Шанс…

Он говорил сбивчиво, торопливо, слова набегали друг на друга. Говорил про экономию, про то, что кеды были по акции, про необходимость надежной обуви, про то, что это вложение. Но чем больше он говорил, тем глубже становилась складка между бровей матери, тем печальнее – ее взгляд. Она не перебивала. Просто стояла, держа сумку, как держат улику.

– Вложение? – наконец, тихо прозвучал ее голос. Он был ровным, но каждый слог резал, как стекло. – Вложение во что, Артём? В эту… игру? В пыль и синяки? В то, что отвлекает тебя от настоящих дел? – Она качнула головой, и в этом движении была вся горечь их жизни. – Я думала… думала, ты наконец повзрослеешь. Поймешь, что главное – это работа, учеба, стабильность. А ты… ты тратишь кровно заработанное на кроссовки, чтобы гонять мяч с такими же мальчишками? – Она посмотрела на сумку в своих руках, будто не понимая, как эта яркая безделица могла перевесить все их нужды, всю ее усталость. – На еду, на свет, на квартплату – вечно впритык. А тут… кроссовки. – Последнее слово она произнесла с таким ледяным презрением, что Артёму стало физически холодно.

Обида, острая и жгучая, подкатила к горлу. Она не понимала! Никогда не поймет! Для нее футбол – это глупая мальчишеская забава, побег от реальности. А для него…

– Это не просто игра, мама! – вырвалось у него громче, чем он хотел. Он сжал кулаки, чувствуя, как дрожат руки. Голос сорвался, стал ниже, хриплее, но в нем зазвучала та самая сталь, которую он обрел на коробке. – Это… это часть меня. Там, на этом куске асфальта, я не Тёма-курьер, который гнет спину за копейки и которого все пинают. Там я – Артём. Я что-то значу. Я что-то могу! Я вижу поле, я чувствую мяч, я знаю, куда отдать пас за долю секунды! Я веду за собой других! Гоша, Димка – они верят в меня! Там меня уважают! Там… там я живой, мама! По-настоящему живой!

Он сделал шаг к ней, его глаза горели. Шрам над бровью казался темнее.

– Да, это пыль, крики, синяки. Но это еще и… азарт. Чувство, что ты можешь преодолеть все. Вчера мы выиграли у здоровенных ребят с завода! На измотанных ногах, после такой же работы! Я забил! Я их обыграл! И знаешь, что я почувствовал? Что я сильнее. Сильнее этой рутины, сильнее Сергея Петровича, сильнее всей этой… этой серости! – Он махнул рукой в сторону окна, за которым угадывались очертания промзоны. – Эти кроссовки… они не для понтов. Они для того, чтобы бежать быстрее, бить точнее, быть еще надежнее для своей команды. Чтобы не подвести тех, кто в меня верит. Чтобы чувствовать эту… эту искру внутри. Ту, которая гаснет, как только я сажусь на велосипед утром.

Он замолчал, тяжело дыша. В прихожей повисла тишина, густая, напряженная. Мать смотрела на него. Не на сумку, а прямо в глаза. Ее взгляд был непостижимым. Обида еще не ушла, но в нем появилось что-то новое – пристальное внимание, попытка вглядеться, понять. Она видела его возбуждение, его горящие щеки, дрожь в руках – не от страха, а от нахлынувших чувств. Видела ту самую «искру», о которой он кричал, пусть и не понимая до конца ее природы.

– Живой… – повторила она тихо, почти про себя. Ее пальцы разжали ручки пластиковой сумки. Она не отдала ее, но и не прижимала больше к себе как трофей. – Эта… искра. Она… как у него?

Вопрос прозвучал неожиданно. Тихо. Артём вздрогнул. «У него». У отца. Футболиста. Человека, который «светился» на поле, по словам Кати, и которого сломала жизнь. Тень незнакомца вновь встала между ними.

