Полная версия
Яна Лихачева
Тень пациента
ЧАСТЬ 1. ИЛЛЮЗИЯ КОНТРОЛЯ
Глава 1: Безупречный Порядок
Тишина в кабинете доктора Артура Варда была не пустотой, а тщательно выверенным элементом терапии. Она висела густым, теплым бархатом, нарушаемым лишь мерным тиканьем напольных часов в стиле баухаус – подарка от коллеги, оценившего его безупречный вкус. Воздух пах дорогим деревом мебели, кожей переплетов книг в идеальном порядке на полках и едва уловимыми нотами бергамота – его постоянным, контролируемым ароматом. Здесь все было предсказуемо, безопасно. Здесь он был богом маленькой вселенной, где хаос пациентских умов аккуратно раскладывался по диагностическим полочкам.
Вард откинулся в эргономичном кресле, пальцы сложены в аккуратную пирамиду. Его взгляд скользнул по безукоризненной поверхности дубового стола. Блокнот для записей – ровно под углом 45 градусов к краю. Монитор ноутбука – выключен, черный экран отражал фрагмент окна с затянутым серым небом Лондона. Папка с новым делом – «Вейл, Эдриан. Диссоциативное расстройство идентичности (предположительно)» – лежала точно по центру. И его любимая ручка, Montblanc Meisterstück, подарок за вклад в психиатрию, лежала там, где должна была лежать: на небольшом кожаном подстаканнике справа от блокнота.
Он позволил себе редкую минуту самодовольства. Эдриан Вейл. Сложный случай. Описан коллегами как «манипулятивный», «непроницаемый», с жалобами на «вторую личность» – жестокую, расчетливую тень по имени «Серый». Идеальный вызов для его «Метода зеркального отражения». Вард представлял, как он, шаг за шагом, развернет запутанный клубок сознания Эдриана, как рассеет иллюзию «Серого», превратив его в понятный психологический механизм. Это будет шедевр терапии. Еще одна победа разума над хаосом. Еще одно доказательство его гения.
Внезапный порыв ветра за окном заставил старые рамы едва слышно дрогнуть. Странно, обычно они не дребезжали. Вард нахмурился, его взгляд машинально устремился к ручке. Она была на месте. Но… что-то было не так. Ощущение. Мимолетное, как мушка перед глазами. Чувство, будто только что кто-то пристально смотрел ему в затылок. Он резко обернулся. За его спиной – лишь стена с дипломами в строгих рамках и книжный шкаф. Никого. Разумеется, никого.
«Усталость», – мысленно отмахнулся он. «Слишком много работы, слишком мало сна. Нервное напряжение перед новым вызовом». Он глубоко вдохнул, стараясь вернуть себе прежнее чувство контроля. Бергамот. Дерево. Кожа. Знакомые, успокаивающие запахи. Он взял папку Эдриана Вейла, намереваясь еще раз просмотреть предварительные заметки перед сеансом, который должен был начаться через полчаса.
И тут его взгляд упал на кожаный подстаканник. Он был пуст.
Ручка исчезла.
Вард замер. Его пальцы инстинктивно сжали папку. Он быстро оглядел стол: блокнот, папка Эдриана, ноутбук, ваза с единственной белой каллой (еще один элемент безупречного порядка), аккуратная стопка профессиональных журналов. Нигде. Он осторожно приподнял блокнот – нет. Заглянул за монитор – ничего. Сердце почему-то забилось чуть чаще, чем следовало бы. Глупость. Он просто положил ее куда-то не туда в момент рассеянности. Это случается. Со всеми. Даже с доктором Вардом.
Он встал, стараясь двигаться спокойно, и осмотрел пространство вокруг стола. Пол – чистый паркет, никакой ручки. Кресло пациента – пустое. Его собственное кресло… И тут он увидел ее. Montblanc лежала на сиденьи его кресла, как будто ее кто-то осторожно положил туда, а не уронил. Серебристый колпачок холодно блестел в свете настольной лампы.
