Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III)

– Не пожалеешь, Уилли.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся шеф ЦРУ.

– Когда?

– Завтра в 12.00.

– Спасибо. Буду.

Кейси догадывался о причине, по какой Ричи так настойчиво просил встречи с ним. Накануне вечером, как обычно просматривая почту, он сразу обратил внимание на листок с весьма любопытным сообщением, пришедшим из Чикагского бюро ЦРУ. Оно лежало на самом верху внушительной стопки входящих документов.

Чикаго – Цезарии

Совершенно секретно (1 экз.)

Сегодня в офис армянской партии «Дашнакцутюн» доставлено 26 миллионов долларов. Их принял лично Ричард Хачиксон. Источник сообщает: деньги пришли из СССР. От кого именно и цель их назначения – неизвестно. Нашим людям в налоговом ведомстве штата мною дано распоряжение незамедлительно организовать проверку на предмет выявления отправителя.

Шеф бюро                   Алан Бреннер

«По этой причине он и ищет встречи со мной», – обдав презрением телефонный аппарат, решил Кейси. Но спустя два часа шеф ЦРУ уже совершенно иначе думал по этому поводу. Верней, не знал, что думать. Доставленное ему домой Стюартом донесение московского агента все смешало в выстроенной им логической цепочке.

Центурион – Цезарии

Совершенно секретно

Шах провел блестящую операцию по изъятию у Азиата всех его сбережений. Азиат переправлял их в Нахичевань (город, в котором он вырос) через доверенного человека, майора госбезопасности Семена Мишиева (оперативный псевдоним «полковник Боливар»).

Изъято 28 миллионов долларов и 3 миллиона фунта стерлингов. В приватной беседе со мной Шах предложил всю эту сумму пустить на разрабатываемую советским армянством акцию по восстановлению исторической справедливости – освобождению Нагорного Карабаха, исконно армянского региона.

Предлагая эти средства, Шах настаивает на всемерной нашей поддержке.

Вышеозначенная сумма, по сообщению Шаха, отправлена в офис партии «Дашнакцутюн», в Чикаго.

Прошу указаний.      

Центурион

P.S. Поддержку своего шефа Горби Шах гарантирует.

– Уилли, удача сама прет нам в руки! – сверкая глазами, воодушевленно шептал Стюарт.

– Неужели Ричи везет нам эти 26 миллионов?

– А что, он едет к нам? – вскинулся Стюарт.

– Да. Завтра в 12.00 у меня с ним встреча.

– Значит, он прилетит не с пустыми руками, – подхватывает Билл. – Хорошо я связался с Аланом и приостановил проверку их офиса.

– Умница! Если что не сложится, ее не поздно будет провести и через пару дней, – согласился с решением своего заместителя Кейси. А после непродолжительной паузы добавил:

– Теперь только в наш план «Развал империи зла» надо будет внести некоторые коррективы.

– Без проблем, Уилли.

– И еще вот что, Билли, завтра Рича примешь ты. Я сошлюсь на то, что меня срочно вызвал Рональд. Сам же буду у себя. Ясно?..

…Застыв каменным истуканом, Кейси слушал разговор Хачиксона со Стюартом, стараясь не пропустить ни единого слова. И вдруг одна фраза, как бы мимоходом оброненная Хачиксоном: «…по большому счету эти баксы на похоронный марш Советам», – заставила его встрепенуться. Он вытянул из ящика стола красную папку, на которой рукой Стюарта было выведено: «Развал империи зла». Ему это название операции категорически не нравилось. И вот сию минуту Ричи, сам того не подозревая, натолкнул его на мысль, как назвать ее.

Кейси решительно зачеркнул написанное и черным фломастером размашисто начеркал: «Операция «Реквием».

– Это то, что надо! – произнес он вслух и, не упуская нить доносившегося из динамика диалога, добавил:

– Дай бог, чтобы он был таким, как обещала прелюдия к нему.

Глава вторая

П Р Е Л Ю Д И Я

Пупы мира. «Москва стоит Рождества». Погром.

1.

Боль резанула неожиданно. От плеча до плеча. Изнутри. Словно кто там из стороны в сторону медленно водил пылающим факелом. С минуту, наверное, подлец эдакий, жёг им по всей груди. Его бы остановить, да туда не залезть, не схватить за руку и не заломить её…

Отпустило так же внезапно, как и началось. Факел вдруг погас, и жгучей боли как не бывало. Но, окостенев от жуткого страха, он всё ещё боялся пошевелиться. Могло повториться.

