Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III)

Лев Аскеров

Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III)

                  КРАХ ДЕРЖАВЫ

             (Книга вторая. Часть первая.)

Тьма, пришедшая от Средиземного моря, накрыла                   ненавидимый прокуратором город… Пропал Ершалаим –                   великий город, как будто не существовал на свете. Всё                   пожрала тьма, напугавшая всё живое в Ершалаиме и его                   окрестностях.

                        М.Булгаков, «Мастер и Маргарита».

Глава первая

ДЕНЬГИ НА РЕКВИЕМ

Мокрица. Копьё Лонгина. Раввин Бахаз.

1

Стрелка неумолимо подползала к двенадцати. Невольно сморщившись, он передернул плечами. Еще минута – и ходики, что кошачьими глазами, полными злобного равнодушия, чиркая по комнате, мерзко заскрипят, и гнусный голос кукушки зашаркает по нутру, как гвоздем по стеклу.

«Какой идиот эту кошачью морду, назвал кукушкой? – подумал Семен. – Даже жуткий павлиний крик благозвучней этого кукушечьего надрыва. И вообще, какому кретину пришло в голову здесь, в этой халупе, разместить конспиративное лежбище? Кроме Мокрицы, никто бы до этого не допер», – всё больше и больше раздражясь, думал он.

Эту кладбищенскую гнусь, названную кем-то кукованием, слышать было невмоготу. Вынести ее можно было от силы один раз. И то, стиснув зубы, и, заткнув пальцами уши. Все равно пробирало до костей.

Уже тогда у Семена возникло смутное подозрение по поводу того, что та птаха, встроенная в кошачью башку часов, издает частоты, рассчитанные на умерщвление человека. Правда, мысль эту, поначалу встревожившую его, он быстро отогнал. По логике, «мочить» его смысла не было. Ведь только на нем была замкнута предстоящая днями операция, разработанная той же Мокрицей. Так что такого быть не может. А что касается часов, убеждал он себя, так это, скорее всего, кто-то из доморощенных мастеров-умельцев перестарался.

Но как бы там ни было, Мишиев очередного акта кукушечьего сольного концерта дожидаться не стал. Перед самым его «выступлением» он выбежал в заставленную рухлядью прихожую. Выскочив из комнаты, он с размаху шибанул коленом проржавевший холодильник ЗИС и, не удержавшись, упал на стоявший тут же встопорщенный оголенными пружинами диван. Вдобавок ко всему ему на голову откуда-то сверху посыпались сломанные стулья, а вместе с ними на плечо шмякнулась дохлая крыса. Всклубилась пыль, и он, чихая и матюгаясь от острой боли в коленке и саданувших под дых пружин, на чем свет стоит крыл Мокрицу, с его конспиративной квартирой, и себя – за то, что в спешке забыл дома часы. В другие разы выбегая в прихожую, Семен был осторожнее… Отсюда не слышно было того «волшебного» пения сирены, голос которой, судя по всему, некогда едва не погубил Одиссея.

С одиннадцати часов дня, с того самого момента, как он доставил сюда груз и запер его в сарае, ему, дабы, не слышать режущих по живому кошачьих рулад, приходилось то и дело выскакивать из комнаты. Оставлось так шмыгать ещё немного. Кошачья морда закукует, а вместе с ней засвиристит телефон. Семён вскинет трубку и произнесет всего лишь одну фразу: «Пудель в сарае». А потом, когда во двор въедет машина с логотипом «Аэрофлот», он, не выходя из своего конспиративного логова, должен будет проследить за тем, кто и как забрасывает «пуделя» в кузов. И всё.

Ни воя, ни собачьего скулежа не будет. Потому что «пудель» тот вовсе не собачка. А если уж быть совсем точным, их, этих «не собачек» – три. Три тюка, забитых под завязку иностранной валютой. И все они закодированы Мокрицей под одним песьим названием «пудель».

– Почему «пудель»? – поинтересовался Семен.

Посмотрев на него с уничтожающим пренебрежением, мол, балбес ты, Мишиев, Мокрица на полном серьезе ответил:

– Чтоб никто не догадался.

Изобразив восхищение, Семен с трудом сдержал себя, чтобы громко не произнести: «Ты не генерал-лейтенант, а генерал-дегенерат…»

Но нельзя. Никак нельзя. Генерал – он и в Африке генерал. И потом, вся операция переправки валюты, чтобы без сучка и задоринки, зависела от него. Канал в его руках. А главное, помимо того, что он, генерал-дегенерат Заир Юнусзаде по кличке Мокрица – шеф местного КГБ, он еще и негласный резидент особых поручений их общего Хозяина, восседающего в кресле одного из высоченных постов в чиновничьей иерархии всего Советского Союза.

