Край Железной воли

– По правилам дворца, ты должна являться в столовую на завтрак, обед и ужин, а не таскать куски, пренебрегая обществом других.

– Я тоже рада тебя видеть, Шарлотта.

Лофгран дернула уголками красных губ и, привалившись спиной на пустую стену коридора, сложила руки на груди. Ее платье точь-в-точь повторяло цвет и материал шелковых лент, украшающих весь дворец. И в голове мелькнула мысль, что в таком платье я могла бы удачно сливаться со стенами и оставаться незамеченной.

– Как ты можешь быть такой тупицей? – неожиданно выпалила она. – Я же понятно тебе объяснила, что задумала моя мать! Этого всего можно было избежать, будь у тебя и твоего ручного Агмунда больше мозгов.

– Понятно объяснила? – возмутилась я. – Да ты хоть себя со стороны видела? Таращилась, как припадочная.

– И Каспар здесь, – прошептала она, закрыла лицо изящными тонкими ладонями. – Что он обо мне подумает?

– Реветь собралась? – со смешком спросила я. Ее всхлип стал мне ответом. – Вокруг столько причин лить слезы, а ты расстраиваешься из-за того, что еще даже не произошло. И кто из нас тупица?

– Ты, – бросила Шарлотта и шмыгнула носом.

Я огляделась, выбирая наилучший путь отхода. Не нужны мне эти сопли и придуманные страдания. Каспар бы все равно никогда не сплел с ней судьбы, как и Пауль.

– Уходишь? – Она опустила руки, отрывая мокрые щеки.

– Я не твоя подруга, – образумила я Лофгран. – Иди к Фриде и ей изливай душу, а мне своих проблем хватает.

– Фрида осталась с семьей в Тиррионе.

– Тогда найди еще кого-нибудь, кто будет бегать за тобой хвостиком. Работа – не сложная, да и желающих будет полно.

Лофгран какое-то время смотрела на меня влажными глазами. Поняв что-то для себя, она молча поплыла по коридору, играя легким подолом платья.

Побродив по Лунному дворцу и избежав еще несколько нежелательных встреч, я набрела на заброшенный балкончик, находящийся в дальнем конце спального этажа. Его перила потрескались, а цветы в глиняных горшках давно засохли.

Просунув ноги между перекладин, я достала из мешка булку и отбивную, создавая сытный бутерброд.

За ужином я любовалась темнеющими холмами, сверкающим Горьким морем и ночным прибрежным городком, залитым голубым светом фонарей. Во многих домах уже погасили сферы и затушили свечи. Жители уходили в ночь. И только редкие люди все еще не соглашались встречать сон. И их можно понять. Бездна полностью открыла свою пасть и дышит смертью, заполняя весь Селенгар зловонным дыханием.

Однажды можно заснуть и не проснуться.

Дождливая свежесть лизнула нос, противореча чистому звездному небу.

– Я знаю, что ты здесь, – ровно сказала я и откусила кусок от фруктово-ореховой палки.

– Я и не скрывался, – так же сухо ответил Винсент и подошел к перилам.

Лениво повернув к нему голову, я застыла. Винсент был в одних легких пижамных штанах, подвязанных, по его привычке, низко и не скрывающих стрелу мышц и приглашающую темную дорожку волос. Крепкий нагой торс бесстыдно купался в лунном свете, а тени облизывали предложенный им четкий рельеф сильного тела.

С немалыми усилиями мне удалось скинуть горячее наваждение, но взгляда я не отняла и наскоро выхватила давно знакомые мне шрамы и пару новых рваных рубцов: один рассекал весь левый бок, а другой был с ладонь и покоился на правом плече.

– Насмотрелась? – Винсент выгнул бровь. Не дожидаясь ответа, оперся локтями на перила и вгляделся в черные воды Горького моря.

Я фыркнула, делая вид, что отворачиваюсь, но сама украдкой осмотрела широкую спину, проверяя ее на наличие недавно приобретенных шрамов. И не обнаружив среди бледных полосок новых рубцов, вернулась к ужину, стараясь не придавать присутствию Ди-Горна значения.

Винсент не сводил въедливого янтаря с моря и думал о своем, словно бы был один на этом балконе. Его не трогала моя близость: подтверждение тому был спокойный, уверенный пульс в моей серьге.

Спокойный? Равнодушный.

– Горькое море – смердящая лужа, по сравнению с Шумными водами, – вдруг начал говорить он. И сомневаюсь, что обращался Винсент ко мне. Скорее, это были мысли вслух. – Но есть в них кое-что примечательное – выход в Шумные воды.

