои старания, поэтому снисходительно относилась к ошибкам.

Сначала я учила английский у Софьи Михайловны дома, а потом мы стали заниматься в кабинете директора гимназии №177, потому что в кабинетах преподавателей летом шел ремонт. Для меня это стало еще одним доказательством моей важности: «Смотрите, я еще не учусь в этой школе, а уже свой человек в кабинете директора», – думала я каждый раз, когда приходила в школу летом. Это повышало мою значимость, как будто я была лучше всех, но никто об этом не догадывался.

В новой школе всё оказалось совсем не так, как в прежней. В ней учились дети богатых родителей, госслужащих или предпринимателей. Я смотрела на одноклассников и их родителей и поражалась. У них были новые, современные квартиры, дорогие машины, на каникулы они семьями ездили в путешествия. Дети из моего класса ездили на экскурсии в Санкт-Петербург и даже за границу по обмену. Я же никогда никуда не выбиралась.

Родители одноклассников казались мне взрослыми и самостоятельными, но вместе с тем довольно молодыми. Свою же маму я воспринимала как женщину в возрасте. Ей на тот момент было уже сорок два, в отличие от других родителей, которым было около тридцати или немногим больше. Они выглядели более современными, чем моя мама, и, что уж совсем было для меня необычным, заинтересованными жизнью своих детей. Родители приходили после уроков и терпеливо отирались возле школы, ожидая, пока их чада выйдут с занятий. Я всегда приходила и уходила самостоятельно. Мама никогда меня не встречала, она вообще сторонилась родителей одноклассников. Конечно, когда были общие мероприятия или классные собрания, она приходила, но всегда сидела обособлено и в разговоры не вступала, держала дистанцию.

Помню, в пятом классе на родительское собрание пригласили детей и родителей. Я пришла одна, потому что мама работала. А мой одноклассник Максим Ажимов появился с мамой, которая на тот момент была беременна. Я впала в ступор: «Как у взрослого человека может появиться кто-то еще, такой маленький?» – крутилась в голове мысль. Потом, классе в восьмом, у другого одноклассника Антона Филиппова мама родила девочку. Я помню, что радовалась и одновременно завидовала ему – мне тоже хотелось нянчить маленького брата или сестру.

В новой школе поначалу было непросто. Одевалась я как все. К моему счастью, в школе была единая форма для учащихся, поэтому никто не выделялся дорогими вещами. Но в один из дней я вдруг поняла, что разделяет меня и моих одноклассников: мы бедные, а они богатые. В моей душе поселилось стойкое чувство, что я свой среди чужих. Зато в военном городке, где я жила, неожиданно стала чужой среди своих. Перестала общаться с бывшими одноклассниками, даже здороваться. Мне хотелось соответствовать моим новым приятелям, поэтому, возвращаясь в военный городок, я практически никогда ни с кем не гуляла и старалась при первой возможности сбежать обратно на Ботанику.

Мои новые одноклассники делились на две группы: те, кто учился в этом классе давно, и новенькие. Сначала я общалась с новенькими, но они оказались скучными и какими-то затюканными. Я попыталась наладить контакт с группой старожилов.

Когда на улице стояла хорошая погода, я приходила из школы домой, бросала вещи и ехала гулять. Так продолжалось с пятого по восьмой класс. Только окончив музыкальную школу, я подружилась с ребятами из военного городка. С одной девочкой мы начали общаться еще в музыкалке, а с другой, ее подругой, сошлись уже после окончания школы. Вместе с девчонками мы гуляли, встречали Новый год и ходили на дискотеки.

В шестом классе к нам в класс пришла девочка, звали ее Наташа Лапкина. Она зашла в кабинет на уроке литературы, такая высокая и яркая, что я подумала – это новый молодой педагог пришел. Оказалось – наша одноклассница. С ней мы и подружились.

Мама Наташи, Ольга Леонидовна, работала главным бухгалтером в фирме. Харизматичная блондинка с короткой стрижкой, примерно одного возраста с моей мамой. Выглядела она всегда привлекательно: высокая, статная, с боевым характером. Ольга Леонидовна умела красиво одеваться и подать себя: стильные вещи, модный маникюр. Наташа походила на мать ростом и фигурой. Она вообще была очень заметна, мальчишки всегда обращали на нее внимание.

Мама воспитывала Наташу одна, и у них были прекрасные отношения. Я смотрела, как они общаются, и немного завидовала: «Как бы мне хотелось, чтобы наши отношения с мамой выстраивались так же».

Мы дружили с Наташей года три-четыре, нам было очень интересно вместе. Мне нравилось бывать у нее дома. Их с мамой квартира была такой же стильной и современной, как и сама Ольга Леонидовна. Не яркий, но хороший ремонт, интересная мебель, картины. У них были даже приборы для пиццы. Помню свое удивление, когда впервые увидела, как Наташа взяла странную палку с диском и разрезала пиццу на несколько частей. «Ух ты! Не ножом, а палкой-шариком», – думала я, считая это верхом эстетики.

