Крылья над Кальдорой

Я стараюсь не смотреть на него, но чувствую его присутствие. Его силу. Его власть.

Люди вокруг застыли. Их лица напряжены, глаза опущены. Никто не хочет привлекать к себе внимания. Я знаю, что они боятся его так же, как и я. Но мой страх – это не просто ужас перед властью. Он глубже. Он идёт из моего прошлого.

Закрываю глаза, но это только усугубляет ситуацию. В памяти вспыхивают образы того дня, когда я впервые увидела Чёрных Стражей.

Я была ребёнком. Мне было всего одиннадцать. Помню холодный каменный двор и серое небо над головой. Чёрные Стражи стояли в ряд, их лица безразличные, глаза холодные. Они читали приговор моим родителям, их голоса звучали так же громко и чётко, как голос этого человека сейчас.

Его взгляд скользит по толпе, задерживаясь на каждом лице. Спина прижимается к стене, словно я пытаюсь спрятаться.

Глава Чёрных Стражей делает знак, и дознаватели расходятся по толпе. Начинают задавать вопросы – спокойно, методично, с одинаковыми интонациями, словно проговаривают заученный текст. Их лица остаются безучастными, даже когда кто-то из рабочих запинается или начинает дрожать.

Один из дознавателей подходит ко мне. Высокий, с тонкими чертами лица и пустым взглядом. В руках у него металлическая планшетка с эмблемой Инквизитов.

– Имя, рабочая секция, место нахождения во время взрыва, – глухо произносит он, не глядя на меня.

– Элин Нордергард. Третий этаж, сборка. Была у западной линии, – отвечаю ровно, чувствуя, как его взгляд всё-таки поднимается и цепляется за мою нашивку.

Он задерживается на долю секунды дольше, чем у других. Что-то записывает. Затем делает шаг назад, но прежде чем уйти, медленно поднимает глаза и холодно кивает – будто отметил меня для себя.

Замечаю, как других тоже опрашивают – коротко, сухо. Некоторые не могут связать двух слов от страха. Один из рабочих начинает сбивчиво объяснять, но его прерывают и отводят в сторону.

Через несколько минут дознаватели собираются чуть в стороне, позади толпы. Они переговариваются между собой. Один из них показывает записи другому, и несколько человек кивают. Затем двое направляются к командиру.

Один подаёт ему планшет, второй говорит что-то негромко, но я ясно вижу, как его палец уверенно поднимается и указывает в мою сторону. Их жесты чёткие, выверенные, как команды.

Командир молчит. Он берёт планшет, не торопясь, и читает. Я стою неподвижно, но внутри всё сжимается. Он читает медленно, вдумчиво. Его взгляд скользит по строкам, а затем поднимается – и останавливается на мне. Холодный. Ровный. Не мигающий.

Я понимаю: они говорят обо мне. Возможно, заметили фамилию. Возможно, запомнили мою реакцию. А может быть, он знал её ещё до того, как сюда приехал. Но теперь – это не просто протокол. Это личный интерес. И я чувствую, как этот интерес становится угрозой.

Разум кричит, что нужно успокоиться, что нельзя показывать слабость. Но тело не слушается. Ладони влажные, дыхание прерывистое, я чувствую, как ноги начинают дрожать.

Он смотрит в мою сторону, и я вижу, как его глаза блестят холодным светом. Этот взгляд, безразличный и пронизывающий, заставляет меня почувствовать себя ничтожной.

Воздух вокруг становится тяжёлым, обжигающим. Я не могу вдохнуть. Кажется, что стены завода сужаются, сдавливая меня.

Зрение начинает мутнеть, шум вокруг затихает, оставляя только стук сердца. Это не просто страх. Это чувство, которое я пронесла через все эти годы. Я думала, что стала сильнее. Я думала, что могу справиться.

Но здесь, перед ним, я снова становлюсь той девочкой, которая смотрела, как рушится её мир.