Я напряглась и быстро всунула остатки ореховой сладости в рот, демонстрируя невозмутимое поглощение пищи.

– Я знаю, чего вы добиваетесь. – Винсент развернулся и навис надо мной фигурой-скалой. – Вы хотите забрать корабли, что строил Гилур, и переместить их в порт Лофгран. И сказать об этом Касии вы не можете, иначе она заломит такую цену, что и после смерти придется расплачиваться. Но даже если я устою перед соблазном и не раскрою ваш замысел перед графиней, то корабли вы все равно не получите – я их не отдам.

– Не отдавай, – холодно пожала плечами. – Это их проблемы.

Я подняла взгляд на чуть растерявшегося Винсента и коротко посмеялась.

– Своими выходками ты портишь жизнь не мне, Винсент, а Паулю и Размару. Мне и без всей этой спасительной чепухи живется неплохо.

Я говорила правду, за исключением того, что жизни, как таковой, у меня не было – существование. Но знать ему об этом было не обязательно. Пусть думает, что я, как и он, не убиваюсь по нашему похеренному счастью.

– То, что жизнь у тебя вовсю играет красками, я заметил, Дэлла, – ухмыльнулся Винсент. – Уже придумала, чьи грехи скинешь на Гериона? Думаю, я даже готов принять его на своих землях, когда ты наиграешься и вышвырнешь его из края.

– Что ты несешь? – прошипела я. Все эти месяцы Герион был рядом. Мы не обсуждали предавших нас людей – мы без слов понимали терзающую нас боль. Герион – тот, кто так же, как и я, потерял все, тот, кто заслуживает куска в этом гнилом мире. – Я никогда так с ним не поступлю.

– Ну да, это ведь только об меня можно вытирать ноги, как об помойную тряпку.

Я вскочила и вскинула горящий взгляд на Винсента.

Он смотрел на меня сверху вниз, не опуская подбородка, и держал свое обычное злое лицо: Ди-Горн совершенно не признавал за собой вины.

– Так ты у нас незаслуженно обвиненный? – процедила я сквозь оскал. Остро обжигающая злость закружила по венам. Тепло, исходящее от нагой кожи Винсента, попыталось захватить мое пылающее нутро, но гнев схватил его, прожевал и выплюнул. – Может, это я покрывала убийцу твоего близкого и позволяла любить ту тварь? Или это я пользовалась тобой, заботясь лишь о личной выгоде? По-твоему, это я предала тебя и чуть не лишила этим рассудка?

От воспоминаний о ночи в Мертвом дворце я поморщилась и сразу же вернула колкий взор к Винсенту. Его желваки ходили ходуном, но он молча слушал и грыз меня желтыми глазами.

– Это из-за тебя я совершила все те ужасные вещи! Это из-за тебя я вынуждена жить с дырой в сердце! Это ты виноват в том, что наш с тобой мир рухнул, не я! – Мой голос сорвался, и я продолжила полутоном: – Ты обрек меня на медленную одинокую смерть, Винсент. А тебе этого мало, да? Ты хочешь видеть, как я захлебываюсь в своих слезах? – Рассудок пошел рябью, и я широко улыбнулась, вытягивая шею и приближаясь к его напряженному лицу. – Не дождешься, Ди-Горн. Своим предательством ты убил все мои чувства к тебе. Ты для меня не более, чем предатель – пустое место.

Винсент глухо рыкнул. Миг. Сильные пальцы поймали мои щеки. Болезненно сжимая челюсть, он склонился, обдавая губы тяжелым горячим дыханием и не позволяя отстраниться. Янтарные глаза лениво, скучающе осмотрели мое лицо и впились в зрачки.

– Как это, наверное, удобно – искренне верить в то, что в твоих бедах виноват кто-то другой, – угрожающе-спокойно прохрипел он и усилил хватку.

Обхватив одной рукой его запястье, а другой опершись в твердый живот, я пыталась оторвать от себя Ди-Горна, но он даже не заметил моих трепыханий.

– Неудивительно, что ты и Герион спелись. У тебя и Агмундов много общего. Вы с легкой руки скинули на меня последствия своих ошибок.

Он брезгливо откинул меня от себя.

Толчок был не сильный, но потрясение сделало свое дело: я не удержалась на ватных ногах и упала.

Ди-Горн убрал руки за спину и холодно оглядел мое распластавшееся на каменном полу тело.

– Я никогда тебя за это не прощу, Дэлла.

