Полная версия
Вард схватил свой блокнот. Нужно было записать этот инцидент. Документировать. Сохранить факты. Его рука привычно вывела дату и время. Затем: «После сеанса с пациентом Вейл Э. отмечен странный инцидент: личная папка пациента временно пропала со стола и была обнаружена на сиденье кресла пациента. На титульном листе истории болезни обнаружен неизвестный рисунок, изображающий трещину в стене. Источник рисунка не установлен. Возможные гипотезы:» Тут его перо замерло.
Что писать?
«Пациент, воспользовавшись моментом невнимательности терапевта (маловероятно, требует проверки камер – но в кабинете их нет)».
«Неосознанные действия терапевта в состоянии стресса (требует самоанализа)». – Это было унизительно, но… возможно?
«Нарушение принципов конфиденциальности третьим лицом (нет доказательств, вход в кабинет контролируется)».
Он не мог написать четвертый вариант, который навязчиво стучался в сознание: «Паранормальное явление, связанное с «Серым» или проекцией пациента». Это было бы профессиональным самоубийством. Безумием.
Вард с силой провел черту. Написал: «Инцидент требует дальнейшего расследования и повышенной бдительности. Отметить возможную склонность пациента к символическим провокациям или проекции своих внутренних конфликтов (метафора трещины) на внешние объекты (папка, кабинет терапевта)».
Это звучало рационально. Научно. Почти убедительно. Он закрыл блокнот, чувствуя пустоту вместо привычного удовлетворения от четкой записи.
Остаток дня прошел в нервном ожидании. Каждый шорох за дверью заставлял его вздрагивать. Взгляд то и дело возвращался к папке Вейла, лежащей на столе. Он проверял положение ручки каждые пять минут. Когда Марта пришла вечером убираться, он чуть не выпрыгнул из кожи от звука открывающейся двери.
– Все в порядке, доктор? – спросила она, остро глядя на его бледное лицо.
– Да, Марта. Просто… сложный случай. Засел в голове.
– Этот Вейл? – Она покачала головой, протирая пыль с полок. – Говорила же, воздух портит. Чует мое сердце, нечисто тут что-то. Вы бы поосторожней, доктор. – Она бросила многозначительный взгляд на кресло пациента, как будто чувствуя, где лежала папка.
После ее ухода тишина кабинета сгустилась, стала почти осязаемой. Вард собрался уходить. Он надел пальто, взял портфель, положил внутрь блокнот и… колебался с папкой Вейла. Оставить ее здесь, в кабинете? Но мысль о том, что кто-то (или что-то) может снова прикоснуться к ней, наполнила его отвращением и страхом. Он сунул синюю папку в портфель. Пусть будет с ним.
Гася свет, он бросил последний взгляд на кабинет. Полумрак скрадывал острые углы, превращая знакомые очертания в подозрительные тени. Кресло пациента казалось особенно темным пятном. И на мгновение ему снова померещилось – ощущение взгляда. Не из пустого кресла. Откуда-то сверху, из угла, где книжные полки сливались с потолком в непроглядную тьму.
Вард резко дернул выключатель, захлопнул дверь и запер ее на ключ. Звук щелчка замка прозвучал гулко в пустом коридоре. Он глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь в руках.
На улице туман сгустился до молочной пелены. Фонари светили тусклыми желтыми пятнами, не в силах рассечь мрак. Вард зашагал к своей машине, сжимая ручку портфеля так, что пальцы занемели. Холодный картон папки с нарисованной трещиной ощущался сквозь кожу, как ледяной осколок в его упорядоченном мире. Вызов, брошенный Эдрианом Вейлом и его невидимым «Серым», перестал быть просто профессиональной задачей. Он стал личным. И трещина в безупречной стене уверенности доктора Варда, едва намеченная вчера, сегодня была грубо прочерчена карандашом по его собственным правилам и документам. Теперь она зияла, пропуская внутрь ледяной ветер сомнения и чего-то гораздо более древнего и темного, чем страх.
Глава 3: Метод Зеркала
Лекционный зал Лондонского Общества Клинической Психиатрии был заполнен до отказа. Сотни глаз – коллег, студентов, скептиков и последователей – были устремлены на кафедру, где доктор Артур Вард, безупречный в темном костюме, поправлял микрофон с точностью хирурга. В воздухе витало ожидание. Он был здесь не просто как практик, а как теоретик, представитель своего метода. Оружия против хаоса разума.
