Укол

– Знаю…

– Вы не только себе вредите! Вы делаете из своего ребёнка пассивного курильщика. Вон, мой курил всю жизнь, а где теперь? А я скажу Вам: вначале появился кашель, слабый такой, незаметный. Года через пол усилился. Во время очередного приступа кашля он не смог проглотить слюну и чуть не подавился ею. Дыхание сбилось, кровь начала приливать к голове. Словно два окровавленных куска мяса, смотрели на меня его выпученные глаза из орбит – глазные сосуды не выдержали давления и лопнули.

Чуть не двинув кони, муж задумался… плохо задумал. В течение месяца держался. Даже кашлять стал меньше. Но, возомнив себя исцелившимися, сорвался в магазин.

Когда кашель вернулся и начал мешать спать по ночам, мы пошли в больницу. Врачи посмотрели на снимки и сказали – четвёртая стадия… легкие. Да что я вам рассказываю, вы рядом стояли, когда участковый составлял протокол осмотра тела… – она замолчала, сделала шаг в нашу сторону и добавила, – мужа, мужа моего. Где он теперь?

Выслушав рассказ без особого внимания, отец размял пальцами сигарету, взял её в рот и сделал шаг навстречу тёте Марине. Вурст, без злости в глазах, но с громким лаем, прыгнул к его ногам. Отец не испугался, наоборот – присел на колено, протянул руку к собаке и почесал его за ухом. Хозяйка надулась от злости, а с языка собаки закапала густая слюна. Хвост закрутился пропеллером, шея потянулась в бок, подставляя складки на коже в надежде, что туда попадут длинные пальцы отца.

– Хо-оро-оший пёс! – отец специально растягивал гласные буквы. – Но ты засранец!

Посмотрев на тетю Марину, отец поднялся с колена. Его руки начали ощупывать пальто от кармана к карману, в надежде что-то найти, но вещь никак не хотела себя обозначить. Состроив вопросительную гримасу, он подошёл к ней и спросил:

– Огоньку не найдётся?

Она состроила ехидную гримасу и предложила торг:

– Сигаретой угостишь?

Ни разу не удивившись услышанному, отец достал пачку сигарет. Дрожащей рукой (её руки последние два года постоянно дрожали, папа говорит – это нервы), она достала сигарету. Посмаковав её губами и оставив отпечатки красной помады на фильтре, она протянула отцу зажигалку, прятавшуюся всё это время у неё в руке. Отец по-джентельменски прикурил сигарету тети Марины, а только потом свою. Он попытался вернуть зажигалку, но в ответ получил порцию едкого дыма из её легких. Он уже начал опускать руку, как вдруг, резким движением она вырвала свою зажигалку из его рук. Улыбнувшись, отец заглянул в её глаза и, увидев там только слабость, сказал:

– Да, я помню этот день, но это не меняет сути дела. То, чем я занимаюсь и то, куда мы едем – не ваше дело, Марина Алексеевна. И в который уже раз я вам объясняю: это не экзекуция, а спорт.

– Спорт, который калечит ребёнка и может сделать из него инвалида?

–Не передёргиваете! Любой спорт требует жертв, если ты хочешь побеждать – плати! Плати здоровьем! Плати временем! В конце концов, плати жизнью!

Тётя Марина сжала губы и не нашла что ответить. Отец кивнул головой и добавил:

– Нам пора… Всего хорошего.

– И вам не хворать, – холодно ответила тётя Марина с выражением чувства глубочайшего разочарования.

Она перешла дорогу и, поднявшись в горку по щиколотку в грязи, испарилась среди деревьев.

– Пап, я замёрз! Вы так долго спорили, что я даже потерял суть вашего разговора… Но почему она сказала про дядю Сашу, что он умер? Он же уехал в другой город жить?

– Да, я тоже замёрз. Сейчас сядем в машину, сынок, и согреемся. А почему она так сказала про дядю Сашу, я не знаю. Может, перепутала с кем.