– Не знаю, – честно ответил Артём, голос снова стал тише. – Может, похоже. Не знаю. Знаю только, что без этого… без коробки, без мяча… я просто существую. Работаю, сплю, снова работаю. Как робот. А там… там я чувствую себя живым. Боль, радость, злость, восторг – все, по-настоящему. И знаю, что я могу больше. Хотя бы там. – Он посмотрел на часы на стене в комнате. Без четверти пять. Сердце екнуло. – Мам, я… мне очень надо. Они ждут. Гоша, Димка… вся команда. Без меня… они не потянут этих новичков. Я обещал.

Ольга Николаевна долго смотрела на сына. На его выгоревшую, потную футболку, на старые, пыльные джинсы, на его изможденное, но одухотворенное сейчас лицо. Она видела не мальчишку, гоняющего мяч, а молодого мужчину, отчаянно цепляющегося за то, что давало ему силу выносить все остальное. Ту самую силу, которая, возможно, была в его крови. Ту искру, которую она когда-то видела в другом – и которая погасла.

Вздох, глубокий, усталый, вырвался из ее груди. Она не улыбнулась. Не одобрила. Но что-то в ее позе сломалось. Обида не исчезла, но отступила, уступив место тяжелому, неохотному пониманию.

– Бегаешь… как на пожар, – пробормотала она, и в голосе не было уже прежней ледяной остроты. Была усталая констатация факта. Она протянула ему пластиковую сумку. Не бросила, не сунула – протянула. – На. Только… смотри, не расшибись вконец. И ноги… береги. – Последние слова прозвучали глухо, почти невнятно. Старая заезженная пластинка заботы, но в ней уже не было прежнего раздражения.

Артём схватил сумку, чуть не вырвав ее. Облегчение, горячее и сладкое, волной хлынуло на него.

– Спасибо, мам! Спасибо! Я… я постараюсь! – выпалил он, уже поворачиваясь к своей каморке. – Обещаю! И деньги… в следующий раз…

– Иди уже, – перебила она его, махнув рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Но жест был усталым, а не злым. Она отвернулась, направившись обратно на кухню, к недоеденному ужину и вечным заботам. Спина ее, всегда чуть сгорбленная, сейчас казалась особенно уязвимой.

Артём влетел в каморку, захлопнув за собой фанерную дверь. Сердце бешено колотилось. Руки дрожали, когда он вытряхнул из сумки заветную коробку, сорвал крышку. Новые кроссовки пахли свежей резиной и… свободой. Он скинул старые, смертельно уставшие кеды с дырявыми боками, втолкнул ноги в упругие, прохладные внутри новые. Зашнуровал тугой, уверенной петлей. Встал. Легкость! Невероятная легкость! Не только в ногах – на душе. Груз объяснений, страха перед скандалом, чувства вины – он остался там, в прихожей, рядом с матерью, которая, пусть и не поняла до конца, но… отпустила.

Он выскочил из каморки, пронесся через кухню, где мать, стоя у плиты, не обернулась, только слегка вздрогнула от сквозняка.

– Я побежал! – бросил он на ходу, уже хватая ручку двери.

Ответа не было. Только тихое шипение капусты на плите.

Артём вырвался на лестничную площадку. Хлопнула дверь. Он сбежал вниз по ступенькам, по две за раз. Новые кроссовки амортизировали каждый удар, пружинили, словно толкая вперед. Он вылетел из подъезда в вечерние сумерки и рванул бегом. Не от проблем, не от рутины – навстречу. Навстречу пыльной коробке, гулу толпы, летящему мячу. Навстречу своим друзьям, которые ждали своего капитана. Навстречу новому вызову. И впервые за долгое время он чувствовал не тяжесть на душе, а странную, окрыляющую легкость. Мать отпустила. Он бежал в новых кроссовках. Сегодня все было возможно.

