Путь к Центурии

Валерий Марро

Путь к Центурии

© Валерий Марро, 2025

© Издательский дом «BookBox», 2025

Книга первая

Олечка

Виктор шел к центральной площади небольшого провинциального городка Борска, расположенного в низине, недалеко от протекающей рядом полноводной реки. Июльское солнце, войдя в зенит, нещадно палило и видно было, что жара загнала людей под кроны деревьев, растущих по краям небольшого, прямоугольной формы, сквера, показавшегося вдали. Чувствуя, как мягко плывет под ногами горячий асфальт, Виктор старался побыстрее дойти до общежития, чтобы принять там, наконец, освежающий прохладный душ, которого был лишен в частном доме, где он снимал небольшую комнатку. Но его внимание привлек неожиданно появившийся откуда-то белый голубь. Он вел себя довольно странно: то пролетал совсем близко перед его лицом, то взмывал вдруг вверх и кружил какое-то время там, делая замысловатые пируэты и круги. Затем стремительно спускался вниз и вновь, словно играя с ним, продолжал кружить, то приближаясь, то отдаляясь от его лица.

«К чему бы это? – невольно подумал Виктор, увлекавшийся когда-то эзотерикой. – Вокруг столько свободного пространства, а он… этот эквилибрист пернатый, всё время крутится возле меня? Словно хочет мне что-то сказать или даже предупредить о чем-то? Но если это так – тогда о чем… о чем именно он так тревожится?» – задал Виктор вдруг сам себе вопрос, видя, что голубь не собирается покидать его и лишь усиливает свою активность.

– Виктор Афанасьевич? – вдруг донеслось сквозь пестрый шум улицы.

Виктор остановился, осмотрел всё вокруг, но никого из знакомых не заметил.

– Я здесь, на третьем этаже, – вновь раздался звонкий девичий голос. – Да сюда смотрите, сюда, левее… видите?

Виктор поднял глаза: наверху, на балконе многоэтажки, в лучах теплого июльского солнца стояла, улыбаясь и призывно помахивая ручкой, юная Олечка. Та самая девушка с длинной косой, что забегала недавно с подружками в ресторан, куда они, с его другом следователем, заходили пообедать после долгой беседы по поводу кражи, случившейся этой ночью у Виктора.

Перепрыгивая через три ступеньки, Виктор быстро поднялся на указанный Олей третий этаж. Девушка уже дожидалась его, слегка приоткрыв дверь. На ней был легкий, розовый халатик, от нее пахло дорогими духами.

– Заходите, Виктор Афанасьевич, не стесняйтесь, – с улыбкой предложила юная хозяйка, отступая вглубь прихожей. – Смелее, смелее… Ну, чего вы так боитесь… в квартире ведь никого, кроме меня, нет. Да и не может быть, поскольку я живу сейчас здесь одна… Закрывайте дверь… Так, правильно! А теперь снимайте туфли и поставьте их вот сюда, на эту полочку. Так, так… а теперь наденьте вот эти тапочки.

Оля помогала Виктору, кокетливо поправляя другой рукой раздвигающиеся полы халатика.

– А теперь проходите – вот сюда! Да не стесняйтесь же… мы вдвоем: вы и я! Вот кухня – видите как здесь все красиво! Мне мама все время говорит: «Олечка, запомни: для девушки самое главное – это чистота и порядок! Будешь такая – жениха себе отхватишь, что надо! А будешь грязнулей – пропадешь, потому что кому ты такая нужна?»

Оля расхохоталась. Потом спросила.

– Правда, она смешная, моя мама? – И, не дожидаясь ответа, продолжила. – А я с ней и не спорю, потому что сама люблю чистоту.

Оля взяла Виктора за руку.