По занимаемому положению Хозяин, которого между собой в разговорах и в переписках они, члены оставленного им бакинского коммандоса, называли Ага, стоял выше центрального ведомства советской спецслужбы. Однако сейчас кресло под ним стало подламываться. Страна засудачила о грозящей ему отставке. Семен этим слухам не верил. Уже не раз, злые языки, и смещали его, и предрекали самые ужасные последствия. Потом все оказывалось досужим враньем сплетников. Ага пёр и пёр в обойму ареопага советской державы.

До вчерашнего дня, Семен, с выработанным в нем за многие годы и, ставшим устойчивым, вроде иммунитета, неприятием отмахивался от распространяемых россказней. Что бы там ни болтали – Ага непотопляем. Гэбэшная школа сделала из него изворотливейшего царедворца.

Так было до вчерашнего дня. До «малявы», доставленной Мишиеву лично от него. На замызганном клочке бумаги, словно его действительно выносили из тюремной камеры, одна строчка:

«Немедленно, сегодня же, быть у меня».

Ни подписи, ни даты. Но почерк… Никаких сомнений быть не могло: ее писал Ага.

Человек, вручивший ее Мишиеву, заявился к нему в четвертом часу утра. Без всякого предупреждения. Рива от прямо-таки хамского стука в дверь не на шутку перепугалась. Пока она искала халат, Семен бесшумно проскользнул в прихожую. В дверном глазке истуканом стоял довольно прилично одетый молодой человек. Одна рука в кармане пальто. Карман подозрительно оттопырен. Мало что приличный – какой киллер выглядит охламоном?

– Кто?! – резко выкрикнул Семен и юркнул за косяк.

– От Мони из Хайфы, – отозвался незнакомец.

Это был пароль. И не простой. Его знали только он и Ага. Значит, человек от него. И значит, что-то архисрочное.

– Ивушка, милочка, это ко мне, – успокоил Семен жену.

– Иегова! – выдохнула она, а затем, прошипев, что его шпионские штучки доведут ее до могилы, скрылась в спальне.

Дождавшись, когда Мишиев до конца проникнется в содержание «малявы», незнакомец бесцеремонно отобрал ее, вынул зажигалку и, прежде чем поджечь, спросил:

– Все понятно?

– Понятней и быть не может.

– Вылетайте прямо сейчас. В Дюбендах, на военном аэродроме вас ждет самолет. Туда я подкину вас на своей машине. В 8.00 Ага ждет вас на даче.

С этими словами незнакомец вышел на лестничную площадку и там, щелкнув зажигалкой, поднес ее пламя к только что отобранной у Мишиева записке. Дождавшись, когда она догорит, он запрыгал вниз по ступенькам. Одолев первый пролет, незнакомец приостановился и бросил:

– Жду внизу.

В «Лесную поляну» Семен подъехал ровно в 7.25. На удивление таксиста, сошел он на самой окраине этого зеленого села.

– Отсюда мне рукой подать, – сказал Мишиев шоферу и зашагал по тропинке к стоявшей поодаль покосившейся избенке.

Конечно же, не она ему была нужна. До дачи, где дожидался Ага, надо было пёхать еще минут двадцать – двадцать пять. Ага любил точность.

К зелёным воротам казённой дачи Алиева Семён подошёл без трёх минут восемь.

– Полковник Боливар. Меня ждут, – назвался Мишиев охраннику, приоткрывшему узкое окошечко в двери.

– Проходите, – пригласил он.

И почти на самом пороге пара рук молниеносно, как и подобает профессионалам, обшмоняли его с ног до головы.

– Хозяин в бане, – сказал обладатель ловких рук и добавил:

– Вас проводят.

Ага, как раз, выходил из парилки.

– Здравствуй, полковник. Я уж думал, меня веничком никто не постегает, – с искренним радушием улыбнулся он Семену.

Насколько она была искренней, одному богу известно. На эту, излучающую им сердечность мог купиться кто угодно, только не Мишиев. Ага до мозга костей был азиатом. Даже поизощренней.

– С удовольствием постегаю, – не без двусмысленности пошутил Мишиев.

– Ну-ну! – с игривой угрозой отозвался Ага.

