Укол

Лагутин Антон

Укол

Глава 1

Проваливаясь сквозь многослойную пелену сознания, шёпот тысячи голосов окружал меня как мягкое одеяло. В какой-то момент я замер, повиснув на натянутой струне “смущения” и быстро устремился вверх. Шёпот становился громче, превращаясь в единый поток, держащий меня за шкирку и с силой вырывающий в реальность.

Я не знаю, зачем мне это, для чего мне это? Меня будят в 7 утра, в субботу, когда я могу дальше валяться в кровати, видеть увлекательные сны в обнимку со своим мишкой. Голос отца − в меру низкий и мелодичный, произносящий моё имя раза три или четыре, вырывает меня из космолёта под названием “Орёл столетия”, где я и мой товарищ – антропоморфный медведь по имени Бачу, вечно мычащий из-за любого пустяка − пытаемся спасти множество миров от неминуемой гибели.

− Сынок, вставай, у нас осталось сорок пять минут, – приоткрыв дверь в комнату, произнёс отец. – Сынок!

− Пап, ну, еще десять минут, пожалуйста, − рука отца коснулась моего плеча – это был его любимый приём, ободряющий жест. Он качнул меня пару раз, на что я опять попросил. – Ну, пап, двадцать минут, пожалуйста!

− Хорошо, сынок, но только пять минут… Сегодня важный день, чемпион!

Я открыл глаза, но не рука отца теребила меня за плечо:

– Бачу, что случилось? Куда мы летим?

Тьма постепенно рассеялась, начало приходить осознание того, что мы с Бачу попали в опасность, грозившую не только потерей корабля, но и нашим жизнями. Корабль резко взял вниз, взгляд с приборной панели устремился в лобовое стекло, и я увидел быстро приближающуюся землю, а Бачу тормозить и не собирается; при таком угле падения и с данным ускорением корабля – удар неизбежен. С каждой секундой дух захватывало всё сильнее и сильнее, земля уже перед носом.

Вначале с макушек деревьев полетели не распустившиеся бутоны, затем стволы и ветки начали превращаться в щепки, пытаясь остановить наш корабль. Лобовое стекло треснуло. Я потянул, что есть силы, штурвал на себя и заорал:

− Бачу, держись! – приборная панель врезалась мне в лицо. Разум поплыл.

Разорвав очередной ствол дерева “Орёл столетия” изменил угол падения с пятидесяти градусов на тридцать и врезался в землю.

Что-то пнуло меня со всей силой, заставив перекатиться на спину и открыть глаза. Зеленая трава и красивые, необычные глазу растения окружали меня со всех сторон. В высоту порядка пятнадцати метров росли деревья, напоминавшие четырёх-лиственный клевер; четыре гигантских листа росли из зеленого ствола диаметром метра два у основания, а макушку украшал красивый бутон не распустившегося цветка, состоящего из четырех белых лепестков. Под несколькими деревьями на земле валялись засохшие гигантские лопухи, а на верхушке ствола красовался полураскрытый цветок, лепестки которого уже приобретали зеленоватый оттенок, обновляя опавшие листья. Ладонь погрузилась в песок, состоящий из окаменелостей, необычных морских созданий вперемешку с розовыми кристалликами в виде капель. Дым и непонятный запах заполнили моё сознание. Визуально найдя источник дыма, я увидел вдребезги разбитый корабль.

«Моя птичка! От неё ничего не осталось!» – подумал я.

Бачу лежал далеко от меня. Приняв основной удар на себя, кабина раскололась надвое, высвобождая нас из железного плена. Система безопасности успела создать вокруг нас силовые щиты, поглотившие остатки удара и, как футбольные мячи после удара о стену, разлетелись в разные стороны, вырвав куски обшивки корабля.

Опять пинок, и я увидел его – Константа.

− Здравствуй, мой друг! Как ты себя чувствуешь после свободного падения с орбиты Тротермы? Можешь не отвечать, по тебе видно – всё прекрасно! – сарказм и ирония лились из его уст. − Но нам всё равно придётся довести наш поединок до конца. Вижу, что ты переживаешь за Бачу: с ним всё в порядке, сейчас он просто без сознания. К твоему сведению, мне пришлось облететь пол галактики, прежде чем я засек ваш след! И вот, я нашёл тебя. Датчики показывают, что твоё физическое и умственное состояние – стабильно – бой будет честным.