– Здесь у нас – две комнаты: моих родителей – вон та… которая подальше, и моя – вот эта! На этом пианино «Blutner» – между прочим, не дешевая штучка – я учу ваши уроки по сольфеджио и теории музыки… Ну, и по общему фортепиано тоже. Вот компьютер… мой любимый дружок! Я за ним столько времени провожу: общаюсь с друзьями, папулей, мамулей… ну, и кое-какими другими интересными делами еще занимаюсь. А вот это – мой старый, любимый «видик» – повела Оля гостя дальше по гостиной, – родители купили его давным-давно… когда я еще совсем маленькой была, чтобы ребенку… то есть мне, не скучно было. Они ведь геологи, часто уезжают в командировку; а недавно еще и фирму открыли, где-то в Сибири, поэтому пропадают последнее время там… Ну… а это кровать, на которой я сплю… правда, красивая?

– Очень! – согласился Виктор. Он заметил, что дорогая, из темного дерева, кровать, несмотря на дневное еще время, была разобрана. Воздушное капроновое одеяльце наполовину прикрывало две изящные, небольших размеров подушки, заправленные в бирюзовые, в один цвет с одеялом, наволочки. Возле кровати стояли невысокая резная тумбочка, на которой виднелись принадлежности женской косметики, и роскошный, бледно-розовый, торшер.

– Ну… что же вы молчите, Виктор Афанасьевич, – напомнила вновь о себе Оля. – Ну, скажите же наконец – вам это нравится? – Она сделала легкое танцвальное «па», отчего полы халатика вновь разошлись, оголив на мгновение стройные, загорелые ноги. – Вместе со мной, разумеется… – Оля засмеялась и, разбежавшись, опустилась с размаху в стоявшее у стены кресло-качалку.

– Нравится, Олечка, конечно, нравится! – Виктор с трудом сдерживал себя от желания в упор взглянуть на показавшуюся из-под халатика юную, упругую грудь, округлые, властно притягивающие к себе, бедра. – Разве может это не нравиться? Я даже представить себе не мог, что ты, Олечка, живешь в таких царских условиях!

– Ну… царские – не царские, а условия действительно приличные, – мягко улыбнувшись, согласилась Оля. – Меня родители очень любят и балуют, как видите: считают, что ребенок ни в чем не должен нуждаться. Ну и… потому еще, – Оля лукаво улыбнулась, – что я часто уезжаю от них… в свою Центурию!

– Куда… куда? – удивился Виктор.

– В Центурию… мою любимую страну! – склонив упрямо набок головку, повторила Оля. – Только она не здесь, а там… – Оля как-то неопределенно махнула рукой, – далеко-далеко… совсем в другом мире! И родители знают: если я уже там – меня лучше не трогать – все равно буду молчать… и мечтать, мечтать… Ах! – Оля закинула ручки за голову, томно прикрыла глаза, – если б вы знали, Виктор Афанасьевич, как там хорошо, в моей Центурии! Она мне ночью приснилась… и туннель… необычный такой, и этот волшебный экспресс, что нес меня туда… Ой, да что это я? – спохватилась вдруг Оля, – сижу себе, рассусоливаю… Вам же душ принять нужно, вы же с дороги! Давайте, давайте, не стесняйтесь, заходите… вот сюда!

Оля поднялась, открыла дверь, вошла в ванную.

– У нас джакузи… акриловая – последний писк моды! С аэромассажем. Форсунки регулируются здесь, напор выберете сами… Вот вам полотенце, мыло, шампунь… французский, не какой-нибудь! У него очень нежный запах… Это халат… наденете после душа… здесь – прибор для бритья, гель, туалетная вода… Ну, в общем, давайте, хозяйничайте, а я пока пойду, приготовлю кофе.

