Поэма о Шанъян. Том 1–2

– А-У, мы родились в славное время и росли в лучшие годы. Не считая дочерей императора, дочери нашего рода самые благородные и уважаемые во всем мире [62]. Ты тоже среди них, просто еще не до конца это понимаешь. Я столько лет живу во дворце. Я жила в Восточном дворце, теперь мой дом – дворец Чжаоян. Сколько я видела печалей, сколько радостей, сколько взлетов и падений! Знаешь ли ты, сколько в этих стенах женщин скромного происхождения, лишившихся в свое время власти? Они тщетно скитаются в бесконечных внутренних покоях дворца. У муравьев жизнь лучше, чем у них! Стоит тебе лишиться власти, из какого бы влиятельного рода ты ни была, оставшись без средств к существованию, ты упадешь ниже простолюдинов!

Глядя мне в глаза, тетя продолжала, чеканя каждое слово:

– Все, чем ты гордишься, твое положение, твой облик, твои таланты – все это дала тебе семья. Не было бы ее – не было бы ничего ни у тебя, ни у меня, ни у наших потомков. Пользуясь этими благами, мы должны взять на себя ответственность и отстаивать честь семьи.

Слава и ответственность. Оказывается, у счастья была цена.

Я опустилась на колени и была не в силах пошевелиться, не в силах сделать хотя бы вдох. Тело бросало то в жар, то в холод. В сердце бушевал огонь, но руки и ноги словно погрузили в ледяную воду. Мужчина, что провел со мной все беззаботные годы во дворце, не сможет жениться на мне. На ком же тогда он женится? Меня охватила кромешная безысходность. Я не хотела знать, кто отнимет его у меня, и все-таки спросила:

– Если не Цзыдань, то кто?

Тетя смотрела на меня печально и холодно.

– Юйчжан-ван Сяо Ци. Он желает взять в жены дочь старшей принцессы и сделать ее своей наложницей.

Благородный муж

Чуть покачиваясь, императорская повозка с колокольчиками покинула двор. Многослойные шторы не пропускали внутрь свет, в темноте ничего не было видно. Как не было видно и холодной земли, по которой мы ехали.

Выйдя из дворца, я утерла слезы, выпрямила спину и проводила тетю взглядом. Затем я неторопливо, с гордо поднятой головой покинула Восточный дворец, прошла через врата и спокойно села в императорскую повозку. В тот момент я решила для себя: никаких слез, никакой постыдной слабости… пока не опустились шторы, пока тени не окружили меня… пока я, наконец, не осталась одна. Силы, которые помогали мне дойти до врат дворца, оставили меня, и тело сковал невероятный холод. Я безвольно опустилась на скамью, усыпанную мягкими парчовыми подушками. Разум мой опустел, мысли словно окутало густым безбрежным туманом. Я ничего не понимала, ничего не видела… Мы уже далеко отъехали от Восточного дворца, но голос тети до сих пор ясно звучал в моей голове. Каждая ее фраза, каждое ее слово будто врезались в мое сердце острием ножа. Так глубоко и так больно.

Я сложила руки и впилась ногтями в ладони, но физическая боль не смогла избавить от спирающего грудь удушья. Я попробовала глубоко вздохнуть, но каждый вздох давался с огромным трудом. Казалось, что я тону в необъятной тьме.

Я схватилась за тяжелые шторы и из последних сил раздвинула их – в глаза резко ударил свет. С улицы доносились крики и возгласы. Толпа бушевала, подобно приливу, она рвалась к повозке, желая разглядеть Шанъян-цзюньчжу, которая смело открыла окно и показала себя. Императорские телохранители охотно отгоняли людей ударами кнута. Помимо телохранителей спереди, по обе стороны от повозки ступал императорский эскорт. Даже если бы я была на той стороне, даже если бы смогла подобраться поближе, я бы все равно не смогла разглядеть сидящего внутри человека.

Но люди наперебой продолжали бороться за лучшие места на обочине. Из толпы протиснулся мужчина и с силой толкнул стоящего перед ним человека, освобождая себе место. Затем он встал на цыпочки и вытянул шею. Он походил на сумасшедшего.