Эта давно забытая им странная боль вновь напомнила о себе. Он узнал её сразу, хотя прошло лет пять, когда она впервые сказала ему своё садистское «здравствуй». Тогда он не придал ей особого значения. Ему и в голову не могло прийти, что такое ощущение человек испытывает во время серьёзной сердечно-сосудистой атаки. Узнал он об этом месяца два спустя. На обычном профилактическом обследовании.

– Сэр, вы перенеслиу инфаркт… – шебурша лентой кардиограммы, не то спросил, не то утвердительно проговорил врач.

– Никогда и никакого инфаркта у меня не было. Бог миловал, – недовольно буркнул Кейси.

А потом, по упрямому настоянию этого врача, его прослушивали и осматривали уже другие, чьи вердикты в медицинском сообществе считались истиной в последней инстанции. Проводимые с ним беседы очень напоминали ему изнурительные допросы. И он, слово за слово, помимо прочего, и, как-то само собой, в подробностях, рассказал о тех адских болях, что не так давно его донимали.

– Как давно? – просил уточнить профессор.

– Я уже сотню раз говорил об этом вашим коллегам.

– Повторите в сто первый, – настырничал светило кардиологии.

– Без пустяка три месяца назад.

– Каждая минута нашей жизни, не говоря уже о целых днях, – совсем не пустяк, – назидательно нудил профессор.

С этим Кейси не мог не согласиться. Уж кто-кто, а он знал высокую себестоимость каждого мгновения. Не мог он только согласиться с этой менторской лекцией эскулапа. Он собирался перебить его, но тот сам, неожиданно, строго, словно перед ним сидел подследственный, а не директор ЦРУ, строго рявкнул:

– Почему не обратились к врачам?!

– Не посчитал нужным, – начиная выходить из себя, выдохнул Кейси.

– А напрасно. Ваша жизнь находилась на волосок от смерти. Вы на ногах перенесли инфаркт… Рубец довольно свеж…

…И теперь вот снова она, эта боль. Он узнал бы её из тысяч других.

«Только этого мне сейчас не хватало», – опасливо прислушиваясь к себе, подумал он.

Умереть в постели, под жарким бочком актрисочки, годящейся ему в дочери, ему никак не светило. Друзья, конечно, поймут…

Он представил себя в гробу, выставленным для прощания в зале Капитолия, где кучковались, шептавшиеся между собой его друзья и недруги. «Молодец, Уилли!.. Нам бы так… на красивой бабёнке…» – кивая в сторону его гроба и, воровато озираясь, чтобы – боже упаси! – не услышали домашние, говорили они.

А те, кому он при жизни давил на яйца, ехидно склабясь, как бы ненароком, но так, чтобы слышали домочадцы, шипели: «Старый потаскун… Насильник…»

Да что ещё от них ожидать, подумал Кейси. Другое дело друзья. Позавидуют, похоронят, попечалятся и снова пустятся во все тяжкие… А вот она… Кейси покосился в сторону спящей Николь. Она перепугается. Да ещё ребятки из его конторы поизмываются над ней. Мол, не она ли отправила их любимого шефа к праотцам?.. Прицепятся к её русским корням. Хотя её происхождение и его внезапная кончина никаких стыковок иметь не будут.

«Хороша бестия… Да ещё умна и талантлива», – подумал он, отметив про себя столь редкое у артисток сочетание качеств.

Боясь разбудить её, он осторожно повернул голову к задрапированному плотным занавесом окну. Оттуда, из полумрака, навевая сон, доносилось тиканье часов. Незаметно отяжелев, смежились веки. И он, по всей видимости, погрузился в забытьё.

– Уилли… Гладиатор ты мой… Что застыл?.. – теребя губами мочку его уха, не без тревоги шептала Николь.

– Гладиатор от слова гладить? – не открывая глаз, усмехается Кейси.

Николь прыснула смехом и, облокотившись на подушку, заглянула ему в лицо.

– В таком случае гладиатор я, – поглаживая его по груди, шепчет она… – А ты усталый мустанг из диких техасских прерий.

Николь ворошит густую заросль волос на его груди, а затем, зарывшись в них лицом, шепчет:

– И пахнет прерия не полынью, не палёной травой… Она пахнет тобой…

«Актриса она и есть актриса, – думал Уилли, – наверное, припомнила слова из какой-то пьесы». Пьеса ему не знакома, но, судя по всему, хорошая. Ему нравятся слова. В них приятная ему женская лесть.