Холодный ветер заставлял нас идти всё быстрее и быстрее. Заведя машину, мы стали ждать, когда печка начнёт гнать на нас тёплый воздух, но, так как она работала на солярке, рассчитывать на быстрый прогрев не стоило. Прежде чем тронуться, машине нужно было дать поработать минут пять. Отец говорит: “Машина, словно человеческий организм, имеет сосуды, ведущие к жизненно важным органам. Нужно дать маслу разогреться и заполнить все трубки, проникнуть в каждый уголок каждого агрегата. Делая так каждый раз, ты обеспечишь долгую жизнь своему автомобилю”. Он включил свою любимую радиоволну, и мы услышали голос мужчины, звучавший вместе с игрой на барабанах, электро и бас-гитаре. Певец так громко орал в микрофон, что я смог разобрать только одну строчку: “Эй, ты…Ты всегда стоишь на моём пути!” Я сидел на заднем сидении и, осматривая салон автомобиля, заметил устремленный на меня взгляд отца через зеркало заднего вида: он отрегулировал его по удобнее, чтоб видеть мои глаза.

– Сынок, мы не закончили разговор. Что ты мне ответишь? Ты сможешь?

– Смогу…но я хочу большущую пиццу, суши и много-много мороженого!

– А губа не треснет? – с улыбкой на лице произнёс отец.

– Конечно, нет! Может, мы еще зайдём в магазин “Планета ребенка”, посмотрим новый конструктор? Последний раз, когда мы там были, на прилавке лежал очень красивый вагон поезда красного цвета. Если купить его и добавить в него мои детали от другого набора, можно собрать необычный вагон с красочным оформлением. А потом мы купим второй вагон, но уже зелёного цвета, а еще…

Отец очень внимательно слушал меня, кивал головой и, когда я закончил описывать свои желания, состроил задумчивую гримасу и сказал:

– Вот последнее не могу тебе обещать, но то, что ты съешь, сколько хочешь, мороженного – я тебе обещаю…

От разговора нас отвлекла громкая музыка, которая заиграла не из динамика радио. Мелодия, которая устанавливается на заводе производителя по умолчанию, три года подряд раздаётся из телефона отца, и своей монотонностью уже изрядно поднадоела. Он взял трубку, кто был на противоположной стороне, я не знал.

–Да…Едем, всё в порядке, я думаю, сегодня всё получится…Сколько? Я думаю дать в два раза больше…Да-да, я уверен в нём…Хорошо-хорошо, на месте договоримся, будем минут через сорок…

Он закончил разговаривать и, положив телефон в подстаканник, посмотрел на меня очень внимательно.

– Ну, ты готов ехать, сынок?

– Да, пап…готов.

– Если не попадём в пробку, ехать будем минут тридцать. В любом случае, время у тебя есть, можешь поспать или почитать свою книгу.

– Нет, пап, спать я не хочу, буду просто пялиться в окно на прохожих.

Машина плавно тронулась. Выезжая со двора, мы медленно переехали лежачий полицейский перед пешеходным переходом. Женщина с коляской только вступила на переход, как вдруг резко остановилась и, устремив свой взгляд на нас, начала что-то говорить. Отец остановился и начал махать ей рукой, давая понять, мол «проходите, я вас пропускаю». Женщина была уже на середине дороги, как вдруг её ноги стали заплетаться и, не удержавшись, она начала заваливаться на правую сторону, увлекая за собой коляску. Она еще не коснулась земли, как вдруг одеяло с люльки слетело, и на дорогу выкатилась собака.

Вскочив на все три лапы, она начала истерично лаять на хозяйку, пытающуюся встать с земли. Под женщиной начала растекаться жидкость непонятной консистенции. Собака понюхала лужу и, отвернув резко морду, побежала на другую сторону дороги. Женщина попыталась встать на ноги, но её тело не слушалось: её повело влево, а потом, откинувшись назад, она села на пятую точку. Терпение отца лопнуло, и он решил закончить этот фарс.

Выйдя из машины и подбежав к женщине, он взял её под руку, поднял коляску и начал переводить по пешеходному переходу. Собака, увидев, что её хозяйку кто-то схватил за руку, начала дико лаять на отца, но подойти близко не осмеливалась. Всё время, пока он переводил её через дорогу, она громко лаяла, держась на расстоянии вытянутой руки. Отец что-то говорил, а может, вообще орал на собаку, но складывалось впечатление, что он пытался коляской её задавить. Дама куда-то указывала, но с каждым новым взмахом руки её направление приобретало новый вектор. Перейдя через дорогу, женщина кинулась на отца, пытаясь обнять его обеими руками и поцеловать. Отец пару раз увернулся, схватил её руки и отстранил от себя. Она что-то ему сказала, после чего отец начал хлопать себя по карманам пальто.

В ладони отца появилась пачка сигарет.

