Крылья над Кальдорой

– Ты ведь уже слышала о нас, – продолжает он. – Подполье. И если ты хочешь, ты можешь стать частью этого.

Смотрю на него, пытаясь понять, обман ли это. Его глаза спокойны, уверены. Он знает, что говорит.

Молчу, но внутри всё переворачивается. Подполье. То, что я искала, само нашло меня. Но это предложение не без риска.

Комната наполнена запахом сырости, дешёвой свечи и моих собственных тревог. Мужчина стоит слишком близко. Его тёмные волосы слегка влажны. Его одежда – простой серый плащ и рабочие сапоги – ничем не отличается от тех, что носят все в гетто. Но в его манерах чувствуется что-то другое: напряжение, готовность броситься в бой в любую секунду.

Я не сажусь, но и он тоже. Мы стоим друг напротив друга в тишине, которая заполняет комнату как удушливый дым.

– Ты не ответила, – говорит он, его голос прерывает звуки снаружи: шарканье ботинок и лай собаки. – Хочешь изменить свою жизнь или нет?

– Почему ты думаешь, что я хочу? – мой голос звучит резче, чем я ожидала.

Он фыркает, как будто моя дерзость его забавляет.

– Все хотят, – отвечает он просто. – Здесь, в гетто, никто не живёт. Мы существуем. Мы дышим, чтобы служить Империи, едим, чтобы снова вернуться на её заводы. Каждый из нас мечтает о чём-то большем, но не каждый осмеливается сделать шаг.

Он делает паузу.

– Но ты… ты можешь осмелиться.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – говорю я. – Я всего лишь ещё одна пустышка с завода.

– Возможно. Но я знаю одно: ты ищешь способ насолить Империи.

Он не знает, что я ищу. Не может знать. И всё же его слова вызывают дрожь.

Отвожу взгляд, смотрю на трещину на стене.

– Почему ты пришёл ко мне? – спрашиваю. – Здесь полно других, кто ненавидит Империю не меньше.

Он чуть прищуривается.

– Может быть. Но ты… другая.

– Что это значит?

– Ты просто ещё не вспомнила, кем ты была до того, как тебе велели забыть.

Сердце вздрагивает. Слова звучат странно, но слишком уверенно, чтобы быть случайностью.

– Ты говоришь загадками, – говорю я.

– Потому что ты ещё не готова к ответам, – коротко отвечает он. – А может, я ошибся. Может, ты правда просто очередная пустышка с завода.

Его взгляд колет, как осколок стекла. Я не отвечаю, но в груди уже полыхает.

– Ладно, – говорит он, пожимая плечами. – Нам не нужны герои, которые думают, что они спасут мир. Нам нужны люди, которые понимают, как он устроен.

Он проводит рукой по влажным волосам, затем кладёт локти на колени.

– Моё имя Локан, – говорит он наконец. – Локан Фрейгард.

– Ладно, Локан, – говорю я, пробуя его имя на вкус. – Почему ты решил, что я тебе подхожу?

Он улыбается. Безрадостно, почти устало.

– Может потому, что я знал твоих родителей?

Слова падают, как камень в тишину. Внутри всё сжимается. Я слышу только собственное дыхание.

– Что? – голос срывается, будто я ударилась обо что-то острое.

Он не повторяет. Просто смотрит на меня, и в его взгляде что-то непроницаемое.

Локан поднимается. Его силуэт кажется выше из-за тусклого света свечи. Мир становится слишком тесным: стены моей комнаты давят, запах свечи кажется удушливым, а в груди растёт что-то похожее на страх.

– Ты… врёшь, – говорю я тихо. – Почему ты говоришь, что знал их?

– Ответы стоят дорого, Элин. Если ты их действительно хочешь, тебе придётся сначала кое-что сделать.

– Что?

– Делай, что я скажу. Смотри. Слушай. И, возможно, тогда ты узнаешь, почему ты на самом деле здесь.

– Это угроза?

