Путь к Центурии

– Вам это нравится? – спросил мужчина, указывая на букет.

– Да… чудная композиция – поддержал оптимизм собеседника Виктор. – Сделана с тонким вкусом, любовью… говорю это вам, как художник.

– Вы правильно заметили – именно с «любовью»! – с явным удовольствием согласился мужчина. – Это любимый букет моей Олечки. Называется он «Летний блюз». Когда мы были вместе, такой букет радовал мою ненаглядную крошку каждое утро. И каждое утро она, сияя от счастья, бежала ко мне, бросалась в мои объятия и целовала меня в щеку. Я до сих пор ощущаю это нежное прикосновение теплых детских губ. Но сейчас… сейчас этого счастья больше нет. Уже около двух лет она не живет с нами…

Мужчина замолк, погрузившись в раздумья. Молчал и Виктор, боясь нарушить возникшую внезапно тишину.

– Собственно… это и есть та, главная, тема, которую мы с вами сейчас обсудим, – продолжил, наконец, негромко мужчина. – И в нее… эту тему, входит не только ваши отношения с Олечкой, но и весь этот суматошный, неуправляемый мир, в котором мы сейчас с вами живем, и который Олечка собирается в самое ближайшее время решительным образом изменить. – Мужчина вновь на мгновение замолк, потом спросил Виктора. – Вас, вероятно, интересует – почему я так откровенно беседую с вами?

– Если честно… то да, интересует! – признался через паузу Виктор. – Я до сих пор не могу до конца поверить, что сижу и спокойно беседую с человеком, крайне занятым в огромном… насколько мне известно, бизнесе. К тому же, мне знакомы некоторые особенности вашего… слишком крутого характера. Поэтому поверить в домашний… доверительный тон разговора с вами очень трудно.

– И, тем не менее, это так, – утвердительно качнул головой мужчина, – хотя еще совсем недавно подобная встреча… в этом вы абсолютно правы, была бы невозможна! Ваши отношения с моей дочуркой начались с милого портретика, наспех набросанного на ходу во дворе вашей музыкальной бурсы. С тех пор каждый ваш шаг, каждая реплика в разговоре с Олей, каждый ваш поступок по отношению к ней были мне известны, зафиксированы в специально заведенном для этого журнале. Я полностью контролировал возникшую тогда ситуацию. Но поскольку инициатива исходила от Оли, я не мешал этому милому общению на расстоянии. Юность нельзя спрятать в железную клетку – она все равно вырвется и умчится в свободный полет! Но затем… затем произошло непредвиденное: Оля сама объяснилась вам в любви… и стала вашей возлюбленной. Безусловно, я мог бы принять тогда экстренные меры, помешать этому сближению и жестоко наказать вас за подобное легкомыслие, но… я не стал этого делать.

Мужчина поднялся, медленно прошелся по офису. Затем взял с сервировочного столика кофеварку, вернулся на капитанский мостик и наполнил горячим напитком пустые уже чашечки.

– Почему я так поступил? – наверняка теряетесь вы сейчас в догадках, – продлжил он, предложив жестом Виктору взять свою чашечку. – Да… действительно: с теми возможностями, что я имею, остановить ваше интимное безумство – а иначе это и не назовешь – было бы очень просто! Как именно это произошло бы – моя тайна. Но уверяю вас: вы просто элементарно не смогли бы попасть тогда… в Олину квартиру. И, тем более, не смогли бы встречаться с нею в других местах – будь на то моя воля. И можете теперь представить мою ярость, когда я узнал о вашем неблаговидном, глубоко аморальном поступке: здесь, на городской площади, на виду у всех уличных зевак, вы жестоко изменили ей, моей милой, доверчивой крошке!

Ваша дальнейшая участь была решена в ту же секунду, как только вы позволили себе этот жуткий обман. Вы должны были исчезнуть навсегда с этой земли, не оставив на ней ни малейшего следа, если бы… если бы не ваш благородный поступок на суде. Да, да, Виктор… как ни странно это выглядит, но именно он, ваш донкихотский жест по отношению к вашему обидчику, разоружил меня, вырвал из меня заряд той дикой, необузданной ярости, которая буквально разрывала меня тогда на части.