Вард позволил себе легкую, уверенную улыбку. Вечерний свет из высоких окон мягко падал на ряды слушателей, но его кабинет, его святилище, оставалось эталоном порядка в его сознании. Даже после инцидента с папкой Вейла. Особенно после него. Сегодняшняя презентация была необходима – ритуал подтверждения контроля, демонстрация силы разума перед лицом абсурда.
– Коллеги, – его голос, чистый и несущийся без усилия, заполнил зал. – Мы все сталкиваемся с феноменами, бросающими вызов нашему пониманию психики. Диссоциативные расстройства, в частности расстройство множественной личности… – он сделал микро-паузу, – …или, как предпочитают называть его некоторые, Диссоциативное Расстройство Идентичности, остаются одними из самых загадочных и, увы, часто мистифицируемых.
На экране за его спиной появилось слово: ИЛЛЮЗИЯ.
– Пациент верит в существование отдельной, автономной сущности внутри себя. «Другого». Чужого. Зачастую наделенного качествами, которые сам пациент отрицает или боится в себе: агрессией, жестокостью, всеведением. – Вард сделал шаг вперед, его жест был четок, как удар скальпеля. – Но это иллюзия. Мощная, убедительная, порой пугающе реальная для носителя, но – иллюзия. Защитный механизм психики, возведенный в абсолют. Побег от невыносимого конфликта, травмы или собственных, непризнанных аспектов Я через их персонификацию.
На экране сменилась картинка: схематичное изображение человека, разбитого на два контура – основной, дрожащий, и второй, темный, угрожающий, подписанный «ALTER».
– Традиционные подходы часто заходят в тупик, увязая в лабиринтах этой иллюзии. Они либо пытаются «договориться» с альтером, наделяя его излишней автономией, либо ведут бесконечную войну на подавление, лишь усиливая сопротивление системы. – Вард позволил себе легкое снисходительное покачивание головой. – Это все равно что пытаться лечить больного, разговаривая с его галлюцинацией как с реальным собеседником, или отрицая само ее существование.
Он нажал кнопку пульта. Экран погас на секунду, затем зажегся ярким словом: ОТРАЖЕНИЕ.
– Мой подход, – голос Варда зазвучал громче, наполненный убежденностью, граничащей с высокомерием, – основан на фундаментальном принципе: «Alter Ego» не существует вне контекста целостной личности пациента. Он – ее искаженное зеркальное отражение. Не отдельная сущность, а проецируемая тень. – Он сделал паузу, давая словам осесть. – «Метод Зеркального Отражения» не борется с тенью. Он заставляет пациента увидеть источник света, который эту тень отбрасывает. Увидеть связь между «другим» и собой.
На экране появилась элегантная схема: единое «Я» (ядро), от которого исходил луч света, падающий на зеркало (травма/конфликт). Отраженный луч формировал искаженный силуэт «Alter». Вард указал на зеркало.
– Наша задача – не разбить зеркало (это лишь создаст опасные осколки), а повернуть его. Изменить угол падения света. Помочь пациенту распознать в «чужаке» черты своих подавленных эмоций, своих неразрешенных конфликтов, своих защитных механизмов, доведенных до абсолюта. Мы не уничтожаем альтер-эго. Мы интегрируем его отражение обратно в целостную картину личности, лишая его иллюзорной автономии и угрозы.
Он привел примеры. Истории успеха (тщательно отобранные и поданные как неизбежный результат применения его метода). Сложные случаи, где «Метод Зеркала» вскрыл истинную, зачастую банальную с точки зрения психологии, подоплеку «вселения» или «одержимости». Он говорил о системности, о контролируемых этапах терапии, о возвращении власти пациенту над его собственным разумом. Его уверенность была заразительной, почти гипнотической. Зал слушал, затаив дыхание. Он был мастером, вершащим порядок из хаоса.
– Ключевое орудие в этом процессе, – Вард подчеркнул, – не эмпатия к «другому», а железная логика и непоколебимая позиция терапевта как проводника реальности. Мы не подыгрываем иллюзии. Мы последовательно, шаг за шагом, демонстрируем пациенту связь между его «чужим» и его собственным внутренним миром. Мы заставляем зеркало отражать правду, а не страх.
Он закончил на высокой ноте, цитатой, приписываемой то Юнгу, то кому-то еще, но звучавшей в его устах как личный манифест: «Тень не исчезнет, пока вы не признаете ее своей».
Аплодисменты были долгими, искренними. Коллеги подходили, жали руку, задавали вопросы, восхищались четкостью и изяществом подхода. Вард принимал похвалы с достойной скромностью, но внутри ликовал. Это был его триумф. Его система работала. Она была безупречна.