Кивком головы она поблагодарила отца и, забрав папиросу, распахнула своё пальто. На землю посыпались осколки стекла, а с подола пальто закапала какая-то жидкость. Жестом руки она намекнула на зажигалку, но, разведя руки в сторону, отец дал понять, что у него отсутствует какой-либо способ поджечь сигарету и, похлопав её по плечу, он двинулся в сторону машины. Глядя как он уходит, она что-то крикнула ему вслед, кинула его сигарету на дорогу и смачно харкнула в его сторону.

Садясь в машину, отец со всей силой захлопнул дверь и начал искать влажные салфетки.

– Эта тварь взяла и обоссалась прямо на дороге, а её долбаная трехлапая собака так и намеревалась меня укусить, – найдя салфетку, он тщательно начал протирать свои руки, особенно между пальцев. – Прости меня за излишнюю эмоциональность. На кой чёрт меня дёрнуло идти ей помогать?!

Сзади уже начали сигналить скопившиеся автомобили, и отец, выругавшись запретным словом, дал по газам. После перехода был еще один лежачий полицейский. Проехав его на скорости, меня с силой качнуло из стороны в сторону, пару раз я медленно моргнул и услышал нарастающий звук движущегося поезда.

Глава 2

В этот день было очень яркое солнце, совсем не по погоде. Его лучи были холодны и, попадая мне на лицо, вызывали колющие ощущения. Я открыл глаза, и мой взгляд устремился в окно: опоры моста быстро проносились перед глазами, а спустя какое-то мгновение картинка начала плавно меняться на зелёный и пушистый сосновый лес.

Зашуршала газета.

Мужчина, сидящий передо мной, перелистнул страницу, и мои глаза зацепились за яркий заголовок: “Двое мужчин попытались ограбить Чемпиона мира по волевой борьбе”. Он поводил пальцем по газете, пытаясь что-то зачитать вслух:

– На планете Тро…Ттор..Ротт…мать твою, Тро-тер-ма разбился корабль, погребя под собой целую деревню.

Отстранив газету в сторону, он сфокусировал свой взгляд на мне. Заметив, что я смотрю на его пальцы, он опустил глаза и тоже начал их рассматривать. Они были не грязные, они были чёрными, словно он взял чернильницу и окунул туда палец вместо перьевой ручки.

– Опять эта дешевая газета – все чернила остаются на моих пальцах!

Поднеся ладонь к губам, он высунул чёрный язык и облизал кончики пальцев.

Рассматривая эту мерзкую картину, периферийным зрением я увидел необычайной красоты потолок вагона. Он был украшен витражом. Его стёкла были всех возможных цветов, словно как в песне про охотника и фазана. Когда лучи солнца наполняли вагон, стены и пол озарялись всеми цветами радуги. Каждое стёклышко на потолке было частью одной большой картины: лицо красивой женщины, подмигивающей мне левым глазом; её неестественный цвет кожи гармонировал с таким же неестественным цветом волос.

Мне стало любопытно, кто еще еде с нами в вагоне. Пристав и оглянувшись, я никого не увидел. Все сидения были пусты. В конце вагона была открыта дверь, и через неё моему взору открывался следующий вагон. Моё внимание привлекла голова человека, которая так же, как и моя, выглядывала из-за сидения и смотрела в конец вагона. Я попытался поднять голову чуть ваше и лучше разглядеть того пассажира, но он вместе со мной поднял голову. Я опустил голову – голова мужчины в точности повторила мои движения. Вытянув свою руку и помахав ладонью, я увидел аналогичную картину.

Устремив свой взгляд дальше, я увидел еще один вагон, где так же, выглядывала голова еще одного мужчины. Обернулся назад – всё повторилось точь-в-точь: сквозь открытые двери тамбура был виден ряд сидений, где по центру сидел человек и смотрел в конец вагона. Это были мои головы: они – это я. Так необычно смотреть на себя со стороны. Это нельзя сравнить с отражением в зеркале – это другое, это рекурсия. Из этого вагона я не мог никуда выйти, мог только ходить по кругу, заходя в конец и выходя в начале, и так до бесконечности. Я подёргал рукой, почесал себе затылок, поставил рожки; сидящий в предыдущем вагоне повторил всё точь-в-точь, не задержавшись ни на секунду.

Но что-то было не так.

Через пару рядов от моей “головы” я увидел пассажира, которого ранее не замечал. Он сидел лицом ко мне и улыбался. Я сфокусировал взгляд перед собой и сжал губы от злости.