Немаловажную роль сыграло при этом и то обстоятельство, что Олечка, покидая вскоре после этого город, сочла необходимым предупредить меня, чтобы я не принимал никаких репрессивных мер в отношении вас. Остановить ее, отговорить или задержать силой я не мог – это кончилось бы гибелью моего экспансивного, необычного во всем, ребенка. Единственным моим достижением я считаю то, что мне удалось все-таки убедить мою упрямую протестантку: где бы она ни находилась, в какую бы страну не пожелала отправиться, везде ее постоянно, негласно будут сопровождать мои верные, преданные секьюрити.

– Простите, Андрей Павлович, – в недоумении перебил собеседника Виктор, – но я что-то… не совсем понимаю… Выходит… вы с самого начала знали, где будет… находиться Оля?

– Да, Виктор, знал, – уверенно кивнул головой мужчина. – Олечка – умная девочка, вундеркинд. У нее прекрасный, аналитический ум. Она блестяще может просчитывать любую, самую сложную, ситуацию, в которой внезапно оказывается, как это делаю ежедневно я. И в процессе нашего недолгого разговора она поняла, что будет постоянно подвергать себя огромной опасности, если вот так… необдуманно, в порыве охватившего ее отчаяния, покинет нашу страну. Ведь это означало бы одно: рано или поздно, но обязательно нашлись бы негодяи, способные совершить гнусный, омерзительный поступок ради собственной, быстрой наживы. В лучшем случае, это была бы глубокая психологическая травма девочки на много лет, а в худшем… – Мужчина замолк, отпил несколько глотков кофе. Затем продолжил. – Вы, Виктор, надеюсь, знаете: далеко не всегда подобные изуверства завершаются благополучно для похищенного объекта. А гибель моей девочки была бы равносильна моей гибели – я не смогу без нее жить. Чем это может закончиться для вас, вы тоже знаете. Но есть еще один момент в пребывании моего любимого чада за границей. Именно он не дает сейчас мне покоя ни днем, ни ночью… Однако, Виктор, не лишним будет нам сейчас… слегка подкрепиться.

Мужчина быстрым движение снял бежевую салфетку с плоского, напоминающего миниатюрный дипломат, прибора.

– Это чудная вещь – бутербродница «Philips»! – объяснил он Виктору предназначение прибора. – Она в считанные секунды позволяет приготовить быстрый и оригинальный обед, начиная от закуски и заканчивая десертом. – Мужчина нажал индикатор включения. – Олечка особенно любила слегка поджаренные, хрустящие сэндвичи, сделанные в виде треугольников. Почему именно треугольников, она никогда мне не объясняла, но брать в руки изделия другой формы… например, круглые или прямоугольные, она категорически отказывалась. Казалось бы, налицо еще одна причуда девочки? Непонятный, странный каприз? Однако, это далеко не так. По крайней мере, мне, профессионалу, знатоку точных наук, понятны причины таких увлечений. Оля – максималистка! К тому же, она склонна к метафоре, обобщениям.

При таком, необычном, обостренном взгляде на жизнь, можно легко увидеть в фигуре треугольника, например, контур величественной древней пирамиды… или абрис крыши дома, где живет огромное количество людей. Кроме того, равнобедренный треугольник – простейшая геометрическая фигура, внутри которой заключена некая демократическая среда, поскольку каждая из сторон в равной степени может влиять на любую другую. Таким образом, участники этого непрерывного общения в замкнутом пространстве… если перенести это в область человеческих отношений, являются как бы генераторами постоянно нарастающего потока энергии, которая аккумулируется внутри. Что, со временем, может привести к колоссальному, непредвиденному взрыву! Добавьте ко всему сказанному еще и знакомую всем истину о триединстве нашего Создателя, а также триединстве Тела, Души и Духа, заложенном в самом человеке.

И вам, Виктор, станет яснее причина, почему я так безумно люблю свою необычную, неповторимую девочку? Ведь тягу к этому могучему геометрическому символу Оля проявила интуитивно, еще в раннем детстве, ничего не зная о волшебной, организующей силе этого магического знака. А такое неосознанное, спонтанное проникновение в глубинную сущность вещей и явлений окружающего нас мира свойственно только лишь… гениям, согласитесь? Но… мы немного увлеклись философией, Виктор. Сэндвичи наши давно уж готовы, и мы сейчас с большим удовольствием их употребим…

Мужчина привычным движением сбросил наручный замок и открыл прибор: внизу, на красиво выгнутой нижней пластине, красовались по два спаренных, треугольных бутерброда с румяной, коричневой корочкой.

