Ржу с клинка смывают кровью

– Какие же новости ветры приносят от торфа, лишайников и осоки? – Нормуд отнёсся к громкому заявлению главы дозора как к шутке.

– Не уверен, могу ли я говорить в присутствии кого-то, кроме Вас.

– Не мямли, сынок, – Нормуд громыхнул кубком. – Здесь моя семья и верные люди.

Ярл посмотрел по сторонам, на Скегги взгляд его задержался. У парня внутри всё сжалось. С честью, оказанной в очередной раз, накатило волнение. Младший Сын постарался выпрямиться и высоко поднять подбородок, даже не зная уже, продолжает ли Чёрно-белая Гора смотреть на него.

– К тому же, – продолжил ярл, – в гарнизоне, уверен, знают уже эти вести люди, которые не так заслуживают доверие, как собравшиеся в этом чертоге. Выкладывай.

Глава бэрбеллского гарнизона кивнул:

– Сообщений для вас три. Первое. На окраинах Затопленного Леса разведчиками были замечены искатели приключений. Судя по всему, они не вернулись из заболоченной чащи. Сгинули.

– Эта новость грустна для их жён и матерей. Отчего ты решил, что меня расстроит?

– Путников заметили около месяца назад. Вторая весть в том, что две недели спустя на границу гиблой земли отправился лагман Бэрбелла, почтенный Ингиред Блум. Именно по его распоряжению разведчики уделяли особое внимание Затопленному Лесу.

– Почему?

– Не могу знать. Возможно, в его канцелярии найдётся что-то, что прояснит мотивы лагмана.

– В канцелярии? – ярл Нормуд хмыкнул. – Я спрошу об этом Ингиреда Блума лично.

– Дело в том, что лагман мёртв. Обнаружен одним из клерков в своём собственном кабинете. Утром, на следующий день после возвращения с границ гиблой земли, то бишь сегодня.

Наступившую тишину нарушал только треск факелов. Стучащие до этого посудой, жующие и чавкающие хускарлы замерли. Все смотрели на ярла.

– Его взяли под стражу?

– Незамедлительно. Клерк в темнице канцелярии.

Нормуд тяжко выдохнул и замотал головой:

– Вот так третья весть…

Командир гарнизона тихо кашлянул:

– Прошу простить, мой ярл, но это не всё.

Скегги был уверен, что нечто зловещее, охватившее с этими словами вестника его самого, объяло каждого в длинном зале. Нерешительность главы бэрбеллских городских стражей была понятна, ведь сказанное далее противоречило здравому смыслу, а от того навевало страх, чудовищное беспокойство от неизвестности. Когда невозможное всё же происходит, тяжело сохранять рассудок.

– Задержанный утверждает, что видел Вашего брата, мой ярл. Каким-то образом в Бэрбелл вернулся Готтфрид Бек, изгнанный Вами.

Филип II

– Сплетни меня не интересуют. Только факты, – процедила Леди Булава.

«А чем я могу тебе помочь, кроме них, сплетен? – усмехнулся про себя Филип. – Я – бард, баламут, говорун, пьяница и развратник, короче, повеса».

Брунхильд снова посмотрела мимо Молчаливого, застыла с вниманием.

«Кто там?» – это был главный вопрос. Но и что дальше попросят рассказать менестреля, его волновало не меньше.

Леди Булава снова разместилась на стуле, в этот раз развернув его и присев сложа ногу на ногу:

– В Гандвике ты не впервые столкнулся с тёмным клинком. Расскажи мне о первом подобном опыте.

– Ого! Вот так сразу?!

Монолог длинный мог бы выйти. Филип написал целый песенный сборник «Молчаливый голос», воспевая там подвиги и безумства, сопряжённые с событиями послевоенной давности.

