Адвокатские истории и другие рассказы

– Для кого эта сумма? И полностью ли закроют дело? – Уточнила клиентка.

– Эта сумма для меня. – С нажимом на последнем слове сказал адвокат. – И вопросы о ней вы больше не задаёте. Дело будет прекращено полностью. Деньги за проданный мазут с депозита прокуратуры вам вернут. Конечно, это поменьше суммы, за которую вы бы продали сами этот мазут, но всё же немалые деньги.

– Я согласна! – С радостью заверила Тамара Николаевна. – Деньги вам передать сегодня?

– Нет, сегодня не нужно. Отдадите, когда получим постановление о прекращении уголовного дела в отношении Ботвинина. Думаю, это будет через несколько дней. Ещё придётся поработать по делу. Возможно, сходить на приём к начальнику следственного управления. – Объяснил Василий Маркович.

– Я на вас надеюсь, Василий Маркович! – Окрылённая, женщина вышла из машины.

     На другой день Седловскому позвонил Пудич.

– Василий Маркович. У меня к вам просьба. Я собираюсь выносить постановление о прекращении уголовного дела. Хочу, что бы уговорили Ботвинина не возражать о прекращении дела по не реабилитирующим основаниям, за изменением обстановки.

    Василий Маркович возликовал от этих слов, но виду, а вернее, звуку, не подал.

    –Ну не знаю, Виктор Иванович. – Стал мурыжить следователя Василий Маркович.  – Навряд ли Ботвинин согласится. Прекращайте за отсутствием в его действиях состава преступления.

– Да ему -то какая разница! Дело не завершено, ни по каким учётам не проходит. Деньги с депозита прокуратуры фирме будут возвращены завтра же, чего ещё надо?

– Не знаю, Виктор Иванович. – Внутренне торжествуя, пообещал адвокат, – что получится, но попробую…

– Если получится, с меня коньяк! – повеселевшим голосом пообещал следователь.

     Василий Маркович позвонил Тамаре Николаевне и попросил её подъехать сегодня с обещанным.

– Поняла! – Воскликнула женщина бодрым голосом. – Буду через час.

     Через час она подъехала с увесистым пакетом, передала его адвокату, тот сразу положил его в свой сейф.

– Прекратили? А что с деньгами за мазут? – Задала свой наболевший вопрос клиентка.

– Завтра следователь прекратит дело, вынесет постановление, в нём будет сказано и о возврате денег с депозита. Конечно, завтра деньги вы ещё не получите, но в ближайшие дни. Но есть один маленький нюанс. Следователь прекратит дело в связи с изменением обстановки.

– А что это значит? – Немного напряглась посетительница.

– Ровным счётом ничего. Но лучше, когда прекращают дело из-за отсутствия состава преступления, тогда это реабилитация.

– А нам что от этого?

– Ничего, вам без разницы. Но вот если Ботвинин соберётся идти на высокий государственный пост, скажем, губернатора, тогда ему могут припомнить, что дело прекращено, но он не реабилитирован.

– Ах, это! – Засмеялась Тамара Николаевна. – Как-нибудь переживёт мой Валерка!

     На следующий день Василий Маркович с Ботвининым прибыли в прокуратуру, расписались, где надо. Пудич передал постановление с круглой печатью и визой прокурора Ботвинину. Василий Маркович предложил ему спуститься на улицу, а сам задержался в кабинете.

– Спасибо, Василий Маркович! – С чувством сказал следователь. – Мне это дело всю плешь переело. Я даже рад, что оно так закончилось. Подождите, я сбегаю за коньяком, тут магазин рядом.

– Оставим на другой раз. – Отказался адвокат. – Я за рулём, вы на работе. Как-нибудь сочтёмся. И вам спасибо, Виктор Иванович.

     На улице его ждала Тамара Николаевна.

– Ну что, всё, Василий Маркович? Все свободны, все смеются!

– Да, дело закончено. До свиданья.

– Василий Маркович! Разрешите, я буду обращаться к вам по юридическим вопросам. А они нередко возникают.

– Конечно, Тамара Николаевна, обязательно обращайтесь. Легче и дешевле проблему предотвратить, чем потом выпутываться.

     Адвокат и клиенты сели в свои машины и укатили. Но в дальнейшем встречались и работали вместе нередко.

