Дура

Ханна Ник

Дура

Глава 1

Что назначено судьбою – обязательно случится: То ли самое прекрасное в окошко постучится, То ли самое напрасное в объятья упадет.

Булат Окуджава

…Он стоит передо мной – злой, красивый, опасный. По моей спине ползут струйки пота, но я держу себя в руках и делаю шаг ему навстречу…

Вы серьезно? Хочется спросить авторку подобного “шедевра”– ВЫ ВООБЩЕ СЕРЬЕЗНО?

Вы реально стояли перед опасным и обозленным мужиком, при этом не желая развернуться на сто восемьдесят градусов и драпануть от него во все лопатки?

Или это я – исключение? А остальные особи женского пола только и мечтают, когда перед ними окажется “красивый, злой и опасный”, чтобы истечь потом (читай – похотью)?

Вывод тут однозначен – никогда эти авторки реально не сталкивались с “опасными и злыми” (вопрос красоты исключительно субъективен).

Но в настоящий момент ОН действительно передо мной. И явно разгонялся не только спиртным, о чем говорят неестественно сузившиеся зрачки его тошнотворно голубых глаз.

Голубоглазый брюнет. Ухоженная борода (то, что борода попросту маскирует его безвольный подбородок, я поняла не сразу, но достаточно быстро). Фигура накаченная, пожалуй, сверх меры, но если он бросит посещать спортзал и заниматься на тренажерах, то превратится попросту в груду жира. Собственно, к этому все и идет.

Красавец, ага…

Какого черта я вообще с ним связалась? Сложный вопрос. Вопрос, на который вразумительно не ответишь.

Он же такой мачо. Какие татуировки… просто произведения искусства. Какие волосатые длинные руки (и чрезмерно волосатая грудь), какая мужественная рожа… А какой у него байк… за который он, кстати, кредит еще не выплатил.

Нет, я не делаю шага ему навстречу, я не самоубийца. Поджилки у меня трясутся и мечтаю я лишь об одном- быстрее агрессора добежать до входной двери (попутно схватив с вешалки в прихожей свой беличий полушубок и не забыть о сапожках) и вылететь в подъезд.

Ночью. Точнее – во втором часу ночи.

Иначе… не хочу думать о том, что может произойти, если останусь.

* * *

Небольшой экскурс в прошлое.

Зовут меня Валерия (просто Лера). Натуральной блондинкой назвать меня сложно, но еще сложнее назвать шатенкой (уж не говорю о брюнетках).

Впрочем, в настоящий момент я именно блондинка (не без помощи краски “золотистый блонд”). И, кажется, мозги у меня тоже типичной блондинки, иначе не связалась бы с “красивым и злым” ни за какие коврижки.

Впрочем, вопрос “коврижек” тут и не возникал. Мой предыдущий мужчина обеспечил меня и коврижками, и плюшками, и прочей всякой всячиной на годы вперед.

Мой Иван Иваныч, как он представился при первом знакомстве (и как я продолжаю его мысленно называть).

Познакомились мы чисто случайно в баре, куда я с подругой периодически заглядывала (врать не буду – с целью подснять обеспеченного мужичка). Проституцией (в грубом, вульгарном смысле) мы не занимались (во всяком случае, нам с Олькой так хотелось думать), скорее, мы просто развлекались на досуге (не желая думать, во что такие “эскапады” могут вылиться). Знаете, как у наркоманов? Я лишь разок попробую, исключительно от скуки, а потом сама не замечаешь, как увязла…

Впрочем, наркотой мы не баловались, упаси Боже, разве что травкой (и то от случая к случаю). Так, коктейли… скорее слабоалкогольные. Для раскованности. “Расслабона”, пользуясь терминологией “красивого и злого”.

Опять же вопрос – как мы докатились до жизни такой?

Ну, во-первых, какой именно “такой”? Нам хотелось красивой жизни, и мы ее получали. Дозированно, но и на том спасибо.

Иным и близко подобного не обламывалось.