Это он мог мастерски. Отшутиться или промолчать, но запомнить. А позже, при случае (это могло быть и через много лет), – припомнить. И без всяких двусмысленностей, а однозначно, мертвой хваткой, да… за горло. Сейчас же он на юмор Семена ответил чисто по-азиатски. Оттолкнувшись от пола, Ага высоко подпрыгнул и в воздухе, прижав колени к животу, тумбочкой бухнулся в бассейн с ледяной водой.

От лавины взбитой воды Семен успел отпрянуть, а сопровождающий паренек с ног до головы засверкал хрусталиками капель. Не отряхиваясь, он поспешно вышел.

«Сразу двух зайцев убил: заодно и постороннего выставил, – подумал Мишиев. – Знай, мол, сверчок, свой шесток».

Тяжело дыша, Ага выполз из бассейна и, обмахиваясь полотенцем, принялся рассказывать, как он любит русскую баньку, как она полезна для здоровья и какие чудеса творит березовый веничек. Почти минут пять он безумолку говорил вообще о банях народов мира. Хорошо излагал, бестия. Наверное, где-то прочел, а вероятней всего, про них ему кто-то рассказывал, и он запомнил. Память у него была бесовская. Никогда ничего, и никого не забывал. На всё, на всех и всему у него было свое место, своя задумка и точно определенная цель.

Сейчас, на исходе тысячелетия, он наверняка носил бы другую кличку. Не Ага, а Программист. Тогда это никому и в голову не могло прийти. О чудесах, какие вытворяет компьютерная техника благодаря программистам, тогда, в Союзе, известно было лишь понаслышке.

Мишиев уже устал поддакивать ему, когда, наконец, Ага жестом поманил его за собой в ванную комнату. Подняв рычаги душевого смесителя и крана над рукомойником, из которых, напористо, с веселым гулом и урчанием побежали струи воды, он приступил к самому главному.

– Слушай внимательно, – жестким полушепотом произносит он, давая понять, что болтовня кончилась, и началось то, ради чего он его и вызывал на свою дачу в «Лесной поляне».

– Отсюда поедешь в Одинцово. Тут рядом. Улица Доватора, 39. Откроет женщина. Пароль: «Друзья передали, что вы сдаете особняк». Ответ: «Какой особняк?! Всего три комнаты». Она передаст тебе три тюка. В них иностранная валюта. Голова с плеч, но их ты должен доставить в Баку в целости и сохранности…

– В багажник такси поместится?

– Не думаю. У тебя будет РАФ. Водителя зовут Костя. Он будет стоять на конечной остановке автобуса и ремонтироваться. Сначала осведомись, Костя ли это? Спроси: «Мотор стуканул?» Отзыв: «Въехал в открытый люк, и кардан вдребезги». Скажешь ему время, когда подъезжать за тобой. Он поможет тебе.

Семен открыл было рот, чтобы спросить что-то, но Ага не дал.

– Не перебивай! – хлестко приказал он.

И в этот самый момент из душа и крана перестала литься вода. Ага прижал указательный палец к губам, и вдруг залихватски запел азербайджанскую народную песню, да так, словно, стоя под струями душа, он ее напевал, а сейчас продолжает:

Pəncərədən daş gəlir

Ay bəri bax, bəri bax

Xumar gözə yaş gəlir

Ay bəri bax, bəri bax!1

«Ай да Ага! – обалдел Семен. – Кто бы мог подумать?! Такой высокопоставленный – и такой пройдоха-профессионал».

Представление на этом не кончилось. Ага, как неожиданно запел, так внезапно и осекся. И в наступившем молчании он, сначала голосом, полным растерянности, сказал: «Мать твою! Это что такое?!», – а затем зычно, по-командирски заорал: «Полковник! Разберись там! Что с водой? Я тут в мыле, а они, мать их!»

А полковник, то есть он, Мишиев, не шелохнувшись, стоял рядом. «Класс!» – продолжал восхищаться он.

Через минуту и душ, и кран вновь изливались шумными струями воды.

– Женщина, которая тебе передаст груз, – тут же убавил децибелы Ага, – красивая, аппетитная, слабая по части секса и выпивки… Сошлись на то, что ты голоден, и предложи покушать и выпить. Все принеси с собой… В раздевалке я дам тебе порошка. Улучив момент, подсыпь это ей. Она уснет почти мгновенно… Проспит часов десять. К тому времени ты давно будешь в Баку и операция будет завершена.

– Как с прикрытием?