Вард подошел, взял ручку. Она была холоднее, чем должна была быть в теплом кабинете. Почти ледяная. Он сжал ее в ладони, пытаясь согреть, ощущая непривычную тяжесть знакомого предмета.
«Рассеянность», – повторил он про себя, садясь обратно за стол. «Или…» Мысль оборвалась, нежеланная, нелогичная. «Или что?» Он положил ручку обратно на подстаканник, с силой, будто пригвозждая ее к месту. Затем открыл папку Эдриана Вейла, уставившись на фотографию мужчины с бледным, изможденным лицом и слишком большими, темными глазами, в которых читалась смесь страха и чего-то… нечитаемого.
Тиканье часов внезапно показалось громким. Слишком громким. Бархатная тишина кабинета приобрела новое качество – напряженное, звенящее. Воздух стал казаться суше. Вард поправил идеальный узел галстука, пытаясь вернуть себе чувство безупречного контроля. Он был доктор Артур Вард. Он разгадывал самые сложные головоломки разума. Пропавшая и найденная ручка – это ничего. Мелочь. Сбой в системе, который он немедленно исправит.
Он сосредоточился на фотографии Эдриана. На его глазах. «Что ты прячешь за этой вуалью страха?» – подумал Вард, и в этот момент ему снова показалось, что откуда-то из глубины кабинета, из-за книжных полок, на него смотрит чужой взгляд. Он не обернулся. Просто сжал кулак под столом, ощущая холодный металл ручки, отпечатавшийся на его ладони.
Сеанс с мистером Вейлом начинался через двадцать минут. Вызов был принят. Но первая, крошечная трещина в безупречном мире доктора Варда уже дала о себе знать. Холодом и чувством чужого присутствия.
Тиканье часов, прежде убаюкивающее, теперь отбивало секунды с назойливой точностью метронома. Двадцать минут до прихода Эдриана Вейла. Вард силился сосредоточиться на папке, но слова расплывались перед глазами. Холодок от ручки, все еще ощущаемый на ладони, мешал. Он машинально потрогал подстаканник – да, она была на месте. «Бессмыслица», – мысленно отрезал он, заставляя себя вновь погрузиться в предысторию пациента.
Эдриан Вейл. Тридцать два года. Архитектор. Никаких серьезных проблем до прошлого года. Затем – серия эпизодов «потери времени», необъяснимые пробелы в памяти, нарастающая тревога. Жалобы на «голоса» в голове, сперва шепчущие, потом становящиеся навязчивыми, критикующими. И наконец – появление «Серого». Со слов предыдущего терапевта, «Серый» проявлялся редко, но каждый раз это был шок: полная трансформация личности. Холодная рассудочность, пронзительная наблюдательность, сарказм, граничащий с жестокостью. Пациент описывал «Серого» не как часть себя, а как паразита, вселившегося извне, наблюдающего и ждущего своего часа.
«Классическая проекция», – подумал Вард, и привычная уверенность на миг вернулась, оттесняя странности с ручкой. «Страх перед собственной агрессией, подавленные импульсы, облеченные в образ внешней угрозы. «Метод зеркального отражения» идеален для такого случая. Помочь ему увидеть «Серого» как отражение его собственных, непризнанных аспектов…»
Легкий стук в дверь, точный, как по расписанию. Вард вздрогнул, хотя ждал этого. Он быстро сгладил со лба тень напряжения, принял безупречно профессиональное выражение лица – спокойное, открытое, слегка участливое.
– Войдите!
Дверь открылась беззвучно. На пороге стоял Эдриан Вейл. Он был немного ниже Варда, хрупкого телосложения, одет в аккуратный, но слегка поношенный серый костюм, который висел на нем чуть мешковато. Его лицо – бледное, почти прозрачное, как на фотографии – казалось еще более изможденным вживую. Темные волосы, чуть длинноватые, падали на высокий лоб. Но главное – глаза. Огромные, темно-карие, с неестественно широкими зрачками. В них читалась глубокая, животная усталость и… пустота? Нет, не пустота. Скорее, настороженное ожидание, как у загнанного зверька, замершего перед невидимой угрозой. Он не сразу вошел, озираясь в дверном проеме, словно проверяя, не подстерегает ли его что-то в коридоре.