Вернувшись в свой кабинет поздно вечером, он все еще ощущал прилив сил. Хаос отступал перед мощью разума. Он включил настольную лампу, и ее теплый свет залил знакомый, упорядоченный мир: книги под правильным углом, ваза с белой каллой, блокнот, ручка Montblanc на кожаном подстаканнике. Он подошел к шкафу, где среди прочих наград стоял скромный хрустальный куб с гравировкой: «За инновации в психиатрии. Метод Зеркала».
Он взял куб, ощущая его прохладную тяжесть. Система. Порядок. Контроль. Все было на своих местах. Даже папка Эдриана Вейла, спрятанная в сейф, казалась теперь не угрозой, а интересной головоломкой, вызовом, который его метод неизбежно решит. «Серый»? Проекция страха, агрессии, беспомощности после травмы. Искаженное отражение в треснувшем зеркале души Эдриана. И он, доктор Артур Вард, знал, как это зеркало починить.
Он поставил награду на место, строго симметрично относительно соседних томов. Его взгляд упал на стену слева от стола. Там, между дипломом Оксфорда и лицензией, висело небольшое овальное зеркало в строгой бронзовой раме. Оно было не просто декоративным элементом. Оно было символом. Инструментом его метода. Иногда он использовал его в терапии, буквально показывая пациенту его отражение, говоря: «Видите? Одно целое. Один человек. Ваши страхи – часть вас. Посмотрите на них прямо».
Сейчас зеркало отражало часть кабинета: край стола, вазу с каллой, и… его собственное плечо и профиль. Вард подошел ближе, глядя на свое отражение. Уверенное лицо. Четкие линии. Разум, победивший хаос. Он позволил себе улыбнуться своему зеркальному двойнику.
В этот момент, где-то на периферии отражения, в затемненной части комнаты за его спиной, ему почудилось движение. Быстрое, как падение тени. Он резко обернулся.
Ничего. Пустота. Только книжные полки, строгие ряды корешков, погруженные в полумрак.
«Усталость», – мгновенно сработал рациональный фильтр. «Долгий день, эмоциональное напряжение лекции. Игра света от лампы».
Он повернулся обратно к зеркалу. Его отражение смотрело на него. Уверенное. Контролирующее. Но в глубине глаз, которые знали все о проекциях и иллюзиях, мелькнуло что-то неуловимое. Микродрожь сомнения? Или просто тень от усталости?
Вард резко отвернулся от зеркала. Он подошел к столу, взял свою Montblanc. Она была комнатной температуры. Совершенно нормальной. Он открыл блокнот, на чистой странице крупными, твердыми буквами вывел:
«Метод Зеркала – не теория. Это инструмент. Инструмент порядка. Иллюзия контроля – удел пациента. Терапевт ОПЕРИРУЕТ реальностью».
Он закрыл блокнот. Поставил ручку точно на центр подстаканника. Погасил лампу. Кабинет погрузился в темноту, нарушаемую только слабым отсветом уличных фонарей на полированных поверхностях.
Уходя, он бросил последний взгляд на зеркало в бронзовой раме. В темноте оно было лишь черным безжизненным пятном на стене. Но в воображении Варда, вопреки всем его рациональным установкам, на миг ожил холодный, оценивающий взгляд, который он видел на фотографии Эдриана Вейла. И ощущение, что кто-то только что усмехнулся его последней записи в блокноте, было таким же реальным, как холодная ручка в его кармане. Уверенность осталась, но ее фундамент, казалось, слегка дрогнул, отозвавшись эхом от того черного зеркального полотна.
Тишина кабинета после шума лекционного зала была гулкой, почти звенящей. Аплодисменты еще отдавались эхом в ушах Варда, смешиваясь с навязчивым тиканьем часов и… чем-то еще. Ощущением пустоты, которая была слишком пустой. Он стоял посреди своего безупречного царства, но триумфальная уверенность, горевшая в нем минуту назад, начала остывать, уступая место знакомому, подспудному беспокойству.
Он подошел к сейфу, встроенному в книжный шкаф. Небольшой, огнеупорный, с электронным замком. Надежный. Он набрал код – дату первой значимой публикации о «Методе Зеркала». Шипение механизма, щелчок. Внутри, на металлической полке, лежала синяя папка: «Вейл, Эдриан. Диссоциативное расстройство идентичности (предположительно)». Рядом с ней – его ноутбук и несколько флешек с зашифрованными данными особо сложных случаев. Он взял папку, ощущая ее холодный картон. Рисунок трещины под обложкой казался теплым пятном под пальцами, живым и угрожающим.