Еще одна девочка – Юля М., с которой мы подружились в школе, проживала так же далеко, как и я. Иногда после уроков мы ездили к ней в гости. Дома у Юли всегда было много конфет, вкусной еды в холодильнике, а у ее мамы огромное количество духов.

Юлина мама была молодой, в отличие от моей и Наташиной. Она родила дочку рано и воспитывала без отца. Жили они втроем: Юля, мама и бабушка. Бабушка оказалась властной и строгой женщиной, и не очень приветливой.

У Юли мне нравилось обедать. Ее мама и бабушка вкусно готовили, не так, как мои. Я возвращалась от них домой только в пять-шесть часов вечера, сытая и наевшаяся до отвала конфет.

Конечно, мой интерес заключался не только во вкусной еде, но и в общении с подругами, хотя поесть в гостях я любила. Дома мы питались просто и сытно, не потому что у нас денег не было, а потому что бабушка так готовила. Мама рассказывала, что в детстве, когда я не хотела есть котлеты, то скидывала их за диван. Она их потом находила по неприятному запаху, разносившемуся по всей квартире. Домашняя еда мне никогда не нравилась, ела только потому, что надо. Зато в гостях наслаждалась блюдами, попутно удивляясь: «Как может быть так вкусно?»

Из моих новых одноклассников никто не знал, где и как я живу. Из прежней школы со мной вместе в новый класс перешли еще трое учеников: Андрей, Юля У. и Кирилл. У Юли У. мама была учителем начальной школы, и первое время мы с ней дружили. Но потом она начала общаться с другими одноклассницами, а я с новыми подругами, и наша дружба прошла. Вместе мы редко пересекались. Юля звала подруг к себе в гости (детей в военный городок можно было проводить), а ко мне в гости никто не приходил, я не хотела. Сама любила ходить по гостям, ведь я же Марья Разгульная.

Мне нравилось смотреть, как живут другие, а домой возвращаться, только чтобы переночевать. Свою квартиру я считала приютом временного содержания, а себя не такой, как все. Тетя Нина, старшая сестра моей мамы, не осуждала меня за такой образ жизни. Она сама была веселая, харизматичная женщина, с легкостью относящаяся ко всему. Зато средняя сестра – тетя Люся, которая проживала вместе с нами в военном городке, всегда говорила маме про меня: «Ой, Надя, хапнешь ты с ней горя».

Мама только отмахивалась. Я же чувствовала себя пришельцем в собственной семье. Хорошо и тепло мне было только рядом с дедом. От остальных членов семьи я считывала лишь осуждение. Скорее всего, так было потому, что они знали, кто мой отец, и относились к нему предвзято, а я была его дочь.

Несмотря на нелюбезное отношение со стороны тети Люси, я любила ходить к ней в гости. Она вкусно готовила пышные оладьи, да и с Сашей, ее дочкой и моей двоюродной сестрой, мы тесно общались до пятого класса.

А вот мужа тети Люси я боялась. Он был агрессивным и неприветливым, никогда не угадаешь, в каком настроении застанешь его дома. Я его сторонилась, но вкусные оладьи перевешивали мой страх. Мне казалось, мама даже обижалась, когда я ходила есть к тете. Та потом посмеивалась над ней: «Твоя Маша поесть к нам приходит. Вы ее не кормите, что ли?» А мне действительно нравилось, как она готовила оладьи, поэтому я ждала, что, придя к нам в гости, Люся принесет их с собой.

С переходом в новую школу я стала как будто отдаляться от мамы, словно со стороны наблюдая за нашими отношениями. Я смотрела на других детей, на их общение с мамой и папой, и пыталась найти свое место. Мои одноклассники были всегда с родителями, вместе ездили куда-нибудь. Конечно, так было не у всех. Встречались властные взрослые, и тогда дети были как будто обособлены от них, вроде моей подруги Наташи. Но при этом они всё равно находились в родительском поле и чувствовали себя уверенно.

Моя коммуникация с мамой была непонятна. Я словно замерла и оценивала. В прежней школе я была дочкой заведующей детским садом, а в новой меня никто не знал, поэтому прежнего уважения не чувствовалось. Мой культ мамы снизился, я сравнивала ее с родителями одноклассников и задавала себе вопросы: «Кто моя мама? Какая она?» Одни мамы что-то делают для нашего класса, другие состоят в родительском комитете, и все они общаются между собой, а моей мамы словно нет. В родительском комитете она не состоит, ей некогда, на общих мероприятиях участия не принимает, потому что работает.