Он схватил меня за плечо и резким движением поставил на землю. Я понимал, что обратного пути нет, это точка невозврата – надо сражаться. Я молчал. Разговоры отвлекают, а надо было сосредоточиться и смотреть противнику только в глаза. Правой рукой я нащупал рукоятку меча на бедре и резко вытащил из скрытых ножен. Увидев моё движение руки, Констант начал действовать на опережение: он подпрыгнул, обнажая свой меч, и сильным ударом обрушил его на меня. Я успел вовремя активировать лезвие меча, пучок искр красно-желтого света озарил наши лица, полные ненависти и злости друг к другу. Я не стал сопротивляться силе удара, а просто направил её в сторону. Схлестнувшись в парном танце, клинки издавали гудящий свист, в след за которым, летя во все стороны и обжигая кожу, шёл шлейф искр. Меч Константа вонзился в землю. От жара клинка песок начал бурлить, рождая раскалённые капли и создавая едкую дымку, окутавшую противника.

Воспользовавшись этим моментом, я перекатился в сторону. Новый удар и новая вспышка искр. Одним прыжком он оказался возле меня и ударом плеча заставил меня содрогнуться и отступить на пару шагов назад. Над его головой блеснуло лезвие, и рубящий удар обрушился на меня. Руки налились тяжестью: горизонтально выставленное лезвие заблокировало удар и отклонило вражеский клинок к земле.

У меня появится возможность перенаправить свой меч для нового удара, необходимо быстро успеть развернуться: левую ногу я закинул назад и начал вращение вокруг своей оси против часовой стрелки. Когда я присел на правое колено, мой меч по дуге прошёл снизу-вверх, и опять сноп искр извергнулся от соприкосновения двух мечей. Блокировав мой удар, Констант снова направил наши мечи в землю; словно от удара молнией, вонзившейся в землю, расплавленный песок подлетел в воздух на метр и моментально застыл в форме морского коралла.

Прицелившись в ногу Константа, я откинул спину назад, поставил левую руку на землю и замахнулся ногой. Увидев, как я заношу ногу для удара, Констант попытался рубануть по ней, но не успел. Мыс ботинка врезался в икру правой ноги, откинув её в застывшую фигуру из песка. Моя нога продолжила движение вверх, распределяя вес для прыжка. Оттолкнувшись правой ногой от земли, я закрутил тело, рассчитывая ботинком вмазать по улыбке Константа. Находясь в воздухе в горизонтальном положении, я почувствовал жар от меча противника, рубанувшим воздух в сантиметре от моего лица.

И опять я оказался быстрее – на его губах появилась смесь песка и крови, оставленная моей пяткой правой ступни. Застрявшая нога в песочной скульптуре не дала ему сделать шаг назад, и он упал на спину. После приземления на обе ноги мой взгляд устремился в беззащитно лежащего противника на земле. Одним рывком я сократил дистанцию хватающей для прямого удара; удара, который прекратит всё это безумие, и я смогу вернуться домой.

Увидев, как я стремительно приближаюсь, Констант разбил песочный капкан ударом пятки. Высвободившись, он быстро перекатился на правый бок, увернувшись от моего лезвия. Оттолкнувшись двумя руками от земли и вскочив на ноги, он занес меч снизу-вверх, прицелившись мне брюхо.

Блокировать было глупо: я отскочил назад и, развернувшись по часовой стрелке, нанёс удар. Меч прошёл над его головой, а рука предательски продолжила движение; я не успевал её вернуть для отражения атаки. Констант выпрямился, наши взгляды пересеклись на мгновенье, и я почувствовал острую, жгучую боль в области живота. Как паяльник, лезвие прожгло мою плоть, разрубило кости и вышло из спины, прижигая края раны.

Сделав шаг навстречу ко мне, он протянул левую руку и, всадив меч по рукоять, обнял меня. Я не пытался сопротивляться. Силы покидали меня с каждой секундой. Сознание затуманивалось всё сильнее и сильнее. Последнее что я почувствовал – приближение его губ и тёплый воздух, рывками бивший мне в ухо.

− Чувствуешь этот запах? – его ноздри расширились, набрав полную грудь воздуха.− Это запах горелой ткани, мяса и жира!

Что-то знакомое…

Я вспомнил! Запах жареной яичницы и колбасы заставил разомкнуть мои слипшиеся веки.

– Сынок, завтрак готов! Твои пять минут закончились! – кричал отец с кухни.

