Шанс…

– Артём? Привет!

Он хотел отвернуться, спрятаться, исчезнуть – он был весь в пыли, в поте, с пятном от вчерашнего кофе на джинсах, с мертвой усталостью во всем существе. Но было уже поздно. Она подошла.

– Привет, – выдавил он хрипло, отставляя бутылку с водой.

– Как дела? – спросила Катя, и в ее глазах не было ни капли той брезгливости, которую он видел у других сегодня. Было внимание. И что-то еще. Забота? – Ты… ужасно усталый выглядишь.

– Работа, – буркнул Артём, глядя мимо нее, на проезжающую фуру. – Как всегда.

Она помолчала, перекладывая книги из руки в руку. Казалось, она что-то обдумывает.

– Я вчера… – начала она тихо. – Я видела конец матча. Тот твой вынос… – Она покачала головой. – Это было невероятно. Ты летел, как… как торпеда. Я думала, ты точно расшибешься. Все ахнули.

Артём мрачно усмехнулся.

– И проиграли. В итоге. Красивый вынос не приносит очков.

– Но он приносит уважение, – мягко, но настойчиво сказала Катя. – И… я видела твои глаза, когда ты вставал. Даже после проигранного мяча. Ты горел. Не сдался до последней секунды. – Она сделала шаг ближе, и Артём уловил легкий, чистый запах мыла или шампуня, смешанный с пылью библиотечных книг. – Ты знаешь, Артём… На поле ты другой. Настоящий. Как будто сбрасываешь всю эту… – она слегка махнула рукой в сторону его велосипеда и потрепанного рюкзака, – …всю эту тяжесть. И светишься изнутри. Искрой. Как вчера.

Ее слова, такие простые и искренние, ударили в самое сердце сквозь броню усталости и горечи. Не восхищение «звездой коробки», а признание его настоящего «я», того, что прорывалось сквозь рутину только на пыльном асфальте. Артём почувствовал ком в горле. Он посмотрел на нее – на ее серьезные, теплые глаза, на прядь волос, выбившуюся из хвоста и прилипшую к чуть вспотевшему виску.

– Катя, я… – он не знал, что сказать. Благодарность? Стыд? Желание доказать, что он может быть таким всегда? – Спасибо. Но это… это просто игра. Дворовая. От нее… – он махнул рукой в сторону бесконечных улиц с адресами, – …ничего не зависит.

– Зависит, – возразила она тихо, но твердо. – Зависит от тебя. Ты же сильный. Сильнее, чем думаешь. Не дай этой… рутине… – она снова кивнула на велосипед, – …задавить эту искру. Она в тебе есть. Я видела.

Она улыбнулась ему еще раз, теплой, ободряющей улыбкой.

– Мне пора. У нас репетиция в драмкружке. – Она поправила книги. – Держись, Артём. Пожалуйста.

Она повернулась и пошла, легко ступая по раскаленному тротуару. Артём смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Слова Кати звенели в ушах громче гудков машин. «Светишься изнутри». «Искра». «Не дай задавить». В груди, под слоем усталости и горечи, что-то едва заметно дрогнуло. Тепло. Надежда? Или просто признание? Он не знал. Но ощущение безысходности, казавшееся непробиваемым, дало маленькую трещину.

Оставшуюся часть дня он работал на автомате, но сквозь привычный туман усталости теперь пробивались обрывки мыслей. О Кате. О ее словах. О том, что на коробке он был настоящим. И о том, что эта «настоящесть» казалась такой хрупкой и далекой здесь, в мире штрафов, помятых коробок и орущего Сергея Петровича. Желание вырваться из этой трясины стало не просто фоновым шумом, а навязчивой, почти физической потребностью. Но как? Куда? Вопросы висели в воздухе, не находя ответа.