Мургиш

Дело было давно, ещё до распада Союза, но в судебных делах никакой разницы с сегодняшним уголовным процессом не было. Вернее, разница была. Ранее судьи имели некоторую ответственность, остерегались выносить неправосудные приговоры. Сейчас же судьи боятся только своего начальства, от которого зависит карьера, материальное положение, продвижение по службе, решение бытовых проблем, например, получение бесплатной государственной квартиры, которую можно тут же приватизировать и другие радости жизни. Есть чем дорожить. Безусловно, были тогда, есть и сейчас немало судей, для которых слова "профессиональная гордость", "честь" просто человеческая честность – не пустой звук. Но речь сейчас не о них. Тогда судьи тоже сильно зависели от своих председателей. Но были ещё органы юстиции, которые в процессуальные вопросы вмешиваться на могли, но подготавливали кандидатов в судьи, рекомендовали судей к избранию и проводили выборы. В отделы юстиции люди жаловались на судебную волокиту, грубость и хамство судей. И такие жалобы могли повлиять на избрание судей в следующий срок. Начальник областного отдела юстиции по положению был равен председателю областного суда, и при наличии серьёзных претензий к какому-то судье мог переговорить с председателем как неофициально, та и направить ему представление с требованием принять меры. А, главное, существовали райкомы, горкомы и обкомы партии, а их секретари могли в момент решить раз и навсегда судьбу нерадивого или слишком алчного судьи. Ведь все судьи были обязательно членами партии, а исключение из её рядов означала гражданскую смерть исключённого.  Зачастую после такой страшной кары наступала смерть и физическая: кто-то получал инфаркт или инсульт, а кто-то и накладывал на себя руки.  Люди нередко, не найдя правды в судах и прокуратуре, обращались в партийные комитеты.  А там смотрели на вопрос не только с точки зрения закона, но и с точки зрения человеческой справедливости. И тогда с партийного олимпа раздавался рокот Зевса – громовержца, то есть спускалось «мнение», по силе воздействия превышавшее кучу судебных решений.  Порой партийные боссы просили не наказывать строго преступника.  Но, как правило, просили за хозяйственных руководителей, допустивших хищение, халатность и иное экономическое нарушение. Но никогда не просили за криминальных преступников – убийц, грабителей, насильников и подобных лиц. Понимали, что за такую просьбу и сами могли слететь с тёплого местечка. Сейчас на поведение судей может повлиять только вышестоящий председатель или квалификационная коллегия судей, создаваемая тем же председателем областного суда, и докладывающая ему свои выводы служебной проверки. Даже разоблачительные материалы прессы редко приводят к принятию мер к зарвавшимся судьям. Вспомните дело «золотой» судьи из Краснодарского края, которая устроила своей дочери свадьбу за два миллиона долларов. Сколько об этом писали, проводили журналистских расследований! Сколько было обнаружено преступных действия этой судьи! Правда, в конце концов судью лишили статуса. А при советской власти такого и быть не могло. За одну только свадьбу судью бы через полгода следствия и суда расстреляли, и дело с концом.

     Пусть читатели меня простят за столь пространное антилирическое отступление. Оно служит объяснением тому, почему справедливого приговора при советской власти было добиться легче, чем нынче.

     Итак, в середине августа приходят ко мне в юридическую консультацию молодая женщина и пожилой мужчина – дочь и отец. Дочь зовут Светланой, отца зовут Дмитрий Степанович. Фамилия их Мургиш, происхождения молдаванского или что-то в этом роде. Отец, грузный мужчина лет пятидесяти восьми с облезлыми серыми волосами и седыми кустистыми бровями, одет просто – в серые брюки, клетчатую блеклую ковбойку и сандалеты с носками; в основном, молчит.  Говорит Света, яркая симпатичная брюнетка лет тридцати в брючном костюме в полоску и туфлях на каблуке.

     -Виталий, Ефимович, помогите пожалуйста, папа на машине насмерть задавил двух девочек. Мы заплатим любые деньги, только помогите!

     -Прежде, чем говорить о деньгах, – говорю, – расскажите всё о происшествии. Когда это было, где, при каких обстоятельствах. Лучше пусть рассказывает Дмитрий Степанович, а вы, Светлана со мной послушаете.

     -Да папа говорить не мастер, а я всё хорошо об этом знаю.