Командир делает шаг вперёд. Толпа расступается сама собой, как под действием невидимой силы. Его шаги звучат глухо, уверенно, как удары по металлу. Лицо спокойное, но в этом спокойствии – сталь. За ним следует один из дознавателей – тот самый, что задавал мне вопросы. Он держит планшет обеими руками, словно нечто священное, и не отстаёт ни на шаг.

Я стою неподвижно. Воздух словно застыл. Люди опускают головы, стараясь стать незаметными.

Дознаватель чуть склоняется к командиру, говорит негромко, но в абсолютной тишине каждое слово звучит, как удар. Он кивком указывает на меня.

– Нордергард, Элин. Рабочая сборки. Была возле западной линии во время взрыва.

Мои ладони холодеют. Он произносит мою фамилию медленно, отчётливо. И я вижу, как эта фамилия вызывает едва заметную реакцию на лице командира. Не удивление. Узнавание.

Он подходит ближе. Его взгляд – режущий, точно направленный клинок. Я чувствую, как мышцы спины напрягаются, будто стараюсь вжаться в себя. Он останавливается в шаге от меня. Холод в груди становится почти физическим.

– Нордергард, – произносит он, и в его голосе нет ни гнева, ни удивления. Только безэмоциональная констатация.

Дознаватель делает шаг в сторону, словно освобождая место, но не уходит. Он продолжает наблюдать, стоя чуть позади. А командир смотрит прямо в меня. И я понимаю – от этого взгляда не спрятаться.

Я едва держусь на ногах. Ладони вспотели, руки дрожат, и перед глазами всё плывёт.

– Это было громкое дело, – говорит он, не отводя от меня взгляда.

Он знает. Казнь моих родителей была известна всей Империи. Страж делает шаг ближе, и я чувствую, как ноги становятся ватными.

– Что ты знаешь о взрыве? – спрашивает он, его голос звучит спокойно, но в нём есть сталь.

Открываю рот, но слова застревают. В горле пересохло, дыхание сбивается.

– Ничего, – шепчу, но голос предаёт меня.

Глава Чёрных Стражей смотрит на меня долго, слишком долго. Его холодные серые глаза проникают в самую глубину моей души. Весь мир вокруг замирает, кроме стука сердца, который, кажется, слышен даже ему.

– Почему дрожишь? – спрашивает он. Его голос ледяной, почти равнодушный.

– Я… я не… – слова застревают в горле, и я чувствую, как пот стекает по спине.

– Нервничаешь, – отмечает он, не сводя с меня взгляда. – Почему?

– Это… просто дым, – выдавливаю я, кашляя, чтобы придать правдоподобности словам.

Он наклоняет голову, чуть сощурившись.

– Дым, – повторяет он медленно. Затем кивает одному из своих подчинённых. – Заберите её.

– Что?! – вырывается у меня, прежде чем я успеваю сдержаться.

Двое Стражей хватают меня за руки. Пытаюсь сопротивляться, но их хватка железная.

– Уведите, – повторяет он, даже не взглянув на меня.

Меня тащат прочь, и я слышу, как его голос снова раздаётся за моей спиной:

– Оставшиеся – на месте! Я хочу поговорить с каждым из вас.

Меня ведут через двор завода, мимо погрузочных платформ, где валяются обугленные детали и обломки. Дым всё ещё стелется над землёй, а запах гари заставляет кашлять.

Внутри всё сжимается от ужаса. Я не знаю, куда меня ведут и что со мной сделают. Мы пересекаем небольшой коридор, и я замечаю дверь.

– Внутрь, – коротко приказывает один из Стражей, и дверь открывается с громким скрипом.

Меня толкают внутрь пустой комнаты с голыми стенами. Запах здесь резкий, воздух тяжёлый, как будто здесь никогда не было окон.

– Сиди здесь, – бросает один из Стражей, прежде чем дверь захлопывается за их спинами.