Этот мужчина не видел и кончик моего пальца, что за безумное помешательство? Только из-за моего титула? Потому что я Шанъян-цзюньчжу? Как смешно, право. Ну и пусть смотрят! Смотрите! Перед вами дочь старшей принцессы и канцлера, в жилах которой течет кровь императорской фамилии и рода Ван, слава которого содрогает Поднебесную! Вот она я – беспомощная, в отчаянии, с драгоценной шпилькой в волосах и дворцовых одеждах, создающих видимость совершенно нелепого благородства! А ждет меня дорога в никуда…

Но они не видели меня. Они видели только ослепительной красоты императорскую повозку с колокольчиками да мою тень. Никого не волновало – красивая я или нет, смеюсь я или плачу.

Если бы моя фамилия была не Ван, если бы я родилась в другой семье, я бы сейчас не пряталась в императорской повозке, не собирала бы столько пристальных взоров… Возможно, я стала бы молоденькой цветочницей, ходила бы на цыпочках в толпе да высматривала своего покупателя. А может, была бы чьей-нибудь служанкой, покорно ступающей позади императорской знати, позволяя пыли пачкать мои одежды.

Я не выбирала, кем родиться – цветочницей или дочерью семьи Ван. Но теперь я должна нести это бремя. Стиснув пальцами штору, я полностью распахнула ее и позволила яркому свету беспрепятственно ворваться в повозку. Я высунулась в окно, вздохнула и будто очнулась от долгого сна – наконец я увидела все радости и печали мира, залитого палящим солнцем. Толпа вновь взорвалась восторженными криками, и вездесущий шум поглотил меня.

Сопровождающие повозку вновь принялись отгонять любопытных зевак, а служанки, перепугавшись, задернули шторы, снова спрятав меня в кромешной тьме. Я откинулась на мягкую парчовую подушку, закрыла глаза и улыбнулась. Больше из моих глаз не вытекло ни одной слезинки.

Я не помню, как добралась до дома, как перешагнула порог. Все это время я думала о матери. Я хотела увидеть ее как можно скорее.

Я прошла передний дворик и ступила во внутренний. Этот короткий путь впервые показался таким долгим и трудным. Когда я наконец добралась до покоев матери, я услышала, как она плачет. Моя прекрасная матушка, добрейшая и нежная, плакала так горько, что мое сердце разрывалось от боли. Я сжала руку Цзинь-эр и почувствовала, как ушла земля из-под ног. Небо и земля содрогнулись, тело мое, казалось, плыло в незримом потоке. Я видела перед собой знакомый двор, знакомые двери, но у меня не хватало смелости сделать и полшага вперед.

Раздался грохот, и я испуганно вздрогнула. Под скорбный плач за дверь вылетела любимейшая чашка с изображением карпов и разбилась вдребезги.

– Какой из тебя отец?! Какой канцлер?!

– Цзиньжо, как старшая принцесса ты должна понимать, что это дело государственное, не семейное.

Голос отца звучал равнодушно и бессильно.

Я замерла у самого входа и боялась шелохнуться. Цзинь-эр сжимала мой рукав, и я почувствовала, что она немного дрожит. Взглянув на нее, я распознала страх на ее юном красивом лице. Я хотела было ответить ей спокойной улыбкой, но в отражении ее темных тревожных глаз разглядела свое лицо – куда бледнее и мрачнее, чем у нее.

От горьких слез голос матери охрип, он был уже не такой мягкий и нежный, как раньше.

– Принцесса я или нет, государственные это дела или нет, в первую очередь – я мать! Что у родителей может быть важнее любви к детям?! Неужели личная выгода теперь выше собственных детей?! Ты же отец А-У! Неужто тебя это не волнует?!

– Это не ради личных интересов! – повысил голос отец.

Повисла долгая минута тишины, затем хриплым, уставшим голосом отец продолжил:

– Это не ради личных интересов… Я получил должность канцлера, разве могу я думать о большем?.. Цзиньжо, ты – мать и старшая принцесса, а я – отец А-У и глава благородной семьи Ван. – Голос его дрогнул. – У нас с тобой не только дочь, семья, но и страна! Брак А-У – это не обычный брачный союз, как было у нас с тобой, это союз с женщиной из рода Ван, союз, который должен быть заключен с влиятельным генералом!

– Положим, ради того, чтобы переманить военных на нашу сторону, я выдам свою дочь замуж за генерала, но что сделают чиновники?

Вопрос моей матери иглой пронзил мое сердце. Да, матушка, больше всего на свете я хотела бы получить ответ на этот вопрос. Почему императрица и канцлер хотят, чтобы я, пятнадцатилетняя девочка, сделала то, чего не могут сделать ни императрица, ни канцлер?