– Что здесь происходит?! – влетел на баллон Себастьян и огородил меня от Винсента плотной стеной из черного тумана.

Ди-Горн ничего не ответил. Он мгновенно потерял ко мне интерес и просто ушел.

Мышцы заколотила мелкая дрожь. Я присела и обхватила плечи руками, пытаясь унять лихорадку. Тело не могло поверить в то, что Винсент мог так поступить со мной.

Ведь это я должна злиться…

– Ты в порядке? – Себастьян собрал тени и присел возле меня. – Он сделал тебе больно?

Сделал. Да так, что в пору выплевывать кровь, заполняющую мою вопящую от боли душу.

– Беспокойтесь о том, кому это нужно. Мне вы уже помогли, – прошептала я, избегая прямого взгляда на некроманта.

Кэннур, не теряя льда в лице, вздохнул.

– Ты ведь даже не дала мне объясниться, Дэлла. В моих поступках по отношению к тебе не было злого умысла.

Я тихо замычала и зажмурилась от невыносимой муки, терзающей сердце. Я не хотела копаться в этом дерьме. Мне хотелось исчезнуть – испариться. Но того, кто мог мне это дать, рядом не было.

– У вас есть что-нибудь выпить?

Себастьян не показал удивления моей просьбе. Он испытал меня черным взглядом и достал из кармана брюк серебряную фляжку.

Сладковатый дубовый аромат приятно обжег слизистую носа. Я сделала первый неуверенный глоток и скривилась – это было в разы крепче того, что пил Герион.

– Что за дрянь? – просипела я и, наперекор своим словам, сделала еще несколько крупных глотков. Мне нужен был не вкус, а эта жижа обещала прекрасно справиться с поставленной задачей.

– Виски.

Кэннур потянулся за фляжкой.

Не отдала, отвела в сторону.

– Вы хотели мне что-то объяснить, – напомнила я. Наши взгляды встретились. Я торопливо опустила глаза в пол. – Мое внимание в вашем распоряжении, пока она полна.

Себастьян хмыкнул, но воспользовался данным шансом. Уж лучше бы он ушел: сидеть рядом с ним и выслушивать его оправдания – казалось неправильным. Все должно было быть совсем не так…

– Я затеял эксперимент с пылью, надеясь, что смогу сохранить жизнь Эндоре. Первое время я разыскивал в городских целительских находящихся при смерти беременных женщин, которые не захотели избавляться от высасывающего из них жизнь плода.

– Ребенка, – исправила я и, ощущая, как тиски, сжимающие мой череп, ослабевают под крепостью виски, глубоко вдохнула горький морской ветер.

– Ребенка. Со временем такие женщины сами стали приходить ко мне. Они умирали, Дэлла. Я не считаю себя спасителем и осознаю весь ужас своих экспериментов. Но я никогда бы не стал обрекать на это женщину, имеющую шанс на успешное вынашивание. Я никого не убивал.

Проглотив очередную жгучую порцию алкоголя, я несогласно помахала фляжкой. Мысли опали на дно подступающего расслабления и не уходили дальше пустого поддержания разговора.

– А Хирону? Азуну – маму Пауля? Они смогли нас родить и даже успели пожить какое-то время. Ответьте, если бы не мерцающая пыль, то они бы были живы? Графиня Беррит – простой артефактор, но выносила два древних ядра. Леди Увин родила двух гончих и тоже выжила.

Я знала ответ: наверное. Алкоголь придал мне храбрости, и я решилась его услышать.

– Графиня и леди имели ядро, Дэлла. У Хироны и Азуны его не было. – Себастьян не терял ни холодной рассудительности в лице, ни невозмутимого тона в тихо-уверенном голосе. – Перед тем как давать пыль, я тщательно изучал состояние каждой женщины и пытался уговорить избавиться от смертоносного бремени. Я помню Хирону. Когда она пришла ко мне, то едва стояла на ногах и категорически отказывалась убивать свое дитя – тебя. По моим прогнозам, она должна была умереть еще до половины срока беременности. Я ошибся.

Я покрутила сказанное им в легкой голове и кивнула, высказывая понимание к озвученному. Следующий глоток я уже могла подержать во рту и покатать его на расслабленном языке, поточнее изучая вкус необычного спиртного и отвлекая себя от услышанного ответа.

– И все же вы хладнокровно наблюдали, как несчастные и обделенные умом женщины умирали.

– Наблюдал.