– Это реальность. – Он делает шаг ко мне. – Ты хочешь умереть здесь, как те, кто давно сдался? Или хочешь узнать, зачем тебя по-настоящему вернули в Кальдору? И кто поспособствовал этому?

Смотрю на него. В его глазах вижу то, что редко вижу у других: огонь. Не тот огонь ненависти, который горит во мне, а другой. Огонь действия.

Пальцы сжимаются в кулак.

– Что мне придётся делать?

– Пока что слушать, смотреть и учиться. – Его голос становится тише. – Мы начнём с малого. А дальше – посмотрим.

Он встаёт, готовясь уйти.

– Откуда я знаю, что могу тебе доверять? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри всё кипит.

Он не отвечает сразу. Его взгляд становится холоднее.

– Ты не знаешь. И я не знаю, могу ли доверять тебе. Но у нас нет времени сомневаться.

Он открывает дверь и выходит, оставляя меня в тишине.

Смотрю на трещину на стене, на потухшую свечу. Воздух кажется ещё тяжелее. Но в этой тяжести я впервые чувствую нечто другое. Не надежду, а что-то близкое к ней.

Голова кружится от слов, которые оставил дартлогиец. Всё, что Локан сказал, крутится в мыслях, оставляя странное ощущение тревоги и ожидания.

Но долго это чувство не длится. Слышу шаги за дверью, тяжёлые, шаркающие, как будто человек едва держится на ногах. Потом стук – слабый, будто у того, кто снаружи, не хватило сил стучать громче.

Открываю дверь и вижу Кайру.

Её лицо покрыто грязью и кровью. Одна щека опухла, а из рассечённой губы ещё сочится кровь. Волосы спутаны, словно её волокли за них. Она пошатывается, едва держась за дверной косяк.

– Кайра! – Я хватаю её за плечи и тут же чувствую, как она вздрагивает от боли.

– Прости, – голос слабый, хриплый. Она поднимает взгляд, и я вижу в её карих глазах слёзы. – Они… опять…

Не даю ей договорить. Завожу в комнату, усаживаю на кровать и начинаю рыться в ящике, где держу свои скудные запасы: бинты, старую бутылку спирта, пару тряпок.

– Кто это сделал? – спрашиваю я, хотя ответ уже знаю.

Кайра не отвечает. Она просто сидит, тяжело дыша, сжимая кулаки так, что пальцы белеют.

– Инквизиты, – наконец выдавливает она. Её голос дрожит, но в нём слышится ярость, смешанная с бессилием. – Они… остановили меня. Сказали, что я слишком медленно иду…

– Уродов бы этих… – слова застревают в горле, пока я смачиваю тряпку спиртом. – Терпи.

Кайра шипит от боли, когда я прижимаю тряпку к её разбитой щеке.

– Почему они всегда выбирают нас? – говорит она, закрывая лицо руками.

Молчу. Что я могу сказать? Потому что мы дартлогийцы? Потому что для них мы – пыль под ногами, ничего не стоящая? Слова кажутся слишком слабыми, чтобы выразить мою ненависть.

Когда я перевязываю её руку, где рваная рана от сапога одного из инквизитов, она вдруг начинает плакать. Сначала тихо, а потом громче. Её плечи трясутся, а пальцы вцепляются в край кровати так, что костяшки белеют.

– Я больше так не могу, Элин, – выдыхает она между всхлипами. – Каждый день одно и то же. Госпиталь, патрули… этот страх. Каждый раз я думаю: «А вдруг меня сегодня не отпустят?» Я так хочу изменить свою жизнь! Получить белый билет в новое будущее…

– Тише, Кайра, – говорю я, хотя сама чувствую, как всё внутри кипит. Стараюсь говорить спокойно, но слова кажутся фальшивыми даже для меня. – Это временно.

– Временно? – она поднимает на меня взгляд, полный боли. – Это никогда не закончится!