– Неужели? – спрашивает Кейси.

– Тебе, я смотрю, не хватает комплиментов на этот счёт, – шлепает она его по животу.

Кейси смеётся. Ему хорошо. Той, до смерти перепугавшей его боли, как не бывало. Ему снова хочется Николь. А она, ловко ускользнув от протянутых им рук, легко выпрыгивает из постели.

– Потом… – обещает она. – Я опаздываю на съёмки. Посмотри, уже одиннадцатый час.

– Да ну!?.. Воистину, счастливые часов не наблюдают, – жадно глядя на запахивающуюся в пеньюар женщину, удивляется он.

Ему всё равно, любит она его или притворяется. Главное, он её и любит, и хочет, и когда надо, с наслаждением обладает ею. Судя по всему, и Николь тоже делает это не без удовольствия. Такое трудно изобразить. Хотя, что правда, то правда: она жутко талантливая актриса. Но, правда и то, что жутко одаренных сотни и сотни, а признанными становятся единицы. Таковыми им позволяют быть власть имущие. Такие, как он, Кейси.

Дар даётся Богом, а слава – властью. Кто этого не понимает, тот до гробовой доски обречён на унизительное прозябание в безвестности. Даже после их смерти лишь власть может снизойти и поднять таковых из бесславия. А Николь бабёнка умная. Она знает, что её способности всего лишь ключик к замочной скважине успеха, достатка и славы. А ключик, тот мало чего стоит без сильных мира сего. Они пупы мира. На их пупах и раходится та самая замочная скважина…

Может, Николь его и не любит в классическом понимании этого слова, но она классически изображает это. Только за одно это он готов обманываться.

Настаивать на своём желании Уилли не стал. Ему тоже не следовало разлёживаться. Стюарт наверняка уже заждался его. Он ещё вчера домогался встречи с ним, а Кейси не мог отказать себе в удовольствии провести ночь с Николь, с которой он не виделся почти полгода и, которая только вчера прилетела сюда на съёмки. Прилетела всего на пару деньков. А тут Стюарт со своим срочным делом.

Оперативник он и есть оперативник. Ему надо всё быстро, с пылу с жару. Нет, чтобы устоялось, без азарта, на холодную голову, послушав советы, просчитав варианты…

– Билли, это очень срочно? – недовольно бросил он в телефон.

– Донесение из Москвы. Очень важное, – не вдаваясь в подробности, но так, чтобы заинтриговать, таинственно произносит он.

– От Цезаря, значит, – с холодноватым равнодушием уточняет шеф.

– Да.

– У нас ночь. У них – день. У нас отдых. У них – дела, – вслух рассуждает Кейси. – Думаю, Билли, до нашего завтрашнего рабочего дня сообщение не прокиснет… Буду к десяти… Гуд бай!..

Кейси дал отбой и, представив себе, как сейчас Стюарт в гневе кроет его последними словами, засмеялся.

Так оно и было.

2.

– Кретин!.. Кретин!.. – бегая по кабинету, с бесноватой яростью выкрикивал Стюарт. – Нет, он не профессионал. Профессионал никогда не поступил бы так. Агент просит срочно санкций, а у шефа, видите ли, закончился рабочий день… Он изволит отдыхать… Кретин, у спецслужб нет перерывов в работе! И на отдыхе мы при исполнении…

Плюхнувшись в кресло у журнального столика, где он обычно принимал гостей, Билл с бездумной автоматичностью нажал на барную кнопку. И по комнате, обволакивая несказанной нежностью, поплыл голосок его любимицы Хьюстон. И тумба, задушевно напевающая её голосом «Америка превыше всего», превратилась в столик, с позванивающими хрустальными бокалами и бутылки с разного цвета напитками. Наполнив четверть бокала русской водки, он залпом осушил его, поморщился и с яростью впился в запотевшую дольку лимона. Полегчало почти сразу. Как ни странно, в отличие от других алкогольных напитков, русская водка уже через каких-то пару минут, каким бы злым он ни был, окатывала его тёплой волной благодушия. Билл её так и прозвал – «Убийца проблем»…

Теперь эта, возникшая сейчас ситуация уже не казалась ему столь безотлагательной. Важная, конечно, однако до утра потерпит. Молодцы русские. Лучшего средства против проблем, кроме них, никто в мире придумать не смог. «Как это там у них, – вспоминал Стюарт, опрокидывая в себя ещё одну рюмочку, – «Медленно запрягаем, зато быстро ездим»… Кажется, так…»

Потянувшись к своему столу, он взял листок с той самой проблемой и снова, и снова, вдумываясь в каждое слово, стал его перечитывать.