Но мы с Олюшкой не “иные”. Мы с ней красотки и подружки “не разлей вода” едва ли не с первого класса. Нас даже девственности лишил один и тот же одноклассник… впрочем, о таком не только говорить не принято, но и вспоминать не хочется. Две шестнадцатилетние дурочки захотели на собственной шкуре испытать, что значит “секс по-взрослому”. Позднее, обмениваясь впечатлениями под бутылку “Амаретто” из барных запасов Ольгиного отца, пришли к выводу – овчинка выделки не стоила.

Разве что почувствовали себя взрослыми (на фоне сохранивших невинность дурочек одноклассниц).

Тут читатель вправе сделать вывод, что мы с Олькой обычные легкомысленные шалавы, но такой вывод будет большой ошибкой. В школе мы находились в числе если не круглых отличниц, то однозначно твердых хорошисток и были “на хорошем счету”. И в вузы поступили одновременно, я на филологический, Ольга решила стать психологом (как я ее поддразнивала – “психолухом”).

А дальше дела у меня пошли по кривой. На втором курсе меня отчислили за неуспеваемость. Впрочем, к тому моменту я уже отлично осознала, что совсем не горю желанием изучать всю эту лексическую мутоту и разбирать по косточкам писанину прославленных графоманов. Да и видеть себя в перспективе в качестве “училки”, честно говоря, не хотелось.

Ольга, в свою очередь, успела “сходить замуж” – ненадолго, примерно на год. Брак был заключен “по залету”, но ребенка выносить молодая жена не смогла, после чего молодые убедились, что совершенно не сходятся характерами и благополучно разбежались (особо делить было нечего, проживали на съемной квартире и ипотеку оформить не успели).

В общем, мы с подружкой находились в свободном поиске, когда в моей жизни возник Иван Иванович Иванов. И об этом следует рассказать подробно.

* * *

– Что пьем, девочки? – у него очень приятный баритон (такой называют “бархатным”) и привлекательная внешность. Тем не менее, мы с Ольгой смотрим на подсевшего к нам мужчину с недоумением – он же натуральный старик, лет пятьдесят, не меньше (позже я убедилась, что больше, причем СИЛЬНО больше). Одет с иголочки и со вкусом, густая шевелюра “с проседью” (стрижка определенно салонная), фигура подтянутая, даже сухопарая. А зубы, которые он обнажил в приветливой улыбке, выглядят настолько ровными и ЗДОРОВЫМИ, что сразу становится ясно – над такой ослепительной улыбкой наверняка в поте лица поработал дантист европейского уровня.

В общем, старикан, но старикан обеспеченный, что в перспективе сулило неплохой гонорар за ночь в номере ближайшего отеля, посему мы с Ольгой неосознанно “сделали стойку”.

Разговор завязался легко (мужчина представился Иваном Ивановичем, чему, конечно, не верилось, но мы лишь усмехнулись), а потом я осознала, что несмотря на присутствие моей симпатичной подруги, “Иван Иванович” рассматривает именно меня (причем, рассматривает внимательно) и обращается в основном ко мне. В конце концов Оленька “увяла”, переместилась к какому-то бородатому мачо в татухах, пожиравшему ее масляными глазами, а импозантный старик, представившийся Иваном Ивановичем, вызвался “проводить меня до дома”.

В реальности мы, конечно, отправились в отель. Правда, не в “ближайший”, а один из лучших в нашем городе. И отправились не на такси, а на машине с личным шофером, которую вызвал Иван Иванович. И номер, куда он меня привел, оказался люксовым.

А утехи наши продолжались чуть ли не до утра. С черной икрой, французским шампанским и изматывающим сексом, на который пятидесятилетний старикан (как я тогда думала) по определению не был способен.

Но он был способен. В свои шестьдесят три года (я не шучу!).

Он очень любил жизнь. Он был гедонистом. И он умел получать от жизни все самое лучшее.

* * *

…– Стой, сука! – рычит Эдик (тот самый – злой, красивый и опасный), стараясь ухватить меня за волосы. Я уже у двери, вожусь с замками, когда его обезьянья лапища все-таки хватает мои длинные блондинистые патлы. Ощущаю рывок и резкую боль, меня захлестывает паника, разворачиваюсь и уже совершенно неожиданно для себя самой впиваюсь зубами в волосатое запястье. Тут не до “нежностей”, я готова прокусить руку своего “возлюбленного” (лучше сказать – партнера) до крови, и это срабатывает – Эдик вопит и ослабляет хватку, чем я, конечно, не могу не воспользоваться. Вырываюсь и, лихорадочно провернув язычок замка, дергаю дверь на себя, выскакиваю в подъезд и стремительно бегу вниз по лестнице – в одной руке полушубок (на улице – март, а март в наших краях – практически та же зима), в другой – сапоги и сумка.

