Поэма о Шанъян. Том 1–2

Я понятия не имела, каким человеком мог быть генерал, который ходил карательными походами на все четыре стороны света и убил бесчисленное множество людей.

Когда сообщили, что Юйчжан-ван скоро прибудет в столицу, император думал лично встретить его, но здоровье Дракона [50] еще не окрепло. он приказал наследному принцу созвать всех официальных чиновников, чтобы они встретили генерала и одарили подарками его людей. Наследного принца сопровождали мой отец и второй канцлер.

Отец отправил моего брата на самую высокую башню на городской стене, откуда лучше будут видны величие и мощь Юйчжан-вана.

– Отец! Я тоже хочу посмотреть! – сорвалось с языка.

Отец и старший брат медленно обернулись ко мне. Их очень удивило, что девочку может интересовать нечто подобное.

Огнем и мечом заправляли мужчины, это не для нежных, ласковых женских рук. Женщинам всю свою жизнь приходится полагаться на отцов, братьев, близких, но никак не идти на войну с мужчинами – это что-то непостижимое, о таком только сказки сочинять.

Я и сама не понимала, кто потянул меня за язык. Быть может, во мне взыграло любопытство.

– На что именно ты хочешь посмотреть? – спросил отец.

Я подумала немного и ответила:

– Нюй-эр [51] хочет увидеть разницу между генералами, которые убивали врагов, и теми, кто никогда не бывал на поле боя.

Отец замер и многозначительно улыбнулся.

– Моя дочь из рода Ван и в самом деле гораздо лучше многих мужчин.

Через пять дней брат повел меня смотреть на награждение воинов. Был полдень, с неба светило палящее солнце.

Я стояла на самой высокой башне городской стены, несущей название «врата Чаоянмэнь», и взирала с высоты на город. Ясно, как на ладони, я могла увидеть ошеломляющее своим величием и торжеством зрелище – Юйчжан-ван и его отряд вступали в город.

С самого утра у казенного тракта собралось так много народу, что воде было не просочиться. Куда ни взглянешь – от городских врат до дворцов, – люди были повсюду.

Я слышала, что войско Юйчжан-вана насчитывало более трех тысяч кавалеристов. Большая часть солдат осталась за пределами города, в город же за ним вошло пятьсот кавалеристов. Я думала, что пятьсот лошадей – это не так уж и много. Когда тетя выезжает в походный дворец, чтобы воскуривать благовония, ее сопровождают даже больше пятисот человек.

Прозвучал низкий торжественный горн, городские врата медленно отворились, и издалека донесся грохот такой силы, что сотряслась земля, что, казалось, пошатнулись стены императорского града. Полуденное ослепительное солнце вмиг потускнело, кожу тронул прохладный ветер. Весь мир замер в торжественном благоговении. Затаив дыхание, я широко распахнула глаза – неужели то, что я вижу сейчас, не сон?

С горизонта вливались в город кавалеристы в черном, как воды чистого холодного металла, сияющие в солнечном свете. На ветру развевался гигантский, высоко поднятый черный флаг главнокомандующего, расшитый по краю золотом, а в центре серебряной нитью был вышит иероглиф «Сяо». Конница в черных шлемах и железных доспехах разделилась на пять колонн и замерла в торжественном строю.

На боевом коне, что был чернее туши, сидел мужчина в тяжелом доспехе и с мечом на поясе, на голове его был шлем с копной белого конского волоса и развевающейся на ветру лентой. Мужчина сидел уверенно, с прямой, как меч, спиной.

Сжимая поводья, он медленно вел своего коня, а следом шаг в шаг ступала кавалерия, словно один человек. Врата Чаоянмэнь вздрагивали от каждого сотрясающего землю удара копыт о каменную кладку. Я смотрела на человека, о котором слагают легенды. Он был подобен злому духу, непостижимому небожителю… И он, и его всепобеждающее войско.

По железным доспехам его людей стекала кровь вражеских захватчиков; угрожающий длинный меч генерала в солнечных лучах указывал в небо, разделяя небесные чертоги на четыре стороны света. Единственный ван неимператорской фамилии, главнокомандующий, тот, кто внушает страх и благоговейный трепет, злой дух и небожитель в лице одного человека.

Юйчжан-ван.

Его титул звучал точно заклятье. Слышу его, и мне хочется истреблять, побеждать и погибать.