Отец не спешил с ответом. Тишина давила так сильно, что на мгновение я забыла, как дышать. Я уже успела подумать, что отец и вовсе не ответит, как вдруг раздался его уставший голос:

– Ты думаешь, что знать, как прежде, живет в роскоши? Что вокруг царит прежний мир?

Казалось, что с моей матерью говорил какой-то старик. Это правда голос моего отца? Когда мой выдающийся отец так состарился и обессилел?

– Ты родилась в стенах дворца, вышла замуж за канцлера, ты живешь в роскоши. Но, Цзиньжо, знаешь ли ты, что наш некогда богатейший и могущественный род уже давно лишился былой славы? На твоих глазах род Се и род Гу постепенно лишались власти. У кого сейчас в роду нет родственников императорской фамилии? Думаешь, А-У – единственный ребенок, пострадавший ради рода Ван? Все эти годы я много работал, но без Цинъян-вана и его влиятельного имени в войсках едва ли император так скоро назначил бы наследного принца и вряд ли наш род смог бы и дальше подавлять влияние рода Се.

Слова отца будто окатывали меня с головы до ног ледяной водой. Цинъян-ван скончался пять лет назад, но я до сих пор вздрагивала от ужаса при упоминании его имени. Некогда его авторитетное имя было символом императорской военной власти.

У меня было две тети: одна – императрица, а вторая – Цинъян-ванфэй [63]. Моя вторая тетушка скончалась от болезни в очень раннем возрасте. Я тогда была совсем маленькой и едва ее помнила. Мой гучжан Цинъян-ван вырос в армии. Я запомнила его как грозного и властного старика. Когда он ушел из жизни, мне было десять. Я хорошо помнила, как гвардейцы и его подчиненные во время траура по нему носили белые [64] ленты на шлемах.

– После смерти Цинъян-вана влияние императорской фамилии в армии практически полностью утратилось, и никто не может его восстановить, – беспомощно произнес отец.

После долгой семилетней войны никто из знатных детей, увлекавшихся литературой и отличавшихся добродушием, в армии служить не хотел. Их интересовали разгул, веселье, музыка, они любили писать стихи и пить вино. Получив в наследство титул и жалованье, эти дети могли позволить себе до конца жизни ничего не делать. Единственными, кто еще желал сражаться, были простые люди из числа ханьских воинов. Свои награды и славу они заслужили потом и кровью. Они уже не были простой толпой, они стали сильнейшими и храбрейшими воинами.

Юйчжан-ван Сяо Ци методично расширял свое влияние. И сейчас его военная мощь превышала былую мощь Цинъян-вана.

– Раньше ханьские дети даже подумать не могли о славе. У них была непростая жизнь, полная лишений, в то время как в знатных семьях дети рождались сразу знаменитыми. Но теперь и знать стареет, и дети их слабы. Где наши воины и полководцы? Среди богатых и знатных семей? Кто из них готов защищать границы? Если бы не ханьские воины, отдававшие жизнь за императорскую фамилию, если бы не Сяо Ци, разгромивший внешнего врага, мир давно погрузился бы в хаос! Император засы´пал его наградами, а теперь пожаловал ему ванский титул. Могли бы ханьские дети помыслить о том, что благодаря Сяо Ци они смогут служить нашему императору? Не говоря уже о том, чтобы просить у императора руки дочери из рода Ван!

Голос отца садился. Пусть я не видела его лица – я нутром чувствовала его боль. Мать, лишившись дара речи, громко рыдала.

От ее криков мое сердце болело так, словно незримая рука раздирала его на части.

– Цзиньжо, – строго сказал отец, – ты все понимаешь, просто ты не хочешь в это поверить.

– Нет! – кричала мать. – Не верю!

Я не выдержала и, стиснув зубы, наконец толкнула дверь.

И вдруг я услышала из-за спины голос брата:

– Отец, благородный муж не станет использовать право женщины на брак для укрепления власти семьи!

Я испуганно оглянулась – все это время брат стоял за моей спиной!

Его красивое лицо было белее бумаги. Он взглянул на меня и вошел в покои родителей. Длинные рукава его одежд медленно колыхались на ветру. Я попыталась остановить его, но кончики пальцев едва задели края его рукавов. Я хотела окликнуть его, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Не раздумывая я бросилась за ним, но из-за пелены слез не смогла ясно разглядеть лиц родителей. Приподняв полы одежд, старший брат опустился на колени.

– Отец, я хочу в армию!