Дверь захлопнулась у “злого и красивого” под носом. Он, разумеется, помчится следом, ибо находится в запале и одержим охотничьим азартом. Тут уже не имеет значения, с чего начался конфликт, собственно, это вообще неважно. Моему партнеру нужно сорвать злость, и я самый подходящий в настоящий момент объект. Раньше злоба вымещалась на предметах утвари и даже мебели, теперь я стала в глазах мальчика первопричиной его бед и неудач. Именно – мальчика, вы не ошиблись. Поскольку в такие моменты этот крупный бородатый мужик тридцати лет – не более, чем инфантильный мальчик, не получивший желанных игрушек и срывающий злость на том, кто заведомо слабее.

Он ведь неудачник по сути дела, этот красавец. Ему необходимо самоутвердиться, реализоваться, но для этого нужны прежде всего мозги и, конечно, морально-волевые качества. А вот с этим большие проблемы.

И, напиваясь (а может, и закидываясь чем-то посерьезнее, чем виски), он тут же начинает припоминать все свои неудачи и промахи.

Почему он в свое время не женился на дочери некой важной персоны (далеко не факт, что дочь важной персоны за него бы пошла, но для Эдика это неважно). Почему я не зарабатываю достаточно, чтобы дарить ему шикарные тачки и обеспечить беззаботную жизнь где-нибудь на Канарах… Почему, наконец, я не выплачиваю за него кредит на байк и не беру новых -на его, любимого, нужды. Повод, повторяю, неважен, важно только то, что именно на мне он может выместить злость.

“Какое счастье, что не успели оформить отношения и что я предохранялась”, – проносится у меня в мозгу, когда, оказавшись в переулке, я лихорадочно натягиваю сапоги на свои голые (без колготок) ноги (небрежно сбросив домашние тапочки, в которых вылетела за дверь). Надеваю полушубок и направляюсь к проспекту в надежде поймать такси и доехать до собственной квартиры. Вернее, квартиры, которую мне подарил мой пожилой любовник. Сожитель. “Папик”.

Иван Иванович Иванов. Единственный, пожалуй, мужчина в моей жизни, который меня действительно любил.

* * *

Снова возвращаюсь в недавнее прошлое.

…После бурной ночи просыпаюсь в гостиничном номере, зная, что мне нужно немедленно отсюда убраться. Тем не менее, мой новый знакомый – “Иван Иванович” – уже заказал завтрак и приглашает меня присоединиться. Я испытываю жуткую неловкость (как обычно, по утрам, особенно если вечер и часть ночи сопровождались возлияниями), к тому же предчувствуя расспросы матери по возвращении домой (я тогда жила с мамой и младшей сестрой). Конечно, солгать, что ночевала у подруги, для меня дело привычное (а мама в свою очередь сделает вид, что поверила), и все-таки…

Кстати, мой спутник не выглядит “помятым”, хотя в беспощадном утреннем свете заметно, что ему уже не пятьдесят и даже не пятьдесят два (в открытую расспрашивать того, кто назвался явно фальшивым именем, думаю, не имеет смысла). Ну что ж, раз он приглашает выпить с ним кофе, я соглашаюсь.

Вопрос финансов не затрагивается. Хотя, если он сунет в мою сумочку несколько серо-зеленых купюр, отказываться, разумеется, не стану.

Но Иван Иванович настроен на разговор.

Смотрит серьезно, внимательно.

– Что собираешься делать дальше?

В смысле – дальше? Дальше поеду домой, отсыпаться. На работу (я числилась на полставки в должности референта у одного босса некой строительной фирмы) мне в тот день было ехать не нужно (если не возникнет форс-мажора).

Но Иван Иванович имеет в виду не мои ближайшие планы.