Вечер. Последние заказы – лекарства для старого ветерана на четвертом этаже без лифта (дед молча кивнул, сунул в руку яблоко) и пакет продуктов для молодой мамы с кричащим младенцем на руках («Спасибо, выручили!» – и тут же захлопнула дверь перед его носом, чтобы не впустить комаров). Артём катил обратно в офис, чувствуя, как силы на исходе. Город тонул в багровых сумерках, воздух стал чуть прохладнее, но не свежее – все та же гарь, пыль, запах асфальта. Он уже представлял, как сдаст чеки, получит свои гроши, поедет домой, упадет на кровать…

И тут зазвонил телефон. Не диспетчер, не Сергей Петрович – Димка. Артём с трудом достал телефон из кармана, прижал к уху.

– Тёма! Жив еще, страдалец? – голос Димки, как всегда, с ехидцой, но сегодня в нем чувствовалось какое-то приподнятое оживление.

– Жив-жив, – хрипло ответил Артём, притормаживая у обочины. – Чего надо?

– Чего надо? Готовь конверсы свои дырявые, капитан! – Димка фальшиво трубным голосом. – Выходим из тени! Нас ждет реванш! Ну, не совсем реванш… Новые соперники!

Артём нахмурился.

– Какие еще соперники? Кто?

– Заводчане! – выпалил Димка с гордостью. – Те самые, с промзоны. Сильные, быстрые, играют грязно, но палки ставят честно! Слышал, у них новый нападающий – зверь, говорят. Гоша уже дрожит в своих воротах, как осиновый лист! – Он засмеялся. – Встречаемся завтра, в пять, на нашей коробке. Ставка – две новые покрышки для мяча. Серьезно!

Артём замер. Заводчане. Ребята с промзоны, крепкие, выносливые, играли жестко, но уважали силу. Новый матч. На коробке. Пыль, крики, свист ветра в ушах при рывке… Образ вспыхнул в сознании ярко, затмив на мгновение серость окружающих улиц. Он почувствовал, как что-то внутри сжалось – смесь азарта, страха перед новым поражением и… тоски по тому чувству, о котором говорила Катя. По тому, как он «светился».

– Тёма? Ты там? – Димка перестал смеяться, голос стал серьезнее. – Ты же с нами? Без тебя… без твоих пасов мы – ноль. Особенно против этих быков. Гоша просил передать – он будет как скала. Ждет. – Пауза. – И я… ну, тоже. Скучно без нашего горе-капитана.

Артём смотрел на потрепанный руль, на дыру в кеде, на грязный асфальт под колесами. Звонил телефон диспетчера – новый заказ. Сергей Петрович наверняка уже орал в офисе. Завтра – снова восемь часов, адреса, штрафы. Рутина. Трясина.

Но где-то там, в пыльном углу его мира, была коробка. И Гоша, который будет как скала. И Димка со своей ехидной верностью. И Катя, которая видела в нем искру. И новые соперники – вызов.

– Ладно, – хрипло сказал Артём в трубку, перебивая болтовню Димки. – Буду. В пять. – И добавил, почти неосознанно: – Скажи Гоше… пусть держится.

Он положил трубку, игнорируя новый звонок диспетчера. Перед глазами все еще стояла коробка: серый асфальт, ржавые трубы ворот, летящий мяч. Искра, тлевшая под грудой усталости и горечи, дрогнула и вспыхнула чуть ярче. Завтра был не только новый день рутины. Завтра был шанс снова почувствовать себя живым. Шанс вырваться, хоть на час, из этого бесконечного круга. Он резко толкнул педаль, направляя скрипящий велосипед к ненавистному офису. Теперь была цель. Пусть маленькая. Пусть дворовая. Но цель.

Глава 3. Маленькие радости

Последняя ступенька в подъезде хрущевки под ногой Артёма скрипнула, как стон. Дверь захлопнулась за его спиной не просто с шумом – с ощутимым физическим щелчком, будто он отрубил себя от всего, что было внутри: от тяжелого молчания матери, от запаха подгоревшей каши, от давящей правды об отце, от гнетущего чувства вины и усталости. В руке он сжимал старые кеды, свернутые в комок вместе с выцветшей футболкой. В кармане джинсов – несколько смятых купюр сегодняшнего заработка, отданных матери молча, под ее немой, усталый взгляд.