Центурион – Цезарии

(Совершенно секретно)

Состоялась встреча с представителем главного и на сегодняшний день наиболее влиятельного советника Генсека Шахназарова с писателем Зорием Балаяном. Подробные сведения о двух последних прилагаются.

Беседа проходила в посольстве и продолжалась около трёх часов. Суть её заключалась в следующем.

Объявленная перестройка вызвала критический анализ всей деятельности КПСС, заведшей страну в тупик. Главную причину всеобщего недовольства, наблюдаемого на местах, люди видят в отсутствии демократии, в нарушениях прав человека, во всемерном произволе забюрократизированной и бездарной партийной системы.

По определению моего собеседника, «Римский диктат, установленный большевиками с 17-го года, держался на кровавых репрессиях и в практике государственного устройства допустил ряд тяжелейших ошибок, с которыми по сию пору никак не могут примириться многие народности страны».

Одна из таких несправедливостей, по мнению писателя и лиц, которыми он был уполномочен вести переговоры, была допущена в отношении Армении и многострадального армянского народа. Исконные территории Армении невежественные большевики одним росчерком пера перераспределили между Россией, Грузией и Азербайджаном, оставив армянам самые бесплодные, с пустыми недрами земли.

Также категорически недовольны своим положением в СССР и прибалтийские республики.

Беседа сводилась к тому, что армянский народ, ведомый прогрессивно настроенной интеллигенцией, готов решительными действиями восстановить справедливость и не намерен больше терпеть многовековой геноцид, начатый ещё Османской Турцией.

С Францией, где армянская диаспора занимает крепкие позиции, по словам моего собеседника, ими достигнута определённая договорённость. Но без участия США они «не видят перспектив реального достижения целей своей благородной борьбы».

Ссылаясь на возложенные на него полномочия, писатель уверяет, что стоящие за ним люди обладают реальными рычагами власти влияния, и, в случае согласия американской стороны, в оказании необходимой поддержки их делу, они готовы присовокупить свои возможности к поступившим от нас советам и указаниям. Ныне ими предприняты шаги по «выдавливанию» из Политбюро фигуры, мешающей проведению их политики в Закавказье, – турка Гейдара Алиева.

(Магнитную запись беседы высылаю каналом дипломатической почты.)

В связи с изложенным, на мой взгляд, весьма интересным и многообещающим предложением, прошу ваших санкций и рекомендаций.

Центурион

– Потрясающе!.. – сверкнул глазами Кейси.

– А я что говорил?! – не без укоризны, всем своим видом намекая на вчерашний отказ шефа прикатить в контору, отозвался Стюарт.

– Говорил… Говорил… – передразнил его шеф. – Тут, дорогой, спешить нельзя.

– Ещё бы! – соглашается Билл. – Всё надо тщательно взвесить, обдумать…

– Нам придётся… – Кейси на какое-то мгновение умолк и, ещё раз повертев в руках листы с расшифрованным сообщением Центуриона, продолжил:

– Нам придётся всё продумывать и выстраивать в русле того, что нам подскажут в Белом доме.

– Само собой, – развёл руками Стюарт. – Но сейчас надо отреагировать.

– Безусловно, – вставая из-за стола, произносит Кейси. – Записывай…

«Руководство благодарит Центуриона за налаженные контакты с ближайшим окружением Генсека и поручает от имени Белого дома выразить признательность Шаху (Шахназарову) и Писателю (Балаяну) за патриотичность намерений, которые, безусловно, нуждаются во всемерной поддержке. Они её получат в тех объёмах и формах, какие потребуются для осуществления их устремлений по возрождению демократии, восстановлению в полном объёме нарушенных прав человека и исторической справедливости по всем направлениям жизнедеятельности народов СССР. Разумеется, помощь будет оказываться в строгом соответствии с представленным ими планом.

Центуриону рекомендуется объяснить своим источникам, что в этом ракурсе Белому дому важно чёткое изложение целей, задач и объёма тех возможностей, какими располагают патриотические силы СССР, блестящими представителями которых они являются».

