Релокация

Екатерина Сухорослова

Релокация

Релокация

Я никогда не думала, что однажды окажусь в другой стране, оставив за спиной всю свою жизнь. Но жизнь часто рушит планы – внезапно и бесповоротно, не спрашивая, готов ли ты.

Моя история началась в феврале 2022 года, когда между Россией и Украиной разразилась война. В тот момент я жила в Москве, а вся моя семья находилась в Екатеринбурге. И именно 22 февраля, за 48 часов до того, как всё началось, я прилетела к ним в гости. Поздравить отца с Днём защитника Отечества. Всё происходящее ещё позавчера казалось невозможным, но в один день мир, который я знала, рухнул.

Проснувшись утром в номере отеля, я, как обычно, взяла чашку кофе и машинально открыла новости. Через несколько секунд чашка застыла в руках, пальцы судорожно сжались вокруг керамики, а в горле встал ком. Строки с экрана словно прожигали сетчатку: Война. Удары по городам. Паника.

Я сидела в оцепенении, перечитывая заголовки и пытаясь убедить себя, что это ошибка, что это просто страшный сон, от которого я вот-вот проснусь. Но сон не заканчивался. Это была реальность.

В какой-то момент я поняла, что не дышу. Застывшая тишина номера отеля вдруг стала удушающей. Я вскочила, схватила вещи и, едва дождавшись такси, поехала к родителям.

Мой отец – бывший военный, ВДВ-шник в отставке. Он служил в Чечне. Я помню это время смутно: то ли мне было семь, то ли восемь лет, но глаза отца после той войны я запомнила на всю жизнь. Они были другие – в них поселилась какая-то тёмная усталость, грусть, которую невозможно было объяснить словами. Даже спустя годы он иногда смотрел так, как будто всё ещё видит что-то, чего не должны видеть дети.

Когда я зашла домой, он молчал. Просто посмотрел на меня тем самым взглядом – и мне не нужно было ничего объяснять. В квартире стояла плотная тишина, мама двигалась размеренно, будто боялась задеть воздух. Он знал, что происходит. Он знал, к чему всё идёт. И я знала, что если начнут призывать “старых офицеров”, если что-то пойдёт не так – отец снова может оказаться на линии фронта. Никто из нас – ни он, ни мама, ни я – этого не хотел. Ему уже не 20, не 30 и даже не 45. Повестка, тревожный чемодан, повторная “служба Родине” – это всё стало бы для нас самым страшным сценарием.

Следующие часы и дни прошли в какой-то мутной тревоге. Телевизор, телефон, новости, звонки. Люди паниковали. Коллеги из Киева писали в слезах: «Мы не знаем, что делать, мы не можем уехать, мы боимся». Коллеги из Брянска не писали ничего. В Москве кто-то покупал валюту, кто-то уходил с работы, кто-то судорожно искал билеты. Я впервые в жизни почувствовала, что время утратило смысл – оно стало вязким, тянулось, как густая смола, застревая между страхом и неизвестностью. Каждое уведомление на телефоне отзывалось внутри глухим ударом, будто кто-то стучал по стеклу изнутри.

Через несколько дней после начала войны в наш почтовый ящик пришла повестка на имя отца. Мы сидели на кухне и молча передавали белый лист из рук в руки. Тогда стало окончательно ясно: время закончилось. Надо уезжать.

Главный страх был прост: мы не были готовы рисковать его жизнью. Ни морально, ни практически. Каждая попытка «подождать немного, вдруг всё уляжется» звучала как плохая шутка. Мы слишком хорошо знали, чем заканчиваются такие ожидания.

К этому добавлялась и работа. Я тогда трудилась в международной компании, команда была разбросана по всему миру. Обычно мы обсуждали проекты, делились новостями, шутили, строили планы. Но в эти дни в рабочих чатах повисла полная тишина. Все пытались сохранить нейтралитет, не сказать ничего лишнего, чтобы не задеть чьих-то чувств, но в итоге даже простые рабочие вопросы казались неуместными.

Я не понимала, что и как писать. Обычные фразы вроде «Доброе утро!» или «Как дела?» вдруг казались абсурдными. Было ощущение, что каждое слово – как по минному полю. Никто не знал, как себя вести, что обсуждать, что можно и нельзя. Тишина в чате стала пугающей – как будто все замерли, и никто не решался сделать первый шаг.

В такие моменты я впервые поняла, насколько важно простое человеческое общение, и как быстро оно может исчезнуть, если вокруг рушится всё привычное.