Вечерний воздух Приволжска был теплым, густым, пропитанным гарью и пылью, но после духоты квартиры и кабинки Сергея Петровича он казался почти свежим. Артём не пошел к велосипеду. Он рванул бегом. Сначала шаг был тяжелым, ноги – свинцовыми колодами после десяти часов в седле, после бесконечных лестниц. Каждый удар стопы о неровный асфальт отдавался болью в бедрах, в ушибленном локте. Но он бежал. Бежал через двор, мимо кричащих детей и сидящих на лавочках бабушек, мимо гудящих машин на выезде. Бежал, как беглец, разрывая невидимые путы.

Мысли путались: отчет Сергею Петровичу завтра, штраф за опоздание на точку N, укоризненный взгляд матери… Но все громче звучало другое: «Заводчане». «Гоша ждет». «Димка без меня – ноль». И главное: «Коробка». Это слово билось в висках, как пульс. Его пыльное королевство. Его единственное место силы.

Он бежал, и постепенно свинцовая тяжесть в ногах начала сменяться странной легкостью. Не физической – тело ныло по-прежнему. А какой-то внутренней. Как будто он сбрасывал с плеч невидимый, невыносимо тяжелый рюкзак с адресами, чеками, унизительными взглядами клиентов. Каждый шаг уносил его дальше от Тёмы-курьера, ближе к Королю Коробки. Воздух свистел в ушах, сбивая дыхание, но это был не свист машин или ора Сергея Петровича – это был ветер свободы, пусть и на час. Он бежал, и серые пятиэтажки, промзона на горизонте, вечный гул моста – все это отступало, теряло власть над ним.

Площадка открылась перед ним внезапно, за поворотом. Знакомая картина, но сегодня – с новым накалом. Воздух над «коробкой» колыхался маревым зноем, густым и липким. Пыль висела плотной завесой, взбитая в облака резкими стартами и подкатами уже разминающихся игроков. Забор был усыпан зеваками – местная ребятня, пару мужиков с банками пива, девчонки, хихикающие в сторонке. Гул голосов, смешки, крики – знакомый, родной гул его королевства.

Артём резко замедлил шаг у края асфальта. Сердце бешено колотилось, не только от бега. Он инстинктивно искал глазами в толпе у забора… Искал Катю. Ее спокойную фигуру, ее внимательный взгляд. Но ее не было. Ни в тени чахлой акации, ни среди девушек. Пустота. Разочарование, острое и неожиданное, кольнуло под ребра, сильнее, чем боль в мышцах. Он так надеялся… Надеялся, что она увидит его снова на поле. Увидит ту «искру». Но ее не было. Его взгляд потускнел.

– Тёма! Ну наконец-то! – рявкнул Гоша, вылезая из ворот, которые шатались под его мощной хваткой. Лицо здоровяка сияло простодушной радостью. – Думал, проспал! Заводчане уже тут! Гляди! – Он показал на противоположную сторону площадки.

«Заводчане» стояли кучкой. Ребята постарше, коренастые, с жилистыми руками и загорелыми до черноты лицами. На них были одинаковые, выцветшие желтые футболки. Они не кричали, не разминались шумно. Просто стояли, оценивающе глядя на «домашних». Их взгляды были жесткими, привыкшими к труду и, вероятно, к жесткой игре. Новый нападающий, о котором говорил Димка, выделялся даже среди них – высокий, широкоплечий, с коротко стриженным ежиком и холодными, словно куски льда, глазами. «Зверь». Прозвище казалось оправданным.

– Вот он, наш страдалец! – Димка подскочил к Артёму, его хитрые глаза блестели азартом, но в них читалось и напряжение. – Весь в трудовых мозолях? Ничего, щас разомнемся! Ставка – две новые покрышки! Серьезно! – Он понизил голос: – Гляди на их центрфорварда. Зовут «Бульдозер». Говорят, на заводе прессы таскает. Не подходи близко, раздавит.

