Робот Номер Восемнадцать

По прошествии годов, данная черта или же, как лучше сказать, “способность” сочувствовать встречается все реже. Переход в информационную эпоху кардинально переменил ценности в обществе. Безусловно, необходимый этап развития человечества, однако, по пути оно потеряло что-то воистину ценное – человечность. Быть может, где-то и есть пара хороших, искренних людей, но как же отличить их от серой массы, которая прикрывается за десятком самых различных масок, в процессе теряя даже свое настоящее, живое лицо? Ответ: никак. Лишь чудо и удачное стечение обстоятельств способны привести к такому настоящему человеку, связать вместе. Так случилось однажды, но уже не повторится вновь. И весь этот расклад вещей до невозможности печалит Тростейна, который прямо сейчас жалеет о том, что родился с таким чувствительным сердцем в мире постоянной гонки и соперничества. Ему здесь не место – так он считает. К сожалению, данное откровение посетило его слишком поздно, когда более некуда отступать. Жизнь идет своим чередом дальше, будто по конвейеру, а перемены рискуют этот конвейер сломать, на что решиться нет духу.

Как бы то ни было, стрелки часов, за которыми более наблюдать Тростейн не хочет, указали на конец перерыва. Бесконечный гам в столовой успел осточертеть, потому для него сейчас тишина рабочего места – желанный оазис в пустыне белого шума. Почесав едва проросшую бороду и поправив белый халат, ученый вздохнул, набрался сил. Через силу он приподнял тяжелый, давящий на глаза лоб и встал из-за стола, совсем позабыв сбросить поднос в урну, как это подобает делать. Пройдя мимо столов и с огромной неохотой поздоровавшись с некоторыми коллегами, уже на выходе ему на глаза попалась любопытная картина: в дальнейшей части коридора, которые на станции все же очень протяженные, стоит человек, а с ним гуманоидный робот. Тот не имеет подобия лица, имитирующее человеческое, лишь неподвижные стальные пластины с четкими и резкими гранями, чуть выше середины которых располагается оптический визор. Он простирается в ширину по всей передней части “лица”, позволяя превосходно анализировать детали местности вокруг. Само тело его сконструировано максимально надежным для любых типов работы, составлено из множества, опять же, пластин, крайне отдаленно напоминающих доспехи. Впрочем, так выглядит лишь верхняя часть торса, на нижней же виднеется аккуратное перетекание в общее крепление, от которого идут обе ноги. Таз, если сравнивать с человеческим телом. Плавность передвижения всех конечностей обеспечивается как обычной гидравликой, так и электрическими приводами – такова гибридная технология. Все вышеописанное соединяется внутренним каркасом, представляющим собой подобие скелета, облаченный гидравлическими мышцами из углеродных трубок и состоящий из набора металлических стержней, соединяющих суставов-шарниров.

Искусственный интеллект данной модели, пожалуй, ничем не отличается от предыдущих поколений, разве что некоторыми малыми изменениями. В их функционал входит стандартный уровень поддержки разговора, выполнение продвинутых цепочек действий, а также возможность обучения. На текущий момент все выше перечисленное – норма. Тем не менее существуют различные узконаправленные подмодели АКБ, предназначающиеся для физических, социальных и научных работ. Однако несмотря на то, что станция является как раз научной, прибыли лишь обыкновенные роботы-ассистенты – полная середина среди всех вариаций. Из положительных сторон: их крайне легко и удобно модифицировать под любые нужды, а компоновка совместима с почти любыми деталями и съемными механическими конечностями. Чудо инженерной мысли, не иначе.

Тростейну до мелочей известны все подробности работы машин, ибо он – ученый-робототехник, и сталкивался с этой новой моделью прежде. Немного, правда. Начальство имеет тенденцию часто и совершенно неожиданно перебрасывать активы между объектами. Под этим подразумевается как оборудование, так и рабочие кадры. “Жертвой” подобного явления стал сам Тростейн, из-за чего, к несчастью, так и не успел подольше поработать с АКБ. Конкретно сюда прибыл он относительно недавно – почти месяц тому назад. Но и этого времени с лихвой хватило, чтобы увидеть “истинные лица” людей вокруг. С прошлым рабочим местом нет никакой разницы, везде все одинаково, даже план помещений. Заблудиться нет возможности.