Её слова будто пощёчина. Она права. Ничто не изменится, если мы просто будем ждать. Но как сказать ей о том, что только что произошло? О Локане? О том, что я могу стать частью подполья?

Смотрю на неё. Лицо всё ещё мокро от слёз, и она выглядит такой уязвимой, такой хрупкой. Если я расскажу, это сделает её мишенью. А если ничего не скажу, то обреку её на продолжение этой жизни.

– Ты сильная, Кайра, – говорю наконец, откладывая в сторону бинты. – Мы справимся.

– Как? – она вытирает слёзы, но голос всё ещё дрожит. – Ты веришь в это, Элин? Правда веришь?

Не отвечаю. Потому что не уверена, во что я верю. Но одно знаю точно: я должна разобраться во всём, прежде чем вовлекать Кайру в это.

– Давай так, – говорю мягко, отводя взгляд от её глаз. – Сегодня ты остаёшься здесь. Завтра разберёмся, что делать.

Она кивает, не спорит. Укладываю её на кровать, прикрываю старым одеялом. Дыхание постепенно становится ровным, и вскоре она засыпает.

Сижу на стуле, смотрю на её лицо, уже немного успокоившееся. На девичей щеке всё ещё виден красный след от удара.

«Я не могу подвести тебя,» – думаю я.

Нужно выяснить, что предлагает Локан, и только потом решать, стоит ли втягивать Кайру в это. Потому что если подполье провалится, то всё, что нас ждёт, – это петля.

Глава 4: На заводе

Утро встречает меня серым небом, тяжёлым от дыма, и влажным холодом, который пробирает до костей. Запах гетто всё такой же – смесь гнили, магического топлива и затхлости, – он въедается в кожу, в волосы, в одежду.

Натягиваю куртку, поправляю нашивку на рукаве, чтобы она была видна, и выхожу на улицу. Ранний час, но гетто уже просыпается. Люди, закутанные в тряпки и старые пальто, бредут по улицам. Никто не говорит, только гул шагов раздаётся на мостовой.

Шагаю быстрее, чтобы согреться. Кайру не видно – сегодня смена в госпитале начинается ещё раньше, чем моя. Мимо проходят такие же, как я, – люди с нашивками, у каждого своя магия или её отсутствие. Вижу, как один мужчина в старом пальто поправляет свою нашивку с эмблемой «Доминионер». Его пальцы трясутся, будто он боится, что она соскользнёт.

Когда впереди появляется массивный силуэт завода, слышу знакомый ритм – грохот металла, шипение пара, монотонное жужжание магических двигателей. Этот звук становится частью жизни, даже если ты ненавидишь его.

Перед воротами завода уже выстроилась очередь. Рабочие стоят молча, кутаясь в куртки и шарфы. Каждый держит в руках пропуск, испачканный грязью и временем.

Встаю в конец очереди и кладу руки в карманы, пытаясь согреться. Рядом кто-то кашляет так громко, что у меня невольно передёргивает плечи.

Охранник на воротах, имперец в синей форме, лениво пропускает людей внутрь. Его голос хриплый, будто он сам устал от этой работы:

– Пропуск. Следующий. Пропуск. Следующий.

Когда моя очередь подходит, протягиваю ему свой листок.

– Нордергард, Элин. Третья группа, – бормочет он, даже не глядя на меня.

Прохожу внутрь, и первое, что меня встречает, – это густой запах масла и горячего металла. На третьем этаже, где я работаю, уже шумно. Конвейерная лента грохочет, двигатели издают ритмичное гудение, а надсмотрщики кричат на всех, кто двигается слишком медленно.

Иду к своему месту, где уже лежат заготовки для сборки. Мои руки сразу же начинают работу: поворачивать детали, вставлять магическое ядро, проверять. Всё по кругу, снова и снова.

Тепло от машин быстро прогоняет утренний холод, но на смену ему приходит пот. Здесь всегда жарко, воздух плотный, как будто его можно потрогать.