Артём кивнул, отводя взгляд от пустого места у забора, где могла бы стоять Катя. Он скинул джинсы, натянул старые шорты, втолкнул ноги в потрепанные кеды. Чувство разочарования еще тлело, но его начал вытеснять холодный, собранный азарт. Заводчане. Вызов. Его друзья – Гоша, верный как скала, Димка, язвительный, но свой. Его королевство. Он пришел сюда не за Катей. Он пришел биться.

– Играем, – коротко бросил Артём, встряхивая головой, будто отгоняя последние сомнения. – Гоша, держи угол. Димка, не лезь на рожон. Смотри на меня.

Он вышел на центр. Асфальт под ногами был горячим, шершавым. Запах пыли, пота и жженой резины ударил в ноздри – запах боя. Бульдозер, их капитан, вышел навстречу. Он был на голову выше Артёма, его плечи казались шире ворот. Он молчал, его ледяные глаза скользнули по Артёму без особого интереса, как по мелкой помехе. Арбитр, все тот же пацан из их двора, подбросил мяч.

Начало было как удар дубиной по голове. Заводчане не просто играли – они валили. Быстро, мощно, без лишних финтов. Их пасы были короткими, как удары кулаком, передачи – точными и неумолимыми. Они давили всей массой, используя свою физическую мощь. Артём пытался диктовать темп, найти пас, но его тело отказывалось слушаться. Ноги были ватными после рабочего дня, реакция – замедленной. Он чувствовал себя не Королем Коробки, а все тем же измотанным курьером, попавшим в жернова.

– Артём! Сюда! – заорал Димка слева, но пас был перехвачен одним из «желтых» – коренастым парнем с бычьей шеей. Тот легко оттолкнул Димку плечом, как щенка, и рванул к воротам. Гоша приготовился, широко расставив ноги, лицо напряжено до предела. Удар был не самым сильным, но точным – низом. Гоша рванулся, мяч прошел в сантиметре от его вытянутой руки и ударился в ржавую заднюю трубу ворот с глухим лязгом. Отскок! Артём бросился подчищать, но Бульдозер был ближе. Он просто грудью прикрыл мяч, оттеснив Артёма локтем, и небрежно, почти лениво, пробил в пустой угол. 0:1.

– О-па! – раздался чей-то ехидный возглас со стороны «заводчан».

Толпа у забора загудела. «Давай, свои!», «Не вешайте нос!», «Гош, проснулся!» – кричали свои. Но в криках слышалась нотка тревоги. Заводчане играли слишком мощно, слишком уверенно. Димка сплюнул пыль, его лицо перекосила гримаса злости и досады. Гоша молча достал мяч из сетки, его огромные плечи были ссутулены.

Артём почувствовал знакомый привкус горечи во рту. Снова? Снова проигрывать? После всего? Он посмотрел на Гошу. Тот встретил его взгляд. В глазах здоровяка не было упрека. Была та же вера. Абсолютная. «Держим, Тёма?» – словно говорил этот взгляд. Артём посмотрел на Димку. Тот уже ворчал на арбитра за несуществующий фол, но в его глазах тоже горел огонь – злой, язвительный, но их огонь.

Кати не было. Но здесь были они. Его друзья. Его команда. Его крепость. И ее нужно было защищать. Не ради покрышек. Ради них. Ради себя.

Он поставил мяч на центр. Жара давила. Пыль щекотала горло. Тело ныло. Но где-то глубоко внутри, под грудой усталости и разочарования, дрогнула и вспыхнула ярче та самая искра. Искра гнева. Искра упрямства. Искра Короля Коробки.

– Поехали, – хрипло сказал Артём, глядя в ледяные глаза Бульдозера. – Только началось.

Счет висел на воображаемом табло тяжелым грузом – 0:1. Заводчане праздновали гол не криками, а молчаливыми похлопываниями Бульдозера по плечу и уверенными взглядами. Они знали свое дело. Артём стоял на центре, чувствуя, как пыль скрипит на зубах, а мышцы бедер протестуют против каждого движения. Гул со стороны забора – смешанный ропот своих и сдержанное одобрение немногочисленных болельщиков гостей – казался далеким, как шум моря. Он поймал взгляд Гоши. Тот стоял в воротах, вытирая потное лицо грязной ладонью, но в его глазах не было паники. Была та самая, медвежья уверенность. «Держим, Тёма». Димка рядом плюнул, вытирая ссадину на колене.