Город ревел от церемониальной музыки и взрывов смеха, криков, аплодисментов. Трижды раздался грохот золотых барабанов и гонгов. Облаченный в парадные одежды наследный принц вывел сотни чиновников из врат Чаоянмэнь. Почетный караул императорского дома выглядел величественно – под ярко-желтыми балдахинами, с веерами из перьев и расшитыми знаменами. Императорская гвардия в ярких, не знавших битв доспехах выстроилась конницей в два ряда.

Генерал в черных доспехах и в шлеме с копной белых конских волос натянул поводья и поднял правую руку – тяжелая кавалерия тотчас же остановилась. Вперед генерал поскакал уже один. В десяти чжанах [52] от цели он спешился, снял шлем и, сжав меч на поясе, уверенно двинулся в сторону наследного принца.

Он был так далеко от меня, что я не могла ясно разглядеть его лицо. Пусть я и видела его силуэт издалека, но этого хватило, чтобы сердце мое сжалось от страха – даже воздуха не хватало.

Сяо Ци, облаченный в тяжелый черный доспех, стоял в пяти шагах от наследного принца. Мгновением после он опустился на колено, чуть склонил голову и стиснул меч. Он даже голову склонял высокомерно…

Наследный принц развернул ленту желтого шелка и зачитал императорский указ о награде. В парадных одеждах он выглядел величественно, стройно. Золотая корона [53] ярко сияла в солнечных лучах. Однако весь его блеск терялся на фоне черных, как темная ночь, доспехов генерала и белоснежного украшения на черном шлеме.

Как только наследный принц зачитал высший указ, Сяо Ци принял его двумя руками, встал, развернулся к генералам, окинул их строгим, величественным взглядом и демонстративно приподнял перед собой.

– Да здравствует император!

Голос его – глубокий, торжественный, властный – я слышала даже с такой высокой башни.

Пятьсот кавалеристов в тяжелой броне сотрясли воздух, трижды крикнув «ура» в один голос. По всей столице содрогнулась земля, зашелестела черепица на крышах, застучали камни на земле. В громких, сильных криках утонули все вокруг, даже славные императорские кони перепугались могущества воинов Сяо Ци и растерянно затоптались на месте.

По одну сторону стояла императорская гвардия в золотых шлемах, ярких чистых одеждах да с новыми блестящими мечами, а по другую – кавалеристы в черных доспехах, которые принесли с собой ветер и иней [54] и с которых они даже не соизволили стряхнуть дорожную пыль. Рядом с ними великолепная императорская гвардия походила на кукол на театральных подмостках.

Воины, проделавшие путь в десятки тысяч ли, ступая по лужам крови. Воины, окропившие свою форму горячей кровью врагов. Воины, сразившие сотни врагов своими мечами. Закаленные в боях воины, пролившие реки крови на полях сражения, без страха ступающие по грани между жизнью и смертью. Они так спокойно смотрели в глаза смерти, что от них веяло духом истребления. И человек, о котором говорят, что он – асур, вышедший из пруда крови [55], также стоял здесь, перед лицом всей столицы, грозный и величественный, словно божество.

Я никогда и подумать не могла, что в мире существуют такие люди.

Я росла в величии императорского града, в стенах его дворцов. Это мой родной дом. И здесь я раньше не знала, что такое страх. Но теперь, находясь в нескольких десятках чжанов от этого человека, я не могла решиться поднять на него глаза. Он обладал выдающейся внешностью, был словно палящее солнце знойным днем, на которое было больно смотреть.

Человек, которого сравнивали со злым духом и небожителем, вышедшим из моря крови, ступающим по истлевшим костям, был прямо перед глазами. Я смотрела на него, но не могла до него дотянуться. Конечно, я знала, что он меня не видел, но не сдержалась и от напряжения чуть поджала плечи. Но стоило мне спросить себя, отчего я, Шанъян-цзюньчжу, боюсь какого-то отважного воина, как я снова выпрямилась.

Я не собиралась так просто сдаваться. Поджав губы, я изо всех сил напрягла глаза, чтобы разглядеть его лицо. Интересно, слухи правдивы? Оно такое же страшное, как его разящие руки? Сердце в груди бешено билось, я была немного напугана, однако в душе вдруг заиграло волнительное желание – сбежать с башни и подойти поближе, чтобы рассмотреть его.