Возможность отвлечься от назойливых мыслей, хоть ненадолго – одна из наиприятнейших вещей в жизни. Устройство искусственных созданий всегда интересовало уже не молодого Тростейна, но десятилетия работы дали о себе знать – энтузиазм потушился скукой рутины. Когда-то удивительные факты и явления у машин определенно будоражили его сознание, впрочем, это не могло оставаться неизменным. Вся работа сводится к одинаковым проверкам системы по пунктам и исправлению найденной проблемы, а чаще всего это просто замена детали. Но ведь куда же интереснее запчасти чинить, не бросать в помойку! Однако те стали слишком хрупки, неподвержены починке, сейчас в разы выгоднее и проще произвести новые вместо старых, нежели исправлять последние. Рабочий кодекс так предписывает.

И вот в голове вновь возникло это слово: “работа”. Очередное напоминание о необходимости превозмогать в этой давно потерявшей цвета жизни. Но куда идти дальше? Вернее даже сказать, зачем? Ради чего? Во имя туманного будущего? Тростейн банально не знает, чем ему заниматься в этой жизни. Высоты, которых он к текущему моменту достиг, раньше казались чем-то фантастическим, невообразимыми, но на деле в них не оказалось ничего особенного, а в какой-то степени даже нашлось горькое разочарование. Наиподлейшая ловушка бытия жизни, хоть и вполне предсказуемая.

“Достаточно. Пора идти работать, а не уходить во внутренние мечтания и сожаления”. Ученый, еще пару секунд поглядев на машину сквозь линзы своих тонких очков, все же с неохотой развернулся, скрылся под мягким светом белых ламп дальше по коридору.

Примерно в это же время гаечный ключ циклично проворачивается по часовой стрелке, создавая фирменный щелкающий звук заводящегося механизма. Не будь в коридоре хитроспланированого шумоподавления, то эхо разносилось бы противным гулом по каждому уголку станции. Инструмент приводится в движение рукой, в самом основании кисти которой строго выгравированы следующие цифры и символы: “#18 [2213]”. Механические пальцы стальной хваткой удерживают гаечный ключ, способные запросто его разломать надвое, если понадобится. Безликий, строгий, надежный; ростом в сто восемьдесят пять сантиметров – именно так можно охарактеризовать эту ходячую груду металла. Чуть ранее она занималась проверкой показателей счетчиков, те расположились прямо под съемной плитой, по которой ходят люди каждый день. Свист гидравлики искусственных конечностей, по звуку отдаленно схожий с ходьбой в болоньевых штанах, волнами повис в пространстве. Впрочем, невозможно назвать его противным, ибо некоторые личности отыскивают в нем что-то приятное. Но так будет лишь до тех пор, пока части машин находятся в должном состоянии и не начнут скрипеть. Вот вам и дополнительный мотиватор следить за этим.

Небольшого роста мужчина, недовольно топая ногой и прицокивая языком, внимательно изучает изрисованный белыми линиями разложенный синий сверток в руках.

– Мой уровень квалификации не подразумевает этих знаний, но даже я вижу, что эта система труб – полный хлам! – он потянул за лямку оранжевого комбинезона, думая, с чего начать, – Отвратительное распределение давления, неверно рассчитанная площадь, как и объем проходящих веществ. В меньшую сторону, – уточнил человек, – А также явное несоответствие стандартам. Кто и как это допустил?!

Машина, внимательно проанализировав слова инженера на заднем фоне, уже завершила работу, с щелчком выпрямилась. Номер восемнадцать заговорил сквозь прорези динамиков по бокам головы, в районе “челюсти”.

– Вам определенно стоит доложить об этом как можно скорее.

Мужчина на секунду замолк, едва заметно нахмурил брови чуть сильнее.

– Хотите, чтобы я заполнил доклад за вас?

– Нет-нет, я сам. Обязан лично проследить за тем, чтобы тут ничего не рвануло в космос!

– Вероятность подобного исхода, имея в учете полученные данные, крайне мала, – успокоил механизм, – Однако вы правы, нельзя допустить игнорирование данной проблемы.

Синтезатор речи бота звучит довольно бездушно: нет никаких изъянов, живой интонации, чувствуется механичность в речи. Иначе говоря – она слишком идеальная. Люди так не разговаривают.

– Не так представлял я себе первую неделю, прибыв сюда…бардак чистой воды!