По диагонали, через два ряда сидел Констант и разглядывая меня с интересом. Отражающиеся от витража лучи солнца окрашивали его лицо разноцветными красками: красный луч накрывал правую часть лица, а левая часть была покрыта синим цветом. Он прищурился и подмигнул мне.

На потолке показался солнечный зайчик. Он гулял из стороны в сторону, с потолка на пол, со стены на сиденье. Перескочил на меня и медленно, чуть подёргиваясь, начал подниматься по одежде. Неприятное жжение в глазу заставило опустить мой взгляд на пол и удивиться. Кончик лезвия упирался в пол, между ботинок Константа.

Меч оторвался от земли и начал медленно описывать окружность, показавшись на половину в проходе. Преломляя лучи солнца, и рождая множество солнечных зайчиков, Констант поднял меч над головой и, держась двумя руками за рукоятку, вышел в центр вагона.

– Может уже хватит убегать? – Сухо спросил Констант.

– Я и не убегаю… – режущая боль пробила в области живота. Она заставила меня согнуться, но приложив руки к ране, я ничего не обнаружил. Не было ни дыры в теле, ни подтёков крови. Ничего.

– Что? Мучают фантомные боли? – с насмешкой в голосе спросил Констант. – Запомни, это только у тебя в голове!

– Мы можем просто разойтись и прекратить это безумие? – спросил я. – Выйдем каждый на своей станции, и больше наши пути не пересекутся!

– Здесь нет остановок. Мы в рекурсивной реальности. Только резкий, эмоциональный сбой (а его может вызвать только смерть одного из нас) прекратит это, как ты выражаешься – безумие.

Солнечный свет, отражённый от потолка, продолжал играть на наших лицах, окрашивая их во все возможные краски.

– Я одного не понимаю, что от меня тебе нужно? – возмущённо крикнул я, – Зачем я тебе? Я вообще тебя не знаю и вижу первый раз в жизни! Но ты уже успел причинить мне боль!

– Твоя физическая боль – ничто, в сравнении с моей душевной болью. Болью, которую я испытываю после каждого поражения. Я докажу ему! – Констант тяжело дышал, излишняя эмоциональность выдавала его слабость. – ДОКАЖУ!

– Может, вы уже заткнетесь оба! Могу я спокойно почитать свою газету?! – со злостью в голосе сказал мужчина, перелистывая очередную страницу газеты.

Констант крикнул что-то неразборчиво и двинулся в мою сторону.

Закинув правую руку за спину, я нащупал рукоять меча, окутанную тонкой кожей, и медленно за неё потянул. Начал обнажаться меч, таившийся в скрытых ножнах моей кожаной куртки. Лезвие, показавшееся на половину, разрезало луч солнца, порождая множество солнечных зайчиков. Немного повернув рукоять, солнечный зайчик перескочил со стены на лицо Константа и попал ему в глаз.

Воспользовавшись его замешательством, я сделал рывок к нему на встречу. Сверху-вниз меч рассёк воздух, никого не задев. Констант развернул корпус, увернулся от рубящего удара, и прижал меч к груди. Моё лезвие устремилось к полу, а глаза удивлённо расширись, увидев, как вражеский клинок дождался нужного момента и ударил, нацелившись мне в грудь. Я присел. Над головой раздался свист. Сидя, я попытался локтем ударить константа в живот, но его правое колено было быстрее.

Искры посыпались из моих глаз, кровь хлынула из носа. Меня зашатало, и я откинулся назад, распластавшись на полу. Констант развернулся, и устремил свой клинок мне в живот. Взмахом правой руки я заблокировал удар и сильно ударил правой ногой. Клинок Константа откинуло в сторону, а в живот прилетел мой ботинок, заставивший его отойти на два шага назад. Я повернулся на бок и, схватившись за сидения, встал.

Констант изучал меня.

Сузив глаза, он сделал быстрый рывок. Я попытался отойти, но наступил в лужу собственной крови и поскользнулся. Завалившись на сиденье дивана, я только и успел вскинуть меч и заблокировать очередной удар, уводя меч Константа в соединение дивана и спинки. В попытке вытащить застрявший меч, Констант не уследил за моим движением и получил кулаком в лицо. Удар пришёлся в правый глаз, подкидывая голову вверх, но держась за рукоять меча, Констант устоял на ногах. Секунды замешательства хватило мне, чтобы кубарем скатиться с дивана на пол и, быстро перебирая локтями и коленями, вернуться в центр вагона.