– Не гони коней, артисты! – крикнул он в сторону желтых футболок, но голос его звучал без привычной ехидцы, скорее, как вызов. – Только начали!

Артём согласился. Не словами, а всем существом. Он поставил мяч. Жара пекла макушку, пыль забивала ноздри, но внутри что-то щелкнуло. Гнев? Упрямство? Жажда доказать – себе, друзьям, этому Бульдозеру, всему миру – что он здесь не просто так? Он сделал короткий пас назад, на своего полузащитника, парня по кличке Тихий, и сам рванул вперед, огибая ржавый столб посередине площадки. Не по прямой на таран, а по дуге, уводя за собой опекуна – того самого коренастого «быка». Его ноги, еще минуту назад ватные, вдруг обрели пружинистость отчаяния. Он чувствовал поле. Чувствовал, как защита заводчан чуть сместилась, предугадывая его прорыв. Чувствовал Димку, который начал петлять справа, оттягивая на себя второго защитника.

– Тих! Сюда! – Артём не крикнул, а выдохнул команду, отрываясь от опекуна рывком к левой бровке. Тихий, парень немногословный, но с точным пасом, понял мгновенно. Мяч прилетел не в ноги, а на ход, в свободную зону, которую Артём только что создал. Он принял его внутренней стороной стопы, не останавливаясь, почувствовав знакомое жжение сквозь дыру в кеде. Прямо перед ним – Бульдозер. Тот стоял, как скала, перекрывая путь к воротам, холодные глаза оценивающе смотрели на Артёма, словно на диковинного жука.

Артём не стал дриблинговать. Он не был самоуверенным дураком. Он увидел движение сбоку – Димка, сорвавшись с места, как ошпаренный, мчался в штрафную. И Артём, не глядя, едва оторвав мяч от асфальта, шлепнул его внешней стороной стопы. Коротко. Резко. По диагонали, через всю штрафную, в обвод Бульдозера, точно под разбег Димки.

– Да-а-а! – взревела толпа у забора. Даже мужики с пивом вскочили.

Мяч просвистел в сантиметре от ноги защитника и врезался в ногу Димке. Тот не стал обрабатывать – одним касанием подбил мяч вперед и нанес удар! Не самый сильный, но хлесткий, низом, в самый угол. Вратарь заводчан, парень с быстрой реакцией, рванулся, но опоздал на долю секунды. Мяч влетел в сетку из ржавых труб!

– ГО-О-О-Л! – завизжал Димка, потрясая кулаком и тут же сплевывая пыль. – Вот так, сукины дети! Артём, братан! Шедевр! – Он подбежал, грубо обнял Артёма, чуть не сбив с ног.

1:1. Площадка взорвалась криками своих. Гоша выпрыгнул из ворот, ревя что-то нечленораздельное от восторга. Даже на лицах заводчан промелькнуло уважение. Бульдозер хмыкнул, кивнув Артёму – мол, неплохо.

Артём, отдышавшись, смахивал пот со лба. Радость была, острая и сладкая, но смешанная с адской усталостью. Он обвел взглядом ликующих друзей, шумящий забор… И вдруг его сердце екнуло. На краю толпы, чуть в стороне от всех, у ствола той самой чахлой акации, стояла Катя. Она пришла! Опоздала, но пришла! В простой светлой блузке и джинсах, с книгой в руке, вероятно, прямо с репетиции или из библиотеки. Она не кричала, не махала руками. Просто стояла и смотрела. И когда их взгляды встретились, она улыбнулась. Не широко, а так – уголками губ, но в глазах светилось то самое понимание, та самая вера в его «искру». Она видела этот пас. Видела, как он снова стал Королем Коробки.