– Добрый день, мистер Вейл. Проходите, пожалуйста, – голос Варда звучал ровно, успокаивающе. Он жестом указал на кресло напротив стола.
Эдриан кивнул, неловко, и шагнул внутрь, двигаясь тихо, почти бесшумно. Он сел на самый край кресла, сгорбившись, руки сцепил на коленях так крепко, что костяшки побелели. Его взгляд скользнул по кабинету – по книжным полкам, дипломам, часам – с тем же осторожным недоверием, с каким он осматривал коридор.
– Добрый… день, доктор Вард, – его голос был тихим, хрипловатым, словно не использовался долгое время. Он избегал прямого взгляда на врача, его глаза то опускались на свои руки, то блуждали по комнате.
– Спасибо, что пришли, – начал Вард, стараясь создать атмосферу безопасности. – Я ознакомился с вашей историей, но мне важно услышать все от вас. Своими словами. Что привело вас сюда? Что вас беспокоит больше всего?
Эдриан вздохнул, глубокий, с дрожью. Он наконец поднял глаза на Варда. И в этот момент доктор почувствовал легкий укол беспокойства. Взгляд Эдриана был не просто испуганным. Он был… проницательным. Слишком острым для его сгорбленной позы. Как будто за вуалью страха скрывался кто-то, кто мгновенно сканировал, оценивал.
– Он… – Эдриан сглотнул. – Он не хочет, чтобы я говорил. Он слушает. Всегда слушает.
– «Он»? – мягко переспросил Вард, делая первую пометку в блокноте. Ручка скользнула по бумаге плавно, но Вард снова отметил ее неестественную холодность. «Нелепо. Это металл, он проводит температуру».
– Серый, – прошептал Эдриан, и голос его сорвался. Он нервно обернулся, глядя за свое плечо, в пустой угол кабинета. – Он здесь. Он всегда рядом. Когда я сплю… когда я не вижу… он выходит. Делает… вещи.
– Какие вещи, Эдриан? – Вард наклонился вперед, демонстрируя вовлеченность, но внутренне анализируя каждое слово, каждый жест. «Параноидные идеи. Чувство внешнего контроля. Классика».
– Я… не помню точно. Просыпаюсь – а вещи переставлены. Или… – он замолчал, его взгляд задержался на ручке Варда, лежащей на подстаканнике. – Или что-то пропадает. А потом находится. В… неположенном месте. – Он снова глянул за плечо, и в его глазах мелькнул настоящий ужас. – Он смеется. Шепчет. Говорит… что я слаб. Что он сильнее. Что он скоро… выйдет совсем. Навсегда.
Вард кивнул, записывая: «Соматизация тревоги через предметы? Проекция агрессии?» Он снова ощутил тот самый холодный взгляд в спину, как перед приходом Эдриана. Или ему показалось? Воздух в кабинете, казалось, стал гуще, тяжелее. Запах бергамота перебивал едва уловимый, посторонний запах – сладковатый, как гниющие цветы? Или это игра воображения?
– Эдриан, – заговорил Вард, стараясь вернуть беседу в терапевтическое русло. – Важно понять, что «Серый» – это часть вас. Не внешняя сила, а аспект вашей собственной психики, который кажется вам чужим из-за…
– Нет! – Эдриан вдруг резко выпрямился. Его голос потерял хрипотцу, стал четче, громче. Глаза, широко открытые, с безумным блеском, впились в Варда. – Вы не понимаете! Он НЕ Я! Он пришел извне! Из… – он запнулся, его взгляд снова метнулся по кабинету, задержавшись на зеркале, висевшем на стене слева от Варда. В отражении зеркала доктор увидел лишь часть своего стола и Эдриана, сидящего напротив. Но выражение лица пациента в зеркале… казалось, на миг исказилось, стало жестче? Или это была игра света и тени?