Оля легко выпорхнула в прихожую и, блеснув озорно глазенками, скрылась на кухне. Виктор взглянул в зеркало, висевшее над красиво изогнутым мраморным умывальником, усмехнулся, увидев свою довольно растерянную физиономию. События уходящего дня развивались так стремительно, что он не мог еще до конца осознать – где он сейчас находится и что здесь делает? Где-то в глубине души он пытался бороться с соблазном, который наверняка ожидал его сегодня здесь, в этой роскошной квартире. К тому же, нет-нет, да и подергивала нервы беспокойная мысль: «Что я делаю? Не пора ли остановиться, сослаться на срочную занятость… и уйти! От греха подальше! Ведь Оля – моя студентка, ей всего шестнадцать…» Но напор юной щебетуньи был так велик, а близость молодого, защищенного лишь одним воздушным халатиком, тела была так завораживающе притягательна, что он, чувствуя легкий, душевный дискомфорт, постепенно, шаг за шагом, безвольно уступал в этой борьбе. Конечно, в любой другой день он наверняка нашел бы в себе силы поступить иначе – по крайней мере, не оказался бы, увлекаемый смазливой девчонкой, в этой фешенебельной, сплошь обклеенной эротическими фотографиями, ванной комнате, где он чувствовал себя не совсем уютно. Но сегодня… сегодня он сделать этого уже не мог. Да и не хотел. По-видимому, сказалось стрессовое состояние, в котором он находился с самого утра, узнав о краже. Что ни говори, а моральный удар по его «теории добродетели», который нанес ему любитель его ресторанных песен, недавно «откинувшийся» зэк, был довольно сильным. Да и досада после известия дежурной о Галине, ушедшей утром… неизвестно с кем… тоже, видимо, сыграла свою роль, задела его самолюбие. «Была бы на месте, этого бы не случилось», – то ли оправдываясь, то ли упрекая свою отсутствующую подругу, подумал Виктор и решительно снял о себя одежду. Прохладные струи приятно освежили его. Намылив длиннющую, «заморскую» мочалку, он с силой растер свое тело, покрыв его пахучей, хвойной пеной. И уже мгновение спустя почувствовал, как энергия и уверенность вновь возвращаются к нему. Заметив на противоположной стене большее, обрамленное витиеватой рамкой, зеркало, он сдвинул в сторону полиэтиленовую шторку… и увидел себя: четко обозначенные, упругие рельефные мышцы, тонкая талия, классические пропорции, голливудский рост в метр восемьдесять четыре и ярко выраженное «мужское достоинство» – что еще нужно для того, чтобы тебя любили женщины? Виктор невольно залюбовался своим отражением: повернулся, изучая себя, в одну сторону, в другую… и вдруг взгляд его упал на дверь! Ему показалось, что там, за дверью, произошло какое-то движение. Кроме того, дверь оказалась слегка приоткрытой – ровно настолько, чтобы между дверью и косяком образовалась небольшая, еле заметная, щель. И там, за этой щелью – Виктор увидел это уже отчетливо – вновь мелькнула чья-то тень. По его телу прошла волна возбуждения. Плоть его мгновенно среагировала на соблазнительный сигнал, и через мгновение он уже был похож на артиллериста, готового бить из своего орудия по вожделенной, внезапно обнаруженной, цели прямой наводкой. Невероятным усилием воли взяв себя в руки, Виктор резко задвинул шторку и подставил разгоряченное тело под холодный душ. «Неужели Оля? – думал он, ожидая, когда обмякнет упорно не желающая сдавать свои позиции плоть. – Ну да, а кто же еще – в квартире больше никого нет. Странно… такая ранняя страсть… и эта тайная тяга к эротике – откуда это у нее?» Наконец холодные струи сделали свое дело, возбуждение прошло, и Виктор вновь почувствовал себя способным нормально мыслить и принимать решения. Сорвав с вешалки презентованное Олей широкое махровое полотенце, он набросил его на плечи и, с наслаждением растирая бархатистой поверхностью сильное тело, вновь взглянул на дверь – она была уже плотно прикрыта.

«Ну что ж, Виктор Афанасьевич, – усмехнулся про себя Виктор, – похоже, что у Вас будет сегодня не только необычный день, но и сногсшибательная ночь!». Он уютно нырнул в полосатый китайский халат, пришедшийся ему впору, тщательно уложил расческой влажные еще, русые волосы. Затем, покрыв щеки густым слоем геля, уверенно провел по ним найденным на полке станком, легко снимая появившуюся уже с утра рыжеватую поросль.