Этот взгляд, эта тихая улыбка ударили в Артёма сильнее, чем крики всей толпы. Как глоток ледяной воды в пекло. Усталость никуда не делась, боль в мышцах не исчезла, но внутри вспыхнуло пламя. Не просто азарт, а яростное, осознанное желание победить. Здесь и сейчас. Для Гоши, который верил в него больше, чем в себя. Для Димки, этого язвительного, но преданного друга. Для этого двора. И для нее. Чтобы она увидела его победителем. Чтобы этот свет в ее глазах не погас.

– Отлично, – просто сказал Артём, высвобождаясь из объятий Димки. Его голос звучал хрипло, но твердо. – Теперь их очередь нервничать. Димка, не зазнавайся. Гоша, сосредоточься. Играем от обороны, ловим на контратаках. Они сильны, но медлительны.

Матч превратился в изматывающую битву на выживание. Заводчане, разозленные пропущенным голом, усилили давление. Они играли грубо, но в рамках дворовых правил: толкались локтями, ставили подножки на грани фола, использовали свою мощь на полную катушку. Бульдозер был неудержим, как танк. Гоша парировал удар за ударом, его огромное тело летало в воротах, принимая мячи на себя, на спину, на ноги. Он падал, вставал, отряхивался, ревя от боли и злости, но держался. Артём метался по полю, как загнанный зверь. Каждый рывок отдавался огнем в легких, каждый отбор – болью в ушибленном локте. Он чувствовал, как силы покидают его. Но каждый раз, когда он ловил на себе взгляд Кати – спокойный, поддерживающий – в нем вспыхивала новая волна энергии. Он видел ее легкий кивок, когда он удачно отобрал мяч, видел, как она закусила губу, когда Бульдозер чуть не сбил его с ног мощным толчком.

– Тёма! Не спи! – орал Димка, сам еле передвигая ноги после очередного силового приема. – Дай пас! На измор их!

Шанс возник неожиданно. После очередного сейва Гоша выбил мяч не куда попало, а точно, низом, на Артёма, который находился чуть в стороне от основной свалки. Мяч прилетел по диагонали. Артём поймал его грудью, развернулся в одно движение, уйдя от опекуна. Перед ним открывалась полоса асфальта до штрафной. Он рванул вперед, из последних сил, чувствуя, как горячий ветер бьет в лицо, как пыль забивает горло. Сзади грохотали шаги преследователей, слева бежал Димка, оттягивая защитника. В штрафной маячил Бульдозер, готовый перекрыть любую траекторию. Вратарь заводчан нервно переминался с ноги на ногу.

Артём не видел Димку. Не видел Бульдозера. Он видел только угол ворот. Тот самый, куда вчера не успел нырнуть вратарь соперников. Он чувствовал подошвой тонкую резину кеда, стертую до дыр. Чувствовал горячий асфальт. Чувствовал взгляд Кати, прикованный к нему. Он не думал. Действовал на инстинктах, выточенных тысячами часов на этой коробке.

За шаг до столкновения с Бульдозером он сделал обманное движение корпусом влево, будто собираясь пробить в ближний угол. Бульдозер клюнул, сместив центр тяжести. И в этот миг Артём перенес опорную ногу, и резко, без замаха, щелкнул по мячу внешней стороной стопы. Удар был не сильным, но невероятно точным и неожиданным. Мяч понесся низом, юркнув между широко расставленной ногой Бульдозера и вкопанной в асфальт покрышкой, обозначавшей штангу. Вратарь рванулся в противоположный угол, куда ушел его вес после финта Артёма. Он успел лишь чиркнуть кончиками пальцев по мячу, но это не изменило траектории. Мяч вкатился в сетку!

Тишина. На долю секунды. Потом площадку взорвало.

– АРТЁ-О-О-М! ГО-О-О-Л! – ревел Гоша, выбегая из ворот и бросаясь к нему.

– Капитан! Босс! Красавчег! – Димка вис у него на шее, орал что-то нечленораздельное.

Толпа у забора ревела: «Артём! Артём! Коробка!». Даже некоторые заводчане одобрительно кивали.

