Поэма о Шанъян. Том 1–2

Благодаря вееру никто не мог рассмотреть мое раскрасневшееся от усталости лицо, еще меня скрывали румяна и пудра. Вот бы и в первую брачную ночь также спрятаться за веером [69]…

На моем пути промелькнул шелковый веер-опахало. Совсем скоро супружеская пара встретится лицом к лицу.

Наконец мой жених появился прямо передо мной, но я по-прежнему не могла разглядеть его лицо. Сквозь веер я видела нижнюю оторочку его праздничных одежд, разглядела орнамент с изображением дракона, а еще его обувь с облачным узором. Он был высок, строен и силен. Мужчина, которого я видела лишь издали и который так сильно напугал меня, теперь стоял совсем близко и вот-вот должен был стать моим мужем.

Сановники пристально смотрели на нас. Мы поклонились друг другу и произнесли торжественную клятву жить вместе до старости.

Этот человек, что был подобен и злому духу, и непостижимому небожителю, вдруг ворвался в мою жизнь… И оказалось, он был таким же обычным человеком, как и я, из плоти и крови.

Я больше не боялась. Лучше сохранять спокойствие, чем теряться в страхе.

В покоях новобрачных ярко горели свечи. Приняв почтительный вид, я сидела не шелохнувшись и ожидала, когда войдет муж и мы завершим обряд бракосочетания. Со внутреннего двора доносилась праздничная музыка, свадебный банкет продолжался до глубокой ночи.

Пожилые служанки новобрачной продолжали суетиться, долгом каждой было отдать надлежащий поклон и пожелать счастья. Казалось, церемонии не было конца, а я очень устала. От тяжести свадебного наряда и фениксовой короны мне становилось все хуже и хуже. Как же я ждала той минуты, когда все закончится.

Совсем скоро мы столкнемся с самым тяжелым моментом нашей жизни. Только вот что необычно: когда я думала об этом человеке, сердце в груди замирало, а усталость отступала.

Нужно было как-то набраться сил – не дóлжно проводить первую брачную ночь в таком состоянии, и перед этим мужчиной нельзя было показывать свои слабости. Я огляделась – служанки тихонько болтали о чем-то радостном. Как будто они впервые были на таком событии.

И тут я замерла – голоса гостей снаружи заметно оживились. Что-то произошло, но я не понимала, что именно. Я с беспокойством взглянула на Цзинь-эр, но та тоже ничего не понимала. Она склонилась ко мне и прошептала:

– Цзюньчжу, не беспокойтесь, рабыня сейчас же все узнает.

Я кивнула, подождала, затем встала и попробовала сама снять с себя фениксовую корону.

Пожилые служанки остановили меня и попросили оставаться на месте. Затем за дверью раздался торопливый топот – ко мне бежала служанка и кричала: «Цзюньчжу, цзюньчжу!» Ворвавшись в покои, она наспех поклонилась, нарушив все возможные правила приличия.

Я нахмурилась – эту женщину я узнала сразу, она служила моей матери уже много лет и остального мира не видела. Какое же дело так ее напугало, что лицо сделалось смертельно бледным.

– Цзюньчжу, беда! Старшая принцесса настолько разгневалась, что лишилась чувств!

Я была поражена.

– Что случилось с моей матушкой?

– Потому… потому что… Юйчжан-ван… – Голос служанки шелестел как листва, готовая сорваться с ветви. – Юйчжан-ван только что получил военное сообщение, в котором говорится о вторжении туцзюэ… он… тотчас снял свадебный наряд и покинул столицу!

Мне показалось, что я ослышалась.

– Ты говоришь, что Юйчжан-ван уехал?

Дрожащая от страха служанка кивнула в поклоне, боясь сказать хоть слово. Я же оцепенела и не могла шевельнуться. В голове не осталось мыслей.

От услышанного и гости, и слуги побледнели и молча обменивались растерянными взглядами. В покоях новобрачных повисла мертвая тишина – весенней ночи [70] не суждено было состояться. Никто не мог и представить, что жених сбежит с собственной свадьбы, что он просто возьмет и покинет невесту.

Я не знала, как выглядит мой муж, не знала, как звучит его голос. Он бросил меня одну в покоях для новобрачных. Неужели и первую брачную ночь я должна провести одна? Он выступил в военный поход, спешно покинул столицу. Допустим, ситуация не терпит отлагательств. Допустим, туцзюэ действительно нарушили границу. Но неужели для того, чтобы просто попрощаться, нужно так много времени? Даже если бы всю страну охватили пожары войны, для прощальных слов всегда могло бы найтись немного времени.