Себастьян украдкой следил за быстро пустеющей фляжкой, но было в его взгляде что-то…

Беспокойство?

– Все, кто приходил ко мне, не были заперты в подвале, как узники. Они свободно перемещались по дворцу и могли уйти в любой момент. Единственное, когда Эндора была жива, я просил их представляться женами работников.

На имени жены некромант напрягся. Бездонные черные глаза утратили на миг жизнь. Он умер, но всего на секунду, а вернувшись, надел бесцветную каменную маску.

– И я должна вам поверить? – посмеялась я под резко нахлынувшим дурным весельем. Я была пьяна, а не блаженна: я хорошо помнила всю его ложь. – Вы приложили руку не только к моей жизни, но и к жизни Винсента. Как вы могли обречь еще не рожденного ребенка на заключение, а потом с чистой совестью называться его отцом? Это отвратительно, Себастьян. Вы отвратительны.

Кэннур стойко выдержал удар: ни одна мышца на его застывшем во времени лице не дрогнула.

– Мне пришлось, иначе бы Агмунд вырезал весь край Железной воли. Каспар только родился, и я не мог допустить войны. – Себастьян отвел взгляд к Горькому морю. – Винсент не заслуживает всего этого. Всю свою жизнь он расплачивается за ошибки других.

– Вы ему льстите, – отозвалась я заплетающимся языком и потрясла почти опустевшей фляжкой. – Пара ошибочек за ним имеется.

Тени разрослись за спиной некроманта и начали оглаживать его бледную кожу. Они словно утешали своего хозяина. Кэннур отмахнулся от них, и темный туман обиженно скрылся, так же быстро, как и появился.

– Он не знал, Дэлла.

– Что не знал? – Я опрокинула в себя остатки терпкой жидкости. Каждая мышца в теле нежилась в ленном опьянении. Настороженность глухо екнула где-то в недрах легкого тела, но я ее проигнорировала и протянула пустую фляжку Кэннуру. – Говорите. Я дослушаю.

Он вернул ее в карман штанов и ответил:

– Винсент не знал о моих исследованиях. Я сказал ему, что посоветовал твоей умирающей матери пить пыль, но соврал, убедив, что наша с ней встреча была случайностью. Скормил ему вранье про вероятную мутацию ядра на фоне ее самостоятельного лечения и попросил дать мне время, чтобы собраться с мыслями и признаться тебе во всем лично. – Некромант болезненно прикрыл веки. – Я утянул его с собой в эту пучину лжи и обрек его на твой гнев. Из-за моего черного сердца он лишился того, чем так дорожил. – Кэннур позволил эмоциям отобразиться на лице – это была мольба. – Пожалуйста, прости его. Не заставляй Винсента расплачиваться за ошибки своего отца. Снова.

Блаженное онемение частично прикрыло меня от удара этого знания, но его силы хватило, чтобы мое нутро содрогнулось в болезненном понимании жестокого поведения Винсента.

Я это заслужила. Я была так же отвратительна, как и Себастьян.

Я поднялась на шатающихся ногах. Голова пошла кругом, и мне потребовалось время, чтобы найти себя в пространстве.

– Верните нож, что я вам дала.

Я была уверена в том, что он сохранил его, и протянула руку.

Кэннур стоял напротив в вновь обретенной равнодушной маске. Запустив руку под пиджак, он достал из-за пояса два клинка: клиновидный кинжал из черной стали и нож с деревянной рукоятью.

Я забрала свое оружие и, не говоря больше ни слова, поплелась прочь.

Бредя по коридору, я шла за тонкой ниточкой дождливого запаха. Дар нежился в этом аромате и вел меня по грозовой дорожке, оставленной магией Винсента.

Бездумно переставляя заплетающиеся ноги, я почти погрузилась на дно своей сущи, покрытой толстым слоем пепла. Я думала, что это были останки моего светлого кусочка души, что я отдала Ди-Горну, но с того жалкого куска не могло выйти столько золы – мой граф сгорел в ту ночь вместе со мной. Винсент хватался за меня до последнего: терпел все мои резкие слова, молил дать ему шанс, пытался помочь, а я жестоко бросила его – наказала за проступки Себастьяна.

Я не понимала, что делала. Я не знала, что он не был участником этого мерзкого исследования, что продолжил Себастьян, когда забрал меня из Ямы. Так же, как я не знала подробностей этих самых исследований. Я устроила суд без права на оправдание.