Дома тоже никто особо не говорил о будущем, но тревога висела в воздухе. Было понятно: долго так продолжаться не может. Каждый день мы смотрели новости, обсуждали слухи, пытались просчитать хоть какой-то следующий шаг, но вариантов становилось всё меньше.

В какой-то момент родители собрали меня и сестер на кухне.

– В стране война. Мы уезжаем в Черногорию.

Просто, холодно, категорично. Как диагноз.

– Почему туда? – мой голос звучал глухо, словно говорил кто-то другой.

– Здесь небезопасно. Балканы – самая близкая нам территория. Тепло. Дёшево. И мы не будем ждать, когда за отцом придут снова. Евросоюз нас не тронет. Мы сможем жить спокойно.

Жить спокойно… Я не понимала, как теперь вообще можно говорить о спокойствии.

Мне казалось, что это не со мной, не с нами. Я привыкла жить, планировать, работать. Я не была готова к тому, что в один момент моя реальность превратится в хаотичный бег с одним рюкзаком за плечами.

Через несколько дней я вернулась в Москву, чтобы собрать вещи. Эта неделя прошла как в тумане: растерянные лица людей на улицах, очереди в банках, тревога в глазах знакомых, которые не знали, как теперь жить. Пачки наличных, спрятанные в шкафах. Бесконечные звонки с единственным вопросом: «Что делать?»

Что делать? Я собрала чемоданы. Сдала квартиру арендодателю. Перевезла кошку. Купила билет.

На прощание я посмотрела на свой город. Он был таким же, как всегда, но мне казалось, что я вижу его в последний раз.

Через несколько дней я оказалась в Будве. В одной комнате с младшей сестрой. В городе, где я никого не знала. В стране, где я чувствовала себя потерянной.

Я вышла на балкон. Ветер с моря был тёплым, но перемены казались ледяными.

В темноте шумели волны, а я смотрела в ночь и не могла понять, где теперь мой дом. Где-то внизу щёлкнула чужая калитка – короткий звук, растворившийся в шуме моря. Я прислушалась и выдохнула. Сердце ещё долго билось в новом, непривычном ритме.

Метч

С тех пор как мы переехали в Черногорию, дни слились в однообразную, тягучую череду – будто бесконечная плёнка, где один и тот же кадр прокручивается снова и снова.

Утро – новости, день – новости, вечер – новости. И ещё – фоновый шум, который никуда не девался: тревога за отца. Мы не были готовы рисковать ни своей, ни тем более его жизнью, а значит – каждый новый заголовок был напоминанием, что обратной дороги пока нет.

Всё происходящее и внутри, и снаружи растворялось в этом бесконечном информационном потоке. Даже чашка кофе перестала бодрить. Мы не жили – мы застыли в каком-то тревожном ожидании. Ждали чего? Когда всё закончится? Когда станет легче? Или когда отпустит иллюзия, что когда-то всё вернётся назад?

СВО, как это принято теперь называть, была похожа на ледяной поток, который выбросил нас за борт – без предупреждения, без возможности вдохнуть, без права подготовиться. Оставалось только плыть.

Первым делом ударили деньги. Рубли на тот момент были лишь блеклыми цифрами в банковском приложении – и вдруг оказались практически бесполезными. Каждое действие с финансами стало акробатикой: перевести в крипту, потом в евро, а курс прыгал с такой скоростью, что порой казалось – проще поставить всё на зеро в казино. Это уже была не экономика, а русская рулетка: вставляешь патрон в барабан и молишься, чтобы не выстрелило.

Второй удар – язык. Я ловила знакомые слова в чужой речи – «добро», «како сте?» – но каждое слово казалось шершавым, как наждак, чужим и странным. Черногорцы улыбались, были вежливы, но будто держали невидимую стену между собой и нами, приезжими.

Здесь никто не спешил. Слова, сделки, решения – всё растягивалось на недели. В Москве моя жизнь текла по секундомеру, а здесь время будто стало густым и вязким, как мёд. У меня не было этого запаса вечности.

Третьим стало чувство чуждости. Яркая Будва, блестящая огнями и голосами, только подчёркивала моё одиночество. Страна – всего 700 тысяч человек; здесь каждый знал всех, и чужаки выделялись сразу. В Москве в толпе легко потеряться, здесь толпа наоборот сразу делает тебя заметным.

