Полная версия
Его кабинет встретил его привычной тишиной и порядком. Марта явно уже поработала – все поверхности сияли, книги стояли солдатиками, ваза с каллой была безупречно свежей. Воздух пахл бергамотом, деревом и кожей. Чистым. Контролируемым.
Он поставил портфель на стол, вынул синюю папку Вейла и новую, скудную папку из больницы. Ручка Montblanc лежала на своем месте. Он машинально взял ее. Металл был комнатной температуры. Нормально. Он открыл блокнот, собираясь сопоставить данные. Его взгляд скользнул по кабинету, проверяя углы, книжные полки, кресло пациента… и остановился на зеркале.
Царапина. Все еще там. Вертикальная черта на стекле, пересекавшая лоб его отражения. Он подошел ближе, преодолевая внутреннее сопротивление. Шероховатость была реальной под подушечкой пальца. Холодной. Как тогда, в больничной палате кошмара. Как холод руки того старика…
«Почему?»
Вопрос из кошмара прозвучал в голове так ясно, что он вздрогнул. Он резко отвернулся от зеркала, сердце бешено колотясь. Это было просто стекло. Просто царапина. Проекция. Символ. Ничего более.
Он вернулся к столу, сел, сделал глубокий вдох. Бергамот. Дерево. Кожа. Контроль. Он открыл папку из больницы Святой Марии. Сухие, безликие строчки: «Вейл Эдриан, 32 г. Поступил 12.10.2024 в 02:15. Жалобы: головная боль, дезориентация, частичная амнезия предшествующих событий. Диагноз: ЗЧМТ легкой степени? (рентген – без патологии), ушибы мягких тканей предплечья и бедра, острый стрессовый синдром. Выписан 14.10.2024 под наблюдение участкового терапевта.» Ни намека на «фигуру в конце переулка». Ничего о «щели» или «вторжении». Только банальность травмы.
Он взял свою папку, открыл ее на рисунке трещины. Грубые карандашные линии. Затем нашел фотографию Эдриана. Бледное лицо. Слишком большие, темные глаза. Глаза, которые, казалось, знали о зеленой двери. О каплях. О немом укоре.
«Он находит щели. Трещины… в стенах. В стенах, которые кажутся крепкими».
Вард откинулся на спинку кресла. Его собственные стены – профессиональные, личные – трещали по швам. И щель, которую нашел «Серый» или его собственный кошмар, вела прямиком в ту самую комнату. К тому самому старику. К его самому большому провалу, самому глубокому страху, самому надежно замурованному позору.
Может, Эдриан Вейл был не пациентом. Может, он был зеркалом. Искаженным, жутким зеркалом, в котором Вард видел не отражение Эдриана, а свою собственную, вытесненную тьму. «Серый» – не альтер Эдриана. Он был тенью самого Варда. Его подавленным ужасом, его виной, его страхом перед распадом собственного, безупречного «Я».
Эта мысль была настолько чудовищной, настолько противоречащей всему, во что он верил, всему, на чем строился его Метод Зеркала, что его охватила тошнота. Он схватился за край стола, пальцы впились в полированное дерево. Воздух снова сгустился, запах бергамота перебило сладковатым духом тления. Живая темнота. Она была здесь. В его кабинете. В нем самом.
Тиканье часов звучало как отсчет последних секунд его уверенности. До следующего сеанса с Эдрианом оставалось три часа. Три часа до того, как он снова должен был встретиться лицом к лицу с собственной трещиной. С собственной тенью. С призраком прошлого, который стучался в его дверь, нарисовав себе путь на листе бумаги. И доктор Артур Вард, мастер зеркал, больше не знал, как отразить то, что смотрело на него из глубины.