– Дело было в Кроссвинде. У первого клинка было имя – Пьющий Души. Владел им мой, теперь уже, хороший друг – Волэн Надсон-Нарбут. Ему меч достался по наследству от деда. Волэн прошёл всю заспианскую войну с фамильным мечом, насколько мне известно, клинок десятилетиями себя не проявлял. Не знаю, что его пробудило.

– Интересное выражение, «пробудило».

– Мы ведь продолжаем говорить об оружие, которое явно живое. Клинок Волэна не просто пел, шептал и творил всю чертовщину, которую мы уже приписали всем подобным штуковинам из орихалька. Он являлся ему в неком странном образе. Представлялся Юханнесом Сьёбергом, сыном первого владельца клинка – Кайрвайля Кровавого Навершия, короля зимы. Рассказывал истории, в том числе ту, в которой отец убил его, а меч испил его дух, заключив в лезвии.

– Это было не так? – Леди Булава снова слушала с глубочайшим интересом.

– Какое-то время Волэн считал все видения, связанные с Юханнесом, простыми галлюцинациями, списывал на своё безумие, наступившее вследствие войны и личных бед. Прежде чем отправиться на границу, кстати, служил Волэн здесь, на заставе Врорк, он потерял жену и дочь.

– Так как же он понял, что видения реальны?

– Ему неоднократно сообщалось о том, чего он сам не знал. Волэн даже стал полагаться в бою на советы клинка. Это работало. Я не просто так упомянул дочь Надсон-Нарбута. По каким-то причинам тёмный клинок решил избавиться от своего владельца. Возможно потому, что не смог сломить его волю и подчинить. Тогда в ход пошли иные иллюзии. Юханнес являлся с Бритт, покойной дочуркой Волэна, побуждал его покончить с собой. К счастью для Надсон-Нарбута, у него были такие друзья как я и Скьялль Оберг. Мы остановили его. И не в первый раз, как я помню.

– Кто такой Скьялль Оберг?

– Кузнец из Кроссвинда. Потрясающий человек. Самый добрый из всех, кого я знаю, – на Филипа с силой нахлынули воспоминания о друзьях, их путешествиях, днях, проведённых за бочонком эля, шутках, веселье и радости, о тяготах, которые им удалось преодолеть. Филип пустил слезу.

– Вижу, это имя тебя тронуло, – Брунхильд прозвучала понимающе.

– В те лихие дни я обрёл настоящих друзей, – Филип дёрнул рукой, совершенно позабыв о кандалах. Он хотел вытереть слезу, докатившуюся до подбородка и застывшую там.

Леди Булава потянулась вперёд и аккуратно убрала солёную каплю своей рукой.

– Я познакомился с Иваром Хедлундом в ту же пору. С нашим славным конунгом. Его мечи тоже успели покошмарить.

– Уже во множественном числе?

– Волэн искал убийцу отца, начав расследование в Кроссвинде. Появление там Ивара Хедлунда стало знаковым событием. Сведения, которые он предоставил, сдвинули застопорившееся следствие. Волэн настиг убийцу в Айскресте. Этот мясник орудовал сразу двумя тёмными клинками. Вокруг мечей закрутилось много всякой чертовщины. Снова. Ивар успел подержать в руке один, а некоторые личности проявляли наглый интерес…

– Что там сейчас? – прервала Брунхильд.

– Там?

– В Айскресте. Мне известно, что конунг Ивар использовал тёмный клинок на вече, чтобы доказать свою силу и заработать расположение ярлов. Что с теми клинками, что сейчас с конунгом и кузнецом?

– Давно я там не был, – ностальгия вновь отозвалась наворачивающейся слезой. – Известно мне не очень много.

Скьялль I

Рёвом свирепого чудища звучал горн, когда огромные меха вдыхали воздух в его пышущее жаром чрево. Отблески раскалённого докрасна угля затмевали пламя факелов, а капли пота тёмным золотом переливались на могучих торсах кузнецов. Скьялль Оберг, главный мастер-оружейник оплота конунгов, и трое его подмастерьев раз за разом возносили молоты над редкой рудой, разогретой в горне. С громом удары инструмента сбивали остатки шлака с метеоритных металлов, и в тёмно-красных, местами бурых пластинах оставались редкие призматические вкрапления.