– Угощайтесь, Виктор! – предложил радушно мужчина. – Беседа забирает из организма определенную часть энергии, которую просто необходимо восстановить, чтобы сохранить необходимую человеку работоспособность и свежесть мысли. Тем более, что нам предстоит впереди еще один, пожалуй, самый сложный раунд беседы…

Момент истины

Виктор взял лежавшую на столе салфетку, вынул сэндвич, попробовал. Он оказался очень вкусным: с мясом, овощами и сыром, смазанным сверху чесночным маслом. Некоторое время собеседники сидели молча, утоляя наступивший легкий голод. Затем мужчина поднялся, подошел к электронной карте, навел пульт на мерцающую точку индикатора, щелкнул. На мониторе высветилась карта мира.

– Вот, Виктор, перед вами весь земной шар! – сменив интонацию тона на доверительную, сказал мужчина. – Я с детства любил смотреть на огромную политическую карту мира, висевшую у нас на стене. Меня это всегда необычайно волновало. Я видел за пестрыми расцветками, надписями и кружочками, расставленными отцом, профессиональным военным, миллионы живых людей, дымящие фабрики, заводы, города, исторические битвы прошлых веков. Теперь о людях, живущих на этой земле, думает моя любимая дочь, моя Олечка. И это не пустые детские шалости и мечты. Это реальная, продуманная до мелочей, программа действия! Действия, которое реально может привести к коренному изменению условий жизни абсолютного большинства людей на Земле. И вот сравните сейчас масштабы этого противостояния: здесь, в центре Земли, находится она – маленькая девочка-фантазерка, отчаянная Жанна д'Арк, решившая защитить от бесправия всё человечество сразу. А здесь… на остальном, огромном пространстве – редкой, но необычайно мощной сеткой расположился всемирный клан супербогачей, включая и ее любимого папу…

– Я знаю об этом, Андрей Павлович, – прервал мужчину Виктор. – Анатолий помог мне познакомиться с дневниками Оли.

– И что вы думаете по этому поводу? – спросил мужчина. Виктор увидел в его глазах вспыхнувший внезапно неподдельный интерес. – У вас появилось ощущение успешности предстоящих изменений… или всё это вы считаете… пустой детской шалостью ребенка, ерундой?

– Я пока не сделал для себя… окончательных выводов, – осторожно признался Виктор.

– То есть… эти планы, надо полагать, не кажутся вам пока… реальными? – Мужчина продолжал пристально всматриваться в глаза Виктора. – И тем более таковыми, чему можно было бы посвятить… всю свою жизнь?

– Это не совсем так, – ответил, Виктор, помолчав. Он чувствовал, что каждое его слово теперь имеет для собеседника огромное значение. – То, что творится сегодня в этом мире, мне далеко не безразлично. Как и любому другому человеку, который живет в этой стране. Но решить на ходу вопрос – на что потратить свою будущую жизнь? – оказалось для меня делом не простым. Оля увлечена своей грандиозной идеей уже давно, с раннего детства. Это главная цель ее жизни, я могу даже теперь сказать – это ее предназначение свыше. А я… до встречи с Олей, по крайней мере, жил совсем в другом мире. Я мечтал реализовать себя как музыкант и художник… возможно, и как литератор. Я чувствую в себе эти таланты, они реальны, не придуманы, не взяты мною с потолка. Но я не могу этого делать, так как занят сейчас… совсем другим. И не имею никакой уверенности, что, вернув отношения с Олей, смогу полноценно заняться своим любимым делом в ближайшем будущем. Почему всё произойдет именно так, а не иначе? Отвечу… Потому, что борьба за переустройство жизни на Земле займет у меня все свободное время, истощит мои силы, огрубит мои чувства и сделает непригодным для творчества мой мозг, мою, подаренную Природой, сенсорную систему восприятия мира. Если бы я был человеком мелочным, тщеславным, я бы легко, без особых усилий, перестроился в нужном вам, Андрей Павлович, направлении, и вопрос о том – смогу я это когда-нибудь сделать? – сейчас бы не стоял. Но, как видите, этого до сих пор не произошло. А не произошло, потому что я не уверен: мое ли это дело – забросив все свои творческие планы, мечты, приступить, засучив рукава, к спасению заблудшего человечества? Я не психолог и не политик, Я музыкант, художник… и, возможно, немного поэт и писатель. И мое оружие – это краски, звуки музыки и слово! Вот почему я непрерывно спрашиваю себя: стоит ли вообще это все делать так, как предлагает Оля? Можно ли… гуманно ли – по желанию какого-либо человека, пусть даже сверходаренного, перекраивать, переделывать, перестраивать на свой лад правила, по которым миллиарды людей живут уже тысячи лет. И если этого не произошло за такой огромный промежуток времени, то где гарантия, что кто-нибудь когда-нибудь вообще сможет это сделать? И вот… со всеми этими сомнениями, я живу сегодня здесь, в Борске, и готовлюсь к встрече с Олей там, за границей. И дело здесь уже не в вашем ультиматуме, Андрей Павлович. Даже если бы не было его и я никогда не встретил бы вас, я всё равно выполнил бы свой мужской долг, но сейчас… Сейчас я должен не только спасти Олю, восстановить как можно скорее так легкомысленно оборванную нить нашей с нею дружбы, но и понять – а что же будет потом, после этого? Как соединить в себе самом несоединимые пока два начала: мою любовь к творчеству и возможное участие в грандиозном, немыслимом по масштабам, Олином проекте, который поглотит меня, опустошит, убьет всё мое время… а, возможно, и меня самого.