Глава 6: Первая Странность
Утро после кошмарной ночи доктор Вард встретил с ледяной решимостью. Солнечный луч, пробившийся сквозь лондонскую дымку, упал ровным прямоугольником на безупречный дубовый стол. Он прибыл в клинику на час раньше обычного, намеренно опережая график, чтобы восстановить контроль над пространством, нарушенным вчерашним хаосом воспоминаний и трещиной на кухонном стекле. Ритуал облачения – галстук, идеальный узел, – был исполнен с особым тщанием. Маска была надета.
Кабинет встретил его предсказуемым порядком. Марта уже пылесосила ковер, ее присутствие – такой же неотъемлемый элемент утра, как тиканье часов. Вард кивнул ей, скользнув профессиональным взглядом по поверхностям: книги под правильным углом, ваза с белой каллой, блокнот, аккуратная стопка журналов. И, конечно, ручка. Его Montblanc Meisterstück. Подарок за вклад в психиатрию. Символ его статуса, его точности, его контроля. Она лежала на своем кожаном подстаканнике справа от блокнота, как и должна была. Серебристый колпачок холодно блестел в утреннем свете.
– Все в порядке, доктор Вард? – Марта выключила пылесос, ее острый взгляд скользнул по его лицу. – Выглядите… сосредоточенным.
– Безупречно, Марта, спасибо, – ответил он, стараясь вложить в голос легкость, которой не чувствовал. – Сегодня сложный день. Новый протокол терапии. Хотел подготовиться без помех.
– Как скажете, доктор, – она пожала плечами, но в ее глазах Вард прочел то же недоверие, что и раньше при упоминании Вейла. – Только не перетрудитесь. Порядок порядком, а нервы тоже беречь надо.
Она ушла, оставив его одного с тишиной и предстоящим днем. Вард глубоко вдохнул. Запах бергамота, дерева и кожи – его триада спокойствия. Он подошел к столу, намереваясь еще раз просмотреть план терапии для Эдриана перед утренними консультациями. Его рука привычно потянулась к ручке. К пустому подстаканнику.
Он замер. Пальцы сжались в воздухе над гладкой кожей, где минуту назад лежал холодный металл.
«Не может быть».
Вард быстро оглядел стол. Блокнот – на месте, под углом 45 градусов. Папка с делами на сегодня – строго по центру. Ваза с каллой. Ноутбук. Нигде. Он осторожно приподнял блокнот – нет. Заглянул за монитор – ничего. Сердце почему-то забилось чуть чаще. «Глупость. Просто положил куда-то не туда. Рассеянность. Бывает».
Он начал методичный осмотр. Открыл верхний ящик стола – аккуратные стопки бумаг, скрепки, запасные стержни для ручек. Никакой Montblanc. Средний ящик – папки с архивными выписками, каталоги. Ничего. Нижний ящик – обычно почти пустой, только папка с личными финансовыми документами и… Он замер. Ручка. Его Montblanc. Лежала поверх папки, аккуратно, параллельно краю ящика. Как будто ее туда специально положили.
Вард взял ее. Металл был холодным, неестественно холодным для теплого кабинета. Он сжал ее в ладони, пытаясь согреть, ощущая непривычную тяжесть знакомого предмета. Раздражение, острое и внезапное, кольнуло под ложечкой. «Идиотизм!» Как она могла там оказаться? Он никогда не клал ручку в нижний ящик. Это было нарушением всех его правил. Бессмысленным. Хаотичным.
«Рассеянность», – резко проговорил он вслух, садясь обратно за стол. Звук собственного голоса в тишине показался ему чужим. «Слишком много стресса. Слишком мало сна. Новый сложный случай. Эдриан Вейл и его проклятые трещины…»
Он положил ручку обратно на подстаканник, с силой, будто пригвозждая ее к месту. Затем открыл папку с планом терапии, уставившись в буквы, которые вдруг поплыли перед глазами. Тиканье часов, обычно успокаивающий метроном его мира, внезапно показалось громким, навязчивым. Оно отбивало такт его раздражению. Бархатная тишина кабинета приобрела новое качество – напряженное, звенящее.