Я не поднимаю головы, пока не слышу крик где-то справа.

– Быстрее! – орёт один из надсмотрщиков. Его голос громкий, как выстрел.

Краем глаза замечаю девушку. Её лицо бледное, руки дрожат, и она роняет деталь прямо на пол. Надсмотрщик тут же подлетает к ней, хватает за плечо.

– Безмозглая идиотка! Что ты творишь? Работай!

Он трясёт её, а она молчит, сжимая губы.

Отворачиваюсь, снова концентрируюсь на своей работе. Вмешиваться нельзя. Здесь это смертный приговор.

Но в голове всё гудит.

Смена заканчивается с тем же гулом машин и громкими голосами надсмотрщиков. Когда выхожу на улицу, меня обдаёт ледяной воздух.

Шагаю быстрее, но вдруг замечаю фигуру у стены завода. Он стоит неподвижно, его тёмная одежда сливается с тенями.

Локан.

Наши глаза встречаются. Дартологиец кивает мне, но не делает ни шага. Замедляюсь, чувствуя, как внутри всё напряжено. Он что-то хочет.

Колеблюсь всего мгновение, прежде чем шагаю в его сторону. Снег под ногами хрустит, а холодный воздух режет лёгкие.

– Ты здесь зачем? – спрашиваю тихо, не останавливаясь.

– Убедить тебя, – отвечает он, не поднимая головы.

– В чём?

Он смотрит прямо на меня, его серые глаза блестят в тусклом свете.

– В том, что у нас есть шанс.

Молчу. Слова застревают в горле, потому что всё внутри разрывается: любопытство сталкивается с недоверием, страх – с надеждой.

Локан делает шаг назад, затем разворачивается и бросает через плечо:

– Идёшь?

Его фигура уже растворяется в толпе, и я знаю, что если не последую за ним сейчас, второго шанса может не быть.

Мы идём по узким улочкам гетто. Запахи дыма и сырости становятся гуще, чем дальше мы уходим от завода. Никто из прохожих не смотрит на нас – каждый занят своими делами. Но я чувствую на себе взгляд Локана, который то и дело оборачивается, чтобы убедиться, что я всё ещё здесь.

– Куда мы идём? – спрашиваю, когда он резко сворачивает в боковую улочку.

– Туда, где ты всё поймёшь, – коротко отвечает он.

Дома становятся всё старее и заброшеннее. В какой-то момент Локан останавливается перед дверью, краска с которой давно облупилась, а петли ржавые.

Он стучит трижды, затем один раз.

Дверь открывается с еле слышным скрипом, и нас впускает женщина с обветренным лицом. Её волосы заправлены под платок, на рукаве куртки – нашивка виталиса.

– Это она? – спрашивает она, оглядывая меня с головы до ног.

Локан кивает.

– Входи, – говорит женщина, отходя в сторону.

Вхожу в помещение, и первое впечатление – теснота. Низкий потолок, стены из старого камня, пахнет землёй, свечным воском и едой. В комнате стоит длинный стол, вокруг которого сидят несколько человек.

Они смотрят на меня с разной степенью интереса. Кто-то настороженно, кто-то с едва заметной улыбкой.

– Это Элин, – представляет меня Локан, жестом указывая мне на свободный стул. – Нордергард.

Продолжаю стоять, ощущая как трясутся ноги.

– Это Турин, – представляет Локан мужчину с проседью.

– Лидер, – добавляет Турин. Его голос звучит спокойно, но в нём слышится авторитет, который не требует доказательств.

Киваю, чувствуя, как напряжение вокруг усиливается.

– Садись, – говорит он, указывая на стул рядом с Локаном. – Мы не кусаемся.

Сажусь, ощущая на себе взгляды остальных.

– Почему я здесь? – спрашиваю, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

– Потому что у нас есть работа, и ты можешь быть полезной, – отвечает Турин.

Киваю, пытаясь понять, как далеко простирается их сеть.