Да, она ходила на все собрания и относилась к этому ответственно, но ее как будто не было в школьной жизни. Я перестала воспринимать маму как уважаемого человека и пыталась сформировать к ней новое отношение, но только постепенно разочаровывалась. Моя гордость за маму и фраза «Да ты знаешь, чья я дочь?» благополучно улетучились. Зато появился вопрос «Кто я?», на который я пыталась найти ответ.

Однажды со мной произошел случай, который я буду помнить всю жизнь. Я училась уже в старших классах. Не помню, как мне в голову пришла мысль взять деньги из рюкзаков одноклассников. Не помню, у кого именно я их вытащила. Но точно помню, что украла. Одноклассники меня вычислили и пригласили вечером в школу поговорить.

– Мы знаем, что это ты, отпираться бесполезно, – несколько человек, в том числе моя подруга Наташа, смотрели на меня осуждающе. – Зачем ты это делаешь, чего тебе не хватает?

Мне нечего было им ответить. Я стояла и молча смотрела в пол. Чувство вины и стыда словно сковало меня. Ребята продолжили:

– Ты или что-то меняй в своей жизни, или уходи от нас.

Я продолжала молча разглядывать носки своих туфель.

– Делай выводы, Мария! – произнесли одноклассники на прощанье и ушли.

Я осталась одна. Как дошла домой, не помню. Дело было накануне выходных, пару дней я ходила как пришибленная, не зная, как после всего произошедшего появлюсь в классе. Думала, что теперь стану изгоем для всех, но, когда в понедельник пришла в школу, мальчишки и девчонки продолжили со мной общаться как ни в чем не бывало.

Та ситуация сильно меня встряхнула и полностью изменила мировоззрение. Пришло осознание, что я что-то делаю не так: не так живу, не так выстраиваю отношения. Сегодня я благодарна своим одноклассникам за пройденный урок. Произошедшее не сломило меня, а помогло выйти на другой уровень. Благодаря тому случаю я быстро усвоила одну простую истину: чужое, что угодно, будь то чужие деньги или чужой мужчина, брать нехорошо.

Взросление изменило меня и мое восприятие окружающих. В старших классах ко мне пришло то самое спокойствие, которое я долго искала. Как будто сильно вдохнув при рождении, только в пятнадцать лет я смогла наконец выдохнуть. Теперь в зоне моего интереса находилась не только мама. Маленькая я всегда моталась за ней хвостиком. В начальной и средней школе, конечно, находила для себя занятия, но приоритетом оставалась мама и наши вечерние совместные занятия. В старших классах мое внимание переключилось на друзей, подруг, общение с ребятами в городке, и мама стала занимать всё меньше и меньше места в моей жизни.

Мне стало интересно жить, я каждый день знала, что буду делать и куда пойду. Я могла отправиться на дискотеку или допоздна гулять за территорией городка. Никто не ограничивал мою свободу.

Мама поняла, что я взрослею и наш контакт теряется, поэтому старалась сохранить хорошие отношения. Она оставалась всё так же добродушна ко мне, и если мне чего-нибудь хотелось, то мама всегда покупала это или выполняла любую мою просьбу. Отказа я не знала ни в чем, но при этом не просила того, с чем мама бы не согласилась.

Бабушка умерла, когда я училась в пятом классе, и мама словно обрела внутреннюю эмоциональную свободу. Она вновь попробовала выстроить отношения с моим отцом. Он вернулся из тюрьмы, и мама позвала его жить с нами. Так отец объявился в моей жизни второй раз.

Поначалу я обрадовалась, что у меня опять есть папа. Благодаря ему в доме появились дополнительный доход, у мамы красивая дубленка, а у меня деньги на карманные расходы. Отец помогал, но особого удовольствия от его присутствия в квартире я не испытывала. Он выпивал, приходил домой, еле держась на ногах, швырял деньги и валился овощем на диван, воняя перегаром на всю квартиру. Однажды даже попал под машину. Мне было искренне жаль, что папа лежит в больнице весь переломанный, но я продолжала испытывать к нему то самое отвращение, которое зародилось во мне в первый день знакомства.

Однажды, перед маминым днем рождения, мы с ним сильно поругались. Я кричала и выбрасывала его вещи из форточки. Отец мгновенно взорвался и кинулся на меня с кулаками. На наши крики в комнату ворвался дед и оттащил папу от меня. В голове вихрем пронеслось: «Если бы не дедушка, отец бы, наверное, придушил меня». Дед выгнал его из квартиры, и больше мы вместе не жили. Конечно, мама ходила к нему, а я каждый раз боялась, что он с ней что-нибудь сделает.

В старшей школе мои дела шли отлично, да и в городке я начала общаться с ребятами. Появилась своя компания, с которой мы вечерами гуляли по улицам. Возник интерес к мальчикам. Один ухажер сменялся другим, а в десятом классе я начала встречаться с Лешей Ч., к которому переехала на первом курсе института.