Я скинул одеяло, но одна нога так и осталась прятаться под тёплым слоем ткани и перьев. Проведя руками возле себя, я не смог обнаружить своего мишку и только заглянув под кровать я увидел его. Он валялся на полу, среди тапочек и книги «Монорельс-1998», повествующей о системе надземных дорог, спасших людей от великого наводнения.

«Опять ты убегаешь от меня! Каждое утро тебя приходится вылавливать из-под кровати. − протянув руку и схватив его за лапу, Бачу вернулся в кровать. − Теперь ты на месте, и прошу, больше не убегай!»

Отряхнув медведя от пыли, я отправил его в привычное для него место – под подушку.

Легкая дымка слегка ощущалась в воздухе: наверное, опять папа поджарил колбасу или бекон, а может и сливочное масло, которое он так любит добавлять в каждый наш завтрак. Бывает он может приготовить омлет и добавить в него разрезанный на четыре части помидор – получается эдакий запечённый помидор. Но стоит ему чуть-чуть задуматься или отвлечься на пару секунд от раскалённой сковородки, как мой будущий завтра начинает дымиться, а запах гари наполняет всю квартиру. Сегодняшний день не был исключением. Отец был очень взволнован предстоящим событием, и вторая сигарета, закуренная сразу же после того, как первая была затушена в пепельнице, сделанной из гарды шпаги, продлила его пребывание в мире грёз, и только характерный запах подгорающей колбасы вернул его на землю.

– Пап, ты опять испортил мой завтрак!

Почесав затылок, отец выпустил дым и виновато сказал:

– Сынок, ничего страшного, только чуть-чуть поджарилось, так даже вкуснее, – на лице отца появилась искренняя улыбка. – Знаешь, запечённая корочка на колбасе – это как пенка, которую снимаешь ложкой с поверхности варёного молока и с наслаждением ждёшь, когда она растает во рту. Садись за стол, у нас всё меньше и меньше времени до начала.

На кухне играло радио, что-то из рока – отцовский любимый стиль. Голос мужчины, транслирующийся из динамика радиоприёмника, под звуки гитары, погремушек и барабана рассказывал нам о том, что он был повинен во всех смертных грехах на земле, и только с помощью его рук были совершенны самые страшные поступки человечества. Он был рад познакомиться с нами и спрашивал: “Надеюсь, ты догадался, как меня зовут?” Заканчивалась песня с растягиванием последних двух слов и резким переходом в глухое мычание.

Я сел за стол. Папа уже приготовил чистую, прозрачную тарелку и вилку с ножом. Он развернулся к плите и вместе с голосом из динамика, в унисон, закончил песню. Деревянной лопаткой он изящно отскоблил яичницу со сковородки и положил мне на тарелку. Желток как всегда смешался с белком и походил на картину маслом, которая попала под сильный дождь, а колбаса, которая со слов отца чуть-чуть поджарилась, напоминала сухарики: с одной стороны – крепкая корочка, а с противоположной – сухой мякиш. Но, когда это всё попадает в рот – происходит магия вкуса.

Песня закончилась, а желание испытать магию у меня не появилось. Сложив крест- накрест руки, я серьёзно посмотрел на него.

– Пап, я не хочу яичницу!

– Сынок, яичница это…

– Знаю, знаю: богатейший источник белка, а также заряд энергии на весь день!

− Вот как раз “Энергия” тебе сегодня и пригодится! – с полной серьёзностью на лице сказал отец.

На кухне поднялся запах свежезаваренного кофе, приготовленного в турке. Отец не успел выключить вовремя конфорку, так как был полностью погружён в философствование на тему причинно-следственной связи между приёмом завтрака и целого дня, полного энергии и хорошего настроения. Сгусток пенящейся жидкости потёк по стенкам турки и, извергая дым и трескающиеся звуки, залил газовую конфорку.

– Опять на пьезу попало! – возмутился отец, так как газ и так уже поджигался раза с десятого.

Голодным оставаться я не хотел и с большой неохотой съел свой завтрак, полный белков, жиров и витаминов “А, D, E”. Яичница, на удивление, была вкусной, я мог и не разыгрывать драму, от которой никакого толку не было. Протерев тарелку остатками хлеба, я потянулся к стакану, который, по пессимистичному взгляду, оказался пуст.

− Па-а-а-ап, – держа стакан в руке я демонстрационно перевернул его вверх дном, − соку нальёшь?