– Виктор Афанасьевич! – донесся вдруг приглушенный расстоянием капризный голосок Оли. – Ну как вы там… живые? Выходите скорее, я уже накрыла вам стол!

– Иду, иду-у! – отозвался Виктор. Быстро сполоснув лицо и освежив себя душистой струей туалетной воды «Gillette», он решительно открыл залепленную обнаженными красотками и улыбчивыми плейбоями дверь.

Оля ожидала его на кухне. На столе стояли уже сервизные тарелки, наполненные всевозможными лакомствами: ломтиками сыра, сервелата, лимона, пучками какой-то зелени, розовыми кружочками осетрины, горбуши; дополняла эти деликатесы расписная фарфоровая вазочка с черной икрой. Рядом разместилась продолговатая салатница с «оливье»; в хрустальной вазе аппетитно поддразнивал сочными гроздьями крымский виноград «Дамские пальчики»; чуть в стороне виднелась аккуратно уложенная горка золотисто-знойных персиков. В центре стола, источая умопомрачительный запах, привлекала к себе внимание глубокая тарелка из чудесного серо-голубого бразильского агата, наполненная до краев любимыми Виктором хрустящими ломтиками жареного картофеля. По соседству, в причудливо изогнутой металлической соуснице, дымилось подогретое уже, неизвестное Виктору, мясное блюдо в темнокоричневом бульоне. Придавая сервировке особую изысканность, над столом горделиво красовалась сделанная в виде гриба плетеная вазочка, в которой лежали ломтики черного хлеба и батона. По краям стола стояли две пустые сервизные тарелки, возле которых, на белоснежных батистовых салфетках, были разложены инкрустированные изумрудом серебряные вилки и ножи. Удачно дополняли трапезный стол бутылки импортного коньяка «Реми Мартин Луи» и марочного итальянского вина «Брунелло ди Монтальчино».

Возле них, поблескивая позолотой, стояли серебристо-белые мельхиоровые рюмочки. Над всем этим гурманским чудом, в дальнем углу, загадочно возвышался тяжелый, старинной работы, серебряный подсвечник с незажженными пока еще витыми свечами. От всего увиденного у Виктора слегка закружилась голова. Еще бы: он впервые в жизни оказался в квартире, где именно для него, простого учителя музыки, было придумано и великолепно сервировано это, удивительно щедрое, застольное пиршество!

– С легким паром, Виктор Афанасьевич! – Оля, улыбаясь, поднялась навстречу.

– Спасибо, Олечка! – Виктор слегка коснулся губами розовой щечки. – Это был удивительный душ!

– Серьезно? – Виктор заметил в широко открытых глазах Оли озорные искорки.

– Вполне!

– Я очень рада! – Оля с гордостью указала на стол. – Как видите, я тоже не бездельничала! Уже все готово! Садитесь. Вот сюда! – Оля заботливо усадила Виктора в легкое итальянско кресло с накинутой на спинку шкурой белого барса. – Ну, и как… нравится вам мой вечерний фуршет? – вдруг, мило склонив головку и прижав к груди свои чудные ручки, спросила она Виктора.

– Очень!.. Просто царский вариант! – От растерянности Виктор с трудом подыскивал слова. – Но зачем… столько всего?.. такие напитки, деликатесы… Ведь это стоит… безумных денег!

– Ну и что? – В глазах Оли загорелись радостные огоньки. – Мне очень приятно, что вам это нравится! А это – главное! Мой папуля говорит: «Живем мы, доченька, один раз! Поэтому никогда не жалей денег на удовольствия! Нужно успеть всё узнать, везде побывать… встретиться с интересными тебе людьми, испытать самые лучшие чувства!». Вот я и хочу, чтобы наша с вами сегодняшняя встреча была неповторимой… уникальной, чтобы она осталась в памяти на… – Оля вдруг задумалась, смешно наморщила лобик.