«Как?» Мысль настойчиво стучалась в сознание. «Когда я мог это сделать?» Он пришел рано. Сегодня утром он точно не открывал нижний ящик. Вчера? Вчера он уходил поздно, уставшим, но… нет, он помнил, как положил ручку на место перед уходом. Он всегда это делал. Это был ритуал. Закрытие дня.
«Марта?» Но зачем ей трогать его ручку? И тем более – класть ее в нижний ящик? Это было бы не просто странно, это было бы… зловеще. Или глупо. Он отбросил мысль. Марта была предсказуема, как ее швабра. Она убирала пыль, а не играла в прятки с канцелярией.
«Я сам». Единственное логичное объяснение. В момент усталости, отвлечения. Может, вчера, когда листал финансовые бумаги перед уходом? Положил ручку в ящик вместо подстаканника? Забыл? Такое случалось? Нет. Со всеми – да. С доктором Артуром Вардом? Никогда. Его память, его внимание были такими же безупречными инструментами, как и его метод.
Но альтернативы не было. Принять иррациональное – появление ручки в ящике без его участия – значило признать брешь в стене его реальности. Признать, что контроль – иллюзия. А это было невозможно.
Он глубоко вдохнул, выдыхая раздражение вместе с воздухом. Бергамот. Дерево. Кожа. Контроль. Он взял ручку. Она все еще была холодной. Игнорируя это, он открыл блокнот, на чистой странице крупными, твердыми буквами вывел заголовок для первой консультации. Чернила легли на бумагу ровно, уверенно. Знакомое ощущение.
Но когда он поставил ручку обратно, его взгляд машинально скользнул вглубь кабинета, к книжным полкам, к углу, где тени казались чуть гуще обычного. И на миг ему показалось, что там, в полумраке между корешком Юнга и Фрейда, мелькнуло что-то. Быстрое. Как падение тени. Или просто рябь в глазах от напряжения?
Вард резко отвернулся. Сердце екнуло. «Рассеянность», – мысленно отрезал он себе. «Усталость. Эффект недосыпа. Ничего более».
Он сосредоточился на бумагах. Безупречный порядок был восстановлен. Ручка – на подстаканнике. Все на своих местах. Но первая, крошечная, совершенно материальная странность, как незаметная песчинка, попала в отлаженный механизм его мира. И где-то глубоко внутри, под слоями рациональных объяснений, дрогнуло сомнение: а так ли крепки его стены на самом деле? И что, если эта пропавшая и найденная ручка – лишь первая ласточка хаоса, который уже нашел свою щель?
Глава 7: Шаги в Тишине
Кабинет доктора Варда погружался в сумерки. Последний луч солнца, пробившийся сквозь лондонскую мглу, скользнул по полированной поверхности дубового стола, коснулся серебристого колпачка ручки Montblanc, лежащей на своем кожаном островке, и угас. Тишина, обычно теплая и бархатная, сегодня казалась звенящей, напряженной, как натянутая струна. Вард откинулся в эргономичном кресле, пальцы сжаты в замок на столешнице. Он смотрел на пустое кресло пациента, где всего час назад сидел Эдриан Вейл, источая немой ужас и источавший тот самый, чуждый запах гниющих цветов, который теперь, казалось, въелся в обивку.
Сеанс был тяжелым. Эдриан говорил о «живой темноте», о том, как «Серый» смеется в тишине его комнаты, как вещи исчезают и появляются в неположенных местах. Вард сохранял безупречный профессионализм, фиксировал симптомы, строил гипотезы, но каждое слово пациента, каждый его испуганный взгляд в пустой угол кабинета, отзывались эхом его собственного ночного кошмара. Зеленая дверь. Капли. Немой укор в мутных глазах. «Почему?»