     -Тем не менее, послушаю из первых уст. А, если понадобится, вы дополните.

     -Я работаю в мехколонне водителем-крановщиком. – Начал рассказывать мужчина. – У меня автокран на базе МАЗа., «Ивановец». Три дня я стоял на ремонте, а потом ремонт закончили и меня выпустили на маршрут на стройку. Перед выездом с территории мехколонны нас всегда проверяет дежурный механик. У моей машины он проверил рулевой механизм, тормоза, свет. Он заставил меня несколько раз тормознуть. Пневматика работала, колодки сжимались. Механик сделал отметку в путёвке, и я поехал. Я ехал по объездной, а потом свернул направо на улицу Ломова. Сначала с обеих сторон был пустырь, а потом справа начались строения: завод металлоконструкций, предприятие «Сантехмонтаж», потом справа стоит ПТУ с общежитиями, а слева идёт пустырь, а вдоль дороги на другой стороне теплотрасса до теплоэлектростанции. Я ехал со скоростью где-то 30-40 километров в час, не больше.

     Дмитрий Степанович рассказывал довольно сбивчиво, с трудом подбирая некоторые слова. Устная речь была явно не его коньком. Про письменную и говорить нечего, писал старик с трудом – ещё до войны закончил в Тирасполе 4 класса, вот и всё образование.  А последовательное изложение его рассказа я беру на себя.

     -Кода я проезжал училище, увидел, что возле автобусной остановки стоят две девочки-девушки лет по шестнадцать- семнадцать. Вдруг они, взявшись за руки, стали перебегать дорогу. До моей машины от них было близко, но они уже перебежали мою полосу движения и стояли на середине дороги. Я сбросил ногу с педали газа, но тормозить не стал, девочки мне не мешали, а я – им, чего тормозить?

     Дмитрий Степанович сделал глотательное движение, лицо его покраснело, а лоб покрылся обильным потом. Он замолчал, достал из кармана мятый носовой платок и стал вытирать пот. Дочь предложила свой платок, передала его отцу, но тот отказался, проговорив с каким -то всхлипом – Не надо, у меня свой.

     Видя, что старика захлестнули эмоции, я не стал торопить его с рассказом, предложил ему и дочери минеральной воды, стоящей вместе с двумя стаканами на моём столе. Света налила полстакана и подала отцу, он выпил, немного успокоился. Я попросил продолжить рассказ.

– Вдруг эти девочки развернулись и бросились перебегать дорогу назад. Машина была совсем близко. Мне послышалось, что девочки завизжали и, уклоняясь от тросов, идущих от стрелы, с крюком, зацепленным к переднему бамперу, Я тут же со всей силы вжал педаль тормоза, но тормоза пропали. Пытаясь избежать наезда, я крутанул руль вправо. Машина выехала на обочину и, ударившись о большое дерево, остановилась. Я выскочил из кабины, но упал, ноги меня не держали. Поднявшись, увидел тела двух девушек, лежащих без движения под днищем машины. Потом оказалось, что обе девушки мертвы. Это было почти два месяца назад. А вчера следователь закончил дело, дал мне расписаться и сказал, что на суд мне будет нужен адвокат. Вот мы и пришли.

– А чего ж вы раньше не пришли, когда только возбудили уголовное дело?

– Тогда следователь сказал, что адвоката взять можно, но он не нужен.  Мол, я против вас ничего не имею, даже вам сочувствую, и всё сделаю, что можно, в вашу пользу.

– Да, упустили вы время, когда можно было максимально вам помочь. Но. в общих чертах всё понятно, – говорю я. – Дело непростое, но я берусь за него. А какой результат вы хотели бы иметь?  –   – Мы просим, чтобы папу посадили не больше чем на четыре-пять лет, и чтобы была колония – поселение, а не зона. – Вмешалась в разговор Светлана. Отец её согласно кивал головой.

– Спасибо, Виталий Ефимович! – с некоторой радостью произнесла Светлана. – нам сказали, что если вы не поможете, то никто не поможет!

– Ну, вы скажете. У нас адвокатов полно. Есть и поопытнее меня, и пограмотнее. Не надо мне льстить.

     Назавтра   я побывал на месте катастрофы, благо, это совсем рядом от нашей юрконсультации, и всё осмотрел.