Рядом с наследным принцем стоял мой отец – всего в нескольких шагах от Юйчжан-вана. Как только я это заметила, у меня под ложечкой засосало, – похоже, отец тоже его испугался. Мои ладони вспотели. Чуть наклонившись к брату и мягко прижавшись к его плечу, я почувствовала, как напряглись и его мышцы.

Вопреки обыкновению, брат не сводил глаз с черного потока воинов в железных доспехах. Его тонкие губы были плотно сжаты, пальцы рук с побелевшими от напряжения костяшками крепко сжимали перила.

Когда церемония закончилась, я села в повозку и вернулась домой. Меня удивило, что шторку повозки приподняла служанка, а не брат, который обычно помогал мне спуститься. Я выглянула – брат уже спешился, в руках он сжимал пурпурные поводья и задумчиво гладил коня по гриве.

– Молодой господин, мы прибыли. – Я подошла к нему и слегка поклонилась на манер служанки.

Старший брат опомнился, тотчас бросил кнут слуге и обратился ко мне со словами:

– Это было радостное зрелище!

– Было бы чему там радоваться…

Я замерла, как только эти слова слетели с моих губ. Хорошо подумав, я поняла, что именно брат хотел сказать, – и мне стало неловко.

– Значит, в следующий раз я не буду брать тебя с собой.

Похоже, он снова рассердился на меня.

– Конечно, следующего раза и не будет, награждать-то будет некого! Если только ты не отправишься на войну, не одержишь победу и не будешь выглядеть, как он.

Мы привыкли перебраниваться, поэтому слова сами собой срывались с языка.

Старшему брату ответить было нечего. Он опустил взгляд и улыбнулся. Сегодня он в самом деле вел себя очень странно. У меня на глазах он прошел через врата. Я невольно, призадумавшись, покачала головой.

Когда мы с братом вошли во двор, я сразу увидела мать с высокой прической. Она вышла из дома с Сюй-гугу и служанками. Я поприветствовала их.

– Вы идете во дворец? Мы только оттуда.

Мать улыбнулась и пригладила волосы на висках.

– Я не успела сменить одежды.

– Почему вы идете туда так скоро?

Меня всегда удивляло, почему тетя всегда ходит на ужин вместе с моей мамой.

– Сегодня во дворце устраивают прием. Императрица будет очень занята хлопотами, я не смею ее беспокоить. – Мать улыбнулась. – Она попросила прийти на прием вместе с твоим отцом. Ты только не серчай на него.

Что-то в ее словах было не так. Я отвела взгляд и спросила:

– Император дает банкет в честь Юйчжан-вана?

Мать удивилась.

– Ты и это знаешь?

Я гордо задрала подбородок и ответила:

– Не просто знаю! Мы с братом только что вступили в армию!

Лицо матери потемнело.

– Возмутительно! Бесстыдное ты дитя! Не дóлжно золотым ветвям и яшмовым листьям [56] сражаться и проливать кровь!

Я бросила взгляд на своего молчаливого брата, и мне стало не по себе.

Мать всегда упорно защищала честь семьи. Она всю свою жизнь ненавидела ханьцев и считала воинов грубыми и дикими варварами. Она не придала значения тому, что император пожаловал Сяо Ци титул вана. А сейчас император устраивает прием в его честь и приказал прибыть и старшей принцессе. Неудивительно, что матушка недовольна.

– Я просто пошутила…

Чтобы не сердить родную мать, я подмигнула брату.

– Матушка не права, – заговорил вдруг брат. – Юйчжан-ван – выдающийся воин с непобедимой армией.

От его слов я лишилась дара речи. Он перечит матери с совершенно серьезным выражением лица – раньше он никогда так себя не вел. Он продолжил:

– Эр-цзы [57] стыдно. Сегодня я понял, на что должен пойти настоящий мужчина!

Мы с матерью оцепенели.

Матушка нахмурила свои тонкие, изогнутые полумесяцем брови и недоуменно поинтересовалась у меня:

– О чем твой старший брат говорит? Что за вздор?

Я рассмеялась и ответила:

– Он просто своих книг начитался! Матушка, не обращайте на него внимания, пусть делает что хочет!

Я отправилась сопровождать матушку, сейчас мне уже было не до брата. Но незаметно оглянулась и бросила на него взгляд – он стоял на том же месте. Из него будто душу вытянули.