Он резко встряхнул головой, отгоняя навязчивые образы. «Проекция. Трансфер. Ничего более». Его Метод Зеркала требовал ясности, а не погружения в хаос страхов пациента. Он собрал записи, аккуратно положил их в папку Эдриана, поставил ручку на место – еще раз отметив ее непривычную прохладу. Контроль восстановлен. Пора домой.
Путь через пустые, ярко освещенные коридоры клиники показался бесконечным. Каждый скрип двери, каждый отдаленный гул лифта заставлял его вздрагивать. Он ловил себя на том, что оглядывается через плечо, проверяя, не мелькнет ли в конце коридора высокая, темная фигура или бледное лицо Эдриана с его слишком знающими глазами. Никого. Разумеется, никого. «Последствия недосыпа и стресса», – сурово отчитал он себя, застегивая пальто у выхода. Лондон встретил его ледяным туманом и сыростью, въедающейся в кости.
Его квартира, расположенная в современном, безликом здании из стекла и стали, поглотила его молчанием и стерильным холодом. Кондиционер гудел на заданных 21 градусе. Яркий свет, включенный автоматически, заливал безупречно чистые поверхности гостиной: белый кожаный диван, стеклянный стол без единой пылинки, хромированные полки с минималистичными объектами искусства, которые он никогда не рассматривал. Порядок. Предсказуемость. Убежище. Он бросил портфель на диван – жест, нарушающий его собственные правила, но сегодня ему было все равно. Папка Эдриана Вейла выглядывала из-под молнии, как обвинение.
Он механически разогрел готовое блюдо (выбранное диетологом для оптимальной производительности мозга), съел его стоя у кухонного острова, глядя в черное зеркало окна, где отражалось его собственное бледное, осунувшееся лицо. Лицо с тенью той же немой усталости, что была у Эдриана. Отражение казалось чужим. Он быстро отвернулся.
Душ не смыл усталости, лишь подчеркнул пустоту огромной, безупречной ванной комнаты. Он надел дорогой халат, взял с тумбочки книгу по нейробиологии – попытка вернуть мысли в рациональное русло – и лег в центр огромной кровати. Свет погас по щелчку пульта. Абсолютная темнота, нарушаемая лишь слабым мерцанием светодиода на зарядном устройстве и мягким, едва слышным тиканьем дорогих швейцарских часов на тумбочке. Обычно этот звук успокаивал, усыплял. Сегодня он казался назойливым. Счетчиком чего-то.
Вард ворочался, пытаясь отогнать образы: пропавшая ручка в ящике, холодок на ладони, рисунок трещины, бледное лицо Эдриана, зеленая дверь из кошмара… «Щель найдена…» – эхом прозвучал шелестящий голос. Он натянул одеяло до подбородка. Глупость. Неврологическое перевозбуждение. Нужен отдых.
И тогда он услышал.
Тук.
Пауза.
Тук.
Еще пауза. Достаточно длинная, чтобы решить, что это скрип здания или игра воображения.
Тук.
Звук был отчетливым. Твердым. Методичным. Не похожим на мягкое тиканье его часов. Он доносился не из спальни. Из коридора.
Вард замер, не дыша. Кровь ударила в виски, застучала в ушах, заглушая на мгновение все остальные звуки. Он прислушался, впиваясь в темноту. Тишина. Густая, звенящая. Может, показалось? Может, труба? Или…?
Тук. Тук. Тук.
Теперь это были не одиночные звуки. Это были шаги. Неспешные, размеренные, тяжелые шаги по паркету в коридоре. Кто-то ходил по его квартире. Вне всякого сомнения. Реальность звука была осязаемой, физической – он чувствовал легкую вибрацию пола под собой.
Адреналин вбросил в тело ледяной жар. Он сел на кровати, уши напряжены до предела. Шаги приближались. Медленно. Неумолимо. Тук. Тук. Тук. Они остановились прямо перед дверью спальни.
