Робот Номер Восемнадцать

Руслан Иванов

Робот Номер Восемнадцать

Часть I. Глава I. Простуда, тоска и робот.

Примечание: Середина и конец книги уже написаны. Перепись первой части планировалась давно из-за несоответствия качества между части. Завершение переработки ознаменует полную публикацию книги. Текущий объем произведения (учитывая данную перепись) равен около 24-м авторским листам. Этот черновик нужен для того, чтобы собрать отзывы от интересующихся. Стоит учесть, что множество насущных (основных) тем романа будут подняты во второй, уже написанной части.

“Нет никакого искусственного интеллекта, как и разума – все это фальшь”

Анохин страдал от ужасной головной боли, чье присутствие было вызвано подхваченной только вчера простудой. Страдал, однако, он не только от раскалывающейся надвое черепушки, но еще и потому, что по лицу раскатился жар. Глаза под давлением вот-вот будто вылетят из орбит, горло так же оказалось в плену болезни – заложилось и опухло. И, говоря откровенно, в какой-то степени это доставляет ему своеобразное удовольствие, он даже отправился на свое рабочее место, тем самым отказываясь от заслуженного отгула. Несмотря на вышеописанные, казалось бы, невзгоды, те лишь играли ему на руку. Разум Анохина чист и ясен, отделен от бьющегося в агонии тела, ибо знает, что никто не посмеет лезть к человеку с репутацией того еще задиры и скандалиста, который, вдобавок ко всему, умудрился простудиться. И ему это нравится – ощущать себя всевластным, заставлять людей обходить его ни десятой, ни двадцатой, и даже ни тридцатой стороной, а, как минимум, сороковой.

В тот момент, когда покрасневший Анохин на посту восхищался собственной способностью отталкивать от себя народ, мимо него проходили десятки людей в белых халатах или рабочих комбинезонах, отличных от униформы мужчины. Направлялись они сквозь стерильно белый коридор до своих рабочих мест. Все лица до единого он помнил назубок, как и эти самые лица помнили назубок “того самого” Анохина. Никто из них не смел бросать и мимолетного взгляда на него. На удивление для всех, он сам был достаточно красив. В первую очередь бросался довольно высокий рост, а за ним выделяющиеся скулы и общая форма лица, та была строгой и настолько ровной, будто при рождении вымеряли по линейке; глаза глубокие синие, однако большую часть времени скрыты под темно-красными очками с черной оправой. В отражении последних возник блеклый силуэт в лабораторном халате.

– Офицер, распишитесь.

Тот, почти не двигая мышцами лица, монотонно отсоединил ручку от планшета с закрепленным там уже готовой бумажной формой и пояснил:– Хм? – от любопытной неожиданности, что к нему кто-то приблизился, хмыкнул он, после чего все же перевел взгляд на человека справа, – Для чего?

– Господи, офицер, – с раздражением начал он, – Либо подписывайте, либо следуйте за мной. Не вам ведь отчитываться перед начальством за больного сотрудника.– Отказ от медицинского обследования. Анохин повел бровями и почесал бритое утром лицо. – А что, если я не хочу подписывать?

Пусть мужчина и назвал его офицером, фактически, он является лишь охранником, нанятым для поддержания порядка на объекте. Прозвище “офицер” выработалось спустя десятилетия работы таких, как Анохин, и сначала оказалось подхвачено среди персонала одной станции, а уже затем потихоньку расползлось и по остальным.

Поправив красную формальную рубашку, Анохин слабо пожал плечами и все же подписал документ, заботливо заполненный за него блеклым силуэтом врача, который в тот же миг удалился вперед. Вот именно поэтому Анохин наслаждается и даже нахваливает себя за отлично проделанную работу по созданию этого образа противного человека, тихо ухмыляясь внутри. Подобные случаи – далеко не редкость в жизни Анохина, как и для остальных, к их сожалению, не редкость видеть его морду каждый Божий день. Возникает закономерный вопрос: чем же он заслужил подобную репутацию? Ответ на него кроется в словах, доносящихся шепотом из губ его коллег каждое утро. Там всегда фигурирует одно и тоже: “Эгоист и подлиза”. Скажем так, начальство ставит его выше остальных так же, как он возвышает себя над людьми вокруг. В совокупности с постоянным аморальным поведением в течение четырех лет, ненависть со стороны работников была ему обеспечена. И стоит кому-то хоть что-то сказать против офицера в открытую, последствия не заставят долго себя ждать. Пусть натуральных шипов у него нет, зато они четко прослеживаются в его острых словах, мгновенно направляемых в сторону агрессора.