Я остаюсь одна.

Не знаю, сколько прошло времени. Минуты тянутся, как часы. Руки дрожат, и я безуспешно пытаюсь согреть их, обхватив себя за плечи. Комната кажется холодной, слишком пустой и чужой. Даже стены, обшарпанные и серые, давят на меня, словно хотят проглотить.

Воздух густой, пахнет табаком и металлом. Единственный звук – моё сбивчивое дыхание, которое я не могу унять.

Дверь открывается. Медленно, словно нарочно, заставляя меня ещё больше нервничать.

Он входит.

Его чёрная форма сидит так идеально, что кажется частью его самого. Короткие светлые волосы подчёркивают резкие черты лица, а глаза – холодные, серо-стальные, как металл. Он не смотрит на меня сразу, будто даже моё присутствие для него – нечто незначительное.

Из кармана он вытаскивает тонкую сигарету и поджигает её. Щелчок зажигалки звучит в оглушающей тишине, и я вздрагиваю. Командир делает глубокую затяжку, и в воздухе появляется едкий запах дыма.

Он садится на стул напротив, вытягивая ноги, словно находится дома. Его движения медленные, размеренные, как у хищника, который точно знает, что жертва уже в ловушке.

– Нордергард, – произносит он медленно, раскатывая каждую букву, как будто наслаждается самим звучанием.

Стараюсь не смотреть ему в глаза, опуская взгляд на свои руки, но чувствую его пристальный взгляд.

– Ты знаешь, кто я? – спрашивает он.

Его голос звучит спокойно, но в нём чувствуется такая сила, что я невольно содрогаюсь.

Молчу. Горло пересохло, как пустыня. Он наклоняет голову, подаваясь чуть вперёд.

– Ну?

– Нет, – шепчу я, едва слышно.

Страж усмехается, выдыхая дым. Его губы искривляются в холодной, почти презрительной улыбке.

– Адриан Эрлинг, – говорит он, словно имя само по себе должно меня сломить. – Глава Чёрных Стражей в этом секторе.

Сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Это имя я слышала раньше. Все слышали. Имя, которое заставляет людей замолкать, едва его произнесут. Имя, от одного упоминания которого по спине пробегает холод.

Страж откидывается на спинку стула, делая ещё одну затяжку.

– Твоя фамилия… – продолжает он, пристально разглядывая меня, словно пытается пробиться сквозь мою оболочку. – Нордергард. Казнь твоих родителей была громким делом. Самым громким за последние десять лет. Империя сделала из них пример. Показала, что будет с теми, кто осмелится бросить вызов порядку.

Он говорит не как допросчик, а как человек, который всё это видел, возможно, даже участвовал. Его голос не дрожит – он выверен, как приговор.

– Ты ведь понимаешь, – медленно произносит он, – что просто так тебя бы не оставили в живых. Дочь диверсантов. Символ сопротивления. Но тебя пощадили. Перевоспитание. Завод. И вдруг – взрыв. Это слишком удобно, чтобы быть случайностью.

Он выбивает пепел на пол. Его голос становится ниже, но от этого ещё страшнее.

– Что-то мне подсказывает, что ты не такая простая, как хочешь казаться.

Эрлинг подаётся вперёд. Его лицо оказывается ближе.

– Ты знаешь, за что их казнили? – спрашивает он, его голос становится мягким, но в этой мягкости слышится угроза.

Отворачиваюсь, но страж поднимает руку, требуя ответа.

– Знаю, – говорю я, чувствуя, как голос срывается.

– Напомню, чтобы ты не забыла, – продолжает он, не отрывая взгляда. – Твой отец, Кеар Нордергард, был не просто диверсантом. Он был архитектором самого опасного подполья, с которым когда-либо сталкивалась Империя. Именно он создал первую сеть автономных ячеек в Кальдоре, которая продолжает действовать даже после его смерти. Его схемы были настолько продуманы, что мы до сих пор находим их следы в структурах сопротивления. Он был не просто врагом – он был символом идей, против которых сражается Эра. Идеолог, стратег, фанатик.