«Крохи мифрила в бесполезном кримоните», – Скьялль с досадой опустил молот и вытер со лба пот.

– Доработаем уже разогретые камни, и хватит на сегодня, – распорядился он.

Привозимая со всего Скайсдора руда, хоть мало-мальски похожая на метеоритную, заполнила больше половины всех кузничных хранилищ. Выработанное металлическое сырьё и до одной десятой от этой массы недотягивало. Но это совсем не было главной проблемой. В попытках выделить из упавших с неба камней считаемые полезными металлы никакого успеха Скьялль Оберг не достиг. Кримонит, окутавший радужный мифрил, не желал отступать ни при ковке, ни при нагреве. Что до орихалька, то его даже близко обнаружить не удавалось.

Конунг Ивар Чистый Ручей Хедлунд уже давно заинтересовался минералами и металлами, упавшими с неба. Больше четырёх лет назад, когда на престол его отца кинул тень дядька Одд, молодой Ивар повстречал таинственного Странника. В ту пору загадочный герой неоднократно помогал будущему конунгу: спас сестру Ирис и участвовал в сражениях на стороне Чистого Ручья. Броский, переливающийся радугой доспех Странника заинтересовал Ивара.

«Работа мастеров первых королей зимы. Её добыл в экспедиции на Великаньи острова мой далёкий предок. Это мифрил. Лёгкий и прочный сплав метеоритного железа и тория», – ответил на комплимент Ивара Странник при их встрече, молодой конунг позже рассказал об этом кузнецу Обергу.

Ивар тогда ответил Страннику, что считал мифрил мифом, и замечание на сомнение последовало следующее: «Не мудрено. Технологии подобной ковки были утеряны вместе с гибелью древних королевств».

Юный конунг, очевидно, тогда и решил возродить утраченные кузнечные технологии. Он передал всё Скьяллю дословно, в надежде на находчивость мастера. В словах этих, весьма простых, скрылось немало загадок и зацепок для их распутывания.

Погибшие древние королевства. Скорее всего, имелся в виду Кугруг. О технологиях и достижениях кузнечного дела мёртвого государства легенд не слагали. Слабо верилось, что его мастера достигли высот. Наследие первых королей зимы, живших на территории нынешнего Скайсдора дошло почти в полном объёме. Хотя, тот факт, что тёмные клинки оказались утеряны, наводил на сомнения и в этом вопросе.

То, что мифрил – сплав метеоритного железа и тория, теперь казалось Скьяллю, каким-то сюрреалистичным бредом. Кузнецы севера обзывали «метеоритным железом» всю руду, полученную из упавших с неба камней. Железо там порой вообще не присутствовало.

Когда Скьялль Оберг по приказу конунга Ивара только приступил к своим кузнечным экспериментам по получению мифрила и орихалька, он изучил библиотеку оплота конунгов, но не нашёл информации в достатке. Не помог и опыт преподавателя Скьялля – Фадира Бильке из Дирпика. Тогда к делу привлекли Адальштейна Карлссона, талантливейшего учёного, астронома и знатока иных наук о природе, учителя семейства Хедлундов.

Адальштейн с интересом откликнулся. Именно он разъяснил Скьяллю терминологию мифрила, орихалька и кримонита. Позже, в переписке со старинным товарищем – бардом Филипом Молчаливым, удивительным образом трактовка и употребление терминологии лишь подтвердились.

Астроном Карлссон предполагал, что торий не входит в основной состав тёмно-красных пластин кримонита, и мифрил, возможно, это усовершенствованный именно торием сплав. Адальштейн говорил так:

– Монацит – это тёмно-красная порода, редкая, но вполне земная. Она похожа на кримонит. Но чего-то ей не хватает. Возможно, чего-то… – и добавлял потом шёпотом, с какой-то опаской, – не свойственного нашему миру.