Анохин всегда всматривается в лица работников с особой тщательностью, но есть те, которые избегает даже он. По коридору пронесся блик столь ослепительный, что больному офицеру оставалось лишь смиренно увертеться в сторону. Темные очки, словно тех никогда не бывало, стали бесполезны против данной вспышки. На несколько секунд разум пал под натиском болезни, и та добила горящие пламенем глаза. Стук чего-то тяжелого, издающего гидравлическое жужжание, звоном прошелся мимо него. Благо.

“И когда же этим железным тварям поставят резиновое покрытие, чтобы уже наконец прекратили шуметь?” – недовольно подумал он про себя. Да, Анохин до посинения ненавидит роботов. Говоря по правде, отвернуться его заставил вовсе не блик, хотя последний все же сыграл небольшую роль, а отвращение. Нет, машины никак не вредили ни офицеру, ни его семье, ни гипотетическим друзьям. Ненависть к искусственной пародии на жизнь зародилась сама по себе спустя двадцать восемь годов жизни. Существует в мире такая вещь, как мнение, способное меняться после наблюдений со стороны, а не только, как многие считают, после негативного опыта. Можно сказать, Анохин относится к ним предвзято, однако, имеет для этого все поводы. Во-первых, ему крайне ненавистно видеть, как многие из его окружения люди придают жестянкам особое значение, относятся как к живым и берегут в идентичной манере. Крайне частое явление. Людская природа подразумевает привязанность ко всему, что хоть отдаленно напоминает человека, будь это автомобиль с фарами, похожими на глаза или стальная коробка, умеющая говорить. Вернее, вежливо отвечать на запросы так, как ее научили. Внешний вид рисует глупую иллюзию, обманывает мозг. Выгляди та машина по-другому, не похоже на человека, то к ней никто бы никогда не привязался. Во-вторых, Анохину до невозможности противна сама попытка людей создать подобие собственного разума. К чему до такой степени приближать их к себе? Гораздо проще и выгоднее сконструировать обыкновенного помощника на колесах – и дело с концом, но нет, обязательно нужно извертеться донельзя, переизобрести колесо. “АКБ” или же “Адаптивно-когнитивный Блок” – так их прозвали. “Абсолютно новая” гуманоидная модель, изобретенная восемь лет тому назад, однако, массово введенная в обиход лишь семь лет назад, в тринадцатом году. На станции, в свою очередь, несколько таких возникло три года назад. Те оказались перенаправлены с других, сокращенных активов на ту станцию, где работает офицер, к несчастью для него самого.

Все же коллеги довольно-таки быстро привыкли к новым стальным ассистентам. А среди мнений касательно них, Анохин, пожалуй, в крайнем меньшинстве, если соотносить с подавляющим большинством нейтрально или положительно относящихся к машинам работников. Данный расклад неудивителен, ибо прошло предостаточно времени, чтобы народ окончательно принял присутствие роботов в своей жизни.

“Народу легко вбить в голову не нужные им идеи и продукты, – начал у себя в голове Анохин, – достаточно лишь приукрасить это парочкой иллюзий: красивых заголовков и обещаний, наклеенных поверх вырвиглазно минималистичного плаката. “Инновация”, “Следующее поколение”, “Развитие”, “Удобство” – ключевые слова в каждом из подобных. Тошнотворно уже глядеть на них. А самое противное из всех ощущений возникает в тот момент, когда ты осознаешь, что являешься частью толпы, стада и поделать ничего не можешь, ведь никуда не деться от цивилизации. Цивилизация вездесуща и неизбежна. Быть полностью независимым более невозможно в нашем мире. Столь же невозможно, как убежать от навязываемых тебе отовсюду потребностей и мнений. Но противостоять им, пусть и внутри себя, – уже что-то”.