– Последнее, Кейси, обязательно надо подчёркивать. Как можно больше похвалы и комплиментов в их адрес.

Кейси, не отрываясь от листа, кивает, а потом, обернувшись, растерянно спрашивает:

– И это всё?!..

– А далее следует написать, что в ближайшее время мы определим Центуриону конкретику действий в работе с вышеозначенными агентами влияния Шахом и Писателем.

Дождавшись, когда Стюарт закончит писать высказанную им мысль, Кейси, положив ему руку на плечо, задумчиво произнёс:

– В общем, всё, Билл… Хотя, чтобы держать их крепко за яйца…

– Уилли, они и так уже у нас в руках.

– Так-то оно так, а вот если бы они собственноручно, на бумаге, со своими подписями в конце, изложили, как видят свои замыслы, тогда… – и в предвкушении такого Кейси закатил глаза.

– Думаю, они и без того у нас на крючке. Однако я попрошу Центуриона поработать и над этим, – отмечая что-то в лежащем перед ним листе, сказал Стюарт.

– Попроси, – одобрил Кейси, а немного поразмыслив, распорядился:

– Со всего, что прислал Центурион, сними копию и дай мне.

– Обязательно, – направляясь к выходу, кивнул Стюарт.

Дождавшись, когда за ним захлопнется дверь, шеф ЦРУ тут же поднял трубку прямой связи с президентом.

– Что-нибудь серьёзное, Уилли? – усталым голосом Рейгана проскрипела мембрана.

– С наступающим Рождеством, сэр, – весело отзывается Кейси.

– Тоже мне! Нашёл время, – всё с тем же, тусклым раздражением, буркнула трубка.

– Я к тебе с рождественским подарком.

– Да иди ты…

Кейси, однако, не позволил другу уточнить то место, куда он должен был послать его.

– Сэр, Москва стоит Рождества, – увещевающе, с бесовской вкрадчивостью, намекает он на приготовленный им рождественский сюрприз.

– Если она в подарок, – после короткой запинки, уже не так глухо и с явными проблесками жизни, звучит мембрана голосом Рейгана.

– А то! – дьявольски, завораживающе отзывается Кейси.

Рейган знает, Уилли никогда и ничего просто так, всуе, для красного словца не говорит и не обещает. Ещё не было такого, чтобы он по пустякам связывался с ним.

– Когда? – не вдаваясь в подробности, требует президент.

– Немедленно, Рони.

– Через час.

– Слушаюсь, сэр.

Сейчас он ответил ему точно так же, как и тогда, в канун Рождества 1981 года. Рони пока был президентом де-юре, а не де-факто. Ещё не въезжал в Белый дом. Он сидел у себя на ранчо и подбирал себе команду. В том, что Рони не оставит его вне игры, Кейси нисколько не сомневался. Он только гадал, что тот ему предложит и когда, наконец, соизволит вспомнить о нём. Сейчас ему недосуг. Ранчо, очевидно, в осаде тех, кто под видом поздравлений суются ему на глаза, чтобы предъявить свою персону.

Он живо представил себе беднягу Рональда, делающего ослепительную улыбку этому шабашу. «Ничего, справится, – подумал Кейси. – Они его плохо знают». И тут по окну, осветив погружённую во мрак комнату, скользнул сноп света подъехавшей машины.

– Джек! – крикнул он лакею. – Кого бы чёрт ни принёс, сказать – меня нет.

– Хорошо, сэр…

Хлопает входная дверь. Слышатся невнятные голоса, а потом быстрый шаг бегущего к нему на второй этаж Джека. Включённый им свет слепит глаза. Кейси жмурится, но, быстро привыкнув, бросает полный бешенства взгляд на лакея. Такой глупой улыбки, свисавшей с лица этого очень смышленого человека, с педантичной точностью исполнявшего все приказы хозяина, ему никогда не доводилось видеть.

– К вам гости, сэр, – мычит Джек.

– Гони всех к чёрту, – кричит Кейси.

– Сам иди к чёрту! – в тон ему вторит, появившийся в проёме дверей Рональд Рейган.

– Ба! Рони! – вспыхнув рождественской ёлкой, кидается тот к нему с объятиями. – Откуда мне было знать, что гора сама придёт к Магомеду!

– А меня обложили. Едва вырвался. Ушёл чёрным ходом, – обрамив жалобу своей фирменной улыбкой, говорит Рональд. – Нэнси помогла. Сейчас она с ними разбирается.