Артём вылетел из подъезда, подхваченный вихрем собственной тревоги. Новые кроссовки, еще пахнущие заводской резиной, мягко пружинили под ногами, но легкость, которую он ощущал в них минуту назад, сменилась свинцовой тяжестью вины. *Опоздал. Опоздал!* – стучало в висках в такт ударам стопы о раскаленный асфальт. Он мчался, огибая углы пятиэтажек, срезая через знакомые дворы, где запах пыли и детских криков смешивался с вечерней гарью промзоны. В ушах стоял гул – не от бега, а от предчувствия: они проигрывают. Без него. Гоша, Димка, Тихий… Они держатся из последних сил, но против этих быстрых новичков с «запада» – шансов мало. Его место на поле пустует, и эта пустота зияла в его сознании черной дырой.

Гул коробки накрыл его раньше, чем он увидел площадку. Но это был не знакомый гомон болельщиков – в нем слышались нотки раздражения, разочарования, редкие, но злые выкрики в адрес своих. И сквозь этот шум – резкий, командный голос чужого капитана, уверенный и четкий. Артём вынырнул из-за угла последней хрущевки.

Картина ударила, как пощечина. Его команда – его друзья – казались прижатыми к своим воротам. Гоша, огромный и красный от натуги, только что вытянулся в отчаянном прыжке, отбивая очередной коварный удар в нижний угол. Мяч отлетел в угловой. На лицах Димки и остальных читалась усталость, злость, растерянность. На табло воображения Артёма горели цифры: 0:1. «Западные» в чистых белых футболках (новеньких, не то что их выцветшие робы) владели инициативой, их пасы были острыми, движения – отточенными. Их капитан, невысокий, вертлявый парень с хищным взглядом, дирижировал атаками.

Артём не стал пробираться сквозь толпу к своим вещам у забора. Времени не было. Он с ходу, на ходу, сдернул джинсы, оставаясь в шортах, и буквально ворвался на поле, перешагивая через нарисованную мелом линию. Его появление было как удар грома среди ясного, пыльного неба. Все замерли на долю секунды.

– Тёма! Наконец-то! – рявкнул Гоша, и в его голосе смешались облегчение и упрек.

– Где пропадал, страдалец?! – завизжал Димка, но в его глазах вспыхнула искра надежды.

Капитан «западных» лишь презрительно скривил губу: «Подкрепление подтянулось? Ну-ну».

Артём ничего не ответил. Никаких объяснений. Только мотнул не просто головой, а всем телом Гоше и Димке – коротко, жестко. Его глаза, мгновенно «включившись», сканировали поле: расстановку соперника, усталость своих, свободные зоны. Он почувствовал асфальт под новыми подошвами – надежными, цепкими. Усталость от работы и разговора с матерью отступила, сдав место холодной, собранной ярости и желанию вернуть свое. Игра возобновилась с подачи углового «западных». Мяч влетел в гущу у ворот, началась свалка. Кто-то вынес его куда-то на фланг. Артём не участвовал в свале. Он откатился чуть назад, в зону, которую соперники считали безопасной, оставив его без плотной опеки – видимо, решив, что новичок на поле еще не вошел в игру.

Мяч выкатился к их защитнику. Тот, зажатый, попытался выбить вперед, наудачу. Пас получился слабым, невнятным, прямо под ноги полузащитнику «западных». Тот уже заносил ногу для контроля, когда в его периферийное зрение ворвалась синяя тень. Артём, как выпущенная из лука стрела, рванул с места. Не просто отобрать – предугадать! Он вклинился между мячом и соперником, приняв его на грудь в движении, одним касанием погасив инерцию. Даже не оглядываясь, чувствуя спиной приближение преследователей, он взглядом нашел Димку. Тот, поняв замысел, уже рванул в штрафную, отрываясь от защитника.

Мгновение. Только мгновение. Артём не стал вести, не стал искать сложный пас. Он увидел траекторию. Чистую линию над головами защитников, туда, где Димка, маленький и юркий, несся к дальней штанге. Артём занес ногу – не для мощного удара, а для точного, резаного навеса. Внешней стороной стопы, едва касаясь мяча. Мяч взмыл вверх по крутой дуге, обманывая гравитацию, мимо вытянутых рук центрального защитника «западных». Он завис на мгновение над штрафной, точно нацеленный, как ракета.