Вероятно, офицер разработал изначальную ненависть к машинам не из-за самой их сути, а потому что люди создали вокруг обыкновенного инструмента такой ореол чего-то экстравагантного, не виданого ранее. Будто иметь его, даже на работе, это “круто”, сравни роскоши, привилегии. Рабское мышление. Виктор в глубине души мечтает, чтобы разрушилось по кирпичикам коллективное бессознательное, а вместо него появилось прекрасное коллективное сознательное. Мечтает, чтобы человечество перестало играть в глупые игры и манипулировать друг другом. К сожалению, такому никогда не случиться. За это он и презирает собственный род. За слепоту, за нежелание прикладывать усилия ради лицезрения истины. Именно поэтому Анохин в самом деле ненавидит не только роботов, но и людей.

Что-то вдруг щелкнуло, по спине пробежались мурашки, глаза тяжело моргнули. Задумавшись, офицер даже не заметил, как на несколько мгновений “выпал из реальности”, перестал считать идущие мимо него головы. И также проглядел то, что наступил его честно заслуженный обед. Слегка потянувшись и щелкнув спиной, он направился налево по коридору, следуя маршруту, что отложился в памяти за последние пять лет. Мимо проносились работники учреждения, их лица были ярки и полны жизни, в отличие от угрюмой физиономии Анохина, который, едва шевеля глазами, оценивал окружающую обстановку. Все как обычно: цветы по-прежнему из покрашенного в зеленый цвет пластика, ослепительно сияющие лампы так же вызывают желание вырвать глаза, а гул стоит такой, будто находишься на базаре. Среди множества открытых шлюзов выделяется один – зеленого цвета, и внутри которого хоть немного, но темнее. Столовая.

Когда-то людям было привычно слышать звон ложек и вилок во время трапезы, но не сейчас. Приборы оказались заменены пластиковыми аналогами, ибо так дешевле, гигиеничнее и проще. Их использование вызывает чувство не из самых приятных – странный фальшь, да и мир будто бы сразу теряет краски. Впрочем, для столпившейся здесь кучи народа нет никакой разницы, да и никто уже давно не пользуется металлическими приборами. В помещении хоть и просторно, но явно не хватает кислорода, уж слишком много работников покинуло свои места. В дальней части стоит выделяющаяся своим фиолетовым свечением витрина – в ней, за стеклом, расположилась самая различная еда: от горячего до второго; от салатов до десертов. Чуть правее подаются напитки. Офицер, не желая задерживаться, торопливо схватил поднос. А получив порцию на стойке, выбрал свое постоянное место, принялся обедать, не обращая внимания ни на кого.

За соседним столом одиноко сидит мужчина лет почти под пятьдесят – он грустно ковыряет ложкой в одноразовой тарелке такой же одноразовой ложкой. По выработанной им привычке, посередине стола расположилось пластиковое блюдце, где лежал заранее порезанный хлеб. Когда-то не он один хватал оттуда ломтики, и внезапное осознание этого отправило его в еще большую бесконечную тоску. Серая повседневность – его пожизненный бич, что высасывает душу уже много лет. Работа, работа и еще раз работа. Однако скрашиваемая хоть и редкими, но всегда вызывающими тепло на душе разговорами в приятной компании. Интересно обсуждать мир с другим человеком, рассматривать под разными углами и таким образом познавать себя. Невозможно до конца понять собственный разум до тех пор, пока не задашь вопрос наблюдателю со стороны. Как часто, даже не замечая, человек может совершать одно и то же действие из привычки? Пустяк, как кажется на первый взгляд. Но лишь на первый.

– Для чего вы столь часто смотрите на свои часы? – однажды спросил мужчина, чья борода уже тогда значительно проявляла палитры старческой седины.

– Я желаю следить за временем – ответил более молодой, лет так на двадцать.

– Почему же, коллега, – мужчина ненадолго остановился и хитро ухмыльнулся, – Вы желаете следить за временем?

Долго подумав, вздохнув и попутно поглядев на потолок, он мягко ответил:

– Я боюсь, что не замечу, как наш разговор подойдет к концу.

Старичок в белом халате прищурил веки глаз, слегка приподнял брови, по-доброму улыбнулся.

– Чем старше становишься, тем реже поглядываешь на время. Почти все молодые ходят быстро, всюду торопятся, обгоняют на улице, а мы, старики…пешим шагом, на часы не смотрим. Хотя у нас гораздо меньше времени осталось в запасе! Иронично, не считаете, коллега?

Опасения подтвердились – разговор действительно приблизился к своему концу. Навсегда. Хороший собеседник был тем единственным, кто мог преобразить до ужаса скучный рутинный день в гораздо более терпимый, возможно даже радостный. Зарядить настроением, которое будет питать своим теплом даже в самые хмурые мгновения.