Отец не сдвинулся с места. Его аккуратная борода покоилась на груди, но его сильное высокое тело, казалось, чуть пошатнулось. Мать мягко упала в кресло. Я тут же подбежала к ней и крепко обняла. Распахнув свои прекрасные глаза, она посмотрела на меня, затем на брата. Губы ее непрестанно дрожали. Отец поднял палец, указал на брата, желая что-то сказать, но ни слова не вырвалось из его рта.

Некогда трепетавший перед величием отца старший брат смотрел теперь в его сердитое лицо с высоко поднятой головой.

– Слава семьи и империи – дело мужчин! Не нужно ради этого жертвовать судьбой женщины! Прошу, пустите сына в армию! Пусть ваш эр-цзы бездарен, но я буду следовать за добрым именем Цинъян-вана и охранять границы нашей империи столько, сколько потребуется!

– Вздор! – Отец сердито замахнулся рукой на брата.

Моя мать тут же вскочила с кресла, схватила отца за рукав, задрала голову и, заскрежетав зубами, отчеканила:

– Будь то твоя воля или воля самого императора, если хоть кто-то отнимет у меня детей, я покончу с собой прямо на твоих глазах!

Отец замер, глаза его покраснели, а занесенная над братом ладонь мелко задрожала.

– Нюй-эр желает выйти замуж за Юйчжан-вана!

С каким усилием я выговорила эти слова! И опустилась перед родителями на колени.

– А-У! – крикнул старший брат.

Отец смотрел на меня так, будто перед ним сидела чужая женщина, вовсе не его дочь. Лицо матери вмиг побелело. Она пристально посмотрела на меня и едва слышно спросила:

– Что ты только что сказала?

Я выпрямилась и ответила:

– Нюй-эр долгое время восхищалась Юйчжан-ваном и хочет выйти замуж за героя. Прошу родителей исполнить желание дочери.

Матушка приблизилась на полшага и очень медленно и тихо переспросила:

– За кого, ты сказала, хочешь выйти?

Я глубоко вздохнула.

– Я хочу выйти замуж за Сяо Ци, Юйчжан-вана.

В ушах звенело, щеки горели, внутри меня все сжималось от боли и напряжения, в глазах начало темнеть. Мать замахнулась и ударила меня по лицу с такой силой, что я рухнула на пол.

Я лежала на ледяном и твердом полу. Мир вокруг меня дрожал и кружился, все цвета перемешались. Брат помог мне подняться и прижал к своей груди.

Отец держал мать – она вырывалась и кричала:

– А-У! Ты сошла с ума! Вы все сошли с ума!

Нет, я не сошла с ума. Когда я прижалась к брату, сердце мое успокоилось. Теперь я точно знала, что делаю. Я подняла голову и слабо улыбнулась.

– Гэгэ, А-У не сделала ничего плохого, да?

Слезы покатились по щекам моего брата и упали мне на лицо. Он не ответил. Державшие меня руки похолодели, но объятия стали крепче. Уткнувшись лицом ему в грудь, я закрыла глаза.

Силы оставили и мою мать, она едва держалась на ногах. Поспешившая на помощь служанка поддержала ее и помогла сесть в кресло. Закрыв лицо руками, матушка снова заплакала.

Отец подошел к нам с братом, наклонился и печально посмотрел на меня. Затем он протянул руку и нежно погладил мою раскрасневшуюся щеку.

– Больно?

Я отстранилась. Не желала, чтобы он или кто-либо еще прикасался ко мне.

Гадатель определил счастливый день для бракосочетания, соответствующий случаю официальный указ был составлен и всенародно объявлен. Указ все приняли, с благодарностью преклонив колени.

В столице новость о свадьбе Юйчжан-вана и Шанъян-цзюньчжу вызвала фурор. Люди наперебой начали приносить поздравления и сплетничать. Одни утверждали, что Юйчжан-ван – настоящий герой, непревзойденный во всем. Другие – что цзюньчжу не имела равных в добродетели и красоте. Все любили истории о героях и красавицах, и не было среди народа тех, кто не завидовал бы счастливым супругам. Все восторженно повторяли снова и снова, какой это был идеальный брак – сказочный союз, благословленный небом.

В одночасье все забыли о Цзыдане и о том, что его высочество третий принц и Шанъян-цзюньчжу идеально подходят друг другу. Мне тоже стоило забыть об этом.