     Через несколько дней я в районном суде изучил дело, разместившееся в полутора томах, причём второй том содержал лишь обвинительное заключение и несколько служебных процессуальных справок. Дело было расследовано добросовестно, но без полёта следовательской мысли: имелись фотографии места происшествия, со снимками автокрана, врезавшегося в дерево, но не сломавшего ствол, заключение автотехнической экспертизы с выводом, что автокран двигался со скоростью не более сорока километров в час, а тормоза были неисправны; допрошены трое очевидцев происшествия. И хотя дело содержало кучу положительных характеристик на обвиняемого, на главный вопрос оно отвечало однозначно: двигался без тормозов совершил наезд на пешеходов, виновен в смерти двух человек. При изучении дела у меня возникло несколько вопросов, которые с большей эффективностью можно было разрешить на предварительном следствии. Да теперь уж будем пытаться осветить их в суде. А вопросы такие: в какой момент отказали тормоза и причина их отказа; кто такие погибшие девушки, почему они побежали назад, уже находясь на середине дороги; на каком расстоянии от девушек находился автокран в это время? И главный вопрос – смог бы водитель предотвратить наезд на пешеходов, если бы тормоза автокрана были в полном порядке?

     Судьёй по делу была тридцатипятилетняя женщина, с которой мне не раз приходилось сталкиваться в процессах, Сауле Мухитовна Омарханова. Это была не слишком грамотная, не глубоко вникающая в существо рассматриваемого дела, но весёлая, живая и незлобивая дамочка, дородная и симпатичная внешне. Мантий тогда у судей не было, ходили в чём попало. Порой у женщины – судьи было такое декольте, что грудь вываливалась, когда судья, наклонившись к столу, делала какие-то заметки. А одна судья районного суда славилась тем, что носила мини-юбки. Не во всех судах тогда были столы с закрытым фасадом, бывали и просто четырёхногие столы, с приставленным к ним тремя стульями. Так вот, у этой судьи с задравшейся юбкой подсудимые и посетители наблюдали голые ноги и трусы, правда, всегда белые и на вид опрятные.  Обращение к судье «ваша честь» ещё законодательно закреплено не было, и к судьям обращались безлично «уважаемый суд», «товарищ судья», а чаще адвокаты и прокуроры обращались к ним по имени-отчеству. Обращение «ваша честь» звучало некоторым вызовом, как обращение «господа», когда все кругом были товарищи, на худой конец – граждане. Наша Сауле Мухитовна была на процессе в чёрном шерстяном платье средней длины с довольно смелым, но всё же приличным декольте, прикрывавшем лишь отчасти богатую грудь с гладкой атласной кожей. А чуть выше – ожерелье с крупными красными пластмассовыми бусинами. Всё это вместе, вкупе с ярко-красными губами и чёрными блестящими волосами, выглядело довольно красиво. Сауле была разведёнкой и находилась в свободном поиске. Главное её качество как судьи было чутьё. Рассматривая дела поверхностно, а порой и просто халатно, она всегда выносила довольно справедливые, а, главное, не отменяемые в последующем решения и приговоры.

     Народных заседателей в том процессе я почти не помню, потому что внимания на них никто никогда не обращал, в том числе – и я. Просто сидят по бокам от судьи два китайских болванчика и кивают, когда у них что-то спрашивает судья. За глаза их и называли «кивалы». Помню только, что это были мужчина-пенсионер и женщина средних лет, возможно, учительница.

     В небольшой зал судебного заседания набилось немало людей. Там были родственники погибших девушек, учащиеся и преподаватели ПТУ, естественно, дочь Мургиша Светлана и его жена.

     Процесс начался как обычно с сообщения, какой суд и какое дело рассматривает, состав суда, кто поддерживает государственное обвинение, кто подсудимый, все ли участники процесса доверяют данному составу рассмотрение дела, есть ли ходатайства до начала слушания. Обвинение поддерживал заместитель районного прокурора младший советник юстиции Плотников Алексей Сергеевич. Он был, естественно, в форме. Затем судья подняла Мургиша, уточнила его анкетные данные. Потом он был допрошен. Дмитрий Степанович рассказал, как смог, обо всех событиях самого мрачного дня в его жизни. После допроса я заявил ходатайство о выезде состава суда на место происшествия, чтобы лучше представлять все обстоятельства дела. Судье явно не хотелось куда-то выдвигаться – нужно было организовать машины для выезда, вызывать гаишников, терять время. Она шёпотом спросила мнение народных заседателей, но те неожиданно были за выезд.