Сердце Варда колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Он не дышал. Веки были широко раскрыты, бессмысленно вглядываясь в черноту, где должна была быть дверь. Кто там?! Взломщик? Но как? Сигнализация! Новейшая система! Замки! Его разум лихорадочно перебирал варианты, цепляясь за рациональное: «Может, Марта? Алиса? Но зачем? И как они вошли?..»
Тишина за дверью повисла тяжелым, леденящим пологом. Пять секунд. Десять. Полминуты? Вард сидел, окаменев, прислушиваясь к грохоту собственного сердца и этой невыносимой тишине из-за двери. Ожидание было хуже самого звука. Ожидание того, что щелкнет ручка, дверь откроется…
Тук. Тук. Тук.
Шаги раздались снова. Но теперь они удалялись. Так же медленно, размеренно, по коридору обратно, в сторону гостиной. **Тук. Тук. Тук…** И смолкли. Растворились в тишине.
Вард сидел неподвижно еще долгих пять минут, затаив дыхание, вслушиваясь в каждый шорох. Ничего. Только бешеный стук сердца и мягкое тиканье часов. Ни скрипа, ни шагов, ни звука открывающейся входной двери.
Стыд, злость и леденящий страх смешались в нем. Это было невозможно! Иррационально! Но звук… звук был *реальным*. Он слышал его. Чувствовал вибрацию.
Сорвавшись с кровати, он щелкнул выключателем. Резкий свет вонзился в глаза. Он схватил тяжелую хрустальную пепельницу с комода – единственное подобие оружия под рукой – и резко распахнул дверь спальни.
Коридор был пуст. Яркий свет из спальни выхватывал безупречно чистый паркет, гладкие стены без единой картины. Никого. Ни следа присутствия. Он прошел в гостиную, щелкнул выключателем. Люстра залила комнату холодным светом. Пустой диван. Безупречно заправленные подушки. Портьеры не шевелились. Все на своих местах. Абсолютный порядок.
Он проверил балконную дверь – заперта на засов. Входная дверь – массивная сталь, все три замка заперты, цепочка на месте. Панель сигнализации мигала спокойным зеленым – «ОХРАНА ВКЛЮЧЕНА». Никаких признаков взлома. Никаких следов.
Вард опустился на диван, выпуская из рук пепельницу. Она глухо стукнула о белую кожу. Он провел дрожащими руками по лицу, ощущая липкий пот на лбу и ледяной холод в пальцах. Рационализация снова полезла наверх: «Акустическая иллюзия… Галлюцинация на фоне стресса… Недосып… Последствия кошмара…»
Но где-то в самой глубине, в том месте, где еще дрожали колени и сжималось горло, жило иное, неоспоримое знание. Знание того, что звук шагов был слишком реальным. Что кто-то или что-то было здесь. В его крепости. Прошло по коридору в трех метрах от него. Исчезло, как призрак.
Он поднял взгляд. Его отражение в огромном черном окне-стене глядело на него – бледное, изможденное, с глазами, полными немого ужаса и… чего-то еще. Напоминало ли оно в этот момент лицо Эдриана Вейла? Или было лицом его собственного, только что пробудившегося в святая святых его мира, первобытного страха?
Первая странность с ручкой перестала быть досадной мелочью. Она была предвестником. Теперь же, после шагов в пустом коридоре, первая трещина в стене его безупречной реальности стала зияющей щелью. И доктор Артур Вард сидел в своей ярко освещенной, безупречно чистой, абсолютно пустой гостиной, сжимая в дрожащих руках холодный хрусталь и понимая, что его стены – и внешние, и внутренние – больше не кажутся такими уж крепкими. Хаос, тень, «Серый» – называйте как угодно – уже вошел внутрь. И тишина теперь была не убежищем, а полем боя.
Вард сидел на диване еще долго, не в силах пошевелиться. Хрустальная пепельница лежала рядом, ее холодный вес казался единственной твердой реальностью в этом внезапно чуждом мире. Рационализации, которые он набросал в уме – стресс, недосып, акустический обман – рассыпались, как карточный домик, при одном воспоминании об ощущении вибрации в полу под босыми ногами. Кто-то ходил. Здесь. В его крепости.