Только вот догадки эти о природе металлов и их соединений не проливали никакого света на путь к овладению технологиями их создания. Оставалось экспериментировать. Скьялль трудился в кузне, плавя и куя. Адальштейн в своей башне-обсерватории ставил опыты, используя кислоты и щёлочи.

Несмотря на их старания, тупик в исследованиях подпирал лбы учёного и кузнеца всё плотнее. Иные, пусть и заурядные поручения становились в гонке за недостижимым успехом отрадой. Наряды на простое оружие и броню отодвигали на месяц-другой тоскливые думы о метеоритных металлах и сплавах.

Несколько лет назад поступил от конунга Ивара и прелюбопытный заказ. Странник после всей своей доблестной помощи совершил преступление, он похитил два из трёх тёмных мечей, имевшихся у Волэна Надсон-Нарбута. Ивар приказал найти вора, пока его товарищ Волэн поклялся вернуть свой Пьющий Души в могильники в Затопленном Лесу. Странника, к сожалению, так и не настигло правосудие.

На вече, собранном в Айскресте, дабы решить судьбу престола зимы, Ивар использовал меч Волэна Надсон-Нарбута, демонстрировал его пугающие волшебные свойства, чтобы подчеркнуть свои права на правление. Пьющий Души своей магией поджёг бороду ярлу Клейта, Боннару Длиннобородому, обжёг ладони Густаву Северному Ветру и Нормуду Чёрно-белой Горе. А ярла Дирпика, Ульва Золотого Крыла, объял безумием и заставил заколоть самого себя.

Власть тёмных клинков притягательна, но крайне опасна. Пример Волэна Надсон-Нарбута убедил в этом юного конунга, поэтому он не стал рисковать, держа подле себя проклятое оружие. Однако репутация, заслуженная с его помощью, нуждалась в поддержке. Тогда конунг Ивар и приказал Скьяллю Обергу изготовить для него подделку:

– Мне нужен бутафорский меч, столь же страшный внешне как Пьющий Души, но свободный от зла и потусторонней магии.

Непростая задача. Да, обычное бутафорское оружие изготовить легко, но в этот раз ему нужно придать вид древний и устрашающий. На помощь снова пришёл Адальштейн Карлссон.

– Монацит, – в очередной раз он упомянул редкую породу. – У меня есть немного. Выдели из него неодим и церий ковкой и нагревом, вплавь туда серебро, покрой лезвие. В течение месяца сплав окислится. Неодим и церий почернеют, но серебро останется ярким, контрастируя, как руны на настоящем тёмном клинке.

Астроном оказался прав и предугадал результат работы. Остался доволен результатом и Скьялль, а самое главное удовлетворён был конунг Ивар. Секрет для троих – философски не самая крепкая штука, но сохранность его определяется уровнем болтливости самого ветреного хранителя. За себя Скьялль ручался, сомнений не вызывал и мудрый старец Адальштейн, а конунг Ивар и подавно не разгласит собственную тайну. Так что, происхождение меча стабильно неоспоримо.

Столь же неоспорим факт, что лишь клинки не знают усталости. Кузнец и подмастерья освободили горн от разогретых кусков руды, очистив от шлака новые порции кримонита. Мерет, служанка Скьялля, напомнила о приглашении конунга. Ивар выказал желание пообщаться за ужином. Кроссвинд, посёлок на перекрёстке, важный торговый аванпост, во время своего застоя он сплёл много судеб, сплотил хороших, верных чести людей. Недобрые события даровали добрую дружбу. Скьялль Оберг, Ивар Хедлунд, Волэн Надсон-Нарбут и Филип Молчаливый обнаружили друг в друге опору и братские сердца. Был ещё трактирщик Гар. И другие, чьи ноги уже не ступают по земле: Элиас, Теодор, Густав, Хуго, Ян, Лисбет.