     -Адвокат, вы на машине? Повезёте секретаря с делом и подсудимого?

     Я ответил утвердительно и вопрос был решён. На «волге» с прокурором ехала судья с заседателями, затем я я на своей «девятке». Ехать от суда до места происшествия пришлось минут пятнадцать, это было довольно близко. За нами тянулась пара машин с болельщиками потерпевшей стороны. Остановились справа на широкой обочине возле огромных труб теплотрассы, покрытых блестящим нержавеющим металлом. Кое – где на стыках проглядывала жёлтая вата утеплителя. В месте нашей остановки горизонтальная труба под прямым углом уходила вертикально метра на четыре вверх, образовав что-то наподобие портала, снова спускалась вниз и принимала горизонтальное положение. Эту загогулину тепловики называют компенсатором. За теплотрассой раскинулся широкий пустырь, и только вдалеке, километрах в полутора начинались частные одноэтажные дома. Этот пустырь не застраивался по причине близких грунтовых вод, превративших землю в почти болото. Растительность на пустыре была соответствующая – болотная высокая трава, рогоз, кое-где торчали и перья камыша с коричневыми замшевыми початками.

     Довольно скоро подъехали две гаишные машины и инспектора перекрыли с двух сторон движение транспорта.

– Ну, товарищ адвокат, что вы хотели показать суду? – спросила Сауле Мухитовна, – На что обратить внимание? – Вера, записывай, – указала судья секретарю.

– Прошу обратить внимание суда на вот это повреждённое дерево и сравнить с фотографиями, имеющимися в уголовном деле, то ли это дерево, в которое упёрся автокран подсудимого. Оно растёт в двадцати одном метре от предполагаемой точки наезда автокрана на пешеходов. Раз это оно, то прошу обратить внимание на то, что некоторые ветви сломаны, дерево покривилось, ствол имеет повреждение коры и вмятины, но не сломался. А толщина ствола всего сантиметров тридцать.

     Вижу, что секретарь Вера подробно записывает мои слова.

– Какое это имеет отношение к рассматриваемому делу? – спрашивает судья.

– Самое непосредственное, – отвечаю. – Это свидетельствует о том, что тяжёлый автокран остановился, даже не сломав это довольно молодое и хрупкое дерево, Значит, он приближался к дереву со скоростью, значительно меньшей, чем сказано в обвинительном заключении, то есть, не сорок, а может быть, двадцать километров в час, или даже меньше.  А это значит, что водитель тормозил, и тормоза частично сработали, снизив скорость.

– Хорошо, суд принимает к сведению объяснения адвоката. Это всё?

– Нет, Сауле Мухитовна, это ещё не всё – отвечаю. – Прошу суд обратить внимание на окружающий ландшафт. Если смотреть по ходу движения автокрана, то справа в глубине мы видим ПТУ с двумя трехэтажными общежитиями, на обочине дороги есть знак «остановка автобуса», имеется скамейка. С левой стороны дороги нет ничего, кроме теплотрассы, болотистого пустыря и вдалеке – частный жилой сектор. Объекта, представляющего интерес для кого бы то ни было, с этой стороны дороги не наблюдается.

– Ну и что? -спрашивает судья. – погибшие не имели права перейти здесь дорогу?

– Конечно, имели.  Но я сейчас имею в виду не погибших девушек, а водителя, который двигается и оценивает всю дорожную обстановку, анализирует все факторы: движение встречных и попутных транспортных средств, действия пешеходов, если таковые имеются, их дальнейшие намерения. Например, водитель видит впереди остановившийся на остановке автобус. Опытный водитель не просто едет мимо, а смотрит в просвет под автобусом впереди – не появятся ли там ноги сошедших пассажиров, которые ещё не видят, что делается на дороге за автобусом, и могут выйти, а ещё хуже, выскочить на проезжую часть.

– Хорошее объяснение, – Улыбнулась хитро судья. – Но у нас не было автобуса, к чему вы всё это рассказали?