– Уже в Дюбендах ты будешь под лапками Мокрицы. Пока не передашь груз из рук в руки его людям, отвечать за него тебе. Понял?!

Семён кивнул.

– Однако,– зло сорвав с вешалки полотенце, продолжал он, – предупреждаю. С Мокрицей держи ухо востро. Он надежен, когда обстоятельства надежные. А сейчас для меня они неблагоприятны. Будь начеку…

Мишиев все понял. Стало быть, слухи – не вымысел. Ага зашатался. И вот-вот упадет. И хотя там, в Баку, спецслужбу возглавляет человек, которого Ага некогда оставил за себя, он ему не верил. Семена это нисколько не удивило. Он никому не верил. И всех держал на крючке. А что касается Заира Юнусзаде, он знал его как облупленного. Пока он, Ага, на высоте, Заир будет лизать ему анус до идеального блеска. А стоит качнуться – предаст, не моргнув глазом… Это он, Ага, назвал его Мокрицей…

А дело было так. Тогда Ага в Москву еще не переехал и был хозяином грозного Дома на Бакинской набережной. Семен стоял в приемной, когда из его кабинета выскочил мокрый, маленький Заир и, даже не поздоровавшись, вышмыгнул в коридор.

В тот день Ага обсуждал с Мишиевым операцию по захвату азербайджанского диссидента, востоковеда по образованию, работавшего в Институте рукописи. Его надо было брать с поличным… Обсудив детали, Ага сказал, что операцию будет контролировать его заместитель – Заир Юнусзаде.

– Связь держать с ним по телефону и рации… Его позывной… – Ага скрипнул зубами, – можно назвать «Подкаблучник», а лучше… – Ага ударил по клавише селектора и, услышав голос своего заместителя, рявкнул:

– Твой позывной «Мокрица»!..

Тот, по всей видимости, чем-то здорово разозлил Агу. И ярость шефа была так велика, что он не мог сдержать её в себе.

– Подкаблучник чёртов, – оторвавшись от селектора, пропыхтел он.

Мишиев сделал вид, что не слышал этого. «Мало ли что? – подумал он. – Когда паны дерутся, лучше не лезть…»

В Доме на Набережной все, до самого последнего рядового, знали, что надменный и беспощадный к подчинённым замшефа боится жены больше самых изощрённых дознаний.

Наверное, предположил Мишиев, она опять позвонила шефу и что-нибудь эдакое наябедничала на него.

…Теперь Москва позади. Он в конспиративной халупе, а поклажа с долларами и фунтами стерлингов – в сарае.

Большая стрелка часов уже подобралась к двенадцати.

Чтобы во время телефонного звонка не корчиться от «дивного» кукования кота, Мишиев еще днем придумал небольшую хитрость. Нашел в сарае подходящие обрывки шнура, приладил их друг к другу, а потом к аппарату, чтобы его можно было свободно переносить. Обрывки провода были достаточно длинными и запросто протянулись до вполне просторного, но заставленного разной рухлядью, чулана, из щелей которого хорошо просматривалось всё нутро сарая и «пудель». Похвалив себя за находчивость, Мишиев снова покосился на кошачью морду ходиков и, взяв телефон, прошёл в чулан.

Главное, сказал он себе, чтобы свою задачу, что поставил перед ним Ага, а затем Мокрица, он выполнил. Оставалось только подглядеть, кто заберет «пуделя». Хотя лично для него и для всей операции это не имело никакого значения. Но так приказал генерал-лейтенант, то есть, не без удовольствия ухмыльнулся Семен, генерал-дегенерат.

В оставленной им комнате кошачья башка ходиков, видимо, закуковала, потому что задребезжал аппарат. Он поднял трубку по окончании третьего звонка… И тут все пошло как в замедленной съемке. И все, что происходило, виделось и слышалось им, как бы, со стороны… Долгий, раскатистый и оглушительный гром… Неестественно выползавшая из проема дверь… Тягучее, как патока, красное пламя… И он все понял. Молнией мелькнула страшная догадка: «Мина… Взрыв… Мне конец…»

2.

Машина, еле слышно шурша новенькими покрышками, плавно вкатилась в услужливо распахнутые ворота и скрылась за поворотом в глубине двора.

«Точен, каналья», – добродушно проворчал Рейган и, распахнув, пышущий жаром, махровый халат, подставил голую грудь ночной прохладе.