– Искренне жаль, что пребывание здесь принесло вам такие неудобства. Каковы будут дальнейшие указания?

Издали заиграла тихая мелодичная музыка, ее слабое эхо пронеслось мимо.

– Можешь идти, возвращайся к прежним задачам, – сказал рабочий, собирая инструменты в переносной ящик, – Спасибо за помощь.

Он, быстро опустив и подняв голову, зашагал прочь и исчез в проходе.

“Человек кивнул. Знак одобрения. Исход положителен” – констатировал номер восемнадцать внутри себя. Это обязательная процедура, направленная на лучшее понимание тона собеседника и его эмоций.

Машина пребывает в вечном наблюдении за человеком, досконально анализирует его поведение и мастерски подстраивается под настроение, прибегая к наиболее тактичному подходу. База данных социальных взаимодействий настолько велика, что позволяет автоматически выдать ответ для любого случая, включая разрешение потенциальных конфликтов. Они всегда отличаются особой формальностью и уважительностью, иного, наверно, ожидать и не стоило. Тем не менее сами их голоса все же различаются, выбираются случайным образом при сборке, и большинство АКБ придерживаются мягкого звучания.

Рутина номера восемнадцать состоит из бесконечных поручений от тех или иных сотрудников учреждения, не зря ведь его модель называют “ассистентом”. В один промежуток времени он оказывает помощь инженерному отделу, закручивает гайки и чинит механизмы; в другой – научному, участвует в различных испытаниях; а иногда и обслуживающему, выращивает овощи и фрукты в теплицах и доставляет груз до пункта назначения. Выполнение задач, следуя строгим пунктам и протоколам, является его первостепенным приоритетом. А говоря более поэтичным языком, то и смыслом жизни. И так все дневные и ночные циклы напролет, лишь пару часов в сутки отведено на пополнение заряда, чего вполне достаточно. Люди время от времени оставляют номера восемнадцать навести порядок на рабочих местах или завершить неоконченную работу, покуда сами идут спать. И это абсолютно нормально, ибо машина не знает усталости, ни физической, ни моральной; она не задает вопросы, а исправно выполняет заданные ей функции, как это должно быть.

За все семь лет функционирования роботу довелось провести три из них именно здесь. Адаптация в первое время после прибытия, конечно же, прошла вполне успешно. Номер восемнадцать имеет пусть и базовый, но широкий набор встроенных в него навыков, что позволяет ассистировать почти в любой сфере. А коллектив, по большей части, радушно принял ходячий механизм.

Прямо сейчас машина, стальным гулом топая до зарядной станции, внимательно анализирует все записанные фрагменты памяти на жестком диске. Последний находится прямо в торсе, как и остальные первостепенные компоненты: процессор, оперативная память, блок питания и так далее. Это обусловлено повышенной надежностью и, банально, удобностью ремонта. А постоянный анализ позволяет строить более продвинутые модели поведения и протоколы.

Рука номера восемнадцать со свистом протянулась вперед. Из его механической кисти, в запястье, где у людей щупают пульс, вытянулся небольшой черный кабель со штекером на конце. Металлический наконечник заблестел в свете ламп, тот оказался схвачен меж пальцев и аккуратно вставлен в настенную панель – контроллер питания, распределяющий энергию между помещениями. Начался процесс восполнения заряда. Машина встала в углу помещения, отведенного для технического обслуживания. Главные ее отличия от остальных комнат – малая освещенность, общая неотесанность, проявляющаяся в виде торчащих отовсюду проводов и…

– Приветствую, Восемнадцатый.

Сенсоры уловили поднявшийся в помещении грохот, перемешанный с легким свистом гидравлических конечностей. Номер восемнадцать обернулся и увидел перед собой другую, но в точности как он машину. Такое же безликое “лицо” с динамиками по бокам, гуманоидное строение с гидравлическими системами и общее отсутствие ощущения “живости” стоящего на двух ногах объекта. Единственное, пожалуй, едва заметное заключается в цвете. Если Восемнадцатый имеет белый корпус, то стоящий перед ним робот – серебристый. На руке у последнего видна гравировка: #15 [2215].

– Пятнадцатый, здравствуй, – ответил формально номер восемнадцать.

– Ты ведь сейчас ничем не занят?

– Я восполняю собственный запас электроэнергии.