− Чай будешь? – он вопросительно посмотрел на меня с надеждой, что я скажу «буду».

− Нет, чай не хочу. Но, если ты мне предложишь плеснуть кофейку, я не откажусь!

Он взял турку с плиты, поднёс к своей кружке и начал наливать чёрный ароматный напиток, который должен был, с его слов, зарядить его энергией на весь день. Он попросил поставить мою кружку на стол, и в голове у меня промелькнуло: «Вот, наконец-то, сейчас это свершится – я выпью первую в своей жизни кружку кофе!» Он поднёс турку к моей кружке и наклонил: как только кофе показалось у носика, рука отца замерла. В полном смятении я оторвал глаза от кружки, увидел серьёзный взгляд, и все мои надежды улетучились.

– Сынок, ты действительно рассчитывал, что я налью тебе кофе? Мы обсуждали это много раз: еще рано. Может, это всё мои предрассудки, но я переживаю за твоё сердце – кофеин усиливает сердечную деятельность, ускоряет пульс. Помимо твоих физических нагрузок, употребление кофе даст дополнительную нагрузку на сердце, что может привезти к плачевным результатам.

– Пап, у тебя всё, что я хочу, может привезти к плачевным результатам. А то, что я каждый день…

– Всё, хватит, я сказал – нет, и точка!

Он взял прозрачный графин с соком, стоящий на подоконнике, и налил мне полкружки, остальное он всегда разбавлял кипяченой водой, понижая концентрацию сахара в напитке.

– Мне нужна глюкоза, – кинул я недовольно, – моему мозгу требуется сахар!

– Да, только потом этот сахар выходит из твоей кожи через поры, и на лице появляется сыпь!

Поставив обратно графин на подоконник, он протянул руку к пачке сигарет. Она была оформлена красочной, цепляющей на себе взгляд, пестрой обложкой: жуткое изображение гнилых органов должно намекнуть, что длительное курение приведет вас на стол патологоанатома, где ваше бездыханное тело распотрошат для заключения. Родственникам нужно дать развёрнутый ответ, из-за чего человек, которого они так любили и всячески уберегали от опасностей, стоя в очереди вдруг зашатался из стороны в сторону и, даже не попытавшись за что-то схватиться, упал на землю. На глазах у ошарашенных людей сделал пару тройку коротких вздохов и перестал дышать.

Пересчитав глазами содержимое пачки, отец резким движением ладони снизу-вверх встряхнул её. Показался фильтр сигареты, за который можно было ухватиться губами, но вместо того, чтобы взяться за манящий фильтр, он резко отстранил пачку в сторону. Вернув её на старое место, он резко вскинул руки к окну и, сильным рывком держась за ручки, открыл его. Из открывшейся створки повеял свежий воздух. Ворвавшись на кухню с утренней прохладой, он смешался с табачным дымом и запахом гари. Дышаться стало легче. Отец, набрав полную грудь воздуха, с иронией произнёс:

– Что-то у нас горелым пахнет, и видимость как в лесу, когда туман стелется вокруг тебя.

– Папа, открыть окно и проветрить кухню надо было до того, как я пришёл завтракать. Каждый раз, наполняя кухню табачным дымом, ты делаешь из меня пассивного курильщика. Считаю, что я вдоволь накурился и могу потребовать свою первую кружку кофе!

– К сожалению, на кружку кофе у нас уже нет времени, осталось десять минут. Надеюсь, умыться и переодеться ты успеешь.

Сделав последний глоток и дождавшись, когда большая и самая вкусная капля сока упадёт мне в рот, я слез со стула и пошёл умываться. Всю грязную посуду со стола, и не только, отец сложил в раковину, включил радио на полную громкость и, подпевая очередной песне, принялся её намывать. В этом он был принципиален, тем самым в квартире поддерживалась идеальная чистота. Он всегда говорит: “Если у тебя мусор в комнате – значит, у тебя мусор в голове!” Если мы куда-то опаздывали или не успевали, он говорил: “Если ты куда-то опаздываешь – значит, и твои мысли опаздывают, ты должен думать наперёд!” Постоянно напоминал мне о недостающем времени, о его нехватке, но я знал одно – его у нас достаточно: еще минут двадцать будем сидеть и ждать, когда нас вызовут.