Как оказалось, меня ждала другая судьба. Кто-то на небесах уже принял решение, что Цзыданя в моей судьбе быть не должно. Вот только я до сих пор не была готова в это поверить. Но теперь я наконец поняла, что брачный союз – это не моего ума дело. И даже не его. Это дело моей семьи и императорского двора. Пока брак приносит выгоду, можно не думать о том, кто на самом деле интересен лично тебе. И тем более можно забыть о взаимной любви.

Никого не волновало, с кем ты проведешь всю свою жизнь. В этом не было ничего радостного, но и грустного в этом тоже ничего не было. Стану ли я Юйчжан-ванфэй или какой-нибудь другой ванфэй – меня теперь все устраивало. Мне было абсолютно безразлично, что обо мне будут говорить и думать.

Мне много чего говорили отец, мать, брат. Что-то я помню, а что-то уже забылось. Император и императрица тоже вызвали меня к себе. Что они мне сказали, я тоже не помню.

Согласно моему высокому статусу сговорные дары [65] Юйчжан-вана были невероятно щедры. Глаза разбегались и от количества подарков со стороны императорского дворца. Приданое, дарованное императрицей, заносили в дом в течение трех дней: свадебная одежда, фениксовая корона, редчайшие драгоценности ослепительной красоты. В покоях канцлера высились горы сокровищ. В столице давно не случалось столь грандиозного и радостного события. Прошлогодняя свадьба второго принца и та была не так роскошна.

Меня навестила Ваньжу-цзецзе и поздравила как жена наследника престола. Отослав служанок, мы остались одни, и она заплакала.

– Цзыдань до сих пор не знает о твоей свадьбе, – всхлипнула она.

– Рано или поздно узнает, – спокойно ответила я, опустив взгляд. – Было бы лучше, если бы сначала он женился на ком-то, а я уже потом вышла замуж.

Ваньжу-цзецзе открыла нефритовую шкатулку – внутри лежал ее подарок: заколка в виде феникса, инкрустированная тысячелетним жемчугом из акульих слез [66], выполненная руками непревзойденного мастера. От ее красоты захватывало дух.

– Я хотела воткнуть эту заколку в твои волосы на свадьбе с Цзыданем, – сказала она дрожащим от слез голосом.

Я разглядывала заколку и неясными, обрывочными образами мне привиделся великолепный несбыточный день – моя свадьба с Цзыданем. Закрыв нефритовую шкатулку, я спокойно сказала:

– Спасибо, дорогая а-цзы [67]. Я сохраню ее для будущей ванфэй.

Она покачала головой, положила заколку на ладонь, посмотрела на нее и печально ответила:

– Ты стала другой.

Судорожно выдохнув, я заставила себя улыбнуться.

– Может быть, я стала лучше прежней.

Она снова горько заплакала. И я заметила, как сильно она похудела. Перед глазами живо предстали образы из детства, особенно ее яркая, солнечная улыбка. С тех пор как она ступила в Восточный дворец, взгляд ее становился все печальнее и печальнее.

– А-цзы, – обратилась я, – почему в детстве ты мечтаешь об одном, а повзрослев, получаешь все совершенно другое? Почему даже лучшие друзья вынуждены идти каждый своей дорогой?

Ваньжу-цзецзе не знала, что ответить. Она взглянула на меня заплаканными глазами и спросила:

– Ты правда хочешь выйти замуж за Юйчжан-вана?

– Хочу я или нет – это неважно.

Я поджала губы, опустила взгляд. Сердце болезненно сжалось.

– У нас с Цзыданем нет будущего… Юйчжан-ван – герой и благородный муж. С ним у меня будет хороший брак.

Пусть Ваньжу-цзецзе думает, что это действительно желанный для меня брак. Пусть об этом узнает вся Поднебесная. Тогда об этом узнает и Цзыдань. Пусть все узнают, что я не дождалась его.

Цзыдань рассердится на меня. А потом и вовсе позабудет обо мне.

Цзыдань женится на красивой и добродетельной ванфэй.

Цзыдань будет любить ее трепетно, а она – его. Красные рукава принесут счастье – Цзыдань и ванфэй будут любить и почитать друг друга долгие годы до самой старости.

Цзыдань, Цзыдань, Цзыдань… Мир закружился перед глазами, имя его звучало в голове, а лицо проступало в облаках.

Странная тупая боль кольнула сердце, и холод разлился по жилам.

– Тогда поздравляю цзюньчжу с великой радостью.