Виктор замолк. Молчал и Андрей Павлович. Пауза была довольно долгой. Наконец старший мужчина жестом предложил Виктору место на диване, сам опустился рядом.

– Ну что ж… вы дали честный ответ, Виктор, и я это ценю, – сказал мужчина. – По крайней мере, я знаю теперь о вашем отношении к нашей общей беде, и приоткрыл для себя завесу того, что творится сегодня у вас там… внутри. И вот о чем я считаю нужным сказать вам сейчас.

Мужчина поднялся, возбужденно зашагал по офису. Видимо, признания Виктора заставили его искать новые аргументы и подходы в беседе с тем, кто, как оказалось, имеет более осмысленный взгляд на возникшую ситуацию с его дочерью, чем предполагал он – могучий и непреклонный в своих решениях, человек.

– Вы… как я понял, всё же не верите пока в благополучный исход того, чем живет… к чему так упорно стремится уже столько лет, моя Олечка, – заговорил, наконец, мужчина, то и дело нервно, с хрустом, сжимая перед собой руки. – Ну, что ж… вы имеете на это право. Вы взрослый, вполне сложившийся, молодой человек со своим оригинальным… самобытным внутренним миром романтика. Но… – мужчина неожиданно остановился, сделал паузу, – но что бы ни произошло в ближайшие дни между вами, я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы помочь моей Оле одержать свои первые победы на этом сложном, тернистом пути борьбы с Системой, которой она объявила беспощадную войну! Хотя… как человек оттуда, могу, в какой-то степени, согласиться с вами: шансов у тех, кто возьмется остановить сегодня этот гигантский финансовый айсберг, практически нет никаких! Он раздавит всех! Не задумываясь и не анализируя последствий! Нельзя воевать с морским чудовищем при помощи деревянного копья, плывя на надувной резиновой лодке. Здесь нужны совсем другие приемы, уровни и параметры борьбы. Система крепко держит власть в своих руках. К тому же, на ее стороне огромные, непостижимо огромные деньги, забранные у людей всеми правдами и неправдами. А на стороне Добра – лишь прекрасные, но с заплатками на заднице, мечты о всеобщем счастье, равенстве и братстве. Не скрою: возможно… возможно, в Олиных наивных мечтах и просматриваются зачатки именно того… единственного варианта, который, не разрушая, не уничтожая до основания созданного ранее, мог бы действительно кардинально изменить этот мир. Но… – мужчина остановился, помолчал, пригубил чашечку с остывшим уже давно кофе, – моя трагедия, Виктор, заключается в том, что я нахожусь обеими ногами там… в том ужасном, беспощадном мире грабежа и насилия, с которым собралась воевать моя дочь Оля. Я там свой человек, которому многие завидуют, который делает свое дело легко и просто, как пьет по утрам ароматный сок манго. И если я решусь каким-либо образом поучаствовать в этой сумасбродной затее, то пойду на это совсем не из любви ко всему обездоленному человечеству, как сделал когда-то любимый Олечкой Томас Мор. Слава борца за справедливость, оставшегося без головы, меня совсем не прельщает. Цель у меня будет более узкая, простая и ясная: сохранить жизнь необычного, непредсказуемого божьего посланца на Земле – моей ненаглядной, безумно любимой мною, дочери. А пока, Виктор, мы имеем странную, разобранную по частям, картину в стиле Сальвадора Дали: Оля – там, в далекой Италии, в ожидании вас и вашего искреннего раскаяния; вы – здесь, в Борске, погруженный в сомнения и нерешительность романтик; а я… я, со своей тоской и невыразимой душевной болью, застрял между вами. И как замкнуть этот заветный, спасительный треугольник, как приблизить желанный, божественный миг примирения, я не знаю… даже с моей финансовой мощью и проницательным умом бывалого дельца. Как не знаете, Виктор, этого и вы. Потому что есть реальные вещи на Земле, с которыми нужно считаться: еще никто в мире не вошел дважды в одну и ту же реку…