В ту ночь во дворце был большой пир. Мой отец на нем тоже был, и вернулся он очень поздно. Я отдыхала в покоях матушки и занималась вышивкой, когда он проходил мимо. Коротко взглянув на отца, я сразу заметила, что он был слегка пьян. На следующий день, в полдень, я вышла из родительских покоев и снова столкнулась с отцом. Тот на мгновение замер и странно посмотрел на меня. Я не понимала, что со мной не так, – неужели я недостойно повела себя?

Следующие несколько дней шли непрекращающиеся дожди, из дома я не выходила, и сил прихорашиваться у меня не было. Отец возвращался домой поздно, матушка в своих покоях за закрытыми дверями переписывала священные тексты. Все были чем-то заняты, кроме меня, умирающей от скуки. Я решила поприставать к брату, желая услышать от него еще что-нибудь о Юйчжан-ване. Но ничего нового и интересного я не узнала, и любопытство мое осталось не удовлетворено.

Как жаль, что брат не смог встретиться с ним лично. Прием был не совсем обычным семейным ужином, поэтому ни он, ни я присутствовать не смогли. Тогда я спросила его, знает ли он хотя бы, как выглядит этот Юйчжан-ван. Он, не раздумывая, ответил:

– У него квадратное лицо, большие уши, еще у него львиная пасть и тигриная борода, ну и еще медвежье сердце и смелость, как у леопарда.

Разумеется, я понимала, что все это сказки, однако, живо представив образ генерала со слов брата, рассмеялась так сильно, что шелковый веер выпал у меня из рук.

Дождь усиливался, и не было ему конца. В тот день, когда природа особенно бушевала, из дворца пришло сообщение, что тетя желает меня видеть. Я уже хотела ложиться спать, поэтому решила особо не наряжаться. Быстро собравшись, я направилась в императорский дворец.

Я спешно прибыла по первому же зову тети, однако в Чжаоян ее не оказалось. Служанка сообщила, что она пошла навестить императора. Я не знала, как скоро она вернется, и от скуки отправилась в Восточный дворец, чтобы повидаться с Ваньжу-цзецзе.

В Восточный дворец привезли свежие сливы. Откусив от плода сочный бочок, я в ярких красках описывала Ваньжу-цзецзе, что собственными глазами видела на церемонии награждения Юйчжан-вана. Ваньжу и несколько других наложниц изумленно вытаращили глаза.

– Я слышала, что Юйчжан-ван убил десятки тысяч людей, – тихо произнесла Вэй Цзи, и сердце ее сжалось от тревоги, а лицо исказилось от отвращения к генералу.

Другая наложница, понизив голос, сказала:

– Боюсь, он унес столько человеческих жизней, что не счесть! Еще я слышала, что он человеческую кровь пьет!

Я была не согласна с женщинами. Только я собралась поспорить, как в разговор вмешалась Ваньжу-цзецзе – она покачала головой и сказала:

– Как можно доверять слухам с улиц? Да даже если они правдивы, разве они не говорят о том, как страшны люди?

Вэй Цзи усмехнулась:

– Убийство – страшное преступление. Что может быть ужаснее, чем идти против человечества? В жилах убийцы всегда будет течь нечистая кровь.

Мне не нравилась эта Вэй Цзи. Она полагалась на благосклонность наследного принца и была груба с Ваньжу-цзецзе.

Я подняла брови, скользнула по ней взглядом и, улыбнувшись, сказала:

– На границах полыхают пожары войны. Если Вэй-цзецзе станет генералом, ей не обязательно отправляться на границу, чтобы бить врагов. Вэй-цзецзе говорит о гуманном отношении к людям – об этом можно сказать и врагу, быть может, тогда противник отступит за тысячи ли от наших границ. Туцзюэ и мятежники покорно сложат оружие, и войны закончатся.

Вэй Цзи залилась румянцем.

– Значит ли это, что цзюньчжу считает убийство проявлением человеколюбия?

Я перебросила сливу из одной руки в другую и строго ответила:

– Пока нужны карательные походы, будут и убийства. Юйчжан-ван служит императору и народу без личной выгоды. Если он не убьет врагов, тогда те убьют наш народ. Если это не любовь к человечеству, тогда что? Если бы не было генералов, не боящихся запятнать кровью наши границы, как бы мы наслаждались миром?

– Хорошо сказано.

Из коридора раздался приятный, совершенно спокойный голос тети. Все встали и поклонились. Ваньжу-цзецзе тоже склонилась в низком поклоне, и тетя вошла в зал. Сев на главное, почетное, место, она окинула всех взглядом и медленно спросила:

– Чем занимается жена наследного принца?