– Да, теперь ей будет доставаться, – посочувствовал Уильям.

Пока друзья обменивались любезностями, Джек успел прикатить столик с напитками и холодной закуской. Глянув на него, Рейган передёрнул плечами:

– Бр-р-р! И ты туда же, Джек?!.. Надоели мне эти а-ля фуршеты… Приготовь супчику. Страсть как хочется элементарного супчика.

Джек стремглав бросился на кухню. Он хорошо знал, что Рейган любит. Не раз потчевал его своей искусной стряпнёй. А в тот вечер он вообще готов был вылезти из кожи вон, чтобы угодить. Вряд ли когда ему ещё представится случай кормить президента Америки.

– Ну, что делать будем, Уилли? – наливая в фужер минералки, спросил Рональд.

– Работать, сэр, – развёл руками Кейси.

– Четыре десятка президентов до меня бездельничали что ли?

Кейси понял, что имел в виду Рейган. Они как-то, ещё до того, как завертелась кампания по выборам в президенты, говорили об этом…

…В тот день Рейгану предложили выдвигаться, и он, прежде чем дать согласие, попросил тайм-аут. Не на минутку, как в баскетболе и волейболе, а на целые сутки. И одним из первых, к кому он тотчас же примчался, чтобы «обкатать» проблему, был он, Уильям Кейси.

– Не понимаю, что тебя в этом смущает, Рони?

– Что, что!?.. Во-первых, – с раздражением вскидывается Рональд, выставив перед ним большой палец, – если ввязываться, то с уверенностью на все сто, что буду избран. А шутовствовать, разъезжая по штатам, не хочу…

– Нет такого рыбака, который бы, не намочив задницы, смог поймать рыбку. Ты же закидываешь на рыбёшку – моё почтение! На страну! Это, во-первых, – раскинув руки, возразил он, и, перехватив инициативу, уже сам продолжал счёт на пальцах. – Во-вторых, за тобой стоят такие парни, с такими деньжищами и интересами… С ними проиграть невозможно. Во всяком случае, трудно.

Рейган махнул рукой:

– Брось, Уилли!.. Что я могу предложить?.. Снизить безработицу, поднять уровень жизни…

– Разве этого мало?

– А кто из тех, что были до этого, не предлагал того же? И делали, кстати.

– Не понимаю, что ты хочешь?!

– Верней, чего не хочу.

Кейси вопрошающе поднял брови.

– Не хочу быть тамадой на банкете, которого на следующий день после пиршества никто не вспомнит и не захочет вспоминать… Ну да, снизил налоги, сократил безработицу, вооружил до зубов армию, отправил пару ракет в космос… Ну и что?!

– Рони, чего ты всё-таки хочешь?

– Хочу… Пойми меня правильно, Уилли. Если уж брать власть, то её надо использовать по полной, и не на день сегодняшний, и не на день завтрашний, а на историю. Иначе, зачем лезть во власть.

– Так в чём же дело?

– Да дело в том, что в истории остаются первый и последний и те, кто воевал или сделал нечто из ряда вон… Первым я уже никогда не буду, а последним – боже упаси!..

– Не дай Бог, – невольно выпыхнул Кейси.

– Джефферсон, – продолжал Рейган, – хотя и был третьим, он таки воевал и оставил Декларацию независимости… Линкольн отменил рабство… У Рузвельта были Перл-Харбор и победоносная война… У Трумэна – атомная бомба и Хиросима с Нагасаки… Я уж не говорю о Ганнибале, Македонском, Наполеоне, Гитлере, Сталине… А об остальных наших и не наших первых лицах, позволь спросить тебя, кто-нибудь помнит?..

Кейси, с любопытством глядя на друга, кивает головой.

– Нет, Уилли, быть первым клерком государства – почёт, конечно. Оглушительный почёт. Но… сиюминутный. В масштабах истории. Пока он первый – он ярок и внушителен. Но стоит уйти ему со сцены, он превращается в обычного, серенького, жалкого человечишку… Стыдно возвращаться таковым в мир людской. От тебя чего-то ждали, а ты не сделал.

– Я понял тебя, Рони! И ещё лучше стал понимать парней, предложивших тебе, именно тебе, шанс…

– Спасибо, Уилли. Ты на самом деле понял меня? Ведь я не стану использовать свой шанс для того, чтобы развязать войну. А сделать что-нибудь экстраординарное вряд ли удастся.