Зрачки Константа расширились от удивления, увидел мою ладонь, с силой сжимающую его лодыжку. Я с силой дернул на себя. Констант завалился на пол, между сиденьями.

Я резко вскочил и обрушился на него. Констант вовремя среагировал: быстро встал и наклонился в бок. Рассекая воздух над головой врага, мой клинок продолжил движение по наклонной и, врезавшись в металлическую спинку сиденья, создал фееричный шар искр. Мой меч тоже застрял.

Мы пыхтели и орали, но металл крепко держал наше оружие.

Костяшки на кулаках Константа побелели, а лицо покраснело, пытаясь вытянуть меч.

Раздался металлический скрежет, а затем – свист. Наклонившись, я сумел увернуться от удара, но вражеский локоть оказался точно возле моего лица.

От удара в глазах потемнело, и я упал на четвереньки. Мои ладони окутало что-то горячее и липкое, что-то, что начало быстро заполнять пол. Маленькие ручейки крови устремились к кончику моего носа, создавая большие капли. Они не выдерживали собственного веса и, забирая часть моей энергии, стремительно капали на пол. Солнечные лучи ярко отражались от глянцевой поверхности лужи, заставляя меня открыть глаза и лицезреть своё мутное отражение.

Я был жалок: лицо разбито, рукоять моего меча торчала передо мной, издевательски шатаясь из стороны в сторону, а кровь всё не останавливалась. С каждой каплей кровавое зеркало становилось всё больше и больше, показывая мне не только избитого мальчишку, но и стоящего в позе победителя Константа. Он резко наклонился ко мне, обмакнул свою ладонь в луже моей крови и элегантно зачесал свои волосы назад. Моя голова резко задралась вверх. Кровавая рука держала меня за волосы, заставляя смотреть в глаза победителя.

– Зачем?! – он начал срываться на крик. – Зачем ты сопротивляешься? Мне силы нужно экономить, дальше сражаться. А тебе это зачем? Ты всё равно ничего не сможешь…ты – слабак! Каждый раз, когда мы встречаемся, ты просто должен взять и подставить свой живот: три укола, и домой! Но нет, мы идём в бой, мешаемся под ногами, а результат всегда один – я иду дальше! Он расслабил пальцы рук, моя голова свободно повисла.

Я смотрел на своё отражение, как вдруг мелкая рябь и волны запрыгали на поверхности моего охладевшего зеркала. Клинок медленным и плавным движением прочертил линию, разрушающую картину нашего апофеоза.

– А знаешь…давай, вставай! – снисходительно сказал Констант. − Я сказал: «вставай»!

– Зачем?

– Хочу тебя победить в честном бою. Противник должен смотреть мне в глаза, когда в его живот входит мой меч, а не целовать мне ноги, в надежде на быструю смерть.

– Нет, – сил хватало только на шёпот, – у меня нет сил, нет желания. Бей!

Лезвие промелькнуло возле левого уха и вонзилось мне в левое плечо. Холодным потоком боль разнеслась по всему телу, заставляя вскинуть голову и дико заорать. Левая рука онемела от боли и не могла меня удержать. Оттолкнувшись правой рукой, я смог выпрямить спину, оставаясь стоять на коленях.

– Ну вот, уже лучше! – лицо Константа расплылось в широкой улыбке, а глаза горели от радости. – Еще, еще…или только болью я могу тебя мотивировать?

Я вскинул левую ногу вперед и собирался уже встать, как услышал знакомое ворчание:

– Вы можете помолчать! – незнакомец с газетой стоял позади Константа, уставившись в его затылок. – Каждый чёртов будний день, в восемь утра я покупаю газету и еду на работу. Время, потраченное на поездку, я хочу потратить с пользой – прочитать свежий номер газеты, – он опустил глаза и посмотрел на свои испачканные чернилами пальцы. – В мире происходит столько всего. А вам, молодые люди, плевать на окружающих! Плевать на то, что происходит вокруг вас. Вы бегаете по вагону, портите чужое имущество, а полезного… что полезного вы сделали? – он положил руку на плечо константа. – Вы, молодой человек, я с вами разго…

Не отрывая ног от земли, тело Константа повернулось на сто восемьдесят градусов. На мгновение меч блеснул в воздухе и замер, смотря окровавленным лезвием в потолок. Мужчина слегка пошатнулся. Он продолжал смотреть на Константа, но его взгляд стал пустым, глаза закатились в разные стороны, а рот так и остался открытым на полуслове. В воздухе, как снежинка, мелькнул маленький кусочек газеты, сделал пару оборотов и плавно спланировал на пол. Бумага быстро стала красной и свернулась к центру. Голова мужчины неестественно изогнулась и полетела вниз. Она еще не упала на пол, а мои руки уже держались за рукоять застрявшего меча и силой пытались выдернуть его из спинки сиденья. Раздался дикий скрежет. Клинок освободился из плена и рубящим ударом располосовал живот Константа.