Начав собираться, как всегда, я не мог найти свои носки. Они часто любили пропадать, а если и находились, то по частям: нашел один носок, второй упорно продолжал где-то прятаться. Зайдя в комнату и поняв, что приковало меня к кровати, отец взял меня за ступню и стянул тот единственный носок, который я смог найти. Проворчав что-то себе под нос, он открыл полку в шкафу и достал мне новые белые носки. Кинув на меня вопросительный взгляд и закатив глаза, он спросил:

– Сынок, сразу нельзя было взять новые носки и не тратить наше время на предположения, где может прятаться второй носок? Дай мне секунду, их надо разъединить.

Взяв носки в руки, он резким движением потянул их в противоположные стороны. От напряжения у отца набухли вены на лбу, мышцы на лице напряглись, и появилась неестественная улыбка, жути которой добавили обнажившиеся зубы, плотно сжатые, как тиски. Через пару секунд раздался звук рвущейся ткани. Носки не только были разъединены, но и порваны. Я услышал ругательное слово, которое запрещалось мне употреблять в разговорной речи, хотя назначение этого слова я прекрасно понимал. Сделав хитрый прищур, он посмотрел на меня, потом на носки, подумал пару секунд и выдал:

– Искать новые времени уже нет, придётся ехать так, – немного подумал и добавил, – я думаю на этот “недостаток” никто не обратит внимания.

– Никто? На меня будут смотреть человек двадцать!

– Ничего страшного, ты быстро переобуешься. Главное, не акцентируй на этом внимание сам.

Я хотел поспорить, сказать, что это неправильно, но, предвидя что мне опять, в десятый раз, укажут на часы, протянул руку и забрал носки.

Надев их, нашему взору предстал мой большой палец правой ноги. Увидев гримасу разочарования и обиды на моём лице, отец подсел ко мне и, положив руки на плечи, громко сказал:

– Всё будет хорошо! Ты справишься!

– Ага, конечно…

– Ну всё, пошли. Нас ждать не будут.

Выбирая между демисезонным пальто и зимней курткой, отец с интересом спросил:

– Проверь, всё взял? В рюкзак всё положил?

– Да пап, вроде всё, – с ноткой сомнения ответил я.

– Надевай куртку, там прохладно, и твоё “вроде всё” прозвучало очень неубедительно.

– Мне в ней будет жарко!

– На дворе середина осени! Когда в открытое окно задул ветер, я подумал, что мои руки сейчас посинеют. На улице градуса два – не выдрючивайся.

Выйдя на улицу, я сразу понял, что имел в виду отец про свои руки. Холодный ветер с силой ударил в лицо, залез под куртку и пробежался по коже, вызывая мурашки. Организм наполнялся не только пьянящим кислородом, но и пессимистичным настроением на весь день. Желание куда-либо ехать с каждым вздохом становилось всё меньше и меньше.

– Пап, я не хочу никуда ехать!

Сложив руки крест-накрест и сделав серьёзное лицо, я смотрел на отца не отрывая глаз. Сделав пару шагов от подъезда, он остановился, повернулся и взглянул на меня. Развёл руки в стороны и резким движением хлопнул себя по ногам.

– Мотивация. Я снова про неё забыл, – произнёс отец еле слышно.

Я всё равно это услышал, но значения этого слова до сих пор не понимаю. Зачем делать то, что тебе не хочется? Я уверен, что только дуло пистолета может заставить человека сделать то, что он совсем не хочет делать. Я видел это в фильмах, да и дед, читая газету, любил озвучить какой-нибудь жуткий отрывок из новостной ленты:

“Двое подозреваемых пытались ограбить прохожего, при помощи ножа и бутылки. Бутылка, скорее всего, уже была пуста, что и сподвигло на преступление. Ударом правой ноги жертва выбила нож из руки нападающего. Удар левой ноги не заставил себя долго ждать и, прямым попаданием в челюсть, повалил обмякшее тело преступника на землю, перед ногами второго подозреваемого. Не замечая препятствия, преступник наступил на своего подельника и, с трудом удержавшись на ногах, попытался занести бутылку для удара. Раздался громкий хлопок, после которого прозвучало еще два. Бутылка, остановившаяся на уровне груди, словно взрыв салюта в небе, разлетелась на мелкие осколки. В след за первой пулей – вторая, а через секунду и третья влетели преступнику в грудь, разрывая засаленный свитер. Мужчина обмяк и повалился на землю. Приказывая перевернуться на живот, жертва подошла к преступнику, продолжая держать в прицеле травматического пистолета. Крихтя и стоная от боли, мужчина самостоятельно перевернулся, погружаясь лицом в грязь”.