Артём стоял, тяжело дыша, опираясь руками о колени. Сердце колотилось так, что казалось, выпрыгнет из груди. Во всем теле горел огонь, ноги дрожали. Но сквозь эту физическую немощь пробивалось невероятное, головокружительное чувство облегчения. Как будто огромный камень свалился с плеч. Он забил! Он вывел их вперед! В этом адском матче, после этого каторжного дня, на измотанных ногах – он нашел в себе силы. Он оглянулся, ища Катю. Она стояла там же, у акации. Не кричала, не прыгала. Она смотрела на него и… аплодировала. Негромко, но отчетливо. И улыбалась. Не просто уголками губ, а широко, открыто, радостно. В ее глазах горел тот самый свет – восхищения, гордости, может быть, даже большего. Она видела не просто гол. Она видела его победу над собой. Над усталостью, над рутиной, над отчаянием.

Артём выпрямился. Боль в мышцах была ничем. Усталость отступила. Он почувствовал прилив сил, чистый, как родник. Он поймал мяч, вылетевший из сетки, и поставил его на центр. Его глаза, усталые и отрешенные еще час назад, теперь горели холодным, стальным огнем. Он посмотрел на помрачневшего Бульдозера, на собравшихся заводчан.

– Продолжаем, – сказал он просто, и в его голосе звучала непоколебимая уверенность Короля Коробки. Впереди была еще борьба, но гора была сдвинута. Он забил. И ему стало полегче дышать. Полегче жить.

Гол Артёма повис в раскалённом воздухе не просто забитым мячом – он стал щелчком, переключившим режим всей игры. Гул толпы, рев Гоши, визг Димки слились в единый победный гул, но для Артёма всё сузилось до тишины собственного бешеного сердца и до взгляда Кати, аплодирующей ему из-под акации. Ее улыбка, широкая и светлая, была как глоток чистой воды в этом пыльном аду.

– Продолжаем, – его голос, хриплый от напряжения, прозвучал неожиданно властно. Бульдозер, помрачневший, лишь стиснул челюсти. Ледышки его глаз растаяли, сменившись холодным, расчетливым гневом.

Но что-то сломалось в заводчанах. Их железобетонная уверенность дала трещину. Они по-прежнему давили мощью, Бульдозер по-прежнему был страшен в прорывах, но в их движениях появилась суета, в пасах – неточность. Гнев ослепил их. А команда Артёма, наоборот, воспряла духом. Гол капитана стал искрой, зажегшей их изнутри.

Гоша в воротах превратился в неприступный бастион. Он парировал мощные удары Бульдозера грудью, ногами, спиной, падал, вставал, хрипел от боли, но не пропускал. Его преданность была зримой, осязаемой силой. Каждый его сейв сопровождался рёвом болельщиков и ехидным воплем Димки: «Не пройдешь, гора!». Димка, вдохновленный, забыл про усталость. Он носился как ужаленный, дразнил защитников, воровал мячи на полпути к их полузащите, его язвительный язык работал на полную катушку, выводя соперников из себя. Он не забивал, но был незаменимым винтиком в машине контратак.

А машину запускал Артём. Усталость никуда не делась – каждая мышца горела огнём, дыхание свистело в пересохшем горле, ушибленный локоть ныл. Но поверх этого физического изнеможения нарастала волна иной силы – уверенности, ясности видения поля, почти мистического предчувствия паса. Он видел пространство, как на шахматной доске. Чувствовал, куда побежит Димка, где откроется Тихий, когда Гоша выбьет мяч. Его пасы стали не просто точными – они были гениальными в своей простоте и неожиданности. Он разрывал оборону заводчан не скоростью, а интеллектом, видением игры. Он был мозгом, а его измотанные ноги лишь выполняли приказы.

Третий гол родился из отчаянного сейва Гоши. Мяч, выбитый могучим ударом вратаря, приземлился у ног Артёма за центром поля. Он увидел, как Бульдозер и его тень – коренастый опекун – рванулись на него, как бульдозеры. Артём не стал бороться. Легкий, почти небрежный пас назад, на свободного Тишака. Сам рванул по флангу, уводя за собой двух «желтых». Тихий, получив пространство, пробил неожиданно издали. Мяч пролетел над удивленным вратарем заводчан и влетел под перекладину! 3:1.