Ваньжу-цзецзе покорно опустила брови [58] и ответила:

– Отвечаю му-хоу [59], ваша покорная слуга разговаривает с цзюньчжу о домашних делах.

Губы тети тронула улыбка, но взгляд оставался холоднее льда.

– Может, расскажешь и мне какие-нибудь интересные истории?

– Эр-чэнь [60] говорила с цзюньчжу о Юй…

Похоже, Ваньжу-цзецзе решила все рассказать тете! Я быстро перебила ее:

– Я рассказывала интересную историю об одной весенней прогулке! Тетушка, этой весной цветы за городом были особенно красивы, не как в прежние годы!

С этими словами я медленно опустилась перед тетей на колени и протянула ей чайную чашку.

Тетя посмотрела на меня, затем перевела взгляд на Ваньжу-цзецзе.

– Разве правила Восточного дворца позволяют обсуждать придворных?

– Эр-чэнь признает свою вину!

Ваньжу-цзецзе страшно боялась тети. Лицо ее побелело, она склонилась в земном поклоне – следом за ней склонились и наложницы.

– А-У слишком много говорит, это все вина А-У!

Я тут же следом опустилась на колени. Выражая свое недовольство, тетя взмахнула рукавом. Я приподняла голову и встретилась с ней взглядом – у тети было очень странное выражение лица. Она отвернулась, чтобы не смотреть на меня.

– Жена наследника престола должна вести себя достойно, следить за своими словами и делами и впредь не совершать ошибок.

Тетя выглядела грозно и властно.

– Встаньте.

Ваньжу-цзецзе и наложницы отдали поклон и удалились. В пустом зале остались только я и тетя.

– Тетя очень сердится на А-У?

Я прильнула к ней и осторожно посмотрела на ее лицо. Скорее всего, сегодня она снова не сладила с его величеством: император и императрица не живут в мире и добром согласии – это уже ни для кого не секрет. Но в былые дни тетя никогда не была со мной так жестока. Она молчала и смотрела прямо на меня, отчего мне стало не по себе.

– Временами мне кажется, что ты еще так мала, но ты уже выросла, и выросла настоящей красавицей. Как же мне тебя жаль.

Уголки губ тети тронула улыбка – нежная, но натянутая. Она сделала комплимент, но от ее слов мне почему-то стало неспокойно. Не успела я ответить, как тетя задала вопрос:

– Ты не получала писем от Цзыданя?

Она вдруг заговорила о Цзыдане, и у меня сердце сжалось от тревоги. Я покачала головой, не решившись сказать ей правду.

Тетя не сводила с меня пристальный взгляд. Кажется, мой ответ разочаровал ее.

– Тетя понимает переживания дочери. Цзыдань – очень хороший ребенок, но ты – дочь из рода Ван…

Она словно хотела сказать что-то еще, но промолчала. В глазах ее заискрилась печаль.

Я знала, что тетя может выйти из себя от гнева. Знала я и другую ее сторону – холодную, как иней и лед. Сегодня же я впервые увидела ее с еще одной стороны… Она никогда так со мной не говорила, это было необычно. В душу закралось дурное предчувствие, укоренилось там и притаилось.

Тетя протянула руку и коснулась моей щеки прохладными кончиками пальцев.

– Скажи тете, быть может, ты таила какие-нибудь обиды с самого детства и не решалась сказать?

У меня перехватило дыхание, и я застыла от удивления. Конечно, у меня были обиды. Цзыдань уехал, вот что меня угнетало. Но как сказать об этом тете? Я опустила голову и задумалась. Помимо этого, больше меня ничего не тревожило.

– Есть. Цзылун-гэгэ постоянно обижает меня.

Я специально так сказала, надеясь, что тетя больше не будет задавать мне такие странные вопросы. Рука тети остановилась на мгновение, затем медленно провела по волосам на висках. В ее темных глазах искрилось глубокое сожаление.

Последний раз она так смотрела на меня, когда я умоляла на коленях не прогонять Цзыданя. Но сегодня печаль и сожаление в ее глазах были даже еще сильнее, чем тогда.

– Ты уже взрослая, но до сих пор во многом не смыслишь.

Она опустила взгляд и грустно улыбнулась.

