Плацебо (#2)

– Господи… – втягиваю воздух, словно в последний раз, – ты точно помочь хочешь? Потому как это больше похоже на убийство.

– Не преувеличивай. Смертность от корсетов была высокой в конце девятнадцатого века. В наше время лишь сотня дам из миллиона может умереть от этого предмета гардероба.

Учитывая спазм в животе и затрудненное дыхание, чувствую, я буду в числе этих «победительниц».

– Мне даже на Другой стороне дышалось легче.

Мирилин неожиданно стихает и, затянув последний узел шнуровки, отходит к зеркалу. Я стискиваю челюсть, чувствуя, что сейчас поднимется не самая приятная тема.

– Каково было там, за Стеной?

– Одиноко, холодно, темно и до жути пугающе. Честно говоря, мне никогда не было так страшно. Если бы не Блэквуд, я бы уже давно свихнулась. Не то чтобы он сильно этому препятствовал, но, по крайней мере, все время был рядом.

Говорю это и наблюдаю, как с нарумяненного лица Мирилин постепенно стекает цвет, словно его стирают невидимым ластиком.

– Если ты знаешь, что он не виновен в гибели вашей семьи, почему ты его так ненавидишь? – решаюсь спросить я, но Мирилин лишь молча поправляет заколку с вьющейся розой в волосах, словно меня и не слышала.

– Мирилин, я серьезно, – беру ее за руку. – Что бы между вами ни случилось, это не повод отворачиваться от родных, ведь у вас нет никого, кроме друг друга. В конце концов, сложно представить, что он мог совершить что-то настолько ужасное, чтобы твоя неприязнь длилась вечно. Ведь, если присмотреться, он далеко не так плох, каким пытается казаться.

Она резко вырывает ладонь, будто мои слова обожгли ее кожу.

– Неужели? А может, это ты смотришь на ситуацию сквозь призму иллюзий? Хочешь знать причину моей ненависти? Спроси его о Гаспаре. Уверена, ты будешь неприятно удивлена.

Мои губы уже приоткрываются для нового вопроса, когда стук в дверь обрывает нить напряжения. Мирилин тут же отворачивается, давая понять, что момент упущен, и я нехотя направляюсь к выходу. А мысли в голове так и закручиваются неистовым вихрем: что она имела в виду? Исходя из уровня презрения к брату, Гаспар был кем-то важным для нее, возможно, даже близким. Друг? Напарник? Возлюбленный? Неужели есть еще более темная часть прошлого Блэквуда, о которой мне неизвестно?

На пороге спальни меня встречает Уилл в бледно-розовом костюме. На шее галстук-бабочка. На лице светлая маска с узкими прорезями и золотистым клювом. Остроконечные перья в волосах делают его похожим на зимнюю птицу, потерявшуюся по пути на Северный полюс.

– А-м-м, цапля? Альбатрос? – предполагаю я, но он лишь качает головой, самодовольно ухмыляясь.

– Всего лишь полярная сова – одна из самых грациозных и таинственных птиц на планете. Благодаря белоснежному окрасу ее невозможно заметить, даже когда она сидит на самом видном месте, – поясняет он и тут же добавляет, словно в свою защиту. – Это тотем моего родственника из знатного рода. Моя же семья простого происхождения, без герба или титула. А ты… – он вдруг осекается, оглядывая меня сверху вниз, – … выглядишь… просто восхитительно.

Я неловко опускаю взгляд. Это он еще не знает, что под тремя слоями ткани этого тяжелого, как грехи всех не покаявшихся, подъюбника прячутся не туфли-шпильки Мирилин, а мои старенькие кеды, надетые в ее отсутствие. Ну а что? Мне во всем этом облачении еще не один час ходить.

– Как твоя рука? – неловко мнусь на месте я.

– О, как видишь, все еще на месте и готова сопроводить тебя на маскарад. К слову, – кивает он на лебединую голову на моем капюшоне, – на «Балу тотемов» партнеры не должны видеть лица друг друга. Но раз уж мы изначально нарушили это святое правило, я никому ничего не скажу.

Уильям прижимает палец к губам, демонстрируя готовность к молчанию, а я не могу перестать улыбаться. Есть что-то особенное в этом парне, который заряжает позитивом всех вокруг. Что-то чистое и яркое, мягкое и светлое, как ободок его идеально отутюженного пиджака, который так ему идет. Я поправляю висящий на шее медальон с лилией и подаю ему руку. Пусть это украшение и уступает в роскоши рубиновым ожерельям Мирилин, но этим мне оно и нравится: простотой своего изящества. Ну и драматичной историей, которая за ним скрывается.