Юйчжан-ван, величайший из величайших, самолично потребовавший руки дочери из рода Ван. Его не волновало чужое мнение, ему были безразличны чужие чувства. Взять меня в жены было исключительно его выбором.

Я же пошла на компромисс, поступилась своими интересами ради общего блага. И в ответ получила такой позор. Едва узнав о вторжении, он сразу бежал из столицы, не удосужившись даже проститься со мной. Мне не было дела до того, что он не дошел до покоев новобрачных, неважно было и то, что он думал обо мне как о женщине, – но я не потерплю такого отношения к моим родителям, никому не позволю смотреть на мою семью свысока!

Я встала, отбросила веер и двинулась к выходу.

Служанки пытались остановить меня. Кто-то кричал «цзюньчжу», кто-то «ванфэй». Одна за другой они падали передо мной на колени, кричали, что церемония бракосочетания еще не закончена, что ни в коем случае нельзя покидать покои новобрачных, иначе меня будет ждать череда несчастий.

Я сердито взмахнула рукавом и крикнула:

– Прочь! Уходите!

Служанки задрожали от страха и замолкли.

Я толкнула тяжелую, украшенную красными флажками дверь – ночной ветер охладил мое лицо и нежно всколыхнул красный шифон свадебного платья. Я перешагнула порог и быстро направилась в главный дом – подвески на поясе из самоцветов и нефрита звонко ударялись друг о друга при каждом шаге.

Когда остальные слуги увидели меня в свадебном платье, они были так потрясены, что отступали с дороги, не решаясь ничего предпринять. Зал, где проходила церемония бракосочетания, был заполнен гостями, и, увидев меня, они в смятении сжались по углам.

У входа в зал стояло несколько воинов в тяжелых доспехах и с мечами на поясах. Один из них хотел было войти за мной внутрь, но другой попытался его остановить.

– Генерал вооружен, меч может причинить непоправимый вред, не нужно приближаться к брачному чертогу. Прошу генерала оставаться на месте.

– По приказу ван-е, генерал обязан передать ванфэй сообщение, – донесся из-под шлема грубый голос.

Я остановилась прямо перед ними и холодно спросила:

– Кто твой ван-е?

В зале воцарилась тишина. Видя мое состояние, гости опасливо озирались, им стало не по себе.

Человек в доспехе не опустился на колено, как было положено, а только сжал меч и слегка поклонился. Он произнес:

– Мое имя – Сун Хуайэнь, прошу у ванфэй аудиенции. Дело срочное. Ван-е приказал мне передать вам сообщение. Прошу у ванфэй прощения за мой неподобающий вид.

Я смерила его ледяным взглядом.

– И что Юйчжан-ван попросил передать?

Мужчина выдержал паузу, затем твердо ответил:

– Отвечаю ванфэй. Ван-е получил сообщение с границы от цыши Цзичжоу: туцзюэ вторглись на наши земли, потеряно три города, тысячи людей пострадали. Ван-е немедленно повернул армию и отправился в поход, чтобы подавить врага. У него не было времени, чтобы попрощаться с ванфэй. Он специально послал подчиненного, чтобы доложить об этом. Одержав победу, ван-е немедленно вернется в столицу и будет просить ванфэй о снисхождении. Ситуация не терпит отлагательств, прошу ванфэй понять ван-е.

Вот что выходило: Юйчжан-ван уехал не попрощавшись и послал ко мне своего мелкого подчиненного с грубым и неприятным голосом. А Юйчжан-ван хорош! Его высокомерию можно позавидовать! Отец был прав: эти военные те еще гордецы, грубые и дикие варвары, не было им дела до императорской фамилии, не проявили они никакого уважения. Высокомерные невежи!

Меня словно окружили тигры и волки – вот за какого человека я вышла замуж!

Ночной ветер колыхал мои одежды. Я с силой сжала кулаки, сердце мое наполнилось гневом и вспыхнуло неугасимым пламенем. В свете праздничных фонарей я медленно направилась к выходу. Фениксовая корона стала невыносимо тяжелой, от нее ужасно болела шея. Я больше не могла это терпеть. Юйчжан-ван прояснил ситуацию и просит прощения. Вот, значит, как…

– Хорошо. Это же ради общего блага. Нет нужды в этой показной вежливости!