Ваньжу-цзецзе в последний раз посмотрела на меня залитыми слезами глазами. Затем, холодно улыбнувшись, подняла руку и воткнула заколку в волосы моей служанки. До самой церемонии бракосочетания цзецзе меня больше не навещала.

Близился день свадьбы.

Юйчжан-ван не мог долго оставаться в столице, вскоре он будет вынужден вернуться в Ниншо, чтобы охранять северную границу: туцзюэ в очередной раз готовились к нападению. После свадьбы я останусь жить в столице в резиденции Юйчжан-вана, а он отправится в северный лагерь. Возможно, для меня это лишь смена места жительства – я просто перееду из дома в его резиденцию. Видеть его я буду редко. Мне нужно будет выдержать только свадьбу и первую ночь…

– Потерпи немного, все вскоре пройдет, – так сказала мне Сюй-гугу.

Она и дворцовые кормилицы начали учить меня всему, что следовало знать замужней женщине. Этому должна была учить меня моя мать, но она так сильно разозлилась, что отказалась со мной разговаривать и даже видеть не желала. Ее требования никак не могли повлиять на мой брак. Она продолжала пытаться хоть как-то помешать ему, но все шло строго по плану.

Теперь я была невеста, бесконечно изучающая правила этикета. Как же я устала…

Время пролетало в постоянной суете. Дня своей свадьбы я ждала, как заключенный ожидает казни.

Однажды мне привиделся человек в скромных, повседневных одеждах. Я понимала, что еще нескоро увижу Цзыданя, и обрадовалась, что он вернулся, что он заберет меня и мы уедем далеко-далеко… Конечно, это оказалось всего лишь сном, но после него я проснулась с улыбкой.

Цзыдань снился мне лишь раз, но был еще кое-кто – он снился мне трижды.

В первом сне этот человек предстал передо мной едва различимой, размытой фигурой. Я знала только его необычное имя – Сяо Ци… Я следила за его неразборчивым силуэтом, а вот лицо разглядеть никак не могла. Я снова наблюдала за церемонией награждения его войск за заслуги.

В двух других снах он предстал передо мной великаном, способным достать до небес, и был с ног до головы в крови. Подстегивая коня, он мчался мне навстречу. Оба раза я просыпалась в холодном поту и уснуть после уже не могла.

Сяо Ци – это имя будет преследовать меня до конца жизни.

Я больше не буду носить титул Шанъян-цзюньчжу, стану Юйчжан-ванфэй и буду жить с мужчиной, которого никогда раньше не знала.

В день свадьбы меня желала увидеть вся столица.

Бракосочетание проходило согласно всем правилам: ровно в полночь мне нанесли церемониальный макияж, волосы зачесали в широкий узел и закрепили яшмовыми подвесками.

На рассвете я совершила прощальный визит и преклонила колени перед отцом и матерью, после чего отправилась в императорский дворец, чтобы отблагодарить государя за милость. Дворцовый евнух объявил высочайшую волю, и в сопровождении роскошной свиты я покинула дворец.

Гремели колокола и барабаны [68]. Сотни солдат из почетного караула императора вышагивали под пологами из красного шифона, украшенными перьями зимородка. За ними шли шестьсот человек из числа императорской стражи, сопровождая императорскую повозку с невестой. Следом шли красавицы-танцовщицы, они кружились, разбрасывая вокруг себя золотую стружку и лепестки, взлетающие к алеющему небесному зареву.

Великолепное свадебное платье было таким тяжелым, словно неподъемные доспехи. Фениксовая корона была украшена цветами, жадеитовыми подвесками и сотнями жемчужин с далеких южных морей, нанизанных на нить золотого шелка. Украшенные перламутром золотые крылья феникса касались волос на висках. На лбу покачивалась нить из драгоценных бусин, а на макушке убора мерцала высокая золотая шпилька. Я прикрыла глаза, опустила голову, стараясь принять торжественный вид, и спрятала лицо за веером из шелковых акаций.

Церемония проводов невесты в дом жениха, казалось, длилась целую вечность. В конце концов меня доставили в резиденцию Юйчжан-вана.

После этого все происходило слишком быстро. Я как могла, с горем пополам, соблюдала утомительный и хлопотный этикет: благоговейно преклонила колени и отдала земной поклон, затем встала, сохраняя невозмутимое выражение лица, и прошла несколько шагов. В каждом движении я была осторожна и строга и в какой-то момент поняла, что это измученное, уставшее бренное тело больше мне не принадлежало.