«Просто бумага. Символ страха пациента. Ничего более», – мысленно повторил он мантру, принося папку к столу. Он включил настольную лампу, и ее свет, резкий после полумрака сейфа, упал на титульный лист. Он открыл папку, намеренно перевернув лист с рисунком – не сейчас. Сейчас – работа. Анализ. Применение метода.
Он разложил перед собой материалы: краткую историю от коллеги, свои записи после двух сеансов, распечатки стандартных тестов, заполненных Эдрианом (с невнятными ответами на ключевые вопросы о травме). Его взгляд упал на фотографию. Бледное лицо, темные, слишком большие глаза, полные нечитаемой смеси страха и… чего-то еще. Знания? Вызова?
– Эдриан Вейл, – произнес Вард вслух, голос звучал громко в тишине. – Твоя иллюзия сильна. «Серый» кажется тебе реальным. Чужим. Вселившимся извне через трещину в твоей стене. – Он провел пальцем по контуру лица на фото. – Но это отражение, Эдриан. Отражение твоего страха в переулке. Твоей беспомощности перед насилием. Твоей подавленной ярости на мир, который причинил тебе боль. И твоей… – он запнулся, ища слово, – …твоей глубокой, запрятанной убежденности в собственной уязвимости. В том, что стены должны рухнуть.
Он взял блокнот, открыл на чистой странице. Ручка Montblanc была комнатной температуры, но когда он коснулся ею бумаги, металлический корпус показался прохладным. «Воображение». Он вывел заголовок: «Стратегия применения МЗО к случаю Вейл Э. (Проекция «Серый»)».
Фаза Документирования Иллюзии: Тщательно фиксировать все проявления «Серого»: слова, интонации, мимику, телесные реакции Эдриана во время предполагаемой «смены». Искать паттерны, связь с триггерами (упоминание травмы, чувства потери контроля, конкретных страхов). Цель: собрать «портрет» отражения.
Фаза Установления Связи: Активно, но ненавязчиво подчеркивать моменты, когда действия или слова «Серого» логично вытекают из известных фактов биографии, страхов или подавленных импульсов Эдриана. Использовать метафору зеркала буквально (зеркало в кабинете?): «Видите, Эдриан? Это вы. Ваш гнев. Ваш страх. Отраженный и усиленный травмой».
Фаза Интеграции: Постепенно вводить техники, направленные на принятие Эдрианом этих «отраженных» аспектов как своих собственных. Работа с гневом, со страхом потери контроля. Цель: лишить «Серого» статуса автономной сущности, вернуть проекцию в целостное «Я» пациента.
Нейтрализация Ключевой Метафоры: Работа с навязчивой идеей «трещины в стене». Исследовать: что символизирует «стена»? Защита? Контроль? Иллюзия силы? Цель: показать, что «трещина» – не точка вторжения, а символ внутреннего конфликта, который можно «залатать» интеграцией.
Вард писал быстро, уверенно. Слова текли сами собой. Логика метода была безупречна. Каждый шаг – четкий, контролируемый. Он видел путь: от хаотичного страха Эдриана к пониманию, а затем – к управлению. Он почти физически ощущал, как запутанный клубок сознания пациента начинает распутываться под напором его анализа.
Он поднял голову, удовлетворенный. Его взгляд автоматически скользнул к зеркалу на стене. Оно отражало часть стола, его руку с ручкой, и… его собственное лицо, сосредоточенное, озаренное светом лампы. Уверенное. Мастер своего дела.
И тогда он увидел.
Не в зеркале. На зеркале.
Прямо на гладкой поверхности стекла, на уровне его отраженного лба, была тонкая, едва заметная царапина. Вертикальная. Как трещина. Совершенно новая.
Вард замер. Сердце пропустило удар. Он медленно поднялся и подошел вплотную к зеркалу. Да. Неоспоримо. Тонкая, но глубокая царапина, длиной сантиметров пять, пересекала его отраженный лоб. Он протянул руку, коснулся стекла. Шероховатость под подушечкой пальца была реальной. Холодной.
«Когда? Как?» Мысли метались. Он трогал зеркало сегодня утром? Нет. После лекции? Он подошел к нему… и тогда ему померещилось движение… Может, он сам, в порыве усталости или неловкости, задел его краем пульта? Но пульт был мягкий! И он никогда не был неловким в своем кабинете!