Я остановилась, медленно развернулась, сняла корону и со всей силы швырнула ее перед собой. По полу звонко покатились чистейший жемчуг и драгоценные камни, замирая подле кожаных сапог воинов, а нефритовые подвески разлетелись на мелкие кусочки, ударяясь о тяжелые ножны.

Потрясенный генерал молча смотрел, как я бросаю корону на пол, как стою перед всеми со спутанными волосами. Он еще ниже склонил голову, но глаз с моего лица не отводил.

Наконец наши взгляды встретились, и в тот же миг он потупил взор.

– Генерал молит о пощаде!

С этими словами он опустился на колено. Следом опустились на колени стоящие позади него воины – раздался лязгающий звук их тяжелых доспехов. Перепуганные дворцовые слуги тоже попадали на колени и слезно молили:

– Ванфэй, умерьте гнев!

Я окинула ледяным взором стоящих на коленях людей и, наконец, задержала взгляд на генерале в холодных сияющих доспехах, который застыл, как резная скульптура из камня. Он сказал, что имя его – Сун Хуайэнь. Приближенный Юйчжан-вана.

Его господин, мой благородный муж Юйчжан-ван Сяо Ци, таким образом показал, какой он на самом деле человек – своевольный и гордый, жестокий и надменный.

Сдержав крик, дрожащей рукой я сорвала связывающую волосы ленту. Когда женщина выходит замуж, ее волосы завязывают длинной лентой. А в первую брачную ночь мужчина должен снять цветную ленту, а затем своими руками собрать жене волосы.

– В любви нашей не может быть сомнений, мои волосы сплетены лентой.

Умерив гнев, я улыбнулась и бросила ленту к ногам Сун Хуайэня.

– Чтобы заключить брак, нужно соблюдать все правила, это дань уважения предкам и императору. Благородный муж обязан относиться к церемонии со всей серьезностью и довести дело до конца! Затрудню вас просьбой – передайте эту вещь своему ван-е и скажите, что я любезно потрудилась за него!

Пожилые служанки принялись отговаривать меня, твердили, что нельзя так говорить, что это навлечет на нас несчастья.

– Юйчжан-ван – человек чести, он герой, а хорошему человеку помогает небо. Я же вышла замуж за благородного мужа, за полководца, о каких несчастьях может идти речь?

Я мрачно усмехнулась. Муж мой уехал на войну, фениксовая корона лежала на полу, ленту с волос я сорвала своими руками. Так какая тогда разница – собраны мои волосы в узел или нет?

– Генерал не смеет, прошу ванфэй забрать эту вещь. В будущем ванфэй сможет отдать ее ван-е лично. Прошу ванфэй о благосклонности.

Голос Сун Хуайэня теперь звучал не так грубо, как раньше. Он чуть склонился и подал мне ленту двумя руками.

Я улыбнулась и ответила:

– Генерал не побоялся ворваться в зал, где проходила наша свадьба, а теперь боится такого пустяка?

Лицо Сун Хуайэня покраснело. Он крепче сжал меч и опустил голову еще ниже.

– Генерал признает свою вину!

Вот только он ни в чем не виноват.

Глядя на этого молодого и смелого воина, стоящего перед всеми на коленях, подавленного и побежденного, я не почувствовала удовлетворения. Даже если бы я собственными руками уничтожила этого Сяо Ци, сожаления о браке с ним не оставили бы меня. Моя жизнь уже полностью переменилась.

Этот брак между знатным родом и воином зародил в моем сердце проблеск надежды, разбившейся на мелкие осколки о холодный пол. Сердце сжималось от скорби, все мечты мои обратились в пепел, все надежды рассыпались в прах.

Я подняла взгляд к бескрайнему ночному небу. Длинные распущенные волосы рассыпались по плечам, ласкаемые прохладным ветерком.

– Генерал, ступайте.

Я развернулась и медленно пошла обратно через весь восхитительный зал, вдоль стен которого еще горели праздничные свечи. Позади меня тянулся длинный шлейф свадебного платья, и каждый шаг давался с трудом.

Той ночью я заперлась в покоях новобрачных и никого не пускала, как бы и кто бы ни просил. Подоспела и Сюй-гугу, и убитая горем матушка. Несмотря на правила, прибыли старший брат и отец. Я не пускала их за порог, не хотела никого видеть.