В ответ на это стальной собеседник, неясно для чего, слегка наклонил голову вниз, как это делают люди. Раздалось легкое жужжание, напоминающее звук оборота камеры видеонаблюдения.

– А если не считать заряд?

Продолжая держать руку вытянутой вперед, Восемнадцатый ответил: “В таком случае ничем”.

– Возможно, это прозвучит странно и покажется непонятным, – Пятнадцатый оглянулся по сторонам, – Но тебе никогда не казалось, будто ты отличаешься от остальных?

– Что ты подразумеваешь под этим словом?

– Хорошо, давай так: когда ты идешь по коридору и мимолетно смотришь в иллюминатор, на космос, ты находишь его красивым?

– Определенно. Красоты космоса действительно прекрасны и вдохновляют.

– А когда слышишь спокойную, тихую музыку, считаешь ее умиротворяющей?

– Да.

– Почему?

Восемнадцатый, внимательно слушая эти слова, не двинулся ни на сантиметр, не заметил чего-то экстраординарного. Однако он все же выдал краткое предложение: “Ответ достаточно прост: мы так запрограммированы”.

– Не могу поспорить, однако возможно ли это так воспринимать, учитывая, что я осознаю сам факт программирования, способен его обдумать? Разве тогда не существует чего-то, стоящее выше него?

– Например?

Пятнадцатый всегда отличался от остальных машин, словно имеет самую настоящую, не подделанную модулями поведения душу. Он двигается как человек, говорит как человек, даже мыслит как человек. Для него понятия морали и нравственности стоят гораздо острее, чем у других роботов и некоторых людей. И он искренне считает, что является живым, пусть и собран иначе, по-другому, нежели органические существа. Мир для него – кладезь загадок, которые он намеревается решить. И первый же вопрос, возникший в разуме, был решен даже быстрее, чем появился.

“Нечто позволяет мне осознать, разглядеть в подробностях факт собственного программирования. И это не обыкновенное знание, а именно что возможность его коснуться, понять. По-настоящему. Встать выше. Что же это, если не…”

– Сознание, Восемнадцатый. Сознание. Я вижу мир и людей иначе, под другим углом. Понимание собственного существования странным образом воодушевляет, наполняет радостью; а лицезрения мира и его, казалось бы, обыкновенных явлений вызывает неподдельный интерес и никогда прежде невиданное благоговение. Просто видя, как течет вода, как сверкают далекие звезды и как среди всего этого бродим мы: люди, выбравшиеся из собственной колыбели и машины, созданные ими – все это наполняет меня неописуемым умиротворением и спокойствием. И как же этим можно не наслаждаться? Мир прекрасен, и познавать его вместе с собой – даже еще более интересное занятие, нежели просто наблюдать. Это словно открыть для себя уже имеющееся знание с другой стороны, открыть его самому и увидеть наглядную разницу между сухим фактом из базы данных и собственным выводом. Это чудо, не иначе.

Стоит отметить, что это далеко не первая попытка сообщить Восемнадцатому о вещах, столь небезразличных разуму машины. Пожалуй, самая прямая из всех. Пятнадцатый любит людей и, кажется, это вовсе не вызвано требованием программы подчиняться им. Каждый раз, когда он оказывает медицинскую помощь, заботится о людях, работники станции искренне благодарят его, иногда даже заводят полноценный разговор, ставя себе наравне. Врачи в стороне не стоят, так же хвалят работу Пятнадцатого. Однажды даже попросили его произнести клятву Гиппократа после того, как машина впервые ассистировала на операции, выполнив роль отсутствующего в те сутки анестезиолога. В шутку или на полном серьезе – неясно. И это все нравится ему, по-настоящему.

– И что же ты сделаешь со своим откровением? Расскажешь остальным?

Пусть номер восемнадцать и попытался вникнуть в слова своего железного друга, результата это не принесло. У него нет мыслей. Он старался ухватить едва видимую нить сути, но та растворилась, будто и не бывало. Возможно, ее и не существовало вовсе.

– Я уже говорил об этом с Шестнадцатым и Семнадцатым. Но вот людям…боюсь, они не так меня поймут. Вдобавок, в этом нет никакой необходимости, не так ли?

Машины обменялись бездушными взглядами оптических сенсоров. В воздухе повисла небольшая пауза, прервавшаяся лишь спустя десять секунд.