– И как я в это вписываюсь? – спрашиваю, чувствуя, как пот выступает на ладонях.

Турин смотрит на меня пристально.

– Ты пока никуда не вписываешься, – говорит он спокойно. – Мы просто знакомимся.

Я сжимаю пальцы на коленях.

– Зачем?

Локан, до этого молчавший, откидывается на спинку стула.

– Потому что ты Нордергард, – говорит он, и в голосе нет ни иронии, ни теплоты. – Потому что эту сеть, в которой ты сейчас сидишь, заложили твои родители. Десять лет назад. В этом городе.

Мир немного шатается. Мне нужно усилие, чтобы не вскочить.

– Что? – шепчу.

– Это место – не настоящий штаб, – продолжает Локан. – Здесь липовые имена, липовые лица, даже эти стены не значат ничего. Если ты вдруг решишь побежать к инквизитам – погибнет пара человек. Больно, да. Но сеть продолжит работать.

Киваю, пытаясь понять, как далеко простирается их сеть.

– Ты привёл меня в ловушку?

– Я привёл тебя туда, где ты должна услышать правду. – Его голос стал жёстче. – Мы знаем, кто ты. Но доверять тебе – никто не спешит.

Обвожу взглядом комнату. Турин, другие – никто не удивлён. Они всё это уже знали.

Турин наклоняется вперёд.

– Мы здесь не чтобы играть в откровения. Ты выросла в Империи. Прошла через перевоспитание. Мы не знаем, на чьей ты стороне.

Локан подаётся вперёд, его голос тише:

– Но если хочешь узнать больше – если хочешь действительно понять, кем были твои родители, кем можешь стать ты – тебе придётся заработать это право.

Делаю глубокий вдох. Воздух в комнате пахнет воском и землёй, но ощущается, как свинец в лёгких.

– Хочу… – голос едва выходит. – Хочу заслужить право быть здесь.

Молчание. Взгляды, которые до этого жгли, становятся холоднее, как будто кто-то проверяет на прочность.

Локан медленно поворачивает голову ко мне. Его лицо остаётся бесстрастным, только челюсть поджата крепче обычного.

– Пока это не подкреплено доказательствами, – говорит он тихо, – для нас ты чужая.

Слова режут. Не неожиданно, но всё равно – больно. Я чувствую, как отзываются они где-то под рёбрами. Опускаю глаза. Горло пересохло.

Турин вдруг подаётся вперёд. Его голос мягче, чем у Локана, но в нём – сталь.

– Я был другом твоего отца, Элин, – говорит он. – Мы работали вместе, бок о бок. Я продолжаю его дело. Перед тем как его схватили, он… он попросил меня приглядеть за тобой.

Резко поднимаю взгляд. Сердце сбивается с ритма.

– Вы… были другом моего отца?

Турин грустно улыбается. Глаза его чуть прищурены, как будто он смотрит не на меня, а в прошлое.

– Да. Но я не могу рассказать тебе, кто я на самом деле. Пока что – этой откровенной информации достаточно. Остальное ты получишь, если пройдёшь проверку.

Сжимаю кулаки. Брови дрожат – не от страха, а от напряжения. Внутри – оглушённый гул. Я чувствую, как ноги становятся ватными, но голос звучит твёрже, чем я ожидала:

– Что я должна сделать?

Локан тянется вперёд, его лицо останавливается всего в нескольких сантиметрах от моего.

– Ты работаешь на заводе. Завод – это идеальное место для наблюдений.

– И это всё? – Я не могу скрыть разочарования.

Турин хмурится, но прежде чем он успевает ответить, Локан бросает:

– Этого достаточно, если ты не хочешь сгореть в первый же день.

Поворачиваюсь к нему, чувствую, как внутри поднимается раздражение.

– Думаешь, я не справлюсь?

– Думаю, что ты слишком торопишься, – парирует он, глядя прямо на меня.

Турин поднимает руку, прерывая наш спор.