– Извне? Из где? – настаивал Вард, ловя момент аффекта.
Эдриан замер. Вся его недавняя истерика ушла, как вода в песок. Он снова сгорбился, втянул голову в плечи. Его взгляд опустился на руки, снова сцепившиеся в белом узле. Голос вернулся к тихому шепоту, но теперь в нем звучала не только усталость, а какая-то ледяная, отстраненная нота.
– Из темноты, доктор. Из той темноты, что живет в других. Он находит щели. Трещины… – он медленно поднял глаза и посмотрел прямо на Варда. Не на его лицо, а куда-то в область груди, чуть левее. – …в стенах. В стенах, которые кажутся крепкими.
Последняя фраза повисла в воздухе. Вард почувствовал, как по его спине пробежал холодок. «Стены? Мои стены?» – мелькнула абсурдная мысль. Он вспомнил дрожавшие от ветра рамы, ощущение взгляда в спину, холодную ручку на своем кресле. «Просто метафора. Проекция!»
– Интересная метафора, Эдриан, – сказал Вард, сохраняя полное спокойствие, хотя пальцы чуть сильнее сжали холодный корпус ручки. – «Стены», «трещины»… Давайте поговорим о том, что эти стены защищают? Что скрывается за ними?
Но момент прошел. Эдриан снова был замкнут, погружен в себя, отвечал односложно. Остаток сессии прошел в попытках Варда вернуть контакт, но пациент словно ушел вглубь себя, за свою хрупкую, но прочную стену. Когда через пятьдесят минут Вард объявил об окончании времени, Эдриан встал так же тихо, как вошел, и так же осторожно, озираясь, покинул кабинет.
Вард остался один. Тиканье часов снова заполнило пространство, но теперь оно звучало угрожающе. Бергамот, дерево, кожа – знакомые запахи не успокаивали. Воздух был тяжел, насыщен невысказанным. Он посмотрел на ручку. Она лежала на своем месте. Но холод от нее, казалось, пропитал весь стол.
Взгляд Варда упал на блокнот. Он записал последнюю фразу Эдриана: «…в стенах. В стенах, которые кажутся крепкими». А ниже, своим твердым, уверенным почерком, добавил: «Параноидная проекция. Страх разрушения защитных механизмов. Ключевая метафора пациента».
Он закрыл блокнот. Встал. Подошел к окну. Серый лондонский свет лился в кабинет. Где-то внизу, на улице, должна была быть тень Эдриана Вейла, спешащая прочь. Вард попытался ее разглядеть, но не увидел.
Он повернулся, чтобы вернуться к столу, и в этот момент краем глаза поймал движение в зеркале на стене. Быстрое, как взмах крыла. Тень? Или просто отражение пролетевшей за окном птицы?
Вард замер, прислушиваясь к тишине кабинета. Кроме тиканья часов – ничего. Ни шагов. Ни шепота. Только его собственное дыхание и стук сердца, который вдруг показался ему слишком громким.
Безупречный порядок был восстановлен. Папка Эдриана Вейла лежала на столе. Ручка – на подстаканнике. Кресло пациента – пусто. Но первая, крошечная трещина в стене уверенности доктора Варда, пробитая холодом, взглядом из пустоты и странными словами пациента о щелях в крепких стенах, уже зияла. И сквозь нее, казалось, тянуло ледяным сквозняком из мира, где правила его безупречного разума уже не действовали.