Становясь с каждым годом старше, я понимала, что мой внутренний посыл «Ну, общайтесь со мной, пожалуйста!» больше не звучит. Мной искренне интересуются окружающие, ребята зовут меня гулять, я нравлюсь мальчику, он написал и посвятил мне песню. В жизни появился мой круг интересов, и я наконец-то разрешила себе жить свою жизнь.

Ощущение, что я реально кому-то интересна, переключило меня с мамы на себя. Я перестала давить на нее ожиданием, и мама наконец выдохнула. У нее пропал вселенский страх за меня, она поняла, что может жить автономно. Я, в свою очередь, перестала бегать за ней хвостиком и бояться, что однажды она не придет. И вообще, если что, я выживу. Мой сЛОЖный «роман без проникновения» с мамой закончился.

Глава 3. Эпоха самоСТОЯТЕЛЬНОЙ жизни

Началась новая эпоха. Эпоха моей самоСТОЯТЕЛЬНОЙ жизни: часть 1. К окончанию школы я всё чаще задавалась вопросом: «Кем я буду, когда вырасту?» Поразмышляв немного над разными профессиями, я поняла, что хочу быть экономистом, и пошла подавать документы в УГТУ-УПИ на экономический факультет.

Поступила легко, на «особенных» привлекательных условиях, как дочка заведующей детским садиком. Когда летом все студенты поехали на практику в колхоз, я благополучно устроилась работать на кафедру. С утра до вечера перекладывала бумажки с места на место, болтая с другой «особенной» девочкой, с которой познакомилась там же.

Девчонка оказалась отличной подругой и после кафедры пристроила меня в профком, где работала сама. В профкоме нужны были такие перспективные, как мы, которые работать могут, но не очень любят, при этом всегда знают, кому и как нужно трудиться. Я занималась распределением студентов по разным направлениям практики. Работа добавляла мне авторитет, в моем ведении были бесплатные студенческие билеты на дискотеку, концерты и прочие мероприятия.

Первые полгода профкомной жизни пролетели незаметно, пришла пора сдавать сессию. Предстоящие экзамены меня не сильно обрадовали, но общественные связи помогали двигаться без особых трудностей. Так я благополучно доучилась до второго семестра, пока не столкнулась с двумя проблемами.

Первая из них – философия. Я никак не могла понять, кто такой Гумилев и что такое пассионарность. С трудом осилив его книгу, я сдала экзамен по философии на три. Но тут меня поджидала вторая проблема – сопромат. Конечно, я училась не на техническом факультете, но моей специальностью была экономика и управление на предприятиях машиностроения, а там сопромат нужно было знать. Тут я поняла, что не справляюсь.

Оформив в марте академический отпуск по здоровью, я благополучно пошла работать в медицинский центр. Мне нужны были деньги, и я устроилась помощником администратора. На тот момент я уже жила с Лешей – парнем, с которым начала встречаться в старших классах. Его родители уехали в Москву, оставив свободной двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Леша не работал, родители присылали ему деньги, ну а я получала зарплату. У нас была «зажиточная семья». Раз в неделю мы ездили за продуктами в «Ашан», который только-только открылся в Екатеринбурге, вместе ходили на тусовки – в общем, жили как в сказке.

Закончилась эта история совместного проживания, достаточно «душного» друг для друга, через два года. Летом Леша уехал в колхоз, из которого вернулся совершенно другим.

Сначала всё шло как обычно, но потом я начала замечать, что Леша словно уходит в свои мысли. Временами я ловила его пространный взгляд и равнодушное отношение ко всему, как будто он что-то проживает внутри себя, а меня в этом нет.

В один из дней в его компьютере я увидела фотографию девушки.

– Леш, а кто это?

– Это Анастасия, мы недавно познакомились, – чуть помедлив, ответил Леша. – Она мне нравится.

«Ты серьезно?!» – возмущенно подумала я, но вслух ничего не сказала.

Леша продолжал:

– Я думаю, нам с тобой надо расстаться.

Что тут скажешь? Это была его территория, поэтому я собрала вещи и переехала к подруге на Ботанику, договорившись, что буду оплачивать коммуналку, пока живу у нее.

На тот момент я уже перешла работать в другой медицинский центр. Мой академический отпуск заканчивался, пришлось взять справку и отчислиться из университета. Новое место работы я нашла по объявлению, увидела в бегущей строке вакансию и позвонила. Успешно прошла собеседование и начала работать.

Меня не покидало ощущение нереальности происходящего, я до конца не была уверена, что нашим отношениям с Лешей пришел конец. Я думала, он скучает по мне – что ни говори, а мы довольно долго были вместе, около пяти лет. Спустя время стало понятно, что Леша выдохнул, освободившись от моего присутствия. Ведь теперь ему не надо ни с кем жить. Позже я узнала, что Алексей женился и стал отцом.