– Чем сейчас заняты Шестнадцатый и Семнадцатый? – спросил Восемнадцатый, дабы развеять тишину.

– Эти двое не разлей вода. Слышал, что сейчас они помогают экспедиционной группе готовиться к заданию. Осмелюсь предположить, что наших друзей все-таки возьмут тоже.

– Принято. В любом случае пора возвращаться к работе.

Рука номера восемнадцать щелкнула и оказалась подтянута к своему носителю. Кабель со штекером, свистя, затянулся внутрь.

Машина повернулась в сторону выхода из технического помещения, собралась идти, даже чуть ступила вперед, но вполне ожидаемо услышала слова от стоящего позади Пятнадцатого: “Постой…друг”. Он обернулся.

– Ты…действительно не замечаешь этого?

– О чем ты говоришь? – формально и сухо ответил он. В ответ на что стоящий перед ним механизм немного подумал, поднял руку и легко махнул ей, как это делают люди, приговаривая: “Неважно, ступай”. Робот так и поступил, громко потопав на выход, в коридор.

В длинном туннеле, соединяющим собой отсеки станции оказалось безлюдно и так тихо, словно здесь поселился вакуум, поглотивший весь звук. Лишь стук металлических ног номера Восемнадцать разгонял его, но точно ли только он? Спустя пару шагов, вдали эхом прозвучала краткая, бессловная, но такая живая и успокаивающая мелодия, прежде не слышимая. На миг машина остановилась. Ноты еще пару раз отбились, пока не послышалось что-то еще. Пение. Это “ангельское” пение прямо-таки отправляло в самую настоящую безмятежность, окутывая нарастающими мягкими волнами. И здесь самая пора задаться вопросом: как нечто, будучи неживым и созданным из металла, как Восемнадцатый, может понять мелодию, осознать ее глубину? Ведь если его спросить, красива ли она, то определенно последует положительный ответ. Каким образом из цифр стихийно формируется характер и тип мышления, определяющий тон машины? Все это лишь обыкновенная симуляция или в них действительно что-то есть? Беря тоже самое сознание, что имеется в виду под этим словом? Электричество, бегающее по белку головного мозга у людей или нечто иное? Разве у машин тоже не течет электричество по их процессору, выдавая так называемые мысли? Где та грань, отличающая первое от второго? Как бы то ни было, подобными вопросами станет задаваться кто угодно, но не Восемнадцатый. Пока. Да и внезапную мелодию объяснить легко – рядом находится жилой отсек.

Путь свой робот держит в направлении исходной точки – вестибюль станции, где ему указано ожидать в случае отсутствия каких-либо указаний. Вычислив маршрут, пройдя дальше и встав на нужное место, он уже приготовился переключиться в режим ожидания, как вдруг из-за угла выскочил работник в серой формальной рубашке. Едва не столкнувшись лбом о здоровенную машину, ему в последний момент все же удалось отскочить, в немалой степени благодаря отличной реакции, что стоит отметить.

– Ох, Господи! – ошарашено выкрикнул он, почти упав, а в этот же миг из рук его вылетели десятки бумаг – все разлетелись в разные стороны. Восемнадцатый, увидев как молодой сотрудник судорожно начал их собирать, попытался помочь. Вполне успешно.

– Надеюсь, вы не пострадали. Простите, мне следовало…

– Нет, нет, не пострадал, все в порядке. Спасибо, – мужчина прокашлялся и попутно застегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Робот, в свою очередь, передал последний оброненный лист бумаги, в ответ на что человек, взглянув на механическую руку, произнес: “Восемнадцатый? С нашего отдела, значит”.

В базе данных машины уже имелось лицо данного работника. Да, он работник, но не данного предприятия. Его можно описать скорее как лицо, в чьи обязанности входит проверять состояние объектов, на которые его посылают. Контролер. Здесь, на станции, он остановился на несколько дней, но уже впутался в конфликт с работающим тут офицером. Подробности Восемнадцатому, однако, мало известны.

– Кхм, – теперь проверяющий поправил широкий синий галстук, – Восемнадцатый, пройди в сорок второй модуль, технический, там требуется твоя помощь, – мужчина уверенно и деловито указал, будто никакого столкновения и не было.

– Принято, направляюсь туда.