Глава 2: Сложный Пациент
Утро после первого сеанса с Эдрианом Вейлом встретило доктора Варда пронизывающим лондонским туманом, вползавшим в окна его безупречно чистого кабинета. Он прибыл рано, намеренно опережая график, чтобы восстановить контроль над пространством, нарушенный вчерашними странностями. Уборщица, Марта, чье присутствие было таким же предсказуемым, как тиканье часов, уже завершала работу. Вард кивнул ей, привычно скользнув взглядом по поверхностям. Все было на местах. Пыль стерта. Порядок восстановлен. Даже ручка Montblanc лежала на своем кожаном островке, безмолвная и пока что нехолодная.
– Все в порядке, доктор Вард? – Марта, пожилая женщина с острым взглядом, задержалась у двери, ведро с тряпками в руке.
– Безупречно, Марта, спасибо, – ответил Вард, стараясь, чтобы голос звучал легко. Он разложил папку Эдриана Вейла перед собой. – Сегодня сложный пациент. Хотел подготовиться.
– А, этот молодой человек… Вейл? – Марта нахмурилась. – Странный он какой-то. Вчера после сеанса в коридоре стоял, будто ждал кого. А потом… будто растворился. Не слышала, как ушел.
Вард почувствовал легкое напряжение в затылке.
– Психическое расстройство, Марта. Иногда поведение кажется необычным. Не обращайте внимания.
– Как скажете, доктор, – она пожала плечами, но в ее глазах осталось недоверие. – Только… будьте осторожны. Чую я таких. Воздух портят.
Марта ушла, оставив Варда наедине с папкой и ее словами. «Воздух портят». Вчера он тоже ощущал что-то чужеродное в воздухе своего кабинета. Он отогнал мысль. Предрассудки. Эдриан Вейл был вызовом для его разума, его метода, его профессионализма. Не для его нервов.
Он открыл папку. Сегодняшняя задача – собрать анамнез. Узнать историю. Найти корень диссоциации, ту самую «трещину», через которую прорвался «Серый». Вард был уверен: все имеет объяснение. Травма, подавленные воспоминания, конфликт. Его «Метод зеркального отражения» требовал четкого понимания того, что отражается в образе «Серого».
Эдриан пришел точно в назначенное время. Выглядел так же изможденно, но сегодня в его глазах читалось не только ожидание, но и какая-то тлеющая искорка надежды? Или это была ловушка? Он снова сел на краешек кресла, сгорбившись, но на сей раз его руки не были сцеплены в белый узел. Они беспокойно теребили край пиджака.
– Добрый день, Эдриан, – начал Вард, устанавливая зрительный контакт. – Сегодня я хотел бы поговорить о вашей жизни. До того, как появился «Серый». О вашем детстве, семье, работе. О том, что могло послужить… спусковым крючком.
Эдриан кивнул, взгляд его упал на акварельный пейзаж на стене позади Варда.
– Детство… – он начал неуверенно. – Обычное. Родители… хорошие люди. Строгие. Ожидали многого. Архитектором стал… как отец.
Рассказ тек рвано, с паузами. Школа – «нормально». Университет – «тяжело, но справился». Работа в престижном бюро – «интересно, но… стресс». Вард записывал, отмечая общие места, отсутствие ярких деталей, эмоциональную скупость. Как будто Эдриан описывал не свою жизнь, а прочитанную где-то биографию. Ни любви, ни ненависти, ни глубоких привязанностей. Плоская картина.
– А друзья? Отношения? – мягко спросил Вард.
Эдриан поморщился, будто от боли.
– Были… раньше. Сейчас… трудно. «Он» отпугивает. Или… я не могу. Не доверяю. После… – он замолчал, сжал веки.
– После чего, Эдриан? – настаивал Вард, чувствуя приближение к цели. – Что случилось год назад? Что спровоцировало первые провалы в памяти? Появление голосов?
Тишина затянулась. Эдриан сидел, сжавшись, дыхание его участилось. По лбу выступила испарина.
– Не… не помню, – выдохнул он наконец. – Пробел. Темнота. Проснулся… и все было иначе. Страх. И… ощущение, что кто-то был внутри. Смотрел моими глазами. Дотрагивался моими руками.