– Этого достаточно. Каждый начинает с малого. Завтра ты начнёшь наблюдать. И запомни: здесь никто не действует в одиночку.

После обсуждения меня знакомят с остальными.

– Это Фрей, наш подрывник, – говорит Турин, кивая на высокого, худощавого мужчину с угрюмым выражением лица и чёрными, короткими, растрёпанными волосами. Шрам, пересекающий лоб, добавляет ему суровости, и взгляд его кажется непроницаемым.

– А это Керн, отвечает за технику, – добавляет он, указывая на мужчину с волнистыми чёрными волосами и вечно присутствующей улыбкой, скрывающей глубокую сосредоточенность. В глазах Керна светится живой интерес и доброжелательность.

И наконец:

– И Локан, наш координатор и диверсант.

Фрейгард кивает, но ничего не говорит.

– Завтра ты начнёшь, – говорит Турин. – Задача простая: наблюдай за своими коллегами. Кто проявляет интерес к Империи, кто, наоборот, сопротивляется. Нам нужна информация.

Когда мы выходим наружу, гетто уже окутано ночью. Воздух пахнет копотью и пылью. Локан идёт рядом, чуть опережая, его шаги глухие, быстрые.

– Почему ты вообще хотел, чтобы я пришла? – спрашиваю, не выдержав.

Он не сразу отвечает.

– Потому что видел, как ты смотришь, – говорит наконец. – На них. На тех, кто в форме. У тебя в глазах огонь. И этот огонь нам нужен.

Я фыркаю.

– А если я просто ненавижу, но ничего не сделаю?

Он останавливается, поворачивается ко мне.

– Тогда ты исчезнешь. – Его голос становится жёстче. – Смотри, слушай, учись. Но знай: если ты хотя бы попытаешься нас сдать – эти люди умрут. И я лично прослежу, чтобы ты стала следующей.

Глаза у него холодные, как мокрый камень.

– Но подполье не остановится. Это – только ячейка. Мы – не вся сеть. Даже имена, что ты слышала, могут быть не настоящими.

Мой рот пересыхает. Я киваю.

Когда закрываю за собой дверь комнаты, в голове шумит. Сердце стучит громко, будто кто-то бьёт кулаком в стену изнутри.

Но в этом хаосе есть одна ясная мысль:

Назад пути нет.

Глава 5: Звук страха

Звон. Металлический, громкий, он будит всех, как всегда. Открываю глаза и лежу несколько мгновений, слушая, как звук отзывается эхом в узких улицах гетто. Этот звон всегда напоминает мне о том, что день начался, и что я всего лишь часть огромного механизма, который никогда не останавливается.

Комната холодная, пахнет сыростью и застоявшимся воздухом. Медленно поднимаюсь с кровати, накидываю куртку, прячу волосы под тёмный платок и поправляю нашивку «Дартлогиец» на рукаве. Она слегка шершавится под пальцами, как вечное напоминание о том, кто я в этом мире.

На улице всё привычно: туман от ночного холода, запах дыма и гнили, доносящийся из подвалов. Люди выходят из своих домов, кутаясь в рваные куртки, их лица хмурые и серые, как камень. Шаги гулко раздаются по мостовой, смешиваясь с кашлем и тихой речью.

На заводе, как всегда, очередь. Рабочие стоят молча, кутаясь в шарфы, кто-то прячет руки в карманы, чтобы согреться. Охранники в форме лениво проверяют пропуска. Их лица равнодушны, но на поясе у каждого дубинка.

Когда моя очередь подходит, охранник берёт пропуск, едва взглянув на меня.

– Нордергард, Элин. Третья группа. Проходи.

Прохожу через ворота, и знакомый запах ударяет в нос: магическое топливо, горячий металл, едва уловимый аромат масла. На третьем этаже, где я работаю, воздух всегда гуще, тяжёлый от жары и дыма.

Руки начинают привычные движения: вставлять магическое ядро в корпус двигателя, проверять, передавать дальше. Грохот машин сливается с криками надсмотрщиков, которые бегают вдоль конвейеров, следя, чтобы никто не замедлялся.