– Я это рассказал, что бы суд понял, что в движении водитель должен всё время думать и анализировать обстановку, предполагать дальнейшее поведение участников движения. В нашем случае мог ли водитель, видя двух девушек на автобусной остановке, предполагать, что они побегут через дорогу к месту, где нет ничего, нужного девушкам – к теплотрассе и пустырю?  Считаю, что не мог.  Поэтому дополнительной осторожности не проявил и действий «а приори» не предпринимал.

     Я увидел, что народные заседатели задумались над моими словами. Стали между собой что-то обсуждать. Тем не менее все отправились в обратный путь и через недолгое время процесс продолжился в здании суда.

     Были допрошены свидетели. Первым свой рассказ поведал свидетель Михнов, сорокалетний худощавый мужчина.

– Я шёл от моего места работы – конторы «местснабсбыта» к автобусной остановке у ПТУ. Шёл по обочине дороги навстречу движению автокрана. Метров за сто до остановки я увидел, как две девушки стали перебегать дорогу, а навстречу двигался автокран. Но он был ещё не совсем близко, девушки успели перебежать. Но потом вдруг побежали обратно, Кран был уже очень близко. Что бы пробежать под тросами и стрелой они даже пригнулись, но там до кабины было метра три. МАЗ передней частью ударил девушек, они отлетели метра на два вперёд, а потом машина их накрыла.

– Вы всё это видели своими глазами? – Спросил заместитель районного прокурора Плотников, тридцатипятилетний невысокий мужчина с абсолютно лысой головой.

– Как сейчас, картина у меня перед глазами. – Ответил очевидец. – Не только видел, но и слышал, как девчонки завизжали, слышно было хорошо, потому что движение на дороге было слабое.

– Можете подробно описать дорожную обстановку? – Спрашиваю я. – Вот вы говорите, движение было слабое, а какие машины в тот момент вы заметили?

– Да вроде машин близко и не было. По ходу моего движения, навстречу автокрану близко машин точно не было, а за автокраном ехала серая легковушка, не помню, «жигули» или «москвич». Она была метрах в пятидесяти, может, ста, дальше автокрана.

– А когда случилось столкновение, что сделал водитель этой легковушки? – Он остановился? – Уточняю я.

– Нет. Машина ехала довольно быстро, не остановилась.

– А вы номера её случайно не запомнили?

– Да нет, я её толком не разглядел. Сначала она двигалась за автокраном. А потом случилась эта беда. Всё внимание моё было занято аварией. Я же говорю, даже марку машины толком не разглядел, не то что номер.

– А вот вы говорите, что серая легковушка ехала довольно быстро. – Спрашиваю свидетеля. – А можете сказать, хотя бы примерно, с какой скоростью она ехала? Вы сами водитель, в движении разбираетесь?

– Да, я водитель, у меня есть «москвич». По моим прикидкам легковушка имела скорость семьдесят – восемьдесят километров, может, и девяноста, но не больше.

– А как вы считаете, не могла ли напугать девушек эта легковушка?

– Товарищ адвокат! – Вмешалась судья. – Вы задаёте наводящие вопросы, это запрещено.

 -Я просто спрашиваю мнение свидетеля. Этот его вывод суд может не принимать в качестве доказательства, – отвечаю судье, – но нам нужно разобраться в ситуации досконально. Ведь погибли две молодые девушки.

– Отвечайте на вопрос, свидетель – Разрешила судья.

– Да. Я раньше много раз вспоминал эту аварию. – Говорит свидетель Михнов. – Но не мог понять, почему девушки побежали назад, а не вперёд, где путь им был свободен. А теперь понял, они испугались быстро едущей легковушки. Не утверждаю, но может быть, она начала обгон автокрана и оказалась на встречной полосе.

– Но вы этого сами не видели? -Вмешался прокурор.

– Нет, не видел.

     Затем были допрошены ещё две свидетельницы – очевидицы происшествия. Но они сам момент аварии не видели, а оказались на месте происшествия сразу после случившегося, поэтому о них я говорить не буду. Потом была допрошена педагог – куратор группы, где начали учиться погибшие девушки. Профтехучилище готовило рабочих для комбинатов железобетонных изделий, и в группе обучались будущие операторы растворных узлов. Невысокая слегка располневшая сорокапятилетняя женщина по имени Анастасия Петровна Зиганшина рассказала следующее.