Он заставил себя встать. Ноги были ватными. Он прошел по коридору еще раз, медленно, прислушиваясь к каждому скрипу паркета под собственным весом. Ничего не совпадало. Его шаги были тише, легче. Те были… тяжелее. Весомее. Мужскими.
В гостиной он остановился у огромного окна-стены. Лондон внизу был скрыт туманом и ночью, лишь редкие желтые точки фонарей пробивали молочную пелену. Его отражение смотрело на него из черного стекла – бледный призрак в дорогом халате, с всклокоченными волосами и глазами, расширенными от ужаса. Он подошел ближе, в упор разглядывая свое лицо.
«Так ли я выглядел час назад?» – мелькнула мысль. Отражение казалось чужим. Линии вокруг рта были глубже, тени под глазами – фиолетовыми, почти как у Эдриана в момент крайнего истощения. А в глубине зрачков… Вард наклонился еще ближе, почти касаясь лбом холодного стекла. Там, в черной бездне отраженных глаз, ему почудилось не просто отражение комнаты за спиной. Ему почудилось движение. Быстрая, скользящая тень, мелькнувшая за его отраженным плечом – там, где в реальной гостиной был только пустой диван.
Он резко обернулся, сердце снова забилось в горле. Ничего. Только безупречные линии мебели, холодный свет люстры и его портфель, одиноко лежащий на белой коже дивана. Синий угол папки Эдриана Вейла все так же выглядывал наружу.
«Хватит, – прошипел он себе сквозь зубы, сжимая кулаки. – Это кончено».
Он схватил портфель, сунул папку глубже и застегнул молнию намертво, как будто пытаясь запереть внутри саму суть пациента и все связанные с ним кошмары. Затем он прошел по квартире, включая все верхние светильники, одну за другой. Кухня, кабинет-библиотека, даже гардеробная и ванная – все было залито яростным, почти хирургическим светом. Никаких теней. Никаких укромных уголков. Порядок, выставленный напоказ.
Он вернулся в гостиную, взял пепельницу – тяжелый, холодный кусок хрусталя – и сел в кресло напротив дивана, поставив свое импровизированное оружие на колени. Он не ляжет спать. Он будет дежурить. Сидеть в этой ярко освещенной крепости и ждать… Чего? Повторения шагов? Появления призрака? Или просто рассвета, который принесет хоть какую-то видимость нормальности?
Тиканье часов на тумбочке в спальне, доносившееся сквозь открытую дверь, теперь казалось не ритмом, а отсчетом. Каждый тик – секунда, прожитая в осаде. В осаде от невидимого врага, который мог быть плодом его расшатанной психики… или чем-то гораздо более реальным и зловещим, что просочилось через трещину в его когда-то безупречной стене.
Вард уставился на входную дверь – массивную, стальную, с тремя замками и зеленым огоньком сигнализации. Его цитадель. Его последний рубеж. Но после шагов в пустом коридоре он больше не чувствовал себя в безопасности даже здесь. Он чувствовал себя мишенью. Игроком в игре, правила которой он не понимал, а ставка была его рассудком… или жизнью.
Он крепче сжал холодный хрусталь пепельницы. Ночь только начиналась. А тишина вокруг была уже не пустотой, а напряженным ожиданием. Ожиданием следующего шага в темноте.
Глава 8: Сеанс: Намеки
Воздух в кабинете был густым, как сироп. Не от духоты – кондиционер шептал исправно, – а от напряжения, витавшего после вчерашних шагов в пустой квартире. Доктор Вард сидел за своим безупречным дубовым столом, пальцами выравнивая угол блокнота, уже стоявшего под идеальными 45 градусами к краю. Ручка Montblanc лежала на кожаном подстаканнике. Он коснулся ее колпачка – прохладный, но не ледяной. «Нормально. Все нормально». Он сглотнул, пытаясь выдавить из горла комок тревоги. Сеанс с Эдрианом Вейлом должен был начаться через минуту. Вызов. Профессиональный вызов. Ничего более.