Когда мы спускаемся в главный зал, мое едва ощутимое волнение превращается во вполне осязаемую тревогу, ведь в нем больше народа, чем я когда-либо видела в поместье. Несколько сотен, а то и больше. Улыбаются, шутят, вливаются в атмосферу праздничной суеты, но выглядит это довольно пугающе. Все из-за их нарядов. Бабочки, рыбы, львы, другие хищники, северные олени и козлы: так много причудливых костюмов, что глаза разбегаются, но в каждом из них вылавливаются детали, от которых кровь в венах стынет. У лисиц длинные хищные зубы. У девушек-мотыльков на голове остроконечные рога. У кого-то вместо корсета – бюстье из серебряных ребер, а у другого на лице витиеватая лоза, опутывающая щеки подобно двум земляным червям. Это не костюмированная вечеринка из модных журналов. Это больше похоже на маскарад всех твоих кошмаров, собравшихся в одном месте. И везде пестрят оттенки алого – праздничного цвета сиринити. Меня невольно передергивает, но не из-за облачения других, а из-за общей странности этого мероприятия, уровень которой растет с каждым вдохом душистого воздуха, разделенного между тысячами гостей.

Когда мимо проплывает девушка-химера в стальной маске без вырезов для глаз, я невольно придвигаюсь к Уиллу. Он это замечает и крепче сжимает мою ладонь на своем предплечье.

– Знаю, в первый раз это выглядит страшновато, как, впрочем, и во-второй. Но со временем ты привыкнешь не замечать пугающей до жути вычурности, к которой тянется общество сангвинаров.

– А ты привык?

– Да не особо.

Бросаю на него саркастичный взгляд и ухмыляюсь. А ведь это я считала себя «мастером» по утешению. Проходя по залу, мы неспешно ныряем в толпу. Такого роскошного декора в поместье я нигде не видела, а ведь в нем даже самая захудалая коморка выглядит как произведение искусства. Но этот зал превзошел все ожидания: мраморная плитка с инкрустацией золотой нитью, панели из красного дерева с изображениями средневековых банкетов, огромные хрустальные люстры, расшитые серебром портьеры: так много всего, что невольно теряешься. Так и хочется все потрогать, чтобы удостовериться, что оно настоящее.

Уилл ведет меня мимо золоченых статуй и скрытого за колоннами оркестра, но у банкетного стола его перехватывает мужчина в маске соловья, чьи раскрытые крылья касаются его щек. Они обмениваются рукопожатиями, бросают пару колких фраз насчет внешнего вида каждого. Не желая мешать, я незаметно отхожу, оставляя им возможность наговориться. Не успеваю дойти до стола, как передо мной застывает официант с подносом фужеров, оплетенных позолоченной лозой.

– Виниум?

Я одобрительно киваю. Не смотреть же на безобразные маски сиринити трезвой. На вид этот напиток похож на красное вино, но его вкус ни с чем не сравнится. Такой яркий, насыщенный, сладкий, но в то же время кислый, словно пьешь мерло, закусывая долькой манго с сиропом. Когда Уилл снова появляется в поле зрения, я уже успеваю осушить половину бокала, но по его неоднозначному взгляду понимаю, что лучше попридержать коней до разгара бала.

– Понравилось?

– Еще бы! – делаю еще один глоток. – Никогда не пробовала ничего вкуснее! Что это?

– Это традиционный напиток сиринити, очень дорогой и крайне редкий. Готовится из коллекционного вина «Шато Петрюс»,33 сока купуасу,34 корицы и крови самой редкой человеческой группы – четвертой отрицательной.

Последние слова заставляют меня выплюнуть все обратно в стакан, мысленно радуясь, что я не успела взять второй. Инъекции, боевые искусства, непонятные традиции, а теперь еще и человеческая кровь в вине? Сангвинары явно любят выделяться из толпы. И для этого не брезгуют ресурсами, – а ведь достать четвертую отрицательную, ровным счетом как и сок самого редкого фрукта Америки, не так просто. Возвращая бокал официанту, я замечаю в углу фигуру, неотрывно следящую за происходящим в зале. Высокая, сутулая, в строгом костюме темно-терракотового цвета. Судя по силуэту, мужская. В то время, как остальные вальяжно шествуют от стола к столу, истощая запасы виниума, он просто стоит, будто вырезан из той же темной древесины, что и его маска с торчащими шипами. Словно происходящее вокруг ему и вовсе безразлично. Незнакомец замечает мой интерес и кивает в знак приветствия, но от этого жеста мне еще сильнее становится не по себе.