Мои руки начинают дрожать сильнее.

– А твоя мать… – он на мгновение замолкает, но не с усмешкой, а как будто выбирает слова. – Сильва Нордергард. Её имя знали далеко за пределами Дартлога, но ни у кого не было её настоящего лица. Она была связной, курьером, пропагандистом, агентом – кем угодно. Её речи записывали тайно на подпольных листовках. Её считали духом сопротивления. Харизматичная, бесстрашная. Она смотрела нам в глаза на трибунале так, как будто сидела на нашей стороне. Даже когда на неё надели кандалы, она шла с высоко поднятой головой.

Он смотрит на меня долго, будто что-то прикидывает. Затем медленно выдыхает дым, и его голос меняется – становится тише, но от этого только напряжённее.

– Вот что мне не даёт покоя… – он медленно откидывается на спинку стула. – Дочь двух символов сопротивления. Ты могла бы стать знаменем, легендой, проклятьем Империи. А вместо этого – завод, станки. Пустышка.

Он делает паузу, наблюдая за моей реакцией.

– Или ты не такая простая, как хочешь казаться. Или ты играешь в долгую. И знаешь, если ты действительно ничего не знаешь – значит, ты никчёмная. И меня интересуешь только как ошибка в системе.

Он делает последнюю затяжку, встаёт, не торопясь, будто сказал всё, что хотел.

– Подумай над этим, – бросает он через плечо.

В дверь негромко стучат. Эрлинг отводит взгляд и кивает, не сводя с меня взгляда. Дверь открывается, и в комнату входит ещё один Чёрный Страж – массивный, с прямой осанкой и тяжёлым, вдумчивым взглядом. Его лицо словно вытесано из камня: ни одной эмоции, только бесконечная сосредоточенность. Он не просто охрана – дознаватель. Тот, кого вызывают, когда нужно вытащить правду не силой, а вопросами.

– Это инквизитор Хальбрек, – бросает Эрлинг, не глядя на него. – Один из лучших в Секторе. Он умеет чувствовать ложь.

Хальбрек не садится сразу. Он обходит стул по дуге, как хищник, оценивающий добычу. Я чувствую, как мышцы в спине сводит от напряжения. Его взгляд скользит по мне медленно, методично, будто он уже видел сотни таких, как я, и знает, где я сломаюсь. Наконец, он молча отодвигает стул и садится напротив. Его движения точны, сдержанны, словно выверены заранее.

Эрлинг остаётся у двери, скрестив руки на груди. Он словно отстранён, но я ощущаю его присутствие каждой клеткой. Его молчание угнетает сильнее, чем любые слова.

– Начинай, – бросает он Хальбреку. Его голос звучит лениво, но в каждом звуке – напряжение, как у натянутой струны.

– Элин Нордергард, – говорит инквизитор спокойно, будто зачитывает имя с протокола. Его голос сух, лишён интонаций, но в этом и заключается угроза. – Я задам тебе несколько вопросов. Ты можешь лгать, можешь молчать. Но я всё равно услышу правду. Вопрос – когда.

Я киваю. Горло сжалось, будто в нём ком. Сердце бьётся слишком быстро, а пальцы дрожат, прижимаются к ткани одежды. Я чувствую, как на лбу выступает испарина.

Хальбрек продолжает:

– Что ты видела в момент взрыва?

– Ничего, – отвечаю сразу. Слишком быстро. Слишком резко. Ошибка.

Инквизитор склоняет голову набок, как будто заинтересовался. Его глаза изучают каждую мелочь – движение зрачков, дрожь губ.

– Ты находилась на третьем этаже?

– Да, – почти шепчу.

– С какой стороны пришёл первый удар?