Он отшатнулся от зеркала, как от раскаленного железа. Его отражение, теперь с трещиной на лбу, смотрело на него с немым укором. «Стены… которые кажутся крепкими…» Слова Эдриана прозвучали в голове с леденящей ясностью. «…в стенах». Его кабинет. Его система. Его разум?
Он резко отвернулся, стараясь дышать ровно. «Рациональное объяснение. Должно быть». Может, Марта? Но она не прикасалась к стенам, только к полкам и поверхностям. И зачем ей царапать зеркало? Нелепость. Авария? Нет.
Его взгляд упал на стол. На блокнот с только что составленным безупречным планом терапии. На синюю папку Эдриана. На ручку Montblanc, лежащую на подстаканнике. И тут он заметил нечто.
На серебристом колпачке ручки, чуть ниже логотипа, была крошечная, едва видимая зазубрина. Как будто кто-то провел по нему острым концом чего-то твердого. Ногтя? Канцелярского ножа? Кончиком карандаша?
Вард схватил ручку. Металл был ледяным. Он провел пальцем по зазубрине. Она была реальной. Совершенно новой. Ее не было вчера. Он был уверен. Он знал каждую микроцарапину на своей Montblanc.
Он посмотрел на царапину на зеркале. Потом на зазубрину на ручке. Две отметины. Два нарушения безупречной поверхности его мира. Случайность? Цепь нелепых совпадений?
Он подошел к окну, стиснув холодную ручку в кулаке. Лондон тонул в ночном тумане, фонари были размытыми желтыми шарами. Где-то там, в этом тумане, жил Эдриан Вейл. И его «Серый».
Вард ощутил прилив не рационального гнева, а первобытного, леденящего страха. Страха не перед пациентом, а перед иррациональностью происходящего. Перед тем, что его Метод Зеркала, его безупречная логика, разбивались о нечто, что не укладывалось ни в какие схемы. О трещины, появляющиеся на его зеркалах. На его орудиях контроля.
Он резко дернул шнур жалюзи, скрывая туманный город. Повернулся к кабинету. Его взгляд скользнул по папке Вейла, по блокноту с планом, по зеркалу с царапиной, по ручке в его руке.
– Хорошо, – прошептал он в тишину, и голос его звучал чужим, напряженным. – Хорошо, «Серый». Или кто ты там. Ты хочешь игры? Ты хочешь доказать, что мои стены не крепки? Что мои зеркала лгут?
Он подошел к столу, поставил ручку точно на место. Открыл папку Эдриана, нарочито громко перелистнул страницу с нарисованной трещиной. Его лицо было маской холодной решимости, но в глубине глаз горел огонь не только профессионального вызова, но и личной, почти яростной обороны.
– Игра начата. Но помни: я мастер зеркал. Я знаю, что отражения – лишь свет и тень. И я найду источник твоего света, – он ткнул пальцем в фотографию Эдриана, – или твоей тьмы. И когда найду… – он не договорил, но его взгляд, устремленный на черные, слишком знающие глаза пациента на фото, был красноречивее слов.
Он сел, взял ручку. Она все еще была холодной. Он игнорировал это. Открыл блокнот на странице с планом. И начал писать, с нажимом, почти вонзая перо в бумагу, дополняя стратегию новыми, более жесткими пунктами, направленными не только на интеграцию, но и на *разоблачение* иллюзии. На то, чтобы заставить тень показать источник света.
Тиканье часов звучало как отсчет времени до следующего хода в игре, правила которой он больше не понимал, но в которой был вынужден участвовать. И где ставкой был не просто успех терапии, а целостность его собственного, безупречно отраженного мира. Мира, на зеркальной поверхности которого уже зияли две свежие, необъяснимые трещины.
Глава 4: Лицо Эдриана
Воздух в кабинете пахл бергамотом, деревом и кожей – знакомой, успокаивающей триадой доктора Варда. Он сидел за безупречным дубовым столом, пальцы сложены в пирамиду, взгляд скользил по пустому креслу напротив. Через десять минут должен был прийти Эдриан Вейл. Первый настоящий сеанс после предварительного знакомства. Папка пациента лежала строго по центру стола, поверх блокнота, расположенного под безупречным углом в 45 градусов. Ручка Montblanc покоилась на своем кожаном островке – теплая, на месте. Вард сделал глубокий вдох, вытесняя остаточный холодок от вчерашних странностей с папкой и зеркалом. «Проекция. Символы страха пациента. Ничего более». Система должна была восторжествовать. Он был готов.