Решаю откинуть размышления о бале и его загадочных гостях – для этого у меня еще будет достаточно времени. А пока… Нужно расслабиться. Ну, насколько это вообще возможно. Вместе с Уиллом миную одетую в алые доспехи девушку. Окидываю взглядом пару со шкурами красно-серебряных леопардов. Прохожу возле Пейшенс в фиолетовом платье. С пышными перьями на плечах и хвостом павлина на лице, она похожа на экзотическую птицу, стремящуюся приковать к себе внимание всего зала. Заметив меня, она лишь приветственно склоняет голову. Не толкает, не обливает меня напитком и даже не ставит подножку, чтобы опозорить перед гостями. Это на нее не похоже. Уж не похитили ли ее пришельцы, подменив своим «агентом»? То, каким взглядом она нас провожает, намекает, что в ее жесте скрыто что-то большее, чем простая учтивость. Быть может, она заметила, что мы с Уиллом пришли вместе? Не донесет ли она на нас Старейшине, в лучших традициях своего «добросердечного» характера?

Уловив ход моих мыслей, Уилл относит свой бокал к столу, затем задевает меня плечом, делая вид, что мы как бы невзначай натыкаемся друг на друга в толпе.

– Ох, прошу прощения, прекрасная незнакомка. Мы с вами еще не встречались, но позвольте пригласить вас на танец.

– Вы очень милы, юноша, – склоняюсь я в реверансе и добавляю громче, – кем бы вы ни были!

Протягиваю ему руку, позволяя закружить меня в плавном повороте. Его шарму невозможно не поддаться. Он не тот человек, который будет действовать за спиной, надавливая на нужные точки. Он не прогоняет меня, не игнорирует и не боится показывать свои раны. В этом он сильно отличается от кое-кого, не будем указывать пальцем. Хотя я, собственно говоря, и не могу. Ведь Блэквуда на балу нет. По крайней мере, я его не видела. И это неудивительно. Пышные празднества не в его вкусе. Как и яркие цвета, веселье и бурные проявления чувств. Или… хотя бы какие-то.

Конечно, он буквально вырвал меня из рук Даниила и в кои-то веки назвал по имени, но было ли это показателем зарождающегося влечения или лишь мимолетным порывом? Наверное, этого мне не узнать, так как после моего возвращения он ни словом о случившемся не обмолвился. Даже после того, как я буквально вернулась с того света. А с момента, когда я появилась на поимке Эми, он вообще держится от меня на расстоянии. Похоже, мой поступок задел его за живое. Или же его просто раздражает моя безрассудность. Хотя… Быть может, проблема как раз в нем? Что, если он не может со мной сблизиться, потому что… не знает, как? Что, если после предательства Вирджинии он настолько закрылся в себе, что не может найти путь наружу? А я понятия не имею, как ему помочь.

– Можно задать нескромный вопрос? – неожиданно наклоняется ко мне Уильям.

Только помирились – и уже нескромные вопросы? А он не промах.

– Что происходит между вами с Верховным жрецом?

У меня упало сердце. На секунду мне даже показалось, будто на пол свалилось что-то тяжелое, но это был всего лишь звон разбитого фужера, выскользнувшего из руки официанта.

– Ты о чем?

– Он иногда на тебя так поглядывает. Никогда не видел, чтобы Верховный жрец на кого-то так смотрел. А на поимке Эмили вы будто два волка сцепились. Это наталкивает на некоторые мысли…

– Твои мысли неверные, – говорю жестче, чем хотела. – Он лишь исполняет приказ Старейшины, а я пытаюсь спасти сестру.

Он кивает, но глаз не опускает, будто пытается проникнуть ко мне в голову и узнать, что на самом деле там творится. Прошу, Уилл, не нужно. Мне и одного несносного защитника хватает.

В зале приглушают свет, чему я несказанно рада. Чем меньше нарядов гостей я рассмотрю, тем крепче буду ночью спать.