– Я не знаю… Это было неожиданно. Очень громко… Я упала.

Он едва заметно хмыкает. Сдвигает пальцы в замок, облокачивается локтями на колени, подаётся вперёд.

– Кто находился рядом?

– Люди… Рабочие. Все разбежались. Я не успела…

Голос срывается. Сглатываю, чувствуя, как внутри нарастает паника. Хальбрек молчит несколько секунд, глядя мне прямо в глаза. Его лицо не меняется, но я чувствую, как он копается в моей голове.

– А ты не задавала себе вопрос, почему именно тот участок вспыхнул? Почему не другой?

Я чуть приподнимаю подбородок. Внутри поднимается протест.

– Нет. Я просто хотела выбраться живой.

Он откидывается назад. На лице – ни тени сомнения, ни сочувствия. Только пустота.

– У тебя была мотивация отомстить, – говорит он, спокойно, как если бы обсуждал погоду. – За родителей. За имя. За народ.

Я качаю головой, но понимаю, что это выглядит жалко.

– Я… – слова путаются, голос дрожит. – Я не знала. Я не…

Эрлинг отходит от стены и делает шаг вперёд. В его лице нет гнева. Только расчёт. Его взгляд – словно лезвие, холодный и точный.

Хальбрек больше не говорит мне ни слова. Только встаёт, отодвигая стул с тихим скрипом.

– Она говорит искренне, но не всё, – произносит он. – Возможно, она действительно не знает деталей. Но что-то скрывает. Неосознанно. Или не хочет признавать. В любом случае… сопротивляется.

Сжимаю кулаки на коленях, чувствуя, как ногти врезаются в кожу. Я сказала всё, что знала. Почему они мне не верят?

Эрлинг стоит в молчании. Его лицо неподвижно, словно каменная маска. Только в глазах сверкает решимость.

– Приведите мага-осквернителя, – произносит он негромко.

На секунду в комнате воцаряется абсолютная тишина. Даже Хальбрек, до этого казавшийся равнодушным, поднимает взгляд на командира. Его лицо по-прежнему каменное, но в глазах мелькает лёгкое удивление – и настороженность.

– Господин Эрлинг, – произносит он ровно, с отчётливым нажимом. – В соответствии с Протоколом Безопасности, применение Дефилера возможно только при наличии ордена второго уровня, заверенного Инквизиторским Советом. У вас такого документа нет. Без санкции – это будет расценено как превышение полномочий и незаконное применение запрещённой магии.

Эрлинг медленно поворачивается к нему. Его лицо остаётся почти спокойным, но в голосе прорывается сдержанная ярость, будто в теле натянуты все струны.

– Ты понимаешь, кто она?

Хальбрек молчит, не отводя взгляда.

– Она – дочь Нордергардов. – В голосе Эрлинга появляется странная дрожь. – Символ подполья. Девчонка, оказавшаяся на том самом уровне, где уничтожили целый производственный узел. Мы теряем инициативу в Кальдоре, и ты предлагаешь мне ждать разрешения?

– Я говорю лишь о последствиях, – осторожно отвечает Хальбрек. – Совет не простит самовольного вызова. Даже вам.

– Я беру на себя полную ответственность, – отрезает Эрлинг. – Внесу в протокол личное обоснование. Если Совет потребует объяснений – я явлюсь сам. Но я получу информацию. Сегодня. До того, как след остынет.

Хальбрек долго смотрит на него. В его глазах – напряжение, но он молчит. Наконец, он коротко кивает, будто отдаёт честь.

– Будет исполнено, – произносит он.

Я замираю. Слово «Осквернитель» падает в грудь тяжёлым камнем.

Эта магия доступна любому магу, но она настолько опасна и разрушительна, что её строго запрещает Империя. Лишь единицы с сильной волей и телом проходят многолетнюю подготовку и получают разрешение на использование под постоянным контролем Совета.