Да, рядом была семья. За эти недели мы сблизились так, как давно не были близки. Но этого не хватало. Не хватало привычного ритма, общения, «своих» лиц. Я чувствовала, будто мои внутренние корни вырвали из земли и выбросили на камни.

Чтобы не сойти с ума от одиночества, я решила пойти в коворкинг – единственный в Будве. Там пахло кофе, пластиком мебели и каким-то химическим дезинфектором. Было непривычно тихо, только шорох клавиш и редкие голоса – всё глуше, чем привычный московский шум. На ресепшене девушка каждый раз просила паспорт, и на третий день я не выдержала:

– Мы же уже…

– Правила, – мягко, но безапелляционно ответила она.

В Москве всё это давным-давно автоматизировано: QR-пропуск, турникет, приложение – никого не видишь, и всё работает автоматически. Здесь – наоборот: люди, улыбки, живое «здравствуйте» и при этом железные правила. И вдруг захотелось обратно в хаос, где тебе ничего не объясняют, но всё предельно понятно.

Я всё равно чувствовала себя лишней, но это было лучше, чем день за днём смотреть в одну точку экрана телефона, перебирая сводки новостей.

На третий день походов в коворкинг заметила троих: двое парней и девушка. В какой-то момент они встали и одновременно вышли покурить. Я немного помедлила, а потом всё же вышла за ними – схватилась за этот шанс под названием «хоть какая-то социализация», как за спасательный круг.

– Можно с вами? – мой голос немного дрожал, но руки уверенно тянулись к сигарете.

Они кивнули. Мы закурили, дым смешался с солёным запахом моря. За пару минут я узнала: они из Украины. Летели из Индонезии в Киев, но в Стамбуле узнали о том, что случилось, и оказались здесь, в Черногории. Говорили, что дальше поедут в Польшу – там проще, понятнее. Мы перекинулись ещё несколькими фразами, и я поймала знакомое ощущение: люди рядом, а ты всё равно как вне кадра. Выдохнула дым, наблюдая, как он исчезает в прозрачном воздухе.

– Ну что ж… опять одна.

Позже, в тот же вечер, я поняла: адаптация будет не просто сложной – она будет чужой, как это новое небо над головой. Людей вокруг было много – и ни одного, кто стал бы «своим».

– Может, зарегистрируешься в Тиндере? – однажды предложила Мия, моя младшая сестра. Мы не были так близки с детства, когда делили одну комнату, теперь вот – снова вместе, как тогда.

– Думаешь, это поможет? – я посмотрела на неё с иронией, но где-то внутри всё-таки мелькнула надежда.

– Хуже точно не будет, – пожала плечами Мия, и я невольно улыбнулась.

В ту ночь я скачала Тиндер. Пальцы нервно листали профили, пока внутри крутилась мысль: «Ну и что я тут ищу?»

Первый матч – черногорец. Высокий, спортивный, улыбка как в рекламе. Через пару дней мы встретились в кафе. Там пахло свежей выпечкой и кофе. Он говорил мало, больше смотрел – внимательно, будто я экспонат в музее. Официант не спешил, время растягивалось. Он был расслаблен, а я всё ещё жила московским темпом. Мы попрощались вежливо, и я поняла: это был наш первый и последний кофе.

Второй матч оказался ещё страннее: мужчина честно признался – женат, ищет «третью» для экспериментов в браке. Я не сдержала улыбки:

– Прости, но мне это точно не подходит.

Он только пожал плечами, будто это было обычным делом. Я ушла, чувствуя не столько неловкость, сколько облегчение: хотя бы честно.

Вернувшись домой, вдруг остро почувствовала усталость. То ли одиночество, то ли разочарование – не важно. Я вышла на балкон и вдохнула ночной воздух. Будва светилась жёлтыми огнями, внизу гремели бокалы, где-то доносился смех. Вдали, за крышами, слышались волны – чужая колыбельная.

Уже было решила удалить приложение, но в последний момент что-то меня остановило. «Ладно. Одна попытка. Если не получится – удалю».

Я листала бездумно, пока взгляд не зацепился за профиль мужчины лет тридцати шести–сорока. Худощавый, русоволосый, на одном фото – Балканы, на другом – Октоберфест, на третьем – здание парламента в Лондоне. Он жил путешествиями, и это стало сразу близко и понятно. В описании профиля было смешно и чуть самоуверенно: «Люблю горы, дороги и крепкий кофе. Паркуюсь с первого раза и быстро выбираю в меню». Поставила лайк.

Через несколько минут – уведомление: «Новое сообщение».