Точный, как метроном, стук в дверь.
– Войдите! – Голос Варда прозвучал чуть выше обычного. Он сделал микропаузу, вдохнул бергамот и дерево.
Дверь открылась бесшумно. На пороге стоял Эдриан Вейл. Он казался еще более хрупким, чем в прошлый раз, будто тень от него стала гуще. Лицо – восковая маска с синеватыми тенями под неестественно огромными глазами. Темные, чуть вьющиеся волосы спадали на лоб, не скрывая глубокой усталости, граничащей с истощением. Его серый костюм висел мешковато, подчеркивая худобу. Войдя, он неловко кивнул, избегая прямого взгляда, и опустился на самый край кресла, сгорбившись. Его руки, сцепленные на коленях, слегка дрожали.
– Д-добрый день, доктор Вард, – голос Эдриана был тише обычного, хрипловатым шепотом, будто не использовался несколько дней.
– Добрый день, Эдриан. Проходите. – Вард жестом указал на кресло, стараясь вернуть голосу терапевтическую теплоту, но внутри все еще колотилось от вчерашнего. Он отметил дрожь в руках пациента, нездоровый блеск в слишком темных глазах. «Ухудшение. Нарастающая тревога. Возможно, учащение эпизодов «Серого»». Он взял ручку. Металл был просто прохладным. «Хорошо».
– Как ваше состояние с прошлой встречи? – начал Вард, открывая блокнот. – Были ли эпизоды потери времени? Голоса? Ощущение присутствия «Серого»?
Эдриан вздохнул, глубокий и с дрожью. Он нервно провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть невидимую паутину.
– Темнота… – прошептал он, не поднимая глаз. – Она… плотнее. Чаще. Особенно ночью. – Он сглотнул, его пальцы вцепились в колени так, что костяшки побелели. – Он… смеется громче. Шепчет… что скоро стена рухнет. Что щель… расширяется. – Он вдруг резко поднял взгляд, устремив его не на Варда, а куда-то за его спину, в угол кабинета с книжными полками. Его глаза расширились от мгновенного, немого ужаса. – Он здесь… сейчас. Чувствую холод.
Вард почувствовал знакомый ледяной укол у основания черепа. Ощущение взгляда. Он не обернулся. Сосредоточился на Эдриане, на его дрожи, на его словах. «Соматизация страха. Галлюцинаторные переживания. Классика». Он записал: «Усиление параноидной симптоматики. Фиксирует «холод» как маркер присутствия «Серого»».
– Эдриан, – мягко, но твердо начал Вард, – важно понимать, что эти ощущения – «холод», «темнота», голоса – это сигналы вашей собственной психики. Сигналы глубокого стресса, с которым она пытается справиться. «Серый» – часть этого процесса. Персонификация того, что кажется вам чужим и угрожающим. Но это ваше.
Эдриан покачал головой, почти незаметно. Его взгляд блуждал по кабинету – по дипломам на стене, по вазе с каллой, по часам с их неумолчным тиканьем. Он казался отстраненным, погруженным в свой внутренний кошмар.
– Он… знает, – пробормотал Эдриан, словно про себя. – Знает слабые места. Знает… что болит. – Он замолчал, его пальцы бессознательно терли левое предплечье, будто по нему пробежали мурашки. – Как… как знал ту собаку…
Вард замер. Перо застыло над бумагой. Сердце пропустило удар, потом забилось с бешеной силой. *Собака?* Он не говорил о собаке. Никогда. Ни в истории болезни, ни в разговорах. Это было… личное. Глубоко личное. Его взгляд впился в Эдриана.