Вагон поезда затрясло. Напомнило поездку на автомобиле по ухабистой дороге, когда водитель с азартом выжимает педаль газа в пол и что-то кричит себе под нос, а ваше тело только запрокинулось на одну сторону, как сила тяжести тащит его на противоположную. Констант свалился на пол, держась обеими руками за живот, он продолжал смотреть на меня, не обращая внимания на кровь, хлещущую между пальцев. Сильный толчок, и на потолке образовалось подобие мелкой паутины, разрастающейся во все стороны. Нас еще раз с силой тряхануло, и звук лопнувшего стекла пронёсся волной по всему вагону, накрывая нас крупными осколками стекла. В попытке защитить себя я вскинул руку и увидел, как красный многоугольник с изображением части женской губы прямиком летел на меня, нацелившись мне в грудь. Я закрыл глаза. Ощущение прыжка с большой высоты накрыло меня и утянуло во тьму.

– Сынок! – отец обеими руками держал меня за плечи и слегка покачивал из стороны в сторону. – Вставай, мы приехали. У нас осталось десять минут.

Я протёр глаза и хотел уже зевнуть, как вдруг ладонь отца прикрыла мне рот.

– Сынок, это некрасиво, сколько раз говорил: “Нужно прикрывать рот ладонью или попробуй его вообще не разевать”.

– А если я закрою его своей ногой, возьму так, – я нагнул голову вперед и поднёс ступню ко рту настолько, насколько позволяла растяжка.

– Можешь хоть пятой точкой прикрыть, если дотянешься, – со смехом сказал отец. – Ну всё, забирай вещи из багажника, и пошли. Тебе еще переодеться надо.

Отец доставал мои вещи из багажника, как вдруг раздалась знакомая мелодия. Быстрым движением он передал мне рюкзак и достал свой телефон.

– Да…да, приехали…Как его настрой? С ним всё в полном порядке. По началу ничего не хотел, кочевряжился, я уже побоялся, что ничего не получится. Но тем не менее, мотивация делает своё дело…Да и месяц тренировок не мог пройти бесследно…Да, ставим на двенадцать уколов.

Мы зашли в здание и сразу услышали родительский гул, наполняющий весь лестничный проём. Как всегда, в этот день отключали лифт, и часть детей уже теряла драгоценную энергию, поднимаясь по лестнице. Я только начал подниматься, как меня окликнул отец.

– Сынок, давай попробуем, – он поставил правую ногу на ступеньку, а левую согнул в колено и указал мне на свои плечи, – в прошлый раз ты выглядел не очень хорошо, когда поднялся на четвёртый этаж.

– Пап, ты серьёзно? Последний раз ты делал это…года три назад.

– За три года ты не особо набрал вес, только вытянулся в высоту, в отличии от твоих одноклассников, которые вытянулись в ширину.

– Пап, я всё равно не понимаю, зачем ты это делаешь? Если я сам буду подниматься, я не особо устану.

– Я это делаю не только для тебя, но и для себя! Я тебе уже рассказывал про серотонин?

– Да, пап, рассказывал: это гормоны счастья и радости. У тебя сейчас в них такая сильная необходимость?

– Как на это посмотреть. Думаешь, я тоже этому несказанно рад? Просыпаться в субботу, в шесть утра, готовить завтрак. Предвидя твой ответ, сразу скажу: и да, и нет. Я рад, что ты чем-то занимаешься, развиваешься и сегодняшний день проведешь с пользой для себя. Но, с другой стороны, вставать в такую рань я тоже не особо рад был. И плюс, в моём возрасте нужно следить за сосудами. Давай будем честными, в последнее время я совсем этим не занимаюсь. А сейчас у меня есть возможность здоровье подправить и гормоны счастья выработать.

Закинув руку в карман пальто, отец извлёк пачку сигарет. Внимательно посмотрел на картинку – его словно что-то дёрнуло. На лице появилась гримаса отвращения, и, пару раз подкинув пачку в ладони, быстро убрал ее обратно в карман. Подмигнув мне, он наклонил спину и немного присел.