– Привет! А ты откуда?

Я не стала тянуть. После всех этих недель общения только с семьёй и случайными знакомыми в телеграм-чатах мне остро не хватало диалога.

– Привет! Из Будвы. А ты?

– Тоже. Давно здесь?

– Несколько недель. Привыкаю.

– Если хочешь разбавить адаптацию – давай завтра кофе?

Я на секунду замерла. Один голос говорил: «Зачем тебе это?» – другой: «Хуже уже точно не будет».

– Давай. Где встретимся?

– Я могу заехать за тобой. Где живёшь?

– Около автовокзала.

– Отлично. Я рядом с HDL-ом*. Напишу завтра, договоримся по времени.

– Ок. До завтра.

– До завтра, загадочная девушка из Будвы 😉

Я невольно улыбнулась – впервые не с надеждой, а с легкой иронией. Сколько раз я говорила себе: «Больше никаких ожиданий»? Всё равно, глядя на новое сообщение, внутри теплилась искра.

Ещё раз открыла его профиль. На фото он стоял на фоне гор – взгляд уверенный, чуть прищуренный, будто он знает что-то, о чём другие догадываются только во сне.

«Странный персонаж… но интересный», – подумала я, выключая телефон.

На балконе было свежо, ветер с моря холодил кожу. Где-то внизу смеялись люди, в окна доносился запах жареной рыбы. Я вдруг ощутила: завтра может быть другим. Пусть совсем немного, но другим. Тогда я ещё не знала, насколько.

*HDL – сеть продуктовых магазинов на Балканах

Вилла "Бахус"

Утро началось стандартно: кофе, который я уже не пью для удовольствия, а просто по привычке, новости, которые давно никто не обсуждает вслух, и очередной семейный завтрак. На кухне снова крутился круговорот тем: продление ВНЖ, нюансы страховки, сроки подачи бумаг – и, конечно, «как бы нам в этот раз не мотаться в Боснию на визаран». За пару недель я уже начала различать оттенки усталости в голосе родителей: «мы не можем вернуться», «всё будет хорошо», «а что если…». Каждый раз мы приходили к одному и тому же: никакой новой информации и никаких новых решений.

На улице между тем наступила весна. В конце марта в Черногории это не условная дата, а реальное облегчение: страна меняется за считанные дни. Вчера ещё были лужи, мокрые ветки, серое небо, а сегодня – солнечные лучи за окном, сухой воздух и привычный шум с улицы: черногорцы громкие, как итальянцы, обсуждают всё подряд на повышенных тонах, но атмосфера уже совсем другая. Даже горы выглядели иначе – снег почти растаял, и они вдруг стали как будто ближе, теплее и не так давили на настроение.

Я открыла новости, увидела очередной виток заголовков, закрыла. Проверила почту, пролистала телеграм-чаты – за неделю всё слилось в один непрерывный поток пересылок, вопросов и ссылок на сайты с “официальными источниками”.

Скука плюс фоновая тревога: ощущение, будто не живёшь, а стоишь в длинной очереди и бесконечно чего-то ждёшь.

В этот момент завибрировал телефон.

– Ты готова? Я приеду через минут 15.

– Да, почти, – быстро ответила я и пошла собираться.

Пригладила волосы руками, на лицо нанесла минимум косметики – немного пудры, подводка для глаз и помада. Поймала в зеркале отражение: слегка уставшее, но не раздражённое. Посмотрела на себя чуть дольше, чем обычно, будто пытаясь вернуть ту лёгкость, которая у меня была до переезда. Вроде бы выглядела нормально.

В целом, неплохо.

Взяла сумку, надела сабо, проверила – телефон, помада, всё на месте.

Перед выходом задержалась в коридоре. Заглянула на кухню: чайник, миска для кошки, кружки после завтрака – всё как всегда.

______

У подъезда уже стоял белый Mercedes S-класса – чистый, блестящий, сразу бросался в глаза среди местных черногорских машин. Мне вообще всегда нравились мерседесы, классная марка. Правда, если бы я выбирала себе, то мечтала бы о теплом коричневом цвете и рыжем салоне, но белый тоже смотрелся эффектно. Приятно, когда кто-то приезжает за тобой на такой машине – даже если это просто свидание.

Мужчина стоял, прислонившись к капоту, будто это его естественная поза. Высокий, спортивный, аккуратная стрижка, лёгкая щетина, спокойная полуулыбка и тот самый вайб из Tinder – но в жизни к его образу добавлялась какая-то своя ирония. Его точно можно было снимать для разворота журнала Tatler.