– Благодарю всех за присутствие, – вижу, как фигура Кристиана в бордовой мантии отделяется от толпы, и, хоть его лицо прикрыто позолоченной маской, я узнаю его по тембру голоса и легкому французскому акценту. Его спина непривычно сгорблена для человека, который еще пару недель назад обладал идеальной осанкой. Это кажется мне странным, как и трость с гротескным наконечником в его руке, без которой он прекрасно обходился.

– Я счастлив приветствовать вас на фамильном Le bal des Totems!35 Как вам ведомо, это событие организовано во славу нового века – эпохи исцеления от сангморы, чему мы бесконечно обязаны нашей прекрасной Сильвер – бесценной жемчужине и спасительнице всех сангвинаров. Воздадим же ей почести вновь, за жертву, принесенную во имя коммуны!

Шквал аплодисментов, и головы всех присутствующих поворачиваются ко мне, заставляя мои щеки вспыхнуть в тон моему платью. В этот миг мне действительно хотелось бы оказаться лебедем, чтобы взмахнуть крыльями и улететь отсюда куда подальше. Но, судя по всему, Кристиан только начал.

– От моего взгляда не ускользнуло, что многие из вас, вопреки этикету празднества, пришли с парой, – он поворачивается к нам с Уиллом, заставив меня невольно отвернуться. – Я многие годы закрывал на это глаза, но хочу, чтобы этот вечер прошел в соблюдении вековых традиций. Круг Медианы определит вашего партнера, как и в прежние времена, когда дамы главенствовали над представителями сильной половины сангвинаров, стремительно погибающей от хворей и сражений. Поэтому прошу вас, les belles créatures,36 выйдите вперед.

Бросаю встревоженный взгляд на Уилла, но тот лишь пожимает плечами, мол «выбирать не приходится». Поэтому я нехотя выхожу в центр зала к другим девушкам, выстроившимся огромным кольцом.

– Молодые люди, станьте вокруг них кругом, – продолжает Старейшина, беря меня за руку и соединяя с ладонью рядом стоящей женщины. – Как только заиграют музыканты, леди в танце скользнут по залу, следуя ритму благозвучной мелодии. Однако когда музыка смолкнет, вы обязаны застыть на месте. Месье, напротив которого вы остановитесь, и станет вашим спутником на сей чудесный вечер. Ну что ж, allons-y!37

Плач скрипки сливается с боем аккордов, подхватывающих меня, словно на крыльях, вместе с другими гостьями. Замечаю на противоположной стороне силуэт Мирилин, которая уже закручивается в вихре танца. От моего испуганного взгляда ее улыбка под красно-медной лисьей маской становится только шире. Она шепчет что-то беззвучно, и я не без усилий читаю по губам слово: «подыгрывай». Собственно, что мне еще остается, когда две сотни стражей окружили нас, словно барьером, который даже при желании не прорвать.

Ряд постепенно движется. Девичий круг то распадается, то вновь смыкается, подобно рою снежинок, разметаемых порывами ветра, но неизменно возвращающихся, складываясь в изящный узор. Я спотыкаюсь, выпрямляю спину, снова оступаюсь, пока наконец не вхожу в ритм. Чем сильнее фортиссимо струнных, тем плавнее мои движения. Чем громче вибрато, тем тверже шаг. Темп быстрее, чувства ярче, ноты выше, гармоничнее, чище. Пока мелодия не сплетается в унисон с биением моего сердца. Мысли успокаиваются, острые углы тревоги сглаживаются, и я даже не замечаю, как начинаю смеяться вместе со всеми. Мне становится так хорошо и спокойно, как не было уже очень давно. Танцовщицы уводят меня в сторону, вздымают над головой скрещенные руки, закручиваясь в грациозных пируэтах. Все быстрее, энергичнее, ритмичнее, вместе с боем финальных аккордов, которые вмиг стихают как один.

Ладони разжимаются, и я резко застываю напротив мужской фигуры. В голове мутно, перед глазами мелькают светлые пятна. Мне требуется пара секунд, чтобы вращающийся мир наконец-то встал на место, обнажив облик моего нового избранника. Но чем больше деталей я улавливаю, тем сильнее растет волнение: темный костюм с сине-фиолетовым отливом, черная рубашка с высоким воротом, маска с вороньим клювом, за которой виднеются золотистые глаза. Этот проницательный взгляд я узнаю среди миллионов людей и тысяч незнакомых лиц. Взгляд единственного человека на балу, которого я так желала увидеть: Блэквуда.