– На всю жизнь! – с улыбкой подсказал Виктор.

– Ну… на всю или не всю – мы с вами еще не знаем… но надолго! – Оля вдруг смешно, по-детски, рассмеялась, замахала ладошками. – Ну, хватит… хватит нам философствовать, Виктор Афанасьевич! Давайте, уже начнем нашу трапезу! Вы ведь с дороги, и вам нужно как следует подкрепиться! К тому же… насколько я поняла, вы не случайно вернулись сегодня в город. У вас, по-видимому, что-то случилось?

– Случилось.

– Что… если это, конечно, не секрет?

– Не секрет. Меня обокрали.

– Да что вы!.. – Оля всплеснула руками, глаза у нее расширились. – Вот ужас какой… И что же вы теперь будете делать?

– Пока не знаю.

– Но ведь нужно что-то предпринять. Нужно их найти! Обязательно!

– Когда? Прямо сейчас? – улыбнулся Виктор.

– Ой, извините… действительно, я плохая хозяйка! – спохватилась вдруг Оля. – Наливайте, Виктор Афанасьевич, коньяк очень хороший, коллекционный, папуля его из Парижа привез. А мне вот этого… вина итальянского, совсем немножко!

Виктор принялся откупоривать бутылки.

– А я пока поухаживаю за вами, – продолжила Оля. – Салат будете?

– Можно!

– И хлеба кусочек. С маслом, икрой и горбушей… Мне приятно это делать для вас.

– И мне приятно, что делаешь это именно ты!

– Правда? – Оля вспыхнула неожиданным румянцем. – У нас вообще сегодня очень приятный вечер. Жаль вот только – с вами такое случилось! Но вы не волнуйтесь – полиция у нас хорошая, быстро всех найдет.

– Надеюсь.

– Нет, нет, вы не сомневайтесь – это так и будет! Вот увидите!

– Уже вижу.

– Что? – не поняла Оля.

– Что мы говорим не о том. – Виктор поднял рюмку. – Давай, Олечка, лучше выпьем!

– Давайте, Виктор Афанасьевич. За что?

– За тебя, Олечка! За твое доброе сердце… и васильковые глаза!

– Спасибо, Виктор Афанасьевич. А я хочу выпить за вас!

– Не стоит…

– Нет, стоит – и даже очень! – Оля томно прикрыла глаза. – Вы же такой талантливый: рисуете, стихи пишете, пьесы, играете джаз. И потом… у вас есть… – Оля слегка замялась, подыскивая нужные слова, – что-то такое, такое… Но, знаете, я вам лучше потом об этом скажу, чуть позже… можно?

Она потянулась к Виктору, отвороты халатика чуть раздвинулись, и Виктор вновь увидел соблазнительно белеющие округлости с притаившимися в глубине шелковых складок небольшими розовыми сосками.

– Конечно, Олечка! – Виктор, с трудом овладев собой, залпом осушил рюмку.

Оля тоже сделала несколько маленьких глотков. Замерев на миг, помолчала, покачала головой.

– Как хорошо… прямо удивительно! – Она поставила рюмку, отломила кусочек шоколада. – Вы знаете, Виктор Афанасьевич, я ведь почти совсем не пью… я вообще отношусь к алкоголю отрицательно. Но сегодня… сегодня я могу себе это позволить, потому что здесь, рядом со мной вы, Виктор Афанасьевич… – Оля наклонилась к Виктору, подперла щечку рукой. – А, между прочим, Виктор Афанасьевич, у меня для вас есть один, очень интересный, сюрприз!

– Какой? – Виктор всматривался в широко открытые, манящие к себе, глаза Оли и чувствовал, что самообладание постепенно покидает его.

– А вы посмотрите во-он туда, – Оля указала рукой куда-то поверх головы Виктора, – и сразу все поймете!