– Попробуйте, – настойчиво, но без давления, подтолкнул его Вард. – Что было перед пробелом? Где вы были? Что делали?
Лицо Эдриана исказилось от усилия. Он сжал виски пальцами.
– Работа… поздно. Проект. Дедлайн. Устал… очень. Вышел… из бюро. Ночь. Туман… как сегодня. Шел… – он замер, глаза расширились от ужаса. – Переулок. Короткий путь… к метро. И… свет. Яркий. Слепящий. Или… тьма? Не знаю! – голос его сорвался на крик. – Грохот! Боль! Потом… ничего. Пустота. Проснулся дома. В крови. Синяки… но врачи сказали – ничего серьезного. Ушибы. Шок. Но я… я знал! Он вошел тогда! Через трещину! Когда стена дала слабину!
Он тяжело дышал, трясясь всем телом. Вард быстро анализировал: вероятно, нападение. Ограбление? Травма головы, вызвавшая диссоциацию? Классический сценарий. Но… туманность. Отсутствие конкретики. «Стена дала слабину» – опять его странная архитектурная метафора. И «трещина».
– Эдриан, вы обращались в полицию? Говорили с врачами в больнице? – спросил Вард, стараясь вернуть разговор в рациональное русло.
Эдриан безнадежно махнул рукой.
– Говорил. Ничего не нашли. Камер в переулке нет. Свидетелей – нет. Сказали – стресс, амнезия. Выписали успокоительное. Но… – он вдруг посмотрел прямо на Варда, и в его глазах вспыхнула странная, почти безумная убежденность. – Они не видели того, что видел я! В темноте… перед тем, как свет ударил… фигура. Высокая. Стояла в конце переулка. Не двигалась. Просто… ждала. И я знал – это для меня. Он пришел.
Вард записал: «Острая реакция на стресс (вероятно, криминальное нападение). Психогенная амнезия. Формирование параноидного бреда с персонификацией угрозы («фигура», «Серый») как защитный механизм от невыносимой тревоги и чувства беспомощности. Ключевая метафора «стены/трещины» сохраняется».
– Понимаю, Эдриан, – сказал Вард, закрывая блокнот. – Это был травмирующий опыт. Ваша психика пытается справиться с последствиями, создавая образ «Серого» как воплощение той угрозы, того страха. Наша задача – помочь вам осознать, что «Серый» – это часть вас, вашей реакции на травму. И тогда мы сможем интегрировать этот опыт, сделать его менее пугающим, восстановить контроль.
Эдриан слушал, но его взгляд снова стал отстраненным, остекленевшим. Он не выглядел убежденным. Скорее… покорным? Или затаившимся?
– Контроль, – тихо повторил он, словно пробуя незнакомое слово. – Да, доктор Вард. Я хочу контроля.
Когда Эдриан ушел, Вард остался сидеть, глядя на свои записи. История была туманной, с пробелами, как и предупреждали коллеги. Нападение в переулке – логичное объяснение. Но что-то не складывалось. Та самая «фигура», которую Эдриан видел до нападения. Его абсолютная уверенность, что «Серый» вошел именно тогда. И эта навязчивая идея о «трещинах» в стенах – как реальных, так и метафорических.
Вард встал и подошел к окну. Туман сгущался, превращая улицу в размытое серое полотно. Где-то в этом тумане был Эдриан Вейл. И его «Серый». Вызов, который он принял, казался еще сложнее, чем он предполагал. Это был не просто случай диссоциации. Это был лабиринт страха, амнезии и паранойи, где правда была надежно спрятана за завесой травмы.
Он вернулся к столу, намереваясь записать итоговые мысли. Его рука потянулась к папке Эдриана Вейла.
Папки не было.
Она лежала здесь, перед ним, минуту назад! Вард замер, охваченный внезапным холодом. Он оглядел стол: блокнот, ручка, компьютер, ваза с каллой… Никакой синей картонной папки с именем «Вейл, Эдриан. Диссоциативное расстройство идентичности (предположительно)».