Он с наслаждением вдыхал легкие порывы муссона, пахнущего прогорклым дымком спаленной фермерами сухой травы. Такого будоражащего аромата, приводящего в упоительное состояние восторга, нигде, кроме как здесь, на ранчо своего детства, Рональд не вдыхал. Он тосковал по нему всегда. И потому, наверное, взял за правило хотя бы раз в году, всего на пару суток и обязательно в пору бабьего лета, выбираться из Вашингтона сюда. Без Нэнси. Без никого. Хотя в его положении быть одному просто немыслимо… Об его уединении на родном ранчо, где, по мнению близких людей, он подзаряжался на целый год, Америка не знала. Зато знала Нэнси. Знала охрана и, конечно, знал этот всезнайка, директор ЦРУ, его любимчик, Уильям Кейси.

Обычно в эти дни Уильям его не доставал, а тут с утра иззвонился, просил немедленно принять.

– Это срочно, Уилли? – поинтересовался Рональд, прекрасно понимая, что шеф разведки и старинный друг не стал бы из-за пустяков вторгаться в, святая святых, его уединения.

– Рони, разве я стал бы на тебя выходить?

– Хорошее или плохое? – с подтекстом вялого намека («быть может, все-таки, отвяжешься?») спросил он.

– С дурным я бы тебя дожидался в Вашингтоне.

– А где ты?

– Здесь. В аэропорту.

– Ты не оставил мне выбора, – засмеялся он. – Валяй! Жду!

– Буду через четверть часа.

Проследив глазами за машиной Кейси, остановившейся у черного входа, Рейган покачал головой. «Ну и лис. И об этом знает», – усмехнулся он. Только оттуда можно было подняться к нему сюда, в мансарду, где он, как в детстве, любил спать. О предстоящем разговоре Рональд старался не думать. Какую бы хорошую новость Уильям сейчас не сообщит ему, все равно в конце попросит денег.

Дверь отворилась. Ворвавшийся из коридора яркий сноп света выхватил стоявший поперек комнаты пустой письменный стол.

– Рони, где ты?

– Здесь, у окна. Включи торшер. Он от тебя справа.

Пожав Уильяму руку, Рейган снова отвернулся к настежь открытому окну и произнес:

– Имей в виду, Кейси, не дам!

– Что «не дам»? – опешил шеф разведки.

– Денег. Ты же за ними приехал…

– Нет, сэр, не угадали, – отозвался Уильям, усаживаясь в кресло.

– Рони, – после короткой паузы произнес он, – я приехал тебя удивить. А точней…

Щелкнули замки дипломата. Рейган покосился на незваного гостя. Тот выудил набитую бумагами красную папку.

– … а точней, – тоном, полным таинственности, продолжил Кейси, – обрадовать. – И протянул лист с компьютерной распечаткой:

– Прочти.

Рональд пробежал распечатку глазами в одно мгновение. В ней было всего несколько строчек, набранных специально для него крупным шрифтом.

Срочно! Совершенно секретно!

ЦЕНТУРИОН – ЦЕЗАРИИ

Азиат смещен. Акция осуществлена с подачи Шаха. На поставленный Вами вопрос (степень влияния Шаха на Меченого) сообщаю: достаточно действенное. Подтверждение этому – отставка последнего монстра и те, полученные от него,

сведения, о которых я ставил Вас в известность в предыдущих донесениях.

Операция продолжается. Завершаю разработку акции в известной Вам прикаспийской стране. Подробный план вышлю на утверждение к концу недели.

                                           Центурион

– Хорошая новость, Кейси. Молодец, – похвалил президент.

– Да, Рони… Этот азиат Алиев здорово мешал…

Не выпуская из рук расшифрованного донесения московского агента, Рейган уселся в кресло рядом с шефом ЦРУ. Полы халата его распахнулись, и Кейси невольно засмеялся.

– Ты чего? – спросил Рейган.

– Цветочки на трусах.

– Ну, тебя, – отмахнулся тот.

Объяснять, кто значился под кличкой Шах, ему не надо было. И не надо ему знать, кого припрятали под именем Центурион. Он агент. Свой. Главное, пусть делает свое дело. И совсем не важно, кто он и что он. Наверняка прохиндей и пролаза высокого полета. Таких у Кейси не так уж много. «Как про таких Хрущев говорил? – задумался Рейган. – Кажется, «Еж в штанах». Странные у этих русских выражения. Странные, но точные». Еж в штанах у коммунистического цезаря не может не быть нашим Центурионом. Уильям удачно придумал ему кличку. И Горбачеву – Меченый – тоже удачно. Родинка, что наплывала кровавым пятном на лоб советского генсека, походила на отметину дьявола. Шульц, кажется… Да, точно, он, его госсекретарь, докладывая о ситуации, складывающейся в СССР, в связи с идиотской перестройкой, как-то, не называя Горби по фамилии, сказал: «Этот господин с кляксой дьявола на лбу»…

Нет, Кейси хорошо окрестил его. Чего не скажешь о Шахназарове, главном советнике господина с кляксой дьявола. Почему Уильям нарек его Шахом, непонятно. Правда, он объяснял: дескать, по первому слогу фамилии, который означает титул восточного монарха.