Инквизит Хальбрек, получив приказ, разворачивается и выходит из комнаты. Его шаги быстрые, почти бесшумные – он не прощается, не оглядывается.

Эрлинг ещё мгновение смотрит на меня, будто пытается заглянуть внутрь. Его взгляд больше не обжигает – он холоден, как ледяная вода. Затем он подходит ближе, медленно, почти лениво, и склоняется ко мне.

– Я узнаю правду, Нордергард, – говорит он тихо, но каждое слово вонзается, как игла. – Не потому что хочу – потому что должен.

Поднимаю на него взгляд, но ничего не говорю. Губы плотно сжаты, руки стиснуты в коленях.

– Ты заговоришь, – шепчет он почти ласково. – Империя не может позволить себе ни тени сомнений. Я дойду до самой сути, даже если придётся разорвать тебя по нитям. Во имя Эры.

Эрлинг выпрямляется, задерживает взгляд на несколько секунд и, не сказав больше ни слова, разворачивается и уходит. Его шаги звучат ровно, будто он абсолютно уверен в себе.

Теперь я остаюсь в комнате одна. Дверь закрывается с глухим щелчком, и в наступившей тишине слышно только, как бьётся моё сердце. Ритм сбивается, руки всё ещё дрожат. Пытаюсь отдышаться, выровнять дыхание, но страх не отпускает – он растекается под кожей, тяжёлым, липким.

Осквернитель. Я слышала о них. Говорили, что они не просто видят ложь – они проникают в душу. Разрывают её на части. Вытягивают воспоминания, которые даже ты сам забыл.

Лихорадочно перебираю в голове всё, что видела, слышала. Была ли хоть одна мелочь, которая могла выдать подполье? Кто мог быть рядом в тот момент? Что я сказала? Кому посмотрела в глаза?

Но чем больше думаю, тем сильнее сжимаются виски. Я действительно не знаю ничего. Но им этого недостаточно.

Поднимаю голову и смотрю на дверь. Не потому что жду – потому что не хочу, чтобы она открылась.

Проходит час.

Дверь открывается беззвучно. В проёме появляется человек в чёрной форме Империи, такая же, как у Чёрных Стражей, только на рукаве – нашивка ДЕФИЛЕР – стилизованная щупальцем и тремя красными полосами по бокам. Осквернитель.

Он входит, словно скользит по воздуху. Высокий, точный в движениях, с выверенной осанкой. Никаких резких жестов, никакой бравады. Его лицо – маска. Светлая кожа, зачесанные назад волосы, взгляд ледяной. В глазах нет человеческого. Только функция.

Я чувствую, как сжимаюсь в себе ещё до того, как он успевает приблизиться. Он ничего не излучает – и это пугает сильнее всего. Нет злобы, нет любопытства. Только пустота, в которую тебе предстоит заглянуть.

Эрлинг стоит у стены, руки за спиной, лицо как вырезанное из камня. Лишь едва заметное напряжение в скулах выдаёт его нетерпение.

– Объект: Элин Нордергард. Запрос одобрен лично мной. Ответственность – на мне, – говорит он.

Осквернитель слегка наклоняет голову.

– Принято.

Он останавливается в двух шагах от меня. Его холодный взгляд упирается в моё лицо, будто просвечивает насквозь. Я чувствую, как моё дыхание сбивается, а пальцы судорожно сжимают край стула. Челюсть сводит, я едва удерживаюсь, чтобы не вскочить.

– Приступаю к сканированию. Не сопротивляйтесь, – говорит он.

Я хочу что-то выкрикнуть – сказать, что не надо, что я ничего не знаю, – но голос предаёт меня. Слова застревают в горле, как камни. Могу только мотать головой, губы дрожат.

Он поднимает руки. Между ладонями появляется тонкая светящаяся нить, словно из стеклянного дыма. Она тянется ко мне, почти не касаясь кожи – и в этот момент я чувствую, как во мне что-то разрывается.