Виктор обернулся… и на небольшой, подвесной полочке увидел маленький портрет в резной, деревянной рамке. Он сразу узнал его: это был карандашный набросок, выполненный в быстрой, слегка небрежной, манере – обычно такие рисунки он делал по чьей-нибудь просьбе, на ходу.

Портрет был явно удачным: Оля смотрела с него чуть насмешливо, слегка наклонив голову.

– Конечно, вы не помните, когда это было, – Оля вопросительно смотрела на Виктора, – да и зачем вам это помнить – вы их столько уже нарисовали…

– Да, много… – Виктор мучительно напрягал память. – Я обычно свои работы сразу узнаю, особенно портреты, но вот этот… если честно, что-то не очень… Хотя нет, – вдруг спохватился он, – кажется, вспомнил! Да, да, это было летом, в прошлом году, после экзаменов… где-то возле училища – ведь так?

– Правильно! – Оля вся засияла, радостная улыбка заиграла на ее лице. – Ну вот, видите – оказывается, вы тоже помните! Ну хорошо, тогда скажите еще – как это было?

– Как? – Виктор потер лоб, стараясь не опускать взгляд на маячившие перед ним очаровательные упругости. – Действительно… как? Нет, Олечка… кажется, подзабыл. Не могу вспомнить… извини, ради бога!

– Ничего, Виктор Афанасьевич, не расстраивайтесь, – маленькая ручка Оли легла на руку Виктора, – мы сейчас все поправим! – Оля решительно взяла вторую руку Виктора, соединила их вместе. – Значит, все было так: мы с подружкой гуляли после вступительного экзамена, а вы шли в училище… помните? Вы были не один, с вами рядом шла Галя – я ее впервые тогда увидела: у нее в волосах была еще большая красная роза. Она держала вас под руку и что-то тихо говорила вам на ухо… ну, ну, вспоминайте! Вы слушали ее и смеялись… Я сначала хотела просто поздороваться и пройти мимо, но почему-то остановилась… и попросила у вас номер телефона… Ну, вроде как бы для консультаций по вашим предметам. Вы немного смутились, посмотрели на Галю, потом достали из кармана рубашки блокнотик, карандаш и, глядя на меня, стали рисовать – быстро-быстро! Галя смотрела то на меня, то на портрет – и молчала. Потом вы вырвали листок из блокнота, протянули его мне и сказали: «Я не Модильяни, но кое-что удалось… А консультации начнем в сентябре. До свидания!». И вы ушли… А для меня с тех пор, – Оля встала, подошла к рисунку, – для меня этот портрет стал самым дорогим подарком на свете! Каждую свободную минуту я подхожу к нему и все вспоминаю, вспоминаю… все смотрю, потому что… – Оля медленно повернулась, устремив свои огромные глаза на Виктора, – потому что его делали ваши руки, потому что такой видели меня тогда ваши глаза, потому что я… я…

Пушистые, длинные ресницы были уже совсем рядом; полуприкрытые, слегка обведенные по краям перламутром, пунцовые губки неудержимо манили к себе; легкое, наполненное ароматом вина, дыхание и тонкий запах духов кружили Виктору голову. Не в состоянии больше сдерживать себя, он сделал шаг навстречу Оле, слегка прикоснулся к ее плечам. И в это мгновение воздушный, розовый халатик бесшумно скользнул вниз, внезапно обнажив восхитительную по красоте фигурку. Виктор замер на миг, не веря увиденному. Затем, отдаваясь охватившей его внезапно страсти, стал покрывать вздрагивающее, уже ничем незащищенное, юное тело беспорядочными, горячими поцелуями.