Мужчина отошел к окну. Наступила долгая, гнетущая пауза. Виктор понимал, что он, как интеллигентный, умный собеседник должен сказать сейчас несколько нужных, правильных слов, чтобы прервать эту долгую, убийственную паузу, нарушить давящую на мозг тишину. Но все слова мгновенно застревали у него в горле, язык словно одеревенел, не слушался его. К тому же он никак не мог найти в хаотичном мелькании своих мыслей ту, единственную, которая могла бы пригодиться сейчас, удачно вывести его и погрузившегося в глубокие, мучительные раздумья собеседника из этого жуткого тупика. Но как раз ее… этой единственной мысли, он и не находил. Она не появлялась, ускользала от него, словно играя с ним и специально подчеркивая ситуацию полной беспомощности, безысходности затеянной в офисе беседы.

– Ну, что ж, Виктор, – произнес, наконец, мужчина, бесстрастно глядя перед собой, – будем считать, что наша встреча всё же позволила нам приблизиться к пониманию того, что каждый из нас должен будет делать в ближайшее время.

Мужчина поднялся, спустился на палубу, прошелся по офису, потушил монитор с картой Земли. Приблизился к большому в виде огромного, выпуклого иллюминатора окну, постоял, думая о чем-то своем. Затем сказал, не оборачиваясь.

– К сожалению, Виктор, все мы смертны. Слишком мало задерживаемся в этом прекрасном мире под названием Земля. И, боюсь, что в скором времени исчезнем навсегда как единственная мыслящая субстанция на просторах вселенной. Момент истины наступит именно там… в уходящем навсегда сознании последнего хомо сапиенса на Земле: «Ах… зачем мы были… так неразумны, так жестоки… и патологически жадны?» Природа мудра, она пытается сохранить самую себя. Возможно, в образе Оли она хочет предупредить нас о наступлении жуткого социального коллапса, после которого все артерии человеческих отношений будут безнадежно повреждены и любые призывы к гуманизму и порядочности будут уже бессмысленны.

Вот почему я вновь повторяю: Оля будет иметь всё для того, чтобы этот невероятный, придуманный ею проект «Центурия» уже в ближайшее время был запущен. Найдите же и вы в себе силы переломить себя, быть мужчиной до конца. Именно такого вас сможет вновь полюбить Оля. Да и во мне вы сможете вызвать значительно больше приятных эмоций, чем вечно ноющий, рефлексирующий Пьеро, почему-то решивший вдруг, что большие деньги могут встать на пути развития его драгоценных талантов. Да, от природы никуда не уйдешь, это правда, она жестоко мстит за предательство. Но достаточно организовать выставку… в Нью-Йорке или Париже… с приглашением всемирных звезд, десятка ведущих телеканалов и жаждущих сорвать очередной жирный куш, популярных борзописцев – и наутро вы проснетесь знаменитым! Даже не имея для этого стопроцентных, природных, данных… или вовсе не имея таковых! И наоборот: будучи трижды сверхгениальным, вы, потаскавшись со своими шедеврами по третьеразрядным выставочным залам, заброшенным, холодным клубам и замусоренным городским площадям, сопьетесь от безысходности и закончите свою жизнь в нищете и бесславии, наблюдая с тоской за всемирным триумфом своих, менее одаренных, но более ушлых по жизни, коллег. Запомните, Виктор: в этом мире все решает не красивая линия на холсте или загадочная судьба героя романа, а количество драгоценных монет в кошельке создателя этих, ничего не стоящих, образов и знаков?

Сейчас мы расстанемся… Надеюсь, вы понимаете – о нашей встрече никто не должен знать. Тем более, о нашем разговоре. Почему всё произошло здесь, в пиратской шхуне «Бим-Боль», а не в роскошном, фешенебельном ресторане, вам, думаю, тоже не нужно объяснять… Минут через пять сюда вернется Анатолий, а я уйду так же незаметно, как появился. – Мужчина отвел взгляд, выдержал паузу. Затем подошел к собеседнику. – Помните, Виктор: главное – это возвращение Оли. Целой и невредимой, в ближайшее время. Повторяйте эти слова, как молитву. Остальное – приложится. Желаю удачи!