С восхождением Ивара на престол зимы на севере наступил желанный мир. В спокойствии быт вытесняет доблесть, баллады поются тише, а друзья встречаются реже. Волэн Надсон-Нарбут два года не присылал вестей. Филип жаловал весточками со стихами и песнями, приезжал в начале весны ненадолго и появится теперь нескоро. Ивар здесь, в своём оплоте. Давно не ездил по фолькам. Хорошо это или плохо, кто рассудит? И не до этого молодому Чистому Ручью.

В борьбе за трон зимы пал Одд Ледяная Ладонь Хедлунд. Дядька конунга Ивара хоть и остался в памяти айскрестцев вероломным деспотом, но ярлом был пригожим. По итогу Джайиндов Удел остался без главы фолька. На должность сию Ивар Хедлунд, заняв престол, назначил Маста Розенберга, представителя древнего дома, родственного одним из первых вождей тех мест. Для скрепления союза с новым ярлом, конунг Ивар взял в жёны его сестру Далию. Три года назад меднокудрая красавица подарила владыке сына. Назвали мальчика – Волэн.

– В честь величайшего из воителей, коих я встречал! – объявил конунг, назвав первенца именем верного друга и боевого товарища.

Сейчас Далия была вновь на сносях. И не только служанки и родовитые придворные дамы крутились вокруг госпожи. Ивар одарял жену заботой. Все в оплоте видели их любовь, как и то, насколько рад конунг сыну и новой беременности супруги.

Что не менее отрадно, Ивар находил время и для общения с единственным в Айскресте боевым товарищем.

Хускарл конунга проводил Скьялля в рощу Хирсина: святилище бога охоты, представшего в образе серебряного оленя с рогами, увешанными изумрудными серьгами. С ним соседствовала статуя Вотана. Верховный бог стоял нагой в крылатом шлеме. Длиннющая борода, ниспадающая из-под забрала, прикрывала естество и вонзалась в землю подобно корням. Вороны Хугин и Мунин занимали места на плечах всевладыки, устремляя клювы к его ушам. Когда Одд Ледяная Ладонь занял оплот конунгов, это место было осквернено мерзким сектантом, с коим дядька Ивара вступил в сговор. Немалую работу провели мастера столицы, чтобы возродить святыню в первозданном виде.

Под стук дятлов, пение варакушек и шорох листвы от шныряющих в ветвях белок приятно закрыть глаза и вдохнуть аромат здешних древ. Смолистые запахи хвои, душистой коры и маслянистые ноты кедра успокаивают и даруют умиротворение. Тёплым летом, когда едва уловимый ветерок ласкает кожу и колышет волосы, не сыскать во всём Айскресте места благодатней.

Ивар Чистый Ручей сидел на скамье, забросив ногу на ногу и раскинув на спинку руки. Он наслаждался магией святыни. Таким конунга редко увидишь: расслабленный, длинные золотые волосы и борода распущены, на ногах сандалии, одет в кашемировый кунтуш. На лице остались бледные следы угольного макияжа, напоминающие в полумраке выцветшие татуировки.

– Моя мать любила это место, – Ивар открыл глаза, когда тень Скьялля упала на его лицо. – Ирис, моя дорогая младшая сестрёнка, тоже часами здесь рассиживалась, пока Фрея дубасила манекены на тренировочном дворе. Скучаю по ним в минуты спокойствия. И по друзьям скучаю.

– Мой конунг, – Скьялль склонил голову.

– Вот вечно ты так, – Ивар поднялся и легонько ударил кузнеца в плечо. – Надсон-Нарбута б сюда или Молчаливого, чтобы тебя поучили отсутствию хороших манер.

Конунг крепко охватил Скьялля, зарычав:

– Чертяка, какой же ты здоровяк!

Телосложением Скьялль Оберг медведю лютому конкуренцию составит, это правда, и комплименты подобные ото всех он слышит постоянно. Восхищаются и его добрым красивым лицом все без исключения:

– Сын валькирии, ну точно! – говаривают.