Я замираю, выдыхаю. Несколько секунд мне вообще кажется, что я перестаю дышать. Все вокруг будто останавливается, пока я не запускаю его ход, опустившись в глубоком реверансе. Это было необдуманным, но таким естественным жестом, как протянуть руку к лучу света после трех суток в темноте. Боковым зрением замечаю, как дамы по обе стороны делают то же самое, а мужчины вслед за Блэквудом склоняются в поклоне: минута робкого приветствия перед несколькими часами утомительного торжества. Не успеваю произнести и слова, как из-за плеча выныривает Кристиан, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности.

– Très bien! Bravo!38 О, какое услаждение для взора моего видеть ваши радостные лица, кружащиеся в ритме танца. А теперь, – он берет меня и Блэквуда за руки, соединяя их вместе, – когда избранник ваш определен, настало время предстать пред взорами Верхориата в торжественном танце благопожелания.

Чувствую, как ладонь Блэквуда сжимает меня крепче, уводя в центр мраморно-золотого холла. Бархат его перчаток-митенок ласкает кожу: они разительно отличаются от его повседневных кожаных изделий. Судя по всему, это праздничный вариант.

– Думала, тебя не интересуют подобные мероприятия.

– Пропустить «Бал Тотемов» – верх неуважения. Равно как и прийти в стандартном черном облачении, – добавляет он, замечая, как я с нескрываемым любопытством разглядываю его костюм. Ну простите. Видеть его в цвете – то же, что впервые увидеть радугу после жизни в монохромном мире. Изящные лацканы, синий узор на краях пиджака, старинный шейный платок с брошью в виде граненного оникса: он выглядит словно прямиком с банкета девятнадцатого века. Вытянутый клюв его маски и черное оперение с сапфировым отливом намекает на благородного ворона. Видимо, именно его семейство Блэквудов выбрало для украшения герба.

– Красивая маска, – шепчу ему на ходу. – Не знала, что вороны являются вашими фамильными покровителями.

– Это гракл.

Мой непонимающий взгляд подталкивает его уточнить сказанное.

– Гра́кула квиску́ла, – досадливо вздыхает он, – представитель вида Квиска́лус, семейства трупиаловых. Встречается в Северной и Южной Америке. Отличается от воронов характерным синим и фиолетовым отливом оперения, – его указательный палец скользит по перьям маски, которые при смене освещения переливаются указанными цветами.

Я понимающе киваю, на самом деле слабо улавливая «существенные отличия». Гракл? Точно. И как я сразу не догадалась. В поле моей видимости появляется Кристиан, радушно приглашая пары подойти ближе.

– «Танец Приветствия» – многовековая традиция сангвинаров, позволяющая отдать дань уважения тем, кто вознесся на вершину общества. Тем, в чьих руках справедливость и судьбы всего нашего рода. Eh bien,39 попрошу наших замечательных музыкантов поднять свои инструменты, а танцоров – приготовиться.

А вот теперь мое волнение прямо-таки рвется наружу.

– Блэквуд, – наклоняюсь я к нему, – я не умею танцевать подобные танцы.

– Не волнуйся. Просто повторяй за мной.

Гобои исполняют торжественное вступление, виолончели затягивают старинный напев, и мужчины в зале, все как один, делают шаг вперед, выставляя перед собой раскрытые ладони. Я тянусь к Блэквуду, но он тут же отодвигает руки, держа их на расстоянии от моих.

– Нет. Касания излишни. Это лишь приветствие, а не полноценная встреча.

– Приветствие кого?

– Верхориата.

Прослеживаю за его взглядом к смотровой галерее, на которой восседают шесть колоритных фигур. Изящные, вытянутые, рослые… Они словно восковые капли от одной и той же свечи, небрежно застывшие на краю подсвечника. Их лица покрывают блестящие маски, которые, учитывая статус незнакомцев, вполне могут быть вылиты из золота. Бордово-пунцовое облачение придает их силуэтам некую бесформенность. По всей видимости, чтобы скрыть пол и телосложение своего обладателя. В такой же костюм облачен и Кристиан. Я читала о них в библиотеке: Дюжина Архонтов, управляющих симфонией мира сангвинаров, будто невидимые дирижеры.

– Почему они в масках?