Подрагивающие ноги остановились у белой двери. От нее сквозило грозой и доносились тяжелые шаги Ди-Горна. Напитав силой слух, я улавливала каждый его вздох, шорох и неразборчивое бормотание. Я представляла, как захожу к нему, и как он бросает на меня раздраженный взгляд, без всполоха тепла в янтаре. Никто из нас не будет извиняться, и закончится это очередной болезненной перепалкой, где каждый тянет одеяло на свою сторону. Хоть вина Винсента и не была такой тяжелой, обида за его молчание осталась. А он… После того как я поступила с ним, Винсент не то что извиняться, он смотреть на меня не может. Поэтому я просто стояла и слушала, как мой граф проводит время в комнате.

От моего слепого наблюдения за Ди-Горном отвлекли приближающиеся шаги. Я собрала силу в ногах и виляющей стрелой пролетела пять дверей, отделяющих меня от моих покоев. Скрывшись за дверью, быстро скинула с себя одежду и, достав из дорожного мешка янтарные бусы, нырнула в холодную кровать.

Глава 10

Размар стоял посередине комнаты и придирчиво осматривал Пауля со всех сторон. И там было, что рассматривать. Лунуин был одет в белоснежные фарфоровые доспехи с резными золотыми пластинами на груди, предплечьях, бедрах и щитках сапог. На грудной широкой пластине красовались два перекрещенных меча, завершающих облик Истинного правителя.

– Как я выгляжу?

Лунуин покрутился у зеркала, игнорируя свои нечестные волосы, превратившиеся в белокурое кудрявое гнездо с золотыми прожилками.

– Как кухонная утварь, – бросила я.

Пауль зыркнул на мое валяющееся на кровати тело и с беспокойством повернулся к Размару.

– Мне тоже кажется, что это слишком вычурно.

Он с тоской оглядел простой темно-зеленый костюм отца.

– Вычурно – мягко сказано, – продолжила я нагонять жуть.

– Не срывай свое дурное настроение на других, – приструнил меня Размар. – Ты выглядишь так, как подобает Истинному правителю, Пауль.

– Лунуины подражали чайному сервизу?

– Дэлла! – хором гавкнули они.

Я перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку, затыкая свое скверное расположение духа. Ночь вышла бессонной. Я то и дело вздрагивала и подрывалась к двери, чуя за ней шлейф грозы; но сколько бы раз я ни открывала дверь, там никого не было.

Дар сошел с ума и изводил меня до самого утра. А там мне поспать уже не дали снующие по моей комнате «гости»: то Януш с Мариком, болтающие о придворных дамах с выдающимися формами; то Айви с Жироном, громко пересказывающие, как они с братьями Увин гоняли стражу Лофгран.

Шумных гостей я смогла выпроводить только после полудня. Но едва я легла на кровать, в покои ворвались Пауль и Размар, а от них избавиться было невозможно.

– С Лунуином разобрались, – удовлетворенно заключил Размар. – Теперь займемся Мэрит.

– Мэрит? – настороженно переспросила я и, присев на кровати, проследила, как Размар копошится в огромном дорожном мешке.

– Это ваш первый бал в качестве потомков Лунуина и Мэрит, вы должны произвести правильное впечатление.

– Правильнее всего будет оставить меня в покое. Так я никому не испорчу «впечатление» своим дурным настроением.

– Нет, дорогая сестрица, – с угрозой пропел Пауль. – Не забывай, что это из-за тебя Касия может не согласиться на наши условия. Ты пойдешь со мной и поможешь расхлебывать кашу, что заварил твой Винсент.

Я поморщилась и вновь упала звездой на кровать, высказывая непреклонность в желании остаться в покоях.

– Дэлла, не вредничай. – Размар положил на кровать золотое легкое платье и сел рядом. – Всего два часа.

Он похлопал меня по ноге и хитро улыбнулся.

– Неужели ты пропустишь, как Шарлотта танцует с чайным сервизом?

– Отец! Все! Я снимаю это.

Я с неприкрытым удовольствием понаблюдала за попытками Пауля расстегнуть потайные пряжки на спине. Долго тешить меня этим он не стал – Лунуин сдался доспехам через минуту.

– Ладно, – согласилась я, с тихим злорадством смотря на поникшего Пауля. – Но только два часа.

Размар просиял и, прихватив сына, быстро испарился.

Сходив в помывочную, я наскоро высушила волосы сферой и подошла к кровати, рассматривая разложенные на ней вещи.