– Привет! Я Андрей, рад знакомству, – протянул руку.

– Привет, я Агата, – чуть улыбнулась.

Он открыл передо мной дверь – спокойно, без театральности. В салоне пахло кожей и чем-то сладким, вроде инжира или селективного парфюма. Я пристегнулась, он сел за руль. Машина тронулась мягко, никаких рывков.

– Ты давно тут? – спросил он, когда выехали со двора.

– Нет, пару недель всего. Мы только переехали.

– А я уже три года. У меня тут две виллы: одну сдаю, во второй сам живу, рядом с HDL.

– Сдаёшь сейчас кому-то?

– Да, там беженцы из Украины, IT-шники. Прилетели компанией, с семьями. Увидели мою виллу, постучались. Оказалось, искали дом на ПМЖ. Заплатили за год вперёд. Мне удобно, а они отличные ребята. Первый раз так легко сдал, сразу все три этажа! Представляешь?

Я кивнула. Он говорил об этом спокойно, но было видно – ситуация для него новая. На секунду мелькнула мысль: интересно, как вообще можно так быстро обустроиться в чужой стране. Но я не стала спрашивать – мне было достаточно просто слушать его рассказы. Тогда это казалось обычной деталью.

Приехали в Порто Монтенегро – местный «лакшери» район: порт, рестораны, яхты, идеальная чистота и полный контраст с обычной черногорской жизнью. Набережная была как с картинки из путеводителя: белые катера, кофейни, пальмы, блестящие витрины бутиков. Людей немного – сезон ещё впереди.

Я смотрела на воду, на яхты, слушала, как Андрей рассказывает про работу, переезд, виллы. В целом, разговор двух взрослых людей: каждому есть что сказать, но можно не раскрывать все карты сразу. Потом выбрали ресторан и сели ужинать. Я взяла бокал вина, он тоже.

– Не боишься пить за рулём? – спросила я.

Он усмехнулся, чуть приподнял бокал и, почти не глядя, бросил:

– Я ничего не боюсь.

В его голосе было столько легкости и внутренней дерзости, что спорить сразу расхотелось.

Мы сидели, время от времени попивая вино, а разговор становился всё более лёгким – скованность первого свидания незаметно ушла.

Он вспоминал своё детство, как переезжал с родителями с севера в Москву, как работал в строительстве, истории про тендеры – смешные и не очень. Я слушала, потому что о себе рассказывать не хотелось, а он особо и не расспрашивал. Даже удобно.

Когда ужин подошёл к концу, Андрей предложил:

– У нас на вилле сегодня вечеринка, много людей. Хочешь заехать? Познакомишься с ребятами.

Я сделала паузу для приличия, но решение уже приняла.

– Конечно, почему бы и нет.

Страха или неловкости не было совсем – скорее наоборот, мне было спокойно и любопытно. Будва – город маленький, двадцать пять тысяч человек, здесь все быстро узнают друг друга.

В Москве или Екатеринбурге можно раствориться, а тут любой новый человек – уже почти свой.

На обратной дороге я смотрела в окно: море справа, горы слева, солнце садилось. В машине играла музыка – что-то из русского рока, но я не вслушивалась в слова. Было приятно ехать по этому серпантину и не думать о делах, о новостях, о визаранах и политике. В этот момент я поймала себя на мысли, что мне наконец-то вновь спокойно, интересно, и тревога где-то там, далеко. Никто не понимал, что будет дальше, но сегодня хотелось просто жить – и пусть эта жизнь начинается с ужина, белого Мерседеса и вечеринки у айтишников.

Казалось, этот вечер обещал быть необычным – или, по крайней мере, запоминающимся. Когда солнце окончательно село, и за окном сгустилась ночь, мы доехали из Тивата до Будвы. Город утонул в темноте, фонари бросали жёлтые блики на пустые улицы, а из открытых окон доносились обрывки разговоров. Мы свернули с Медитеранской улицы, припарковали машину возле ворот и подошли ближе. На вывеске у дома было написано: "Вилла Бахус". Тогда это название показалось просто забавным – греческий бог вина и веселья, вечер, Черногория, новая компания. Кто бы знал, как всё дальше повернётся.

– Заходи, – сказал Андрей, открывая ворота.