Оля тихо стонала, ворошила ладошками его волосы и все настойчивее привлекала к себе. Затем вдруг резко отстранилась, одним движением сорвала с Виктора халат… и в следующий миг два дрожащих, трепещущих тела слились воедино в безумных, обжигающих объятиях любви…

Измена

На площади Борска было многолюдно. Перегретый солнцем асфальт местами, как и пару недель назад, плавился, наполняя и без того душный воздух характерным, тяжелым запахом горячей смолы. Замедлив шаг, Виктор подошел к расположенному под широким цветным тентом лотку, намереваясь, прежде чем зайти к Оле, хоть немного охладить разгоряченное духотой тело. Получив от розовощекой продавщицы свой любимый пломбир, Виктор принялся освобождать лакомство от покрытой инеем хрустящей обертки.

И вдруг почувствовал, как на плечо его легла чья-то рука. Он обернулся – перед ним стояла Галя. Она была всё такая же, как прежде, – улыбчивая, приветливая. Только, может быть, где-то в глубине ее темных глаз затаилась еле заметная грустинка. Незнакомая Виктору, светлая гипюровая кофточка очень шла ей, оттеняя здоровый, с бронзовым отливом, загар на плечах, упругой груди, руках. Черные, густые волосы были туго схвачены сзади белым бантом, образуя задорно торчавший над головой вихорок. В ушах красовались, нежно поблескивая на солнце, подаренные Виктором на день рождения золотые сережки, с которыми Галя практически никогда не расставалась.

– Здравствуй, Виктор? – Галя испытующе смотрела на Виктора, слегка наклонив голову.

– О-о… привет! – растерянно протянул Виктор. Но, тут же, сориентировавшись, принял свой излюбленный, насмешливо-ироничный, тон. – Мороженого хочешь?

– Нет, спасибо. Скажи лучше, как дела?

– Никак… Так я, все-таки, куплю!

– Я же сказала – не надо!.. Между прочим, «никак» не бывает.

– А как бывает?

– Я все знаю, Витя.

– Что именно?

– Все!!

– Весьма убедительно… И что же дальше?

– Ничего!.. Советую подумать.

– Стараюсь…

– Плохо стараешься.

– Постараюсь еще.

– Боюсь, поздно будет.

– Ты о чем?

– О том!.. У нее предки крутые.

– Спасибо за новость.

– Не стоит. Кроме того – ей шестнадцать. Так что… сам понимаешь…

– Интересная мысль.

– Очень. А вот еще одна!

– Какая?

– Твоя работа.

– Точнее!

– Точнее некуда.

– И все же…

– Могут выгнать. За моральное разложение. И ее тоже…

– Меня согласен! А ее зачем?

– Затем!.. Куда потом денешься?

– Не знаю… Приду к тебе. Примешь?

– Я не бюро спасения…

– Не понял…

– Приму!

– Когда?

– Прямо сейчас.

– На улице, что ли?

– Зачем же…

– Тогда – где?

– Узнаешь, когда пойдешь со мной.

– Куда?

– Ко мне.

– Ты не шутишь?

– А ты?

И в следующее мгновение Галя повисла на Викторе, крепко обхватив его руками за шею. Слезы ручьями лились из ее глаз, тело вздрагивало от рыданий.

Виктор оглянулся. День был в разгаре, вокруг толпилось много народу. Проходившие мимо люди бросали косые взгляды. Некоторые останавливались поодаль, молча наблюдая за неожиданно возникшей уличной сценой.

Нужно было что-то делать – в любой момент среди зевак могли возникнуть и те, кто хорошо знал попавшую в центр события парочку. Для них отношения Виктора с Галей – первой красавицей в городе и блестящей пианисткой – были идеальными и даже вызывали тайную зависть у некоторых коллег-мужчин. Естественно, Виктору совсем не хотелось вот так нелепо, в один миг, разрушить сложившееся в его окружении мнение об их паре, дать повод к неизбежным в таких случаях слухам и пересудам. Он осторожно отстранил от себя плачущую подругу.

– Ну что ты, что ты, Галчонок, успокойся. – Виктор достал носовой платок, снял с лица Гали потеки туши. – Все уже кончилось, все хорошо… Я рядом, я с тобой – видишь? Пойдем, пойдем скорей отсюда…