– И йотуна, – добавляют уже завистники, намекая на унаследованные от злых духов чёрные волосы и глаза.

Скьялль обхватил Ивара в ответ и приподнял:

– Волей богов и Волэн с Филипом явятся.

– Истинно, – выдохнул Ивар, когда Скьялль вернул его ногам опору. – Многими заботами полнится жизнь мирская, кажется, что только друзья могут вырвать из них.

На лице конунга Чистого Ручья проступила бренная тоска.

– Мы и в самом деле в работе и думах.

– Признаюсь, Скьялль, и сегодня без этого не обойдётся. Я пригласил отужинать с нами Адальштейна Карлссона. Нужно обговорить разработку металлов, – конунг похлопал по плечу кузнеца. – Но чуть позже. Мой старый учитель-астроном присоединится к нам в длинном зале за трапезой, а пока мы можем подышать и прогуляться здесь, обсуждая то, что хоть как-то выделяется из рутины. Кстати, знаешь, что мне сегодня заявил малютка Волэн?

Трёхлетний первенец конунга, как поделился его отец, сказал: «Я хочу скорее вырасти и стать сильным как Звёздная Сталь!»

– Представляешь, Скьялль! Воин растёт! И, ох уж это прозвище! Интересно, в курсе ли Волэн того, что Филип ему второе имя дал?

Под зелёными кронами смешанной рощи старые друзья гуляли неспешно, неспешно велись и разговоры. Хускарл дважды выходил отчитаться о том, что ужин подан, только когда напомнил об Адальштейне, Ивар сказал:

– Пора.

А до этого молодой конунг поделился своими мечтами о будущем, полном мира, и достатка для Скайсдора. Он без устали твердил о сыне, о Далии:

– Срок совсем близко. Надеюсь, второй будет дочка. Назову её Альвейг, в честь её бабушки.

Ивар идеализировал грядущее, твёрдо говорил о том, что сделает всё, чтобы не повторить ошибок прошлого: ни чужих, ни своих.

– Для этого мы трудимся неустанно.

В длинном зале ждал накрытый стол. Только когда конунг Ивар и Скьялль вошли в просторный чертог, хускарлы пригласили отужинать его супругу и Адальштейна Карлссона, ожидавшего всё это время в библиотеке.

Далия передала свои извинения, она устала и с разрешения супруга просила трапезу в покои для себя и малютки Волэна. Конунг, часто разделяющий свои ужины с хускарлами и дружиной, сегодня велел оставить за столом места только для него, кузнеца и астронома. Повлияло ли это на то, как повернулся разговор за столом? Вполне возможно, в присутствии большего количества людей сдержанность бы возобладала.

Адальштейн Карлссон учтиво склонил голову, здороваясь с Иваром Хедлундом, искренне улыбнулся своему конунгу и Скьяллю. Полились мёд, эль и морс. Астроном не притронулся к алкоголю:

– Возраст, – оправдывался он.

Подали снежных крабов. Скьялль щедро топил их в пиве, пока Ивар расспрашивал своего старого учителя о результатах химических экспериментов.

– Поиски нужных катализаторов и формул продолжатся, – отвечал Адальштейн, – как только я восстановлю лабораторию. И кубы, и реторты, да и многое чего ещё пострадало.

– Взрывоопасный опыт? – пережёвывая крабовое мясо, поинтересовался Скьялль.

Адальштейн хмыкнул весьма сердито:

– Вы то, Скьялль, может, и не знаете, но неужели не в курсе произошедшего сам конунг?!

Взгляд кузнеца тут же пал на Ивара. Скьялль не знал, о чём толковал астроном, но его интонация показалась проявлением вопиющего неуважения.

Ивар Хедлунд сохранял невозмутимое спокойствие. Почтение к семейному учителю, должно быть, сдержало властную гордость.

– Не в курсе чего, Карлссон?