На сидящего в одиночестве ученого никто не обращает внимания. В пространстве вокруг плавает дикое разнообразие приятных запахов, но все они тают в неосязаемой серости, будто бы заменяющей кислород; ни один не вызывает предвкушения, наслаждения – только необъятную душевную пустоту. В какой-то степени те даже дразнят, мол, погляди, какой прекрасный мир перед твоим носом! Поговори с кем-нибудь, не скучай! Однако все иначе. Пусть местный коллектив и улыбается на совместных фотографиях, участвует в общих проектах, от него состраданий ждать не стоит. Печальная правда заключается в том, что человек всегда будет ставить себя выше остальных в подавляющем большинстве случаев. Будет готов ступать по чужим головам ради повышения в должности или перевода на другое, более престижное рабочее место. Отныне таков смысл жизни многих. Кругом одни фальшивые улыбки, идентичные все до единой, а некоторые, особо выделяющиеся, даже не пытаются скрываться, высказывают все в лицо.

Среди всего этого волей-неволей рождается некое отталкивающее ощущение, будто ты – единственный настоящий человек среди толпы. И под настоящим подразумевается то, что у тебя есть сердце, способное сопереживать незнакомому человеку, принимать ответственность за последствия своих решений. Представьте, что вы, находясь в общественном месте, видите мужчину не самой лучшей внешности; у него опухшие веки, потрескавшиеся губы, нездоровый, почти оторванный от мира взгляд. И, вдобавок ко всему, он басистым грубым голосом выговаривает несуразицу, вызывая смятение и отторжение у других людей. Многие из последних лишь косо поглядят в его сторону, быть может усмехнуться, и будут впредь сторониться, испытывать неприязнь. Но найдет ли кто-нибудь сил встать на его место, пустить в душу сострадание, представить себя на его месте? Нет нужды задаваться вопросом, виноват ли он сам, что оказался в таком положении, но гораздо лучше спросить себя: заслуживает ли хоть кто-то потерять здравомыслие? Ибо нет участи хуже, чем заблудиться в тумане собственного разума, стать тенью прежнего себя. Возможно, вы в действительности не способны ему помочь, но определенно можете поступить вежливо, попытаться пусть и немного, но показать, что они не одни в мире, отнестись по-человечески. Отнестись так, как хотели бы чтобы относились к вам. Это выбор человека: излучать свет для других или не гореть вовсе, даже следа в мире не оставить.

По прошествии годов, данная черта или же, как лучше сказать, “способность” сочувствовать встречается все реже. Переход в информационную эпоху кардинально переменил ценности в обществе. Безусловно, необходимый этап развития человечества, однако, по пути оно потеряло что-то воистину ценное – человечность. Быть может, где-то и есть пара хороших, искренних людей, но как же отличить их от серой массы, которая прикрывается за десятком самых различных масок? Ответ: никак. Лишь чудо и удачное стечение обстоятельств способны привести к такому настоящему человеку, связать вместе. Так случилось однажды, но уже не повторится вновь. И весь этот расклад вещей до невозможности печалит Тростейна, который прямо сейчас жалеет о том, что родился с таким чувствительным сердцем в мире постоянной гонки и соперничества. Ему здесь не место – так он считает. К сожалению, данное откровение посетило его слишком поздно, когда более некуда отступать. Жизнь идет своим чередом дальше, будто по конвейеру, а перемены рискуют этот конвейер сломать, на что решиться нет духу.

Как бы то ни было, стрелки часов, за которыми более наблюдать Тростейн не хочет, указали на конец перерыва. Бесконечный гам в столовой успел осточертеть, потому для него сейчас тишина рабочего места – желанный оазис в пустыне белого шума. Почесав едва проросшую бороду и поправив белый халат, ученый вздохнул, набрался сил. Через силу он приподнял тяжелый, давящий на глаза лоб и встал из-за стола, совсем позабыв сбросить поднос в урну, как это подобает делать. Пройдя мимо столов и с огромной неохотой поздоровавшись с некоторыми коллегами, уже на выходе ему на глаза попалась любопытная картина: в дальнейшей части коридора, которые на станции все же очень протяженные, стоит человек, а с ним гуманоидный робот. Тот не имеет подобия лица, имитирующее человеческое, лишь неподвижные стальные пластины с четкими и резкими гранями, чуть выше середины которых располагается оптический визор. Он простирается в ширину по всей передней части “лица”, позволяя превосходно анализировать детали местности вокруг. Само тело его выглядит максимально надежным для любых типов работы, составлено из множества, опять же, пластин, крайне отдаленно напоминающих доспехи. Впрочем, так лишь на верхней части торса, на нижней же виднеется аккуратное перетекание в общее крепление, от которого идут обе ноги. Все вышеописанное соединяется внутренним каркасом, представляющим собой подобие скелета, облаченный гидравлическими мышцами из углеродных трубок и состоящий из набора металлических стержней, соединяющих суставов-шарниров.