–Да, – с восторгом говорил дед, – вот это я понимаю мотивация: лечь лицом в грязь, чтоб остаться в живых! Пишут, что пистолет он направил в состоянии аффекта. Враньё! С одного удара уложил первого, и за пару секунд сделал… – он немного задумался, глазами вернулся на пару строк назад и продолжил, – три выстрела. Нет, он – профессионал!

Достав пачку сигарет из кармана пальто, отец сделал шаг в мою сторону. Жёлтыми пальцами от никотина, он помассировал горбинку носа, посмотрел по сторонам и, присаживаясь на колено возле меня, начал читать мне очередную мотивационную проповедь:

– Сынок, помнишь, как мы поступили в прошлый раз? – отец слегка улыбнулся.

– Конечно, помню. И помню, что я не сделал того, что ты от меня просил, и всё равно получил то, что просил.

–В этот раз такого не будет, в этот раз всё будет серьёзно, на кон поставлено очень много. Но и награда будет соразмерна твоим усилиям. Тебе нужно сделать двенадцать уколов – это небольшая цифра.

– Но, пап, первый раз я смог сделать только шесть уколов, а дальше… Ты сам видел, как это сложно!

– Да, видел. И видел, как ты старался, – голос отца был очень уверенным. – Главное, я увидел твой потенциал, твоё стремление, – он сомкнул зубы и продолжил, – злобу и грусть из-за того, что не получилось. Поэтому я и дал тебе то, на что мы договаривались. Может ты и не заслужил, что получил, но твои старания и стремление должны были быть вознаграждены. В этот раз я просто уверен в тебе! Месяц тренировок не мог пройти даром, что-то должно было отложиться в голове, в теле. Мышечная память должна превалировать над твоим сомнением и вселить в тебя уверенность в твоих действиях. Это опыт, каждая наша поездка – опыт! Всего двенадцать уколов… – он смотрел мне в глаза, и его энергетика, уверенность начинали передаваться мне, – сможешь?

Зазвучал высокий звуковой сигнал, и с металлическим скрежетом дверь подъезда начала открываться. Наши взгляды устремились не на дверь, а на чуть появившейся проём, из которого показалась голова чёрно-рыжей собаки. С радостной мордой и языком наперевес он устремился не к нам, а к близ стоящему столбу, который поддерживал козырёк подъезда. Глядя на нас Вурст, так звали собаку, опорожнил мочевой пузырь и рывком побежал к нам. Он уже пролетал над двумя ступеньками, как вдруг поводок натянулся и пес, словно врезавшись в только что появившуюся невидимую преграду, отскочил назад. Дверь отварилась полностью, и на улицу вышла тетя Марина, наша соседка снизу. Ласково посмотрев на нас, она спросила:

– Смотри, Вурст, детки стоят. Вы куда собрались?

Ростом она была чуть ниже отца. Серая куртка с шестью пуговицами, доходившая ей до колена, сидела на ней не то чтобы свободно, а наоборот, в обтяжку. Пуговицы, продетые в петельки, удерживали куртку из последних сил, и очень сильный глубокий вздох мог распахнуть её, раскидывая их в разные стороны. Практически вся нижняя часть куртки была покрыта грязными пятнами, оставленными собачьими лапами. Видимо, Вурст не очень любил возвращаться домой на своих четырех. Ноги были обтянуты черными легинсами, уходившими в резиновые сапоги красного цвета с изображением множества ромашек. У неё был страшный маникюр на руках. Складывалось впечатление, что ногти были покрашены детским полусухим маркером розового цвета. Словно маленькая девочка, оставшаяся одна дома и не сумевшая найти мамину косметичку, вспомнила, что у неё есть набор фломастеров, и, подобрав удачный оттенок к цвету губ, накрасила себе ногти. Отец мне потом сказал, что это был не лак для ногтей, а специальное противогрибковое средство.

– Доброе утро, Марина Алексеевна, – сухо произнёс отец, вставая с колена.

– Доброе, доброе, Евгений Олегович, – ласково, но с подозрительным прищуром ответила она. – Опять на экзекуцию везете ребенка? – но вдруг, заметив не прикуренную сигарету в ладони отца, стала говорить грубо. – Еще и курите у ребёнка перед лицом – о последствиях знаете?