– Ограбления. Сегодня с рассветом меня ждало потрясение! Грохот, разбитое окно, перевёрнутые штативы и разбитые склянки. Хорошо, что спиртовки не воспламенились. Часть записей пострадала! Я не смог догнать вандала, куда мне. Сразу же обратился к городской страже, потребовал сообщить Вам.

Реакция Ивара последовала сухая. Весьма неожиданно для Скьялля, ожидавшего раздражения:

– Я разберусь, – конунг приложился к рогу с мёдом. – Я занимаюсь с наследником, он стремительно растёт, прошу не беспокоить меня по пустякам. Уверен, хускарлы в курсе Вашей проблемы и проследят за её решением.

Похоже, такой ответ совсем не устроил Адальштейна:

– Ваша отстранённость меня… беспокоит, – астроном заметно подбирал последнее слово. – В моей обсерватории полно ценностей, как материальных, так и научно-духовных. Потребуется время, чтобы проверить, всё ли на месте…

– Так в чём проблема, Карлссон?! – Ивар ударил кулаком по столу, посуда задребезжала. Явившийся с дичью слуга неуверенно засеменил обратно с подносом.

– Прошу простить меня, мой конунг, – астроном опустил глаза.

Скьялль хотел бы разбить повисшее следом молчание, но не знал, что сказать.

«Неловко».

– Могу ли я поблагодарить за ужин и покинуть вас? – тихо спросил Адальштейн по истечении нескольких немых минут.

– Мы только начали трапезу. Это кажется мне дурным жестом с Вашей стороны, – Скьялль в словах Ивара расслышал издёвку над старым учителем.

– Я старый человек, к тому же…

– А я – ваш конунг!

Адальштейн Карлссон показался невыносимо жалким. Он побледнел, губы сжались, спрятавшись где-то меж длиннущих усов и бородой. Аппетит пропал и у Скьялля. Он только пил эль, изредка посылая в рот щипки запечённой дичи. Астроном застыл, не поднимая глаз. Ивар тоже замолк, пару раз поднимал рог со скупым:

– Скёль.

Наелся и, сухо попрощавшись, встал из-за стола, позволяя Сьяллю и Адальштейну покинуть длинный зал.

Кузнец Оберг знал, насколько горделив конунг Ивар, но знал и о том, насколько он добр.

«Что-то гложет тебя, друг. Что-то о чём ты молчишь со всеми», – закрался вывод.

Скьялля, когда он поднимался из-за стола, ощутимо повело.

«Эль плещется внутри, как в неустойчивом огромном бочонке», – эта мысль повеселила хмельную голову.

– Не стоит так налегать на пиво, – Адальштейн, этот хрупкий старец, смог каким-то образом поддержать пошатнувшегося кузнеца.

– Вы поэтому не пили сегодня?

– Я не пью давно. Мой покойный учитель сказал однажды: «Ты когда выпьешь, начинаешь считать себя умнее других, бросаешься грубостями, обвиняя окружающих в глупости». А ведь я так и не пояснил своему учителю, что алкоголь лишь развязывает мой язык. Я каждый миг думаю о том, о чём вещал, выпивая. Недалёкие несчастные люди. Дурные головы подавляющего большинства пусты. С горечью на сердце я это осознаю, с жалостью к себе эгоистической и к миру всему с жалостью самой искренней и сочувственной. Ведь дураку не познать, что он дурак. Ни мне ему не втолковать этого, ни кому-то ещё. Чем дольше живу, тем больше меня осознание это печалит. Только разделить подобную печаль не с кем.

Скьялль Оберг смотрел вслед Адальштейну Карлссону, хмурому и в утверждениях своих непоколебимому. Кузнец подумал о том, что и астронома не разубедить в сформулированных им самим постулатах. Быть может, и мудрец, мудрый в чём-то одном, в ином способен заблуждаться, к сожалению, но исключительно сочувственному. Мифриловым Королевствам, миру, вселенной, всему Мультиверсууму.