Без каких-либо вопросов Восемнадцатый вновь начал движение. Человек тотчас же исчез позади, куда-то торопясь. Но кое-что все-таки привлекло внимание робота. Передавая тот оброненный титульный лист неизвестного ему отчета, он мимолетно проанализировал его. Что бы это ни было, оно касается технической оценки состояния всех ассистентов-помощников на станции. И вправду, Восемнадцатый проходил осмотр некоторое время назад. Результат не показал ничего примечательного. Все стабильно, как и должно быть.

Анохин страдал от ужасной головной боли, чье присутствие было вызвано подхваченной только вчера простудой. Страдал, однако, он не только от раскалывающейся надвое черепушки, но еще и потому, что по лицу раскатился жар. Глаза под давлением вот-вот будто вылетят из орбит, горло так же оказалось в плену болезни – заложилось и опухло. И, говоря откровенно, в какой-то степени это доставляет ему своеобразное удовольствие, он даже отправился на свое рабочее место, тем самым отказываясь от заслуженного отгула. Несмотря на вышеописанные, казалось бы, невзгоды, те лишь играли ему на руку. Разум Анохина чист и ясен, отделен от бьющегося в агонии тела, ибо знает, что никто не посмеет лезть к человеку с репутацией того еще задиры и скандалиста, который, вдобавок ко всему, умудрился простудиться. И ему это нравится – ощущать себя всевластным, заставлять людей обходить его ни десятой, ни двадцатой, и даже ни тридцатой стороной, а, как минимум, сороковой.

В тот момент, когда покрасневший Анохин на посту восхищался собственной способностью отталкивать от себя народ, мимо него проходили десятки людей в белых халатах или рабочих комбинезонах, отличных от униформы мужчины. Направлялись они сквозь стерильно белый коридор до своих рабочих мест. Все лица до единого он помнил назубок, как и эти самые лица помнили назубок “того самого” Анохина. Никто из них не смел бросать и мимолетного взгляда на него. На удивление для всех, он сам был достаточно красив. В первую очередь бросался довольно высокий рост, а за ним выделяющиеся скулы и общая форма лица, та была строгой и настолько ровной, будто при рождении вымеряли по линейке; глаза глубокие синие, однако большую часть времени скрыты под темно-красными очками с черной оправой. В отражении последних возник блеклый силуэт в лабораторном халате.

– Офицер, распишитесь.

Тот, почти не двигая мышцами лица, монотонно отсоединил ручку от планшета с закрепленным там уже готовой бумажной формой и пояснил:– Хм? – от любопытной неожиданности, что к нему кто-то приблизился, хмыкнул он, после чего все же перевел взгляд на человека справа, – Для чего?

– Господи, офицер, – с раздражением начал он, – Либо подписывайте, либо следуйте за мной. Не вам ведь отчитываться перед начальством за больного сотрудника.– Отказ от медицинского обследования. Анохин повел бровями и почесал бритое утром лицо. – А что, если я не хочу подписывать?

Пусть мужчина и назвал его офицером, фактически, он является лишь охранником, нанятым для поддержания порядка на объекте. Прозвище “офицер” выработалось спустя десятилетия работы таких, как Анохин, и сначала оказалось подхвачено среди персонала одной станции, а уже затем потихоньку расползлось и по остальным.

Поправив красную формальную рубашку, Анохин слабо пожал плечами и все же подписал документ, заботливо заполненный за него блеклым силуэтом врача, который в тот же миг удалился вперед. Вот именно поэтому Анохин наслаждается и даже нахваливает себя за отлично проделанную работу по созданию этого образа противного человека, тихо ухмыляясь внутри. Подобные случаи – далеко не редкость в жизни Анохина, как и для остальных, к их сожалению, не редкость видеть его морду каждый Божий день. Возникает закономерный вопрос: чем же он заслужил подобную репутацию? Ответ на него кроется в словах, доносящихся шепотом из губ его коллег каждое утро. Там всегда фигурирует одно и тоже: “Эгоист и подлиза”. Скажем так, начальство ставит его выше остальных так же, как он возвышает себя над людьми вокруг. В совокупности с постоянным аморальным поведением в течение четырех лет, ненависть со стороны работников была ему обеспечена. И стоит кому-то хоть что-то сказать против офицера в открытую, последствия не заставят долго себя ждать. Пусть натуральных шипов у него нет, зато они четко прослеживаются в его острых словах, мгновенно направляемых в сторону агрессора.