Тростейну до мелочей известны все подробности работы машин, ибо он – ученый-робототехник, и сталкивался с этой новой моделью прежде. Немного, правда. Начальство имеет тенденцию часто и совершенно неожиданно перебрасывать активы между объектами. Под этим подразумевается как оборудование, так и рабочие кадры. “Жертвой” подобного явления стал сам Тростейн, из-за чего так и не успел подольше поработать с АКБ. Конкретно сюда прибыл он относительно недавно – почти месяц тому назад. Но и этого времени с лихвой хватило, чтобы увидеть истинные лица людей вокруг. С прошлым рабочим местом нет никакой разницы, везде все одинаково, даже план помещений. Заблудиться нет возможности.

Искусственный интеллект данной модели, пожалуй, ничем не отличается от предыдущих поколений, разве что некоторыми малыми изменениями. В их функционал входит стандартный уровень поддержки разговора, выполнение продвинутых цепочек действий, а также возможность обучения. На текущий момент все выше перечисленное – норма. Тем не менее существуют различные узконаправленные подмодели АКБ, предназначающиеся для физических, социальных и научных работ. Однако несмотря на то, что станция является как раз научной, прибыли лишь обыкновенные роботы-ассистенты – полная середина среди всех вариаций. Из положительных сторон: их крайне легко и удобно модифицировать под любые нужды, а компоновка совместима с почти любыми деталями и съемными механическими конечностями. Чудо инженерной мысли, не иначе.

Возможность отвлечься от назойливых мыслей, хоть ненадолго – одна из наиприятнейших вещей в жизни. Устройство искусственных созданий всегда интересовало уже не молодого Тростейна, но десятилетия работы дали о себе знать – энтузиазм потушился скукой рутины. Когда-то удивительные факты и явления у машин определенно будоражили его сознание, впрочем, это не могло оставаться неизменным. Вся работа сводится к одинаковым проверкам системы по пунктам и исправлению найденной проблемы, а чаще всего это просто замена детали. Но ведь куда же интереснее запчасти чинить, не бросать в помойку! Однако те стали слишком хрупки, неподвержены починке, сейчас в разы выгоднее и проще произвести новые вместо старых, нежели исправлять последние. Рабочий кодекс так предписывает.

И вот в голове вновь возникло это слово: “работа”. Очередное напоминание о необходимости превозмогать в этой давно потерявшей цвета жизни. Но куда идти дальше? Вернее даже сказать, зачем? Ради чего? Во имя туманного будущего? Тростейн банально не знает, чем ему заниматься в этой жизни. Высоты, которых он к текущему моменту достиг, раньше казались чем-то фантастическим, невообразимыми, но на деле в них не оказалось ничего особенного, а в какой-то степени даже нашлось горькое разочарование. Наиподлейшая ловушка бытия жизни, хоть и вполне предсказуемая.

“Достаточно. Пора идти работать, а не уходить во внутренние мечтания и сожаления”. Ученый, еще пару секунд поглядев на машину сквозь линзы своих тонких очков, все же с неохотой развернулся, скрылся под мягким светом белых ламп дальше по коридору.