Точный стук в дверь – как по расписанию. Ровно в назначенное время.
– Войдите! – Голос Варда звучал ровно, уверенно, создавая ауру безопасного пространства.
Дверь открылась бесшумно. На пороге стоял Эдриан Вейл.
Первое впечатление было таким же, как и на предварительной встрече: хрупкость. Он казался меньше ростом, чем был на самом деле, сгорбленный, словно постоянно ожидая удара. Одет в тот же слегка поношенный серый костюм, который висел на нем мешковато, подчеркивая худобу. Но сейчас, при ярком дневном свете, изможденность лица поражала еще сильнее. Кожа – почти прозрачная, с синеватыми прожилками у висков и под глазами, которые казались неестественно большими в его тонком лице. Темные, чуть вьющиеся волосы падали на высокий лоб, не скрывая его. Но главное – глаза. Огромные, темно-карие, с расширенными зрачками, поглощавшими свет. В них читалась не просто усталость или страх. Это была глубокая, животная измотанность, смешанная с настороженностью загнанного зверя. Он замер в дверном проеме, озираясь по сторонам – сначала в коридор, потом внутрь кабинета, его взгляд скользнул по книжным полкам, часам, дипломам, зеркалу – с тем же недоверием, с каким осматривал ловушку.
– Добрый день, мистер Вейл. Проходите, пожалуйста, – Вард жестом указал на кресло. Его голос был камертоном спокойствия.
Эдриан кивнул, неловкий, почти невнятный жест. Он шагнул внутрь, двигаясь на цыпочках, бесшумно, словно боясь разбудить что-то. Сел на самый край кресла, не прислоняясь к спинке, сгорбившись. Его руки сцепились на коленях в белый костяшками узел. Взгляд упал на собственные ботинки, избегая прямого контакта с врачом.
– Д-добрый день, доктор Вард, – его голос был тихим, хрипловатым, как у человека, долго не говорившего вслух. Он сглотнул.
– Спасибо, что пришли, – начал Вард, намеренно замедляя темп. – Сегодня я хотел бы больше узнать о том, что вас беспокоит. О ваших переживаниях. Своими словами. Что чувствуете? Что происходит?
Эдриан вздохнул. Глубокий, с дрожью на вдохе. Он медленно поднял глаза. Вард почувствовал легкий укол – не сочувствия, а аналитического интереса. Взгляд Эдриана был не просто испуганным. За вуалью усталости и страха сквозила пронзительная острота, мгновенно сканирующая, оценивающая. Как будто за этой хрупкой оболочкой прятался кто-то другой, наблюдающий.
– Темнота… – прошептал Эдриан, его пальцы сжались еще крепче. – Она… приходит. Когда я не жду. Когда сплю… или просто… отвлекся.
– Темнота? – мягко переспросил Вард, беря ручку. Металл был прохладным. «Тепло кабинета. Ничего особенного».
– Не просто… темно. Она… живая. Густая. Как смола. – Он закашлялся, сухо. – И в ней… он. Он приходит с ней. Или… она приходит с ним? Не знаю.
– «Он»? Это «Серый»? – Вард сделал первую пометку в блокноте: «Персонификация страха/тревоги. Метафора «живой темноты» – соматизация?»
Эдриан резко кивнул, нервно оглянувшись за плечо, в пустой угол кабинета позади себя.
– Да. Он… шевелится там. В этой темноте. Шепчет. Сначала тихо… потом… – голос Эдриана сорвался. – Потом громче. Голоса… их много? Или один? Я не понимаю. Они… смеются. Говорят вещи… ужасные. Обо мне. О других.
– Какие вещи, Эдриан? – Вард наклонился вперед, демонстрируя вовлеченность, но внутренне фиксируя каждое слово, каждое микродвижение. «Аудиторные галлюцинации. Вербальная агрессия, направленная на Эго. Классика диссоциативного расстройства с параноидными чертами».
– Что я… никчемный. Слабый. Что я не должен был… выжить тогда. – Эдриан сжал веки. – Что он сильнее. Что скоро… скоро он выйдет. Навсегда. И я… исчезну. В темноте. – Он открыл глаза, и в них стоял настоящий, немой ужас. – Я боюсь засыпать, доктор. Потому что просыпаюсь… и не помню. Часы… дни иногда. Просыпаюсь – а вещи не на месте. Или я… где-то не там, где засыпал. Как будто кто-то… ходил моими ногами. Смотрел моими глазами. Дотрагивался… – Он замолчал, содрогаясь.