На золотом платье лежали две иглы-шпильки. Сомнений в том, что их сделал Эдвард, не было. На концах игл красовались кровавые бутоны маков с лепестками из крашеного стекла. Артефактор так тщательно обработал осколки, что издалека их можно было принять за самые настоящие рубины. Сердцевину он припорошил мерцающей пылью, а стебли заточил, добавляя красивой шпильке боевой практичности.

Собрав волосы на затылке в небрежный пучок, закрепила его маками, размещая бутоны рядом друг с другом. Повертев платье, я засомневалась в своем решении пойти на бал, но посмотреть, как Пауль будет страдать в доспехах, уж очень хотелось.

Легкая золотая ткань приятно легла на кожу. Платье было чересчур открытым, но поразительно красивым. Оно было без рукавов и держалось лишь на тонком вороте-ошейнике. Блестящее платье подчеркивало грудь, тонкую талию, округлые изгибы бедер и полностью открывало рисунок из черной стали на спине.

– Размар просил тебе переда…

Герион замер на пороге комнаты, держа в руках пару золотых туфелек на маленьком каблучке. Светло-зеленые глаза потрясенно оглядели меня с головы до ног и задержались на маках в волосах. Насмотревшись на шпильки, он еще раз осмотрел мое тело, облаченное в тонкую ткань.

– Мне не нравится, как ты на меня смотришь, Агмунд, – предостерегающе пропела я.

Герион сглотнул и, оторвав взгляд от платья, уставился на лицо.

– Ты переигрываешь.

Я выхватила туфли и села на край кровати.

– Разве что самую малость. – Он подошел к зеркалу и оценил свой простой наряд: белая просторная рубашка с золотыми запонками, темно-серые брюки и кожаные черные туфли. – Знал бы я, что ты будешь столь восхитительна, прихватил бы одежду тебе под стать.

– Я тоже не знала. – Я справилась с последней застежкой и подошла к Гериону. Немного покрутившись перед зеркалом, я поймала на себе горящий взгляд Агмунда и обреченно вздохнула: – Это всего на два часа.

Стоя перед аркой, ведущей в тронный зал, Пауль нервно щелкал пальцами и, завидев меня, всплеснул руками.

– Где вы ходите?! Ди-Горна только что объявили. Ты следующая.

Размар с нежной улыбкой осмотрел меня и ткнул Пауля в бок локтем, призывая к спокойствию.

– В этот вечер ты украдешь не одно сердце.

– К сожалению, карманов в этом платье не предусмотрено, – намекнула я Размару на откровенность выбранного для меня наряда.

– Ничего страшного, в руках понесешь, – умело отразил мои слова советник и подвел к арке. – Когда тебя и Гериона объявят, вы пройдете до конца зала и займете места рядом с Ди-Горном.

– Что?!

– Хозяйка края Мерцающей пыли – госпожа Мэрит, и ее советник Герион, – громко объявил дворецкий.

Агмунд положил мою руку себе на предплечье, заранее украсив лицо обаятельной улыбкой.

– Расслабься. Это бал, а не дорога в Серые горы.

Я сомнительно хмыкнула и позволила ему себя вести.

Тронный зал был наполнен светом множества сфер, плавающих под потолком. Столы, размещенные по обе стороны зала, ломились от еды и были обсажены гостями, разодетыми в яркие, пестрые ткани. Они следили за нами пристальными взглядами, и в них читалось некое недоумение – бывший принц занял должность советника у того, кто жаждет убить его отца.

Касия восседала на троне в черном бархатном платье с вышитым на груди гербом и сливалась с рядом стоящим Себастьяном не только цветом одежды, но и холодной важностью лица. Только вот у ворота пиджака Кэннура был не герб Лофгран, там цвела белоснежная лилия, добавляющая мертвенной бледности некроманта толику жизни.

Графиня и ее советник наблюдали за нашим неспешным продвижением по залу и внимательно разглядывали то меня, то Агмунда.

Среди всех присутствующих я быстро выхватила знакомые лица.

Януш и Марик сидели среди придворных дам и довольно скалились, демонстрируя приколотые к форме защитников броши – кровавые стеклянные маки.

Нил и Рилда Беррит нарядились в один цвет – бордовый. Они слегка кивнули мне, когда я проходила мимо.

Айви и Жирон сели к людям края Железной воли, поближе к Янгриду и Фатиру. И судя по их розовым щекам и расстегнутым воротам камзолов, они уже успели опрокинуть пару кувшинов.

На краю стола, ближе к трону, сидели Винсент и Каспар. Некромант ерзал на стуле и отправлял мне воздушные поцелуи, открыто передавая свой восторг.