Виктор ощутил крепкое рукопожатие. И в следующий миг мужчина исчез за массивной, бесшумно закрывшейся за ним, дверью кают компании «Бим Боль».

Книга вторая

Ciao Italia!

По дорогам Украины друзья пробирались без особых проблем. За исключением кое-каких неудобств, вызванных низким качеством дорожного покрытия, что не всегда позволяло развивать высокую, привычную для высококлассной машины, скорость.

В салоне царила живая, непринужденная обстановка, какая может быть только тогда, когда ты еще молод, здоров, полон жизненных сил, и не задумываешься особо над тем, что ждет тебя впереди на извилистом, полном опасностей и приключений, жизненном пути.

Всю дорогу Надя веселила друзей, рассказывая им короткие, смешные анекдоты, которые, скорее всего, придумывала сама же, на ходу. Виктор с Анатолием хохотали до слез, глядя на невозмутимое лицо рассказчицы.

А однажды Анатолию, у которого уже начали появляться от смеха мышечные колики, пришлось даже остановить БМВ, чтобы как-то привести себя в порядок и не сделать на скоростной трассе аварию. После этого на место водителя пришлось переместиться Виктору, который реагировал на юмор Нади более сдержанно и был не так смешлив, как его незадачливый друг.

Но, лишь тронулась иномарка, Надюша вновь выдала на-гора очередной, зародившийся где-то в недрах ее неистощимой фантазии, анекдот.

– Идет по дороге дебил. Навстречу – нормальный пацан. Нормальный пацан спрашивает: «Дебил, а дебил, ты куришь?»

– Не-а…

– Дебил, а дебил, ты водку пьешь?

– Не-а…

– Дебил, а дебил, а баб ты трахаешь?

– Я такими словами не разговариваю.

На этот раз пришлось сбавить скорость, от греха подальше, уже Виктору.

Отдаваясь с наслаждением мощному стремлению вперед могучей иномарки, Виктор слушал у себя за спиной счастливый полушепот влюбленной пары и радовался свободному, ни от кого не зависящему, перемещению в земном пространстве. «Все-таки не зря наш гениальный классик восторгался быстрокрылой птицей-тройкой, несущей героя по необъятным просторам русской земли.

Есть в этом какая-то особая, удалая вольность, дающая человеку ощущение слияния со стремительным бегом времени, безжалостно уходящим от нас. Возможно, в этом наивном, азартном порыве кроется его неосознанная попытка поспорить с неумолимой, всесильной природой, желание остановить мгновение, насладиться правом пусть недолго, пусть на какой-то миг, почувствовать себя… Богом на этой земле?»

И вспомнилось Виктору любимое еще со школы, гоголевское: «Эх, тройка! птица-тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета… Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства…»

«Да… с такой силой мог написать о своей стране только без памяти влюбленный в нее человек. Но только почему до сих пор так и не сбылось это страстное, великое пророчество гения?»

– Витя… Толик… смотрите, вон… олененок бежит! – закричала вдруг Надя. – Смотрите… вот он… справа! Боже… какой он маленький… и какой чудный!

Виктор сбавил скорость и взглянул направо: параллельно с БМВ, высоко вскидывая передние ноги, действительно бежал маленький, в рыжих пятнах, олененок. Между скоростной трассой, по которой вел свою машину Виктор, и тянувшимся вдоль дороги лесом, откуда, видимо, и выбежал малыш, тянулась неширокая, свободная от растительности, полоска земли, предназначенная, скорее всего, для проезда гужевым транспортом. Вот по этой полоске и мчался ошалело быстроногий лесной герой, пытаясь не отстать от мощной машины. Не понятно было только – что гнало его вперед, этого отчаянного смельчака, вздумавшего потягаться с бешено мчавшимся механическим чудом? Быть может, это был внезапно возникший в его дурашливой голове азарт – потягаться с могучим, внезапно попавшим в поле его зрения, соперником? Или он, поддавшись звериному инстинкту самосохранения, бросился прочь от того места, где, возможно, только что прозвучали роковые выстрелы, убившие его мать и смертельно напугавшие его? И теперь он мчится, соревнуясь с железным чудовищем, протестуя против насилия, совершённого минуту назад, против внезапного лишения его возможности быть среди любимой, подарившей ему жизнь, природы и наслаждаться её, абсолютной, свободой.