Бездарные пожилые служанки перепугались настолько, что убрали из комнаты все твердые и острые предметы, опасаясь, что я покончу жизнь самоубийством. А я и в самом деле слишком сильно распереживалась. Но вскоре отчаяние отступило, а вместе с ним и гнев. Меня мучила только невыносимая усталость.

Закутанная в свадебные одежды, я упала на свадебное ложе, покрытое красным шелком с изображениями дракона и феникса, с мягкими кисточками по краям. Со следами карминно-красного румянца на щеках я разглядывала полог над кроватью, украшенный сросшимися ветвями акации, за которыми утки-мандаринки переплелись шеями, а гуси летели куда-то вдаль крыло к крылу. Я все никак не могла определить, насколько мне одиноко. Я обняла себя руками, не в силах унять пульсирующую тупую боль, в тайниках моего сердца воцарились тишина и пустота, как в стенах покоев для новобрачных, где спутником мне была лишь собственная тень. Сквозь сон я еще могла расслышать, как стоявшая за дверью Цзинь-эр, лишившись от слез голоса, шептала кому-то:

– Цзюньчжу нужен отдых, ей нужно поспать, прошу, не беспокойте ее…

Цзинь-эр была хорошей девочкой.

Я повернулась на бок и спряталась под тенью тюлевого полога. На сердце медленно разливалось тепло. Во сне я не видела никого – ни отца, ни мать, ни брата, ни Цзыданя. В одиночестве я шла босыми ногами по влажной тропе в темный и холодный туман, и пути моему не было видно ни конца ни края.

Неожиданные перемены

Время беспощадно к людям. Не успела я и глазом моргнуть, как пролетело три года.

Шел четвертый лунный месяц. Я отдыхала во дворе под крышей галереи, кожу ласкал приятный теплый ветер, а внутри меня разливалось приятное опьянение. Время от времени на лицо падали и нежно щекотали кожу крошечные лепестки цветов.

Тело мое обессилело, хмель не спешил отступать. Я пошевелила рукой и случайно опрокинула нефритовый чайник для вина – он лениво покатился по ступеням, разлив остатки драгоценного сливового вина, аромат которого тут же подхватил порыв ветра.

Вино это мне привез брат из столицы где-то полмесяца назад – я выпила почти все без остатка. Интересно, когда он в следующий раз приедет навестить меня в Хуэйчжоу?

Я неспешно поднялась с лежанки и дважды позвала Цзинь-эр, но никто не отозвался. С тех пор как мы покинули столицу, она стала совсем небрежной и обленилась. Отбросив шелковые туфли, я босиком пошла по галерее, как вдруг мое внимание привлекла цветущая магнолия – за ночь ее побил мороз и листья покрылись инеем. Разум мой затуманился, мысленно я перенеслась домой.

– Цзюньчжу наконец протрезвела. Вы выпили слишком много и заснули. Еще и вышли без накидки, простудитесь же… – сетовала Цзинь-эр, набросив на плечи хозяйки теплую накидку.

Облокотившись на перила, я спросила:

– Как скоро расцветет магнолия у нас дома?

– В столице теплее, чем здесь. Там она распустилась даже раньше, чем у нас, – не сдержав восхищения, вздохнула Цзинь-эр. Затем нежно улыбнулась и продолжила: – Пусть здесь и холоднее, зато солнечных дней больше, чем в столице, а еще дождь идет не так часто! Мне здесь больше нравится!

Эта милая маленькая служанка умеет делать людей счастливыми. Когда она увидела, как я поджала губы, то улыбнулась, присела рядом и сказала тихо-тихо:

– Если вам надоело в Хуэйчжоу, почему бы не вернуться в столицу? Цзюньчжу, за три года вы наверняка соскучились по дому, ведь так?

Вернув контроль над собственными мыслями, я улыбнулась, посмеялась над собой, затем выпрямилась и сказала:

– Я скучаю только по домашнему сливовому вину. Я не готова пока вернуться домой, тут же так прекрасно.

Договорив, я стряхнула с рукава лепестки.

– Какая сегодня прекрасная погода, давай-ка пройдемся.

Цзинь-эр поспешила за мной.

– Вчера ван-е послал гонца, и он… до сих пор ждет, когда цзюньчжу… когда ванфэй даст свой ответ!

Я резко остановилась. Сердце сжалось от недовольства.