– Чтобы скрыть свою личность, – отвечает Блэквуд, бросив взгляд на медальон на моей шее. – Все они являются высокопоставленными представителями в разных отраслях деятельности, включая экономику, политику, медицину. По этой причине они стремятся оставаться неузнанными даже среди представителей своей касты.

Двенадцать групп, столько же представителей Верхориата… В этом числе определенно есть что-то магическое.

– Но их всего шестеро, – подчеркиваю я. – Семь вместе с Кристианом.

– Остальные обрели свою гибель либо во время падения первого города сангвинаров, либо при облаве моровов на Стену.

Верховный жрец медленно шагает вправо, застывает перед моим лицом, а я стараюсь копировать его движения. Такие плавные, мягкие, будто касание перышка к оголенной коже. Никогда бы не подумала, что тот, кто так искусно танцует, способен пробить тебе голову кинжалом с расстояния двести метров. Я разворачиваюсь и прислоняюсь к его спине своей, ощущая, как по ней спускается волна неловкости. Он так мучительно близко и так далеко. Одновременно рядом, но словно в другом помещении. Тепло его тела обволакивает меня незримой вуалью, растекаясь сладостной дрожью по коже. Как такое возможно без единого прикосновения? Как один человек может дарить столько ощущений без единой эмоции на лице?

– Почему они тогда не назначили новых членов вместо погибших? – стараюсь увести свое волнение в другом направлении.

– Большинство представителей сиринити слишком молодо для столь важной должности. Действующий Старейшина обладает возможностью делегирования своего титула доверенному лицу, но процедура требует одобрения со стороны Верховного совета, – он затихает, разворачивается, и после долгой паузы – вызванной главным образом крещендо струнных, заглушившим всякий разговор – вновь продолжает: – Лишь один из Двенадцати успел воспользоваться этой привилегией. Остальные же скончались, не успев назначить преемников, в особенности Двенадцатый Архонт, место которого пустует уже более пяти веков.

В том, что в Верхориат принимают лишь старейших, прослеживается своя логика. Если бы каждый из подрастающего поколения сиринити стал биться за этот титул, внутри каст возникла бы распря. К тому же, вряд ли молодой человек смог бы удержать в своих руках такую власть.

– Значит, – по наставлению Блэквуда делаю поворот вокруг своей оси, – есть и другие общины сиринити?

– Да. Две в округе Калифорния, одна во Флориде, три в Нью-Йорке, и полдесятка в Европе и Средней Азии.

– И какую позицию в этом органе занимает Кристиан?

Плечи Блэквуда напрягаются. Видимо, из-за непривычки слышать имя своего наставника в таком открытом и непринужденном тоне.

– Седьмую: Архонт Исцеления. В его обязанности входит поиск лекарства от сангморы, разработка облегчающих медикаментов, улучшение качества крови и систем для ее долгосрочного хранения.

Хм, так вот какая у него группа крови. Нужно занести это в свой журнал фактов о сиринити, чтобы не потерять из памяти. В ходе продолжающегося танца я также узнаю от Блэквуда об отраслях, за которые ответственны Архонты. Первый удерживает право решающего голоса на Совете. Второй – отвечает за закон и порядок. Третий – руководит следствием и наказанием. Четвертый – координирует тайные контакты с человеческим миром. Верхориат охватывает все сферы, необходимые для полноценного развития «вампирского» общества: искусство, память, наука, этика, охрана крови, демография, культурное единство. Неудивительно, что им столько веков удавалось хранить свое существование в тайне.

– А какая у тебя группа? – неожиданно становится интересно мне.

Он резко поднимает на меня глаза, которые до этого были потуплены в пол. Смотрит так, словно я спросила что-то личное, даже в некотором роде неприличное.

– Девятая.

– Красивое число.

– Такое же, как и остальные.

Блэквуд отступает назад и склоняется в полупоклоне, в то время как я, подобно кривому зеркалу, копирую его движение. Он ведет себя зажато, хоть и идет на контакт, и я отлично помню, что стало причиной подобного поведения. Хоть я совершенно не умею извиняться, мне нужно сделать что-то, чтобы разорвать это напряжение между нами. В противном случае оно станет стеной, которую потом уже не сломать.

– Извини меня за Нью-Касл, – шепчу ему, когда наши лица застывают друг напротив друга. – Я поступила легкомысленно. Я не должна была рисковать… тем, что во мне.

Блэквуд смотрит на меня пристально, словно оценивая искренность, затем отворачивается.