Я оказалась на территории сразу двух вилл. Слева от забора располагалась что-то вроде мини-сада: между оливковыми деревьями висел гамак, под которым спала полосатая кошка, на столе для настольного тенниса кто-то забыл ракетки и бутылку воды. Здесь, как в Стамбуле, кошки всюду, и их тут реально море. Пахло свежескошенной травой и сигаретами. Далеко за забором кто-то гудел на мотороллере – в Черногории все спешат медленно. Воздух был пропитан запахом моря, а шум цикад не стихал даже ночью.

Дальше – белая трёхэтажная вилла с большой террасой, огороженной массивными бетонными колоннами. Для России подобная архитектура – редкое явление, а для Черногории абсолютно в порядке вещей.

На террасе за круглым столом, усыпанным картами и жетонами, уже шла азартная покерная баталия:

– У меня старший стрит, я победил!

– Нет, у тебя стрит от туза до пятёрки, а у меня – от двойки до шестёрки. Деньги мои! – спорили два мужских голоса, смеясь.

Андрей сделал небольшую паузу, и с широкой улыбкой начал представлять:

– Ребята, знакомьтесь! Это Агата, сегодня моя гостья.

– Привет! – первый поднял глаза парень с короткой стрижкой, – Денис.

– Макс, – улыбнулся следующий, слегка кивая.

– Женя, – добавил парень в яркой футболке.

– Влад, – махнул рукой последний, высокий, с тёмно-русыми волосами и шутливым выражением лица.

Я обратила на него внимание почти сразу. Как выяснилось потом, ему было всего двадцать восемь, но в тот вечер он удивительно напоминал моего друга – Валеру: светлая кожа, тёмные волосы, рукав из татуировок, а главное – добрые, почти детские карие глаза. Был в нём что-то неуклюже-мягкое, несмотря на внушительную комплектацию. Забавный малый.

Компания за столом этим не ограничивалась – помимо парней здесь были и девушки, и даже ребёнок. Андрей продолжил знакомство:

– А это Марина и Сергей, – он кивнул в сторону пары, – муж и жена, а с ними Лёша, их сын.

Рядом ещё одна девушка с длинными тёмными волосами улыбнулась мне:

– Оля, я девушка Влада.

– Все эти ребята работают в украинской партнёрке XBit, – пояснил Андрей. – Вот им и сдаю виллу.

– Столько народу! – искренне удивилась я. – Классно, что вы переехали такой большой компанией.

– Это ещё не все из киевского офиса, – отозвалась Марина. – Ксюша с Аленой скоро придут, в магазин за вином ушли.

– Хочешь пива или вина? – обратился ко мне Андрей.

– Белого, если есть. Если нет – и красное подойдёт.

– Сейчас организуем, – кивнул он и ушёл в сторону второй виллы, где, как я уже поняла, жил сам.

Я осталась за столом с ребятами и быстро втянулась в разговор. Они рассказывали, как экстренно перебирались в Черногорию, искали жильё и офис, как за пару недель их большая компания буквально разделилась: часть оказалась здесь, а другая часть уехала в Дубай. За столом периодически вспыхивали новые истории – кто-то делился, как покупал билет в последний момент, кто-то смеялся над бюрократией на границе. В воздухе, несмотря на усталость и общую тревогу, ощущалось лёгкое воодушевление: люди просто радовались жизни и казалось, что все не так уж и плохо.

Следующие полчаса пролетели незаметно – кто-то ругался на покерную удачу, кто-то обсуждал последние мемы из рабочих чатов, кто-то строил планы на жизнь здесь, в новой стране. Я успела перекинуться парой слов с каждым, и этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать: вокруг нормальные, лёгкие на подъём люди, без зажатости, без напряжения, все по-своему интересные, умеющие смеяться и поддержать разговор. Атмосфера была близкой, весёлой и расслабленной. Никто не хотел фокусироваться на том, что происходило вчера, сегодня или произойдёт завтра за пределами этой виллы. Все просто хотели жить.

Через какое-то время Андрей позвал меня наверх:

– Пойдём, покажу тебе свой дом. Здесь, конечно, весело, но наверху потише.

Мы поднялись на третий этаж. Несмотря на две виллы и три этажа в каждой, жил он именно во второй, наверху. Честно, оказавшись там, я удивилась: это не просто этаж – это полноценная большая квартира, метров восемьдесят, если не больше, плюс два балкона. Планировка свободная, ощущение простора, кругом окна, воздух. Вышли на балкон – огромный, с ротанговой мебелью, мягкими пледами и приятным светом от уличных фонарей. Мне такое очень по душе.