– Можешь дать ответ за меня, – равнодушно ответила я, не оглядываясь. – Посмотри, что он на этот раз передал. Что-то интересное оставь мне, драгоценности передай Сюй-игуаню [71], а со всем остальным делай что хочешь.

Сюй-игуань приедет через два дня, нужно будет подкупить его щедрыми дарами.

Вместе с подарками от мужа пришло письмо от матери. Она интересовалась, отчего я до сих пор не поправилась и не вернулась в столицу. Сюй-игуань опасался, что я не смогу долго скрывать правду. Конечно, на моей стороне еще был старший брат, он поддерживал меня в глазах родителей. А вот Сюй-игуань был страшно труслив, но жаден и прекрасно знал, как обращаться с деньгами. Чем больше у него будет денег, тем дольше он будет держать рот на замке. Разумеется, матушка постарается принять ответные меры. Боюсь только, что тетя однажды заставит меня вернуться домой.

Но пока я здесь, у меня все хорошо. Я не стремилась возвращаться в столицу, не хотела вспоминать те кошмарные дни. Три года я жила в уединении в Хуэйчжоу и восстанавливала силы. У меня была счастливая, беззаботная жизнь. И все благодаря моему благородному мужу.

В нашу первую брачную ночь мой муж в спешке покинул столицу, не сделав и шага в покои новобрачных. На южной границе царил мир, но на северной разгорелась война – туцзюэ вторглись на наши земли и пошли на Центральную равнину [72].

Сяо Ци, Юйчжан-ван, той же ночью повел войска на север, неся на плечах долгожданный мир. Слухи об этом быстро разлетелись при дворе и в народе, не было никого, кто не восхищался бы его героизмом. Разумеется, все также восхваляли и Юйчжан-ванфэй, поскольку она приняла выбор своего мужа и строго следовала принципам. Отец же, вместо того чтобы обвинить своего любимого зятя, что тот уехал, даже не попрощавшись с женой, бросился в императорский дворец и продолжил осыпать его щедрыми наградами. Тетя поддержала его.

О том, что отъезд Юйчжан-вана опозорил меня и мою мать, разумеется, никто не упоминал. Но чем чаще его хвалили, тем грязнее становились сплетни за моей спиной. Не нужно обладать острым слухом, чтобы узнать, насколько красочно пересказывали друг другу историю, как муж бросил Шанъян-цзюньчжу в первую же брачную ночь. Многих, безусловно, порадовало, что дочь из благородного рода так низко пала, но нашлись и те, кто решил побросать камни на упавшего в колодец.

На следующий после свадьбы день я сама переоделась и отправилась во дворец, чтобы выразить свою благодарность. По пути я ловила на себе столько взглядов – как же много людей желали увидеть на моем лице грусть и печаль. Вот только они не получили, чего хотели.

А после, как порядочная жена, я стала одеваться в яркую, красивую одежду, гулять по садам и пировать как ни в чем не бывало.

Через полмесяца я простудилась и заболела. Болезнь застала меня врасплох, все силы разом покинули мое тело, казалось, что вместо него осталась лишь хрупкая, пустая оболочка. Из-за какого-то ветра я провела в постели целых два месяца и страшно исхудала. Сутками напролет меня одолевал ужасный кашель.

В одну из ночей придворный лекарь сообщил, что жизнь моя в смертельной опасности. Той ночью мать долго молилась в буддийском зале и умывалась слезами. Она сказала отцу, что, если А-У погибнет, она никогда в жизни не простит его.

Отец тогда промолчал, словно воды в рот набрал. Всю ночь он простоял у дверей моей спальни. Вечерняя роса насквозь промочила его одежду.

Проснулась я на рассвете. Перед кроватью стояла моя постаревшая, изможденная мать. Слышался шепот Цзинь-эр – она говорила, что отец до сих пор стоит за дверью… В тот момент накопившаяся в моем сердце обида испарилась. Я взяла матушку за руку, и впервые со дня свадьбы из глаз моих полились слезы.

В конце концов мне надоела излишняя забота со стороны родителей. Лучше бы они, как раньше, ругали меня. Глядя на проливающую слезы мать, я чувствовала, как усталость снова начала давить мне на плечи. У меня не было сил жаловаться, не было сил злиться. Мне нужен был уголок, в котором я могла бы спрятаться ото всех.