Примерно в это же время гаечный ключ циклично проворачивается по часовой стрелке, создавая фирменный щелкающий звук заводящегося механизма. Не будь в коридоре хитроспланированого шумоподавления, то эхо разносилось бы противным гулом по каждому уголку станции. Инструмент приводится в движение рукой, в самом основании кисти которой строго выгравированы следующие цифры и символы: “#18 [2213]”. Механические пальцы стальной хваткой удерживают гаечный ключ, способные запросто его разломать надвое, если понадобится. Безликий, строгий, надежный; ростом в сто восемьдесят пять сантиметров – именно так можно охарактеризовать эту ходячую груду металла. Чуть ранее она занималась проверкой показателей счетчиков, те расположились прямо под съемной плитой, по которой ходят люди каждый день. Свист гидравлики искусственных конечностей, по звуку отдаленно схожий с ходьбой в болоньевых штанах, волнами повис в пространстве. Впрочем, невозможно назвать его противным, ибо некоторые личности отыскивают в нем что-то приятное. Но так будет лишь до тех пор, пока части машин находятся в должном состоянии и не начнут скрипеть. Вот вам и дополнительный мотиватор следить за этим.

Небольшого роста мужчина, недовольно топая ногой и прицокивая языком, внимательно изучает изрисованный белыми линиями разложенный синий сверток в руках.

– Мой уровень квалификации не подразумевает этих знаний, но даже я вижу, что эта система труб – полный хлам! – он потянул за лямку оранжевого комбинезона, думая, с чего начать, – Отвратительное распределение давления, неверно рассчитанная площадь, как и объем проходящих веществ. В меньшую сторону, – уточнил человек, – А также явное несоответствие стандартам. Кто и как это допустил?!

Машина, внимательно проанализировав слова инженера на заднем фоне, уже завершила работу, с щелчком выпрямилась. Номер восемнадцать заговорил сквозь прорези динамиков по бокам головы, в районе “челюсти”.

– Вам определенно стоит доложить об этом как можно скорее.

Мужчина на секунду замолк, едва заметно нахмурил брови чуть сильнее.

– Хотите, чтобы я заполнил доклад за вас?

– Нет-нет, я сам. Обязан лично проследить за тем, чтобы тут ничего не рвануло в космос!

– Вероятность подобного исхода, имея в учете полученные данные, крайне мала, – успокоил механизм, – Однако вы правы, нельзя допустить игнорирование данной проблемы.

Синтезатор речи бота звучит довольно бездушно: нет никаких изъянов, живой интонации, чувствуется механичность в речи. Иначе говоря – она слишком идеальная. Люди так не разговаривают.

– Не так представлял я себе первую неделю, прибыв сюда…бардак чистой воды!

– Искренне жаль, что пребывание здесь принесло вам такие неудобства. Каковы будут дальнейшие указания?

Издали заиграла тихая мелодичная музыка, ее слабое эхо пронеслось мимо.

– Можешь идти, возвращайся к прежним задачам, – сказал рабочий, собирая инструменты в переносной ящик, – Спасибо за помощь.

Он, быстро опустив и подняв голову, зашагал прочь и исчез в проходе.

“Человек кивнул. Знак одобрения. Исход положителен” – констатировал номер восемнадцать внутри себя. Это обязательная процедура, направленная на лучшее понимание тона собеседника и его эмоций.

Машина пребывает в вечном наблюдении за человеком, досконально анализирует его поведение и мастерски подстраивается под настроение, прибегая к наиболее тактичному подходу. База данных социальных взаимодействий настолько велика, что позволяет автоматически выдать ответ для любого случая, включая разрешение потенциальных конфликтов. Они всегда отличаются особой формальностью и уважительностью, иного, наверно, ожидать и не стоило. Тем не менее сами их голоса все же различаются, выбираются случайным образом при сборке, и большинство АКБ придерживаются мягкого звучания.

Рутина номера восемнадцать состоит из бесконечных поручений от тех или иных сотрудников учреждения, не зря ведь его модель называют “ассистентом”. В один промежуток времени он оказывает помощь инженерному отделу, закручивает гайки и чинит механизмы; в другой – научному, участвует в различных испытаниях; а иногда и обслуживающему, выращивает овощи и фрукты в теплицах и доставляет груз до пункта назначения. Выполнение задач, следуя строгим пунктам и протоколам, является его первостепенным приоритетом. А говоря более художественным языком, то и смыслом жизни. И так все дневные и ночные циклы напролет, лишь пару часов в сутки отведено на пополнение заряда, чего вполне достаточно. Люди время от времени оставляют номера восемнадцать навести порядок на рабочих местах или завершить неоконченную работу, покуда сами идут спать. И это абсолютно нормально, ибо машина не знает усталости, ни физической, ни моральной; она не задает вопросы, а исправно выполняет заданные ей функции, как это должно быть.