Димка, не сбавляя хода, в последнем отчаянном рывке оторвался от земли. Он прыгнул, как пружина, всем телом устремляясь навстречу мячу. Удар головой! Не силовое вколачивание, а точное, хлесткое касание лбом. Мяч рикошетом от него врезался в сетку ворот «западных» в сантиметре от штанги, прямо над бессильно упавшим вратарем!

Тишина. Гулкая, оглушительная. Потом коробка взорвалась.

– ДИМКА-А-А! ГО-О-О-Л! – ревел Гоша, вылетая из ворот и тряся ржавые трубы.

– КАПИТАН! ПАСИЩЕ! – визжал Димка, уже катясь по асфальту в пыли, сжимая кулаки. – ВОТ ТАК, НА, ЗАБЕЙТЕ НАМ ТЕПЕРЬ!

Толпа у забора ревела: «Артём! Димка! Красавцы!». Даже мужики с пивом вскочили, размахивая банками. «Западные» стояли в оцепенении. Их капитан сжал кулаки, лицо исказила злость. Счет 1:1.

Свисток арбитра на перерыв был как глоток воздуха для всех. Игроки повалились на асфальт, тяжело дыша, вытирая потные лица. Артём подошел к своим, чувствуя на себе смесь взглядов: восторг, облегчение, и… вопрос. Почему опоздал?

– Тёма… – начал Гоша, тяжело дыша. – Ты… ну… пас… – Он не мог подобрать слов, только тряс головой, сияя.

– Где шлялся, капитан? – Димка подскочил, уже с привычной ехидцой, но в глазах было неподдельное любопытство. – Чуть не слили из-за тебя! Газировку ихнюю пить охота?

Артём снял новую футболку, которую надел перед выходом на поле, вытер ею лицо. Под ней была старая, потрепанная, но сейчас это не имело значения. Он глубоко вдохнул, глядя на друзей.

– Мать задержала, – сказал он просто, без оправданий, но и без агрессии. Голос был хриплым от напряжения, но твердым. – Из-за… из-за этих. – Он кивнул на свои новые кроссовки, сверкающие черно-бело-синим на фоне серого асфальта. – Увидела. Не поняла. Разговор был… тяжелый. – Он не стал вдаваться в подробности про отца, про обиду, про «искру». Они и так поняли бы достаточно. В их мире «тяжелый разговор с матерью» значил больше, чем любые объяснения. – Простите. Больше не опоздаю.

Короткое молчание. Потом Гоша хлопнул его по плечу своей лопатой.

– Ничего, Тёма… Главное – пришел. И кроссовки… – Он оглядел их. – Красивые. Быстрые, наверное.

– Зато забили твоим пасом, страдалец! – Димка уже вернулся к привычному тону. – Головой! Я ж! Видал? Шедевр в моем исполнении! – Он задрал подбородок.

– Видал, – усмехнулся Артём. – Только не зазнавайся. Игра еще не кончилась. Они злые.

– А мы злее! – рявкнул Гоша. – Держим, Тёма?

– Держим, – подтвердил Артём, и в его глазах горела та самая уверенность Короля Коробки, вернувшегося на трон.

Он отвернулся, чтобы глотнуть воды из бутылки, которую протянул кто-то из своих. И в этот момент его взгляд инстинктивно поплыл вдоль забора, по знакомым лицам болельщиков – бабушек, пацанов, мужиков с пивом. Искал одно лицо. И нашел. Катя. Она стояла чуть в стороне, у той же чахлой акации, в простой светлой блузке. Она не кричала, не прыгала. Она смотрела прямо на него. И когда их взгляды встретились, она улыбнулась. Не широко, но искренне. В ее глазах светилось то самое понимание, та самая радость за него, за его возвращение, за этот гол. Она видела его «искру». Она видела, как он вырвался. Этот взгляд был как бальзам, смывая остатки напряжения от разговора с матерью. Артём чуть заметно кивнул ей, уголки его губ дрогнули в ответной, скупой улыбке. «Спасибо, что ты здесь».