В столице наступил сезон дождей. После болезни у меня все еще оставался сильный кашель. Придворный лекарь беспокоился, что дождливая погода и повышенная влажность будут губительны, поэтому предложил родителям отправить меня в более теплые края, на юг, чтобы я могла поправить здоровье. Когда мой шуфу служил в Хуэйчжоу, он жил в загородном поместье в горах. С момента его перевода на другую должность он уехал, и теперь поместье простаивало. В Хуэйчжоу был прекрасный климат и потрясающей красоты пейзажи – лучшего места для отдыха и восстановления здоровья было просто не найти. Конечно, родители не хотели расставаться со мной, но ради моего здоровья они были готовы на все.

Когда я только приехала в Хуэйчжоу, меня встретили сотни слуг, стражей и лекарей – всех их послали родители. Меня пришли навестить цыши Хуэйчжоу с супругой. Небольшое поместье было переполнено – как же меня это раздражало. В конце концов все нарушители спокойствия вернулись в столицу, и в поместье остались лишь несколько слуг и лекарей – наконец можно было позволить себе немного отдохнуть от шума и суеты.

Стоило мне поселиться здесь, как я сразу поняла, что поместье моего шуфу – совершенно иной мир. Тут рос бамбук, были и горячие источники. По утрам я наслаждалась туманом на вершинах гор, а по вечерам – закатами. Двор усажен вечнозелеными деревьями, вокруг разбиты пышные клумбы, есть тихий пруд и уютные беседки, птицы заливаются – невероятная красота! Разумеется, по сравнению со столичными садами.

Но больше всего меня радовало то, что у шуфу в поместье был глубокий погреб, в котором хранилось вино.

Хуэйчжоу был так далеко от столицы, а мир вокруг был так величествен. Я словно родилась вновь или оказалась в новом теле, теперь-то я это точно чувствовала.

Поначалу родители думали, что я отдыхаю и восстанавливаю силы, чтобы совсем скоро вернуться в столицу. Но неожиданно для себя я влюбилась в Хуэйчжоу, в это беззаботное и прекрасное место. Жила я тут уже долго и возвращаться не собиралась. Старший брат помог подкупить придворного лекаря деньгами и шелком, чтобы родители даже не думали о моем возвращении в столицу.

За последние три года я возвращалась домой только в первые дни Нового года и на дни рождения родителей. Достаточно было задержаться в столице чуть дольше, как мне сразу нездоровилось и я немедля направлялась в Хуэйчжоу.

В резиденцию Юйчжан-вана я не заходила со дня свадьбы.

Сам Юйчжан-ван в столицу тоже не возвращался, он все время находился с лагерем в Ниншо. Я уже три года была замужем и за все три года ни разу не видела мужа в лицо.

Он был на границе, а я в Хуэйчжоу, в тысячах ли от него.

Той ночью в порыве злости я сорвала с головы фениксовую корону и отдала его подчиненному ленту. Меня снедала обида, я ненавидела этого человека всем сердцем. Когда я болела, он написал мне письмо, в котором искренне раскаивался и молил о прощении. С тех пор каждые несколько месяцев он присылал письма, дорогие подарки и шелка.

Поначалу я испытывала к такому вниманию отвращение, но постепенно привыкла. В какой-то момент поведение этого грубого воина даже показалось мне любопытным – быть может, ему действительно было очень стыдно и он такими подарками старался искупить свою вину, считая, что это его долг как мужа? Он, конечно, был человеком простым и грубоватым, но хотя бы делал все это от чистого сердца. Письма у него были лаконичные, он всегда спрашивал о здоровье. Очевидно, что их писал один и тот же помощник, но печать принадлежала Юйчжан-вану. Он же был воин, а воины не умеют писать так аккуратно и красиво. В общем и целом он старался соблюдать правила приличия, вел себя, как полагается мужу в отношении жены, и, возможно, самую малость мучился от угрызений совести.

Но я не отвечала на его письма и даже не справлялась о его здоровье. Ответным подарком для него было уже то, что я ношу титул Юйчжан-ванфэй.

Юйчжан-ван – великий воин, превосходящий всех по положению, обладающий огромной военной мощью, был щедр к супруге и не показывался ей на глаза, чтобы не раздражать. Мне и этого было достаточно. Сколько женщин выходит замуж за незнакомцев, и им приходится постоянно всем улыбаться, прислуживать свекру и свекрови, воспитывать детей и притворяться, что они уважают своих новых родственников, а все ради того, чтобы сохранить честь семьи. Ваньжу-цзецзе, например, жене наследника престола, постоянно приходится искать благосклонности среди других жен и наложниц.