Завербовать Шаха никакого труда Кейси не составило. Помог, как ни странно, сам Рональд. Будучи в Огайо, на каком-то форуме видных банкиров и бизнесменов Европы и Америки, Рейган повстречался там со своим давним знакомцем – шумливым и хвастливым миллиардером Гарри Гульбекяном. Тот сразу полез целоваться, чего Рональд терпеть не мог. А Гарри словно демонстрировал, мол, смотрите, я запанибрата с президентом. Наверное, играл на кого-то из присутствующих, подумал тогда Рейган. И явно переигрывал. Уж чего-чего, а такое, профессиональный актёр Рональд Рейган мог определить с точностью на все сто.

Гарри вел себя, как на а-ля фуршете мэрии заштатного городка, массовик-затейник. Какой-то бельгиец, что стоял среди тех, кто окружили Рейгана, посетовал на нечестную игру одного из ведомств Советского Союза, наколовшее его на 300 миллионов долларов.

– Хуже всего, что они неподсудны. Ни один суд не признают, – скрипнув зубами, подхватил хозяин «Шеврона».

«Советские ребятки, видимо, и его нагрели, как этого бельгийца», сочувственно улыбаясь им, ехидно хмыкнул про себя Рейган.

– Бизнес, господа, есть бизнес, – миролюбиво заметил Шульц. – Сегодня тебя, завтра – ты.

Гульбекян, повиснув на руке Рейгана, расхохотался:

– Золотые слова! И зачем судиться, парни?! Горби и Раиса – наши люди. Сниму ваши проблемы, когда хотите и где хотите… Пять процентов мои.

Бельгиец и владелец «Шеврона», приняв на себя благородную миссию спасителей Рональда, в один миг сняли вцепившегося в его руку Гульбекяна. Хотя, если по правде, он сам снялся с нее. Как-никак десять процентов, по пять с каждого олигарха – это сумма не в один десяток миллионов баксов.

Брошенная самодовольным Гарри фраза – «Горби и Раиса наши люди» – запомнилась Рейгану. Коль тот с такой уверенностью запросил свои проценты – значит, это не пустое бахвальство. Значит, действительно у Гарри завязки в Кремле. И серьезные.

Сразу после ужина Рейган связался с Кейси и, все рассказав ему, попросил прозондировать и посмотреть, как это можно использовать.

Результаты зондажа ошеломили Кейси. Битых два часа он слушал записи бесед заместителя директора ЦРУ Билли Стюарта с Гарри Гульбекяном. Она, эта кассета с глуховатым голосом болтливого Гарри, поколебала в нем, его, казалось бы, устоявшиеся представления об устройстве этого бестолкового мира взаимоотношений между людьми. Еще какой-то час назад он был уверен, что есть только две силы, которые правят миром. Первая – это евреи, а вторая – остальные. К «остальным» он даже не присматривался. Есть таковые, и всё. Своей Нэнси, настоятельно советовавшей ему, по пристальней присмотреться ко второй половине, правящих миром этим, он как-то, остроумно отшутился.

– Дорогая, если я начну это делать, у меня, от ее разношерстности, зарябит в глазах. От ряби разболится голова. А нужна ли Америке мигрень?..

Из кого состоят «остальные», его не колыхало. К ним он относился по принципу «кто не с нами, тот против нас». Так-то оно так. Оказалось жн не совсем так. Так сказать, «остальные», при всей пестроте и разношерстности, имеют свои структуры, сплоченность и влияние которых могут поразить самое изощренное воображение. Он не понаслышке знал о всяких там лобби, диаспорах, мафиях и террористических образованиях, но такую добротно сработанную армянским сообществом паутину, охватившую чуть ли не полмира, он представить себе не мог. Некоторые места записей он заставлял Уильяма прокручивать по два-три раза.

– Повтори то место об их связях с Меченым, – улыбаясь, попросил Рейган.