Это не боль в обычном смысле. Это будто бы кто-то растягивает тебя изнутри, вытаскивая мысли, образы, страхи, запахи. Пыль завода. Локан. Взрыв. Крик. Кровь. Ткань на рукаве. Дым. Я едва не теряю сознание от этого напора.

Он изучает их не как человек. Как машина. Он не трогает эмоции, только структуру воспоминаний. Перекрестные связи. Повторы. Вариации. Он ищет логику.

– Базовая информация совпадает с общеизвестной, – говорит он, словно констатирует суть документа. – Паника. Побег. Пожар. Нет прямых связей с диверсией.

Эрлинг отрывается от стены, глаза сверкают:

– Глубже.

Осквернитель не отвечает. Сияние между его пальцами тускнеет, становится резче, словно иглы. Я вскрикиваю – это выходит само. Воздуха не хватает. Кажется, сейчас меня вывернет наизнанку.

И тут – тишина. Внезапная. Не снаружи. Внутри. Всё рвётся. Но не я.

Я чувствую, как изнутри что-то отталкивает. Как будто во мне поднялась стена. Не моя. Я не строила её. Я не просила. Но она встала между мной и ним.

Осквернитель резко отступает. Его руки дрожат, как после ожога. Он отводит взгляд, выдыхает. На его лице появляется тень удивления. Глаза расширены, губы приоткрыты, словно он не верит в то, что только что испытал.

– Она… заблокирована. Не сопротивлением. Не волей. Что-то… изнутри. Неизвестная структура. Я не могу пройти дальше.

Эрлинг делает шаг вперёд, голос хриплый от сдержанного возбуждения:

– Пустышка? Заблокировала Осквернителя?

– Верно, – подтверждает маг. – Я дошёл до самого ядра. Подсознание. Там, где нет защиты. Но меня вышвырнуло. Без её участия.

Эрлинг медленно поворачивает голову в мою сторону. Его глаза светятся лихорадочным блеском. Он подходит вплотную и опускается так низко, что его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствую его дыхание, горячее и неровное.

– Интересно… – произносит он почти с восхищением, а уголки его рта едва заметно подрагивают. – Я думал, ты всё-таки пустышка. Рад, что ошибся.

Он долго не отводит взгляда, будто пытается рассмотреть не моё лицо, а то, что за ним. Его губы чуть подрагивают, словно он сдерживает не то гнев, не то восторг. Он будто наслаждается этим открытием – и этим открытием становлюсь я.

Не двигаюсь. Только сердце колотится где-то в горле, а дыхание становится рваным. Грудь вздымается так часто, что кажется, я задохнусь от страха.

Он медленно выпрямляется, лицо снова становится ледяным.

– Вернуть в гетто, – бросает он. – Под наблюдение. Постоянное.

В комнату заходят двое Чёрных Стражей. Один из них берёт меня под руку, почти аккуратно, но с такой силой, что я не могу пошевелиться. Его пальцы врезаются в кожу, как клеймо.

– Благодарю за службу, – коротко кивает Эрлинг Осквернителю, не глядя на него.

Меня выводят за дверь. За спиной слышится глухой скрежет – закрываются замки. А внутри пульсирует холодный страх.

Голова гудит, как после удара молотом, в висках стучит, будто кто-то бьёт изнутри. Всё плывёт перед глазами. Пространство искажено, линии предметов словно подрагивают, то приближаясь, то отдаляясь. Воздух кажется слишком густым, будто дышится через вату. Каждый шаг – как через трясину.

Меня вытаскивают наружу и просто швыряют. Падаю на колени, руки врезаются в мокрую, липкую грязь. Лёд пробирает пальцы, холод проникает сквозь кожу. Желудок сжимается – тошнота накатывает волной, и рвота вырывается наружу, оставляя во рту кислый, обжигающий привкус.