Но сегодня что-то другое. Атмосфера в зале кажется напряжённой. Люди переглядываются, шепчутся, опуская головы, когда надсмотрщик проходит мимо.

Я чувствую это тоже. Внутреннее беспокойство, которое нарастает с каждой минутой.

Внезапно зал сотрясает мощный грохот. Спотыкаюсь, едва удержавшись на ногах. Звук оглушительный, как раскат грома, но гораздо ближе. За ним следует волна жара, обжигающая лицо.

Оборачиваюсь и вижу, как другой конец этажа охватывает пламя. Крики заполняют воздух. Люди бегут, бросая инструменты, кто-то спотыкается и падает.

Пыль и дым наполняют пространство, запах горелого металла и плоти становится таким густым, что я не могу дышать. Надсмотрщики кричат, но их голоса тонут в хаосе.

– На выход! Все на выход! – раздаётся чей-то крик, и я бегу вместе с толпой, держась за лицо, чтобы не вдохнуть дым.

Мы выбегаем во двор завода, кашляя и отплёвываясь. Горло саднит, и каждый вдох даётся с трудом.

Оборачиваюсь и вижу, как третий этаж завода горит. Огромные клубы чёрного дыма поднимаются в небо, а из окон выбиваются языки пламени.

– Это диверсия! – кричит один из рабочих, хватая другого за руку.

Мимо нас пробегают Инквизиты. Они раздают приказы, пытаясь организовать тушение. Машинный отдел остановлен, конвейеры замерли.

Стою в толпе, с трудом переводя дыхание. В голове гудит от звуков сирен, криков и запаха гари. Это сделало подполье?

Начинаю оглядываться, запоминая лица, движения, всё, что может быть важным. Локан наверняка захочет знать каждую деталь.

Шум мотора заставляет всех обернуться. Во двор завода въезжает чёрный мобиль, массивный и блестящий. Толпа замолкает, напряжение становится осязаемым.

Дверь мобиля открывается, и из него выходят Чёрные Стражи. Их чёрная форма безупречна, эмблемы на воротниках сверкают на утреннем свету. Но взгляд всех притягивает один человек.

Он идёт вперёд. Шаги отдаются гулким эхом. Его движения уверенные, властные, и в них нет ни капли сомнения. Чёрная форма сидит на нём идеально, выделяя прямую спину и широкие плечи. Это глава Чёрных Стражей.

Его короткие светлые волосы подчёркивают строгие, почти резкие черты лица, а серо-стальные глаза сверкают холодом. В них нет эмоций, только безразличие и сила, которые заставляют каждого, на кого он смотрит, замереть в ужасе.

– Все остаются на своих местах! – его голос громкий, чёткий, как удар молота.

Слышу, как звук его слов отзывается в теле дрожью. Грудь сжимается, дыхание сбивается. Лёгкие словно сжаты железной хваткой, и каждый вдох даётся с трудом. Паника поднимается во мне, как волна, растекающаяся по телу.

Но внешне сохраняю спокойствие. Я училась это делать.

Сквозь завесу дыма и фигур дознавателей проступает картина тушения: из соседних ангаров подоспели пожарные бригады – грязные, с закопчёнными лицами, они торопливо раскатывают шланги, откуда вырываются струи синеватого пара. Над третьим этажом всё ещё пляшут языки пламени, но вода, насыщенная охлаждающим эфиром, начинает медленно сбивать огонь. Где-то внутри завода грохочет – обрушились балки или лопнул закалённый металл. Воздух дрожит от напряжения, и всё вокруг кажется нереальным – как будто это происходит не со мной.

Руки начинают дрожать. Пытаюсь прижать их к груди, но это не помогает. Сердце бьётся так сильно, что я чувствую, как оно отдаётся в горле. На лбу выступает холодный пот, а ноги будто налиты свинцом.