– Я тоже была такой, не знающей печалей. С самого рождения со мной обращались как с жемчужиной на ладони [61]. Я была уверена, что всем моим желаниям суждено исполниться, что все будет только так, как я захочу… А потом я поняла, что годы юности – лишь сладкий сон, что каждому человеку суждено проснуться, чтобы принять на свои плечи уготованное небом, что не выйдет вечно прятаться под крылом семьи.

При ее словах мое сердце затрепетало от ужаса, сжалось от боли, медленно подступил леденящий душу холод. Что все это значит? О каких снах речь? Что значит проснуться? Что уготовано небом?

Тетя холодно посмотрела на меня.

– Если однажды случится так, что тетя обойдется с тобой несправедливо, заставит вырвать из сердца самое дорогое, отказаться от самого любимого, принудит сделать то, что делать ты не захочешь, вынудит заплатить огромную цену, А-У, ты будешь готова?

Сердце сжималось от боли, кончики пальцев похолодели, в голове вспыхивали тысячи и тысячи мыслей. Я не хочу отвечать ей, не хочу больше слушать ее, хочу развернуться и бежать прочь!

– Ответь мне, – настаивала тетя.

Самое обидное, что я, конечно, понимала, что речь о Цзыдане, – она не желала, чтобы Цзыдань женился на дочери из рода Ван. Неужели она хотела, чтобы я в бессилии наблюдала, как он женится на другой женщине?

– Нет! Не буду!

Сердце охватила ярость, я мелко задрожала. С трудом подавив дрожь в голосе, я спросила:

– Тетя знает, что самое дорогое в моем сердце, так отчего же я должна отказываться от этого?

– Потому что у тебя есть кое-что более ценное.

Взгляд ее был холоден, словно ледяные воды.

– Что же? – сдерживая слезы, спросила я. – То, что так дорого тебе, тетя, едва ли интересует меня!

В ее глазах самое важное – это положение, власть и статус наследника престола. Какое мне до этого дело? Какое это имеет отношение к Цзыданю?

– Возможно, каждый человек ценит свое, возможно и то, что интересы людей разнятся. Но есть то, что всегда было важно для меня в прошлом и что остается важным и навеки. И это неизменно из поколения в поколение. Что же это? Самое важное. Самое ценное.

Она спрашивала у меня, но как будто обращалась к себе. Казалось, взгляд ее холодных глаз пронизывал меня насквозь и устремлялся куда-то далеко, в другие времена. Голос ее слегка охрип.

– Некогда в моей жизни тоже был человек, которого я очень любила. Он был радостью всей моей жизни и моим горем… Радости и печали принадлежат только мне. Но есть то, что я могу приобрести, и то, что могу потерять, что-то, что тяжелее моих личных радостей и горестей. И это будет со мной до конца моих дней. Честь семьи.

Честь семьи.

Я прекрасно знала, что это значит, но в тот момент мне показалось, что я впервые в жизни об этом услышала. Как только эти слова сорвались с ее губ, мое сердце стало гонгом, по которому ударил гигантский молот. Из уголков глаз тети побежали слезы, но взгляд ее оставался твердым и решительным. Она медленно продолжила:

– В тот год только закончилась война, при дворе царствовали четыре фамилии, но никто не желал уступать другому. Тогда мой старший брат женился на старшей принцессе Цзиньминь, но этого союза было недостаточно для поддержания власти семьи Ван над другими домами. Затем моя вторая тетя вышла замуж за Цинъян-вана – он был гораздо старше нее, но обладал огромной военной мощью. Я же должна была стать самой добродетельной и красивой женщиной – женой наследника престола, хозяйкой центрального дворца, чтобы подлинно поддерживать власть и авторитет семьи Ван, превзойти заклятых врагов, подавить их и спасти наш род от краха. Будь иначе, как бы ты сегодня наслаждалась роскошной жизнью?

Перед глазами потемнело, и мир, некогда похожий на сияющее царство бессмертных, потускнел, обнажив угнетающую серость. Я никогда не думала о том, что за брачным перстом судьбы моих родителей и за материнской заботой тети скрывалась самая настоящая беспомощность. Всю жизнь я жила за стеной иллюзий и грез.

Когда однажды в стене появится первая трещина, она, покоряясь обстоятельствам, поползет дальше, пока стена не разлетится на мелкие кусочки.

У меня не было сил слушать дальше, не было сил думать обо всем, что тетя мне наговорила, но я была вынуждена погружаться в холод ее глаз и внимать ее уверенному, проникновенному голосу.