Сердце бешено застучало. «Не может быть!» Он опустил взгляд на пол – пусто. Заглянул под стол – ничего. Паника, острая и иррациональная, сжала горло. Он только что смотрел на нее! Закрыл блокнот и положил его сверху? Нет, блокнот лежал отдельно.
И тут его взгляд упал на кресло пациента. На сиденье, точно в центре, аккуратно, как вчера ручку, лежала синяя папка.
Вард подошел медленно, как к опасному зверю. Он взял папку. Она была холодной. Или ему снова показалось? Он открыл ее. Внутри лежали все документы, его записи, фотография Эдриана с бледным лицом и темными, слишком знающими глазами.
На верхнем листе истории болезни, поверх машинописного текста, было что-то нарисовано. Простым карандашом, небрежными, но четкими линиями. Прямоугольник. Стена. И посередине нее – зияющая, неровная трещина.
Вард стоял, сжимая холодную папку, и смотрел на этот рисунок, пока тиканье часов не превратилось в оглушительный бой барабанов, отбивающих такт его собственной, нарастающей тревоге. Вызов был принят. И игра, казалось, только начиналась. Игроки были неизвестны, а правила его безупречного мира переставали действовать.
Холод картонной папки просочился сквозь кончики пальцев Варда, смешавшись с ледяным уколом страха, сжавшим его горло. Он стоял посреди своего безупречного кабинета, этого храма разума и порядка, и смотрел на грубый рисунок трещины, зиявшей на листе истории болезни Эдриана Вейла. Тиканье часов, обычно успокаивающий метроном его мира, теперь билось в висках, сливаясь с бешеным стуком сердца.
«Кто?» – единственная мысль пронеслась в голове, лишенная привычной аналитической строгости. «Кто это сделал?»
Варианты, быстрые, как вспышки света:
Эдриан. Наиболее логично. Улучил момент, когда Вард отвернулся к окну? Но как? Папка лежала на столе, в зоне прямой видимости. Вард точно не отводил взгляд надолго. И рисунок… Эдриан вышел, дверь закрылась. Вард почти сразу обернулся от окна. Когда он успел?
Он сам. Невозможно. Абсурд. Он не рисовал трещины на документах пациента. Это вандализм, нарушение всех его принципов. Но ручка же пропадала… и находилась в странных местах… Мысль, ядовитая и нежеланная, просочилась сквозь барьер рациональности.
Кто-то еще. Марта? Но зачем? И она бы не стала прятать папку на кресло пациента, а потом подкладывать обратно. Это… театрально. Зловеще.
Вард резко захлопнул папку, как будто пытаясь запереть нарисованную трещину внутри. Глубокий вдох. Бергамот. Дерево. Кожа. Контроль. Он вернулся за стол, поставил папку на место – строго по центру – и сел. Его пальцы сжались в замок, суставы побелели. Нужно было действовать. Профессионально.
Он взял внутренний телефон.
– Алиса, – голос звучал чуть хриплее, чем обычно. Он откашлялся. – Это доктор Вард. Мистер Вейл… после сеанса. Он задерживался в коридоре? Может, заходил куда-то? Возвращался?
– Добрый день, доктор Вард, – голос секретарши был спокоен, деловит. – Мистер Вейл вышел сразу после сеанса. Я видела, как он прошел к лифту и спустился. Никуда не заходил, не возвращался. Все в порядке?
– Да, да, спасибо, Алиса. Просто уточняю детали. – Он положил трубку, чувствуя, как почва под ногами становится еще зыбче. «Он ушел. Папка исчезла позже. Значит…»
Он снова открыл папку. Вгляделся в рисунок. Простые линии. Неуверенные, как будто нарисованы в спешке или дрожащей рукой. Но сама трещина… она казалась живой, агрессивной, рвущей идеальную плоскость стены. «В стенах, которые кажутся крепкими»… Слова Эдриана эхом отозвались в памяти.