Именно в этот момент, переводя взгляд с Кати чуть дальше по забору, Артём заметил его. Человека, который явно выбивался из общей дворовой картины. Мужчина лет сорока, в аккуратном, чуть помятом от жары, но явно дорогом темно-сером костюме и белой рубашке без галстука. На носу – очки в тонкой металлической оправе. Он стоял чуть поодаль от основной толпы, прислонившись к фонарному столбу, который давно не горел. Не пил пиво, не кричал, не жестикулировал. Он просто… наблюдал. Внимательно, сосредоточенно. Его взгляд был направлен не на общую картину матча, а конкретно на поле, и Артёму показалось – конкретно на него. На его новые кроссовки? На манеру движения? Непонятно. Лицо незнакомца было невозмутимым, профессионально-нейтральным, но в этой отстраненности чувствовалась какая-то особая концентрация.

Как будто он изучал, оценивал. Не как болельщик – как специалист.

Артём нахмурился. Кто это? Чиновник какой? Милиционер в штатском? Маловероятно. Просто прохожий, которого заинтересовал шум? Но вид у него был не праздного зеваки. Странно. Чуждо. Артём почувствовал легкий, почти неосознанный укол настороженности где-то под ложечкой. Но свисток арбитра, возвещавший о конце перерыва, резко вернул его в реальность коробки. Плевать. Мало ли кто ходит по их двору. Сейчас главное – игра. «Западные» уже строились на центре, их капитан бросал колкие реплики в их сторону. Гоша занимал позицию в воротах, помахивая огромными руками. Димка что-то ехидное кричал в ответ.

Артём стряхнул мимолетное впечатление от незнакомца. Он глубоко вдохнул, ощущая упругость новых кроссовок на ногах, чувствуя знакомое жжение азарта в груди. Он поймал мяч, который ему подкатили, и пошел ставить его на центр, чтобы команда соперника как можно быстрее начала игру. Его мир снова сузился до размеров пыльной коробки, до свиста ветра в ушах при рывке, до стука сердца, до ощущения власти над этим маленьким кожаным шаром. До своих друзей, ждущих его паса. До взгляда Кати, который он чувствовал за спиной. До победы, которую нужно было вырвать у этих самоуверенных «западных». Все остальное – разговоры с матерью, усталость, странный человек в костюме – могло подождать. Сейчас здесь, на этом раскаленном асфальте, решалось главное.

Ликование после гола Димки было недолгим. Как будто сама коробка, привыкшая к их борьбе, решила напомнить, что футбол – игра жестокая, особенно когда уверенность граничит с самонадеянностью. И когда кажется, что все под контролем, земля уходит из-под ног.

Первый глупый гол пришелся как пощечина. Спустя минуту после возобновления игры. Артём, окрыленный своим пасом и возвращением, попытался рискнуть – проскользнуть с мячом между двумя опекунами в центре. Но его нога в новом кроссовке скользнула по пыльному асфальту именно в момент толчка. Он не упал, но мяч, выскользнув из-под слабого контроля, покатился прямо под ноги хищному капитану «западных». Тот, не моргнув, одним касанием отдал его в разрез на левый фланг, где их быстрый вингер уже рванул в пустоту. Защитник Артёмовой команды, парень по кличке Малыш, замешкался на долю секунды, думая, что Артём справится. Этого хватило. Навес в штрафную был не идеальным, но Гоша, уже начавший движение на перехват, столкнулся с собственным защитником. Мяч, описав дугу, ударился о штангу, от которой рикошетом влетел прямо в ногу зазевавшемуся «западному» форварду, стоявшему спиной к воротам. Тот даже не понял, как мяч от него отскочил в сетку. 